Сколько мне ждать? Я больше не слышу битвы. Её шума, который совсем недавно окружал меня со всех сторон. Клыки сточились, и больше не вгрызаются в шкуры; когти затупились, более не способные рвать плоть врагов, с которыми мы делили этот бой. Последний рёв послышался где-то вдалеке, но я не смог различить, чей он был. Кто победил в сегодняшней безжалостной схватке? Я не способен этого понять, ведь больше не вижу света, падающего с небес. Яркая боль пронзает глаза, пока кровь медленно сочится из них, вытягивая жизнь.
Кому теперь нужен я? Старый воитель, лишившийся зрения, и больше не чувствующий своих ног. Если победил мой народ, я смогу пригодиться им только для одного — стать пищей для молодых, чтобы напитать их оставшейся от моего тела силой. Но, чтобы мне оказали подобную честь, нужно остаться в живых, что мне не удастся. Силы всё быстрее покидают тело вместе с кровью из бесчисленных ран, но богиня всё никак не приходит за мной. Я не слышу её зова. Может, я недостоин? Неужели я дрался недостаточно свирепо? Загрыз недостаточно противников? Да, я не умер в бою, как того велит обычай, но был готов к этому всю свою жизнь. Неужели ты не видела меня? Не видела моё бесстрашие перед полчищем врагов? Я не погиб в жестокой битве, но умираю сейчас, на поле брани, среди моих братьев и сестёр, и тех, кого убил лично, во славу тебе. Прими же мой дар! Приди за мной!
Я услышал тебя. Совсем рядом кто-то завопил так, как не смог бы ни один из моих братьев и сестёр. Крик страха и отчаяния, которому никогда не поддавался мой народ. Мне повстречалось множество иных, но, несмотря на все различия, этот вопль лишь слегка искажался, но суть всегда оставалась одна, и не зависела от вида зверя, которому я вонзался в глотку. Я услышал тебя, богиня, и я преподнесу тебе ещё один дар. Последний в этой жизни. Мои лапы ещё способны двигаться, всё ещё служа мне, и остаётся только найти жертву. Смотри на меня, богиня. Почувствуй всю ту боль, что пытается остановить на пути к тебе, и гордись, видя мою улыбку и кровь, стекающую с клыков на тающий снег. И ни мёртвые тела, плотным ковром усеянные вокруг , ни зимняя стужа, копьями вонзающаяся в открытые, лишившиеся шерсти раны — не заставят меня смиренно пасть на землю.
Я его не вижу, но слышу. Того, кто перестал вопить, но не прекратил дышать. Слышу его сбитое дыхание впереди, чувствую почти осязаемый страх. Он боится. Жалкая душа, не достойная чести ходить по земле и под небом. Видит ли он меня?
— Увидь меня! — прокричал я, едва не надорвав глотку.
Нет во мне надежды на его понимание сказанного, но теперь он знает, что я близко. И воздух вновь сотрясается в его вопле. Я не понимаю его языка, но я точно знаю смысл этого крика. Он зовёт на помощь своих ложных богов, зовёт друзей или же мать, выпустившую его на этот свет. Это зов отчаяния. Он не может сбежать, иначе не вопил бы так громко и неустанно, а я только радуюсь этому, и моя улыбка сама перерастает в оскал. Смотри на меня, богиня! Смотри, какой ужас я, даже в таком состоянии, вселяю в твоих врагов!
Наконец-то мне удалось добраться до него. Моя лапа коснулась тела, которое тут же содрогнулось в страхе. Он вцепился в неё, пытаясь содрать, но несколько глубоких царапин стали единственным его достижением. Еще один рывок, и мои когти на всю глубину вошли в его плоть, позволив мне подтянуться ближе к горлу. Как жаль, что я не могу сейчас видеть его искаженной страхом морды. Он уже понял, что я его конец. Призвав все оставшиеся силы, он успел оставить вспыхнувшие пламенем, глубокие ран и изорвать моё ухо в клочья. Но это не могло ему помочь, ведь меня вела моя богиня. Последний крик оборвался, развеянный моими клыками. Когти ещё несколько мгновений продолжали отчаянно рвать шкуру на спине, пока его лапы окончательно не прекратили шевелиться. Застрявшие, они не позволили его лапам опасть на землю. Он будто обнял меня на прощание, но я точно знаю, что это твои объятия. Это ты, моя богиня, обняла меня наконец признав мои заслуги.
Ты спустилась, чтобы забрать к себе. Я слышу тихую поступь по кровавому снегу. Как жаль, что не могу увидеть тебя, не могу подняться, чтобы встретить как должно. Прости меня за это.
Ты остановилась перед моим лицом и даром, который я все ещё сторожу для тебя, не размыкая пасти. Мои ноздри ощущают твой божественный запах, твоё благословение, заполнившее всё пространство вокруг, и затмившее всю ту вонь, что окружала меня. Оно пьянило лучше любого напитка, что я пробовал, разгоняя боль, будто её никогда и не существовало. Тело более не чувствовало холода, только тепло, исходившее от твоих ног. Я воззвал ко всем оставшимся силам, чтобы раскрыть пасть, и она безвольно соскользнула на снег. Прости меня, что не смог преподнести этот дар к твоим ногам, ибо тело меня окончательно предало. Дышать становится все тяжелее, но это уже неважно, ведь ты рядом со мной.
Я услышал, как ты склонилась над моим подношением, будто оценивая его, и твой запах огромной лавиной накрыл меня, подарив блаженство. Но это длилось лишь мгновение. Богиня не приняла жертву, отстранилась от неё и от меня, забрав то, чем дразнила всё это время. Боль вернулась и я не смог сдержать вырвавшийся стон:
— Чего ты еще хочешь от меня?!
Это мой вопль? Или шёпот? Неважно, ведь я его совершенно не узнал. Он такой же жалкий, как и хрип того, кого я убил совсем недавно. Холод ручьём затопил моё горло, сковав его, не позволяя произнести ни звука. Она отказалась от меня, и я не знаю, что будет дальше. Я всегда был тебе верен, а ты предала меня в самом конце пути. Почему ты так жестоко поступила?
Мороз всё сильнее сводил горло, а дыхание на миг остановилось. И тогда я почувствовал то, что не чувствовал ранее в своей жизни. Слёзы поражения. Я не плакал, когда отец был ранен в набеге, когда был съеден сородичами и мною, не плакал, когда мать погибла на моих глазах. Тогда в сердце была лишь радость. Всю жизнь меня так учили, как и каждого в моём народе, радоваться смерти, ведь после неё всех ждет куда большее, чем нам может предложить этот мир. Но отныне для меня путь туда закрыт. Позорная смерть…
Почему я вновь почувствовал её дурманящий запах? Близко, намного ближе чем раньше. Она дразнит меня, глумится надо мной… Нет, это не так. Она коснулась меня, и от её прикосновения вся боль вновь покинула тело. Я не верю, что удостоился такой чести. Я почувствовал, как она аккуратно вынула один из застрявших когтей из моей спины, и сразу провела по этому месту своими нежными пальцами. Она заглаживала каждую рану, вынимая из них когти, а я никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Не хочу, чтобы это заканчивалось. Её прикосновения невероятны. Пробуждают неописуемое, необъятное чувство эйфории каждый раз, когда божественно мягкая шёрстка соприкасается с моей одеревеневшей, впитавшей кровь шерстью.
Последний коготь упал в снег, и она нежно перевернула меня на спину, положив головой на колени. В самых смелых мечтах я не мог представить подобного. Это не сон, нет, гораздо лучше. Прости, что усомнился в тебе, моя богиня…
— Йола! Что ты делаешь?!
Матерый серый волк, вожак племени, пробился в круг своих собратьев, окольцевавших одно единственное место посреди поля недавней битвы. Все как один молча наблюдали, как воительница склонилась над одним из тех, против кого они сражались и едва смогли победить этим днём.
Белоснежная волчица лишь на мгновение скользнула по вожаку взглядом, после снова перевела его на израненного, слепого чёрного волка, чья голова лежала у неё на коленях. Он ещё был жив...
— Глаза не обманывают тебя, Хорл, — волчица легонько провела за единственным уцелевшим ухом воина, и слегка улыбнулась, когда тот едва шевельнул им, отвечая на движение. — Я провожаю его.
— Ты навлечешь на нас гнев богов! — вожак подошёл ближе, продолжив под одобряющий ропот племени. — Этот варвар не достоин того, чтобы о нём заботились перед смертью!
— Хорл, это мне, а не тебе решать, кто тут достоин!
— Нет, Йола. Отойди, и я закончу начатое.
— Не смей, — волчица оскалилась и угрожающе зарычала, стоило вожаку сделать к ней шаг.
Кольцо наблюдавших сомкнулось, и Йола обвела их всех грозным взглядом, не прекращая скалиться и нежно гладя чужака на коленях. Она поняла, что угрозы стоит ждать только от предводителя племени, который в ярости смотрел на умирающего. Остальные не понимали её, но мешать никто не собирался.
— Ты перечишь мне? Своему вожаку?!
— Даже то, что ты вожак, не позволяет тебе нападать на самку из своего племени по нашим законам. Или ты уже их забыл?
— Йола, отойди.
— Только когда он уйдет.
— Опомнись! Посмотри, сколько наших погибло из-за них! Посмотри вокруг! А если тебе этого мало, взгляни на сына рядом с собой. Видишь, что они с ним сделали? Твоему сыну повезло, что ему перегрызли горло и он умер быстро, а не мучился от своих ран! Откуда тебе знать, что не этот чужак нанёс такие раны? Думаешь, это случайность, что они лежат рядом?
— Нет. Это не случайность. Мой сын ещё был жив, пока этот чужак не оказался рядом, и я видела, как он перегрыз ему горло. А я не успела остановить его.
— И ты…
— И я благодарна ему за это. Ты сказал, что мой сын ещё бы долго мучился, и это правда, ведь наши законы не позволили бы его убить. Тогда, он не смог бы попасть к богам. Этот ослепший — великий воин. Мне не стыдно, что именно он прекратил его мучения. Хорл, прошу, не мешай мне.
Израненные воины и воительницы молча ждали решения серого волка, но он не сдвинулся более с места. Хорл устало осел на землю, и все те, кто слышал слова Йолы, согласились с ним и последовали его примеру, наконец, обратив внимание и на свои раны. Больше волчице никто не мешал, и она благодарно поклонилась Хорлу, позволившему ей провести павшего к истинным богам…
