Пустая комната. Нет, не пустая. Сквозь тени едва различим человек на кровати. Он зажигает сигарету, дым кольцами устремляется к потоку света из окна. Потом человек неспешно встаёт, он лежал на постели одетым, идёт к стойке с одеждой у двери. Он надевает мягкую фетровую шляпу, поправив поля с особой выверенной тщательностью, и выходит на улицу.
Подобно художнику или музыканту режиссёр несколькими прикосновениями создал совершенство. Жан-Пьер Мельвиль включил нас в магию своего «Самурая» (1967) без единого произнесённого слова. Он сделал это и при помощи света: холодного, словно перед рассветом накануне скверного дня. И цвета: разных оттенков серо-голубого. И действий, которые заменяют слова.
«Фильм о шизофренике, снятый параноиком», — такое кокетливо небрежное определение дал своему «Самураю» (1967) Жан-Пьер Мельвиль. Скорее, фильм об убийце-перфекционисте, снятый перфекционистом-режиссером. Шедевр, невыносимо медленный и молчаливый, но столь же невыносимый по степени концентрации саспенса. Одинокое, как одиноки его герой и его автор, произведение искусства, «вещь в себе», с тех пор разодрано на цитаты, оплодотворило целую ветвь мирового кино. Без «Самурая» не было бы ни Джона Ву, ни Тарантино, ни «Леона» Бессона, ни «Пса-призрака» Джармуша.
«Самурай» называют первым в истории фильмом о киллере. Впрочем, слово «киллер» тогда еще не было в ходу в Европе. Говорили: «tueur a gages» — «наемный убийца». Не то, чтобы кино до конца 1960-х годов совсем игнорировало профессиональных убийц. Нет, в десятках гангстерских фильмов мелькали где-то на втором плане скользкие, патологические, молчаливые выродки, повинуясь кивку какого-нибудь «лица со шрамом», казнившие конкурентов босса. Но в «Самурае» киллер впервые стал главным, единственным героем. Он не знает, кого убивает, ему все равно. Вряд ли он знает, зачем убивает. Пачка банкнот нужна лишь для того, чтобы поиграть ею с птицей в клетке, единственным другом убийцы. Женщина — лишь для того, чтобы обеспечить ему алиби. Мельвиль признавался, что преодолел искушение сделать Джеффа Костелло бывшим парашютистом, обретшим в Алжире вкус к убийству и привычку не задавать вопросов, а некоего «крестного отца», поставляющего ему «клиентов» — патроном спецслужб. У «самурая» нет и не может быть биографии, его «путь» не имеет никаких социальных или психологических подтекстов. «Заказы», которые он исполняет, должны быть абстрактны, чисты, бессмысленны. Джефф — первый в истории кино убийца, убивающий без страсти мстителя, жестокости садиста, истовости фанатика, корысти душегуба. Он не убийца, он — несущий смерть. «Что вам надо?», — угрюмо спросит хозяин ночного клуба у вошедшего без стука в его кабинет красавца в щегольской шляпе и светлом плаще. «Я пришел убить вас». Смерть прекрасна, как прекрасен молодой Ален Делон, и немногословна.
Этот фильм мог бы называться: «Молчание». Слова, звучащие с экрана, почти не нужны. Достаточно взгляда или отсутствия взгляда, кивка головой, щелчка пальцами. Первые слова раздаются чуть ли ни на десятой минуте фильма. А сначала камера медленно, неуверенно, неумолимо ощупывает комнату с зелеными стенами, то приближается, то чуть отступает от простертого на постели человека, ловит струйку дыма от его сигареты. Существует легендарная история о том, как Мельвиль убедил Делона сыграть в «Самурае». Режиссер читал сценарий вслух. Делон сидел молча, неподвижно, опустив голову, закрыв лицо руками. Потом поднял голову, взглянул на часы и прервал Мельвиля: «Вы читаете уже семь с половиной минут, и до сих пор нет и намека на диалог. Достаточно. Я играю в этом фильме. А как он называется?». «Самурай», — ответил Мельвиль. Делон знаком предложил следовать за ним. В комнате, куда он отвел режиссера, не было ничего, кроме кожаной постели, копья, сабли и самурайского кинжала.
Но не стоит попадать в ловушку, которую расставил денди, боец Сопротивления, знаток «подпольного» Парижа, правый анархист Мельвиль. Если он и делал, как писали о его последних фильмах критики, «буддистские триллеры», то сам буддистом ни в коем случае не был. И «поиски восточной мудрости» — последнее, чем он стал бы заниматься. Миллионы зрителей верят, что открывающая фильм фраза («С одиночеством самурая может сравниться лишь одиночество тигра в джунглях») действительно, цитата из кодекса Бусидо. Между тем, фразу придумал сам режиссер.
Несущий смерть Джефф Костелло и сам изначально мертв. Уже потом, в 1970-80-х годах станет общим местом то, что тот или иной герой, «бледный всадник» Клинта Иствуда, «бешеные псы» Тарантино или резвящиеся на побережье Окинавы якудза из «Сонатины» Такеши Китано, мертвы еще до начала фильма, а пространство, в котором они действуют, чем бы оно ни прикидывалось, — чистилище. Джефф Костелло и в этом был первым. Принимая приглашение присоединиться к игрокам в карты, он походя бросает: «Я никогда не проигрываю». Эта фраза — не свидетельство его самоуверенности, а констатация факта: он не может проиграть, он может только воссоединиться со смертью, которую терпеливо ждет. Мертвецы не проигрывают никогда
Вообще, каждое его движение ритуально. Ему достаточно всмотреться в собственное отражение в зеркале (зеркала — это двери, через которые входит смерть, не правда ли), разгладить пальцами поля шляпы, зябко запахнуть воротник плаща, чтобы стало очевидно: эти движения он совершает не в первый и не в двадцать первый раз. Не в первый и не в двадцать первый раз подбирает, устроившись на сиденьи угнанного автомобиля, ключ из огромной связки. Подъезжает к гаражу, где меняет номера, ювелирно вписавшись в узкий переулок. Выбрасывает в Сену использованный револьвер.
Одежда играет в фильме столь значительную роль, что впору заподозрить Мельвиля в фетишизме. Отправляясь убивать, Джефф надевает светлый плащ. Отправляясь умирать — темный.
Тень смерти, расставания скользит по самым «невинным» эпизодам фильма. Сыгравший криминального хозяина гаража Андре Гарре приезжал на съемки из больницы. Перед смертью он успел озвучить свою роль. Его реплика — «Предупреждаю, Джефф, это в последний раз» — кажется прощанием навсегда. Ответную реплику — «Согласен» — Делон адресовал уже мертвецу: его смена озвучания пришлась на день смерти Гарре. А сцену прощания Джеффа с Жанной, сообщницей и любовницей (впрочем, совершенно не очевидно, что «самурай» вообще занимается сексом), снимали в тот самый день, когда Ален Делон окончательно расстался с Натали Делон, сыгравшей ее. Да что там, даже птичка, приветствовавшая, думая, что вернулся хозяин, радостными трелями полицейских, проникших в квартиру Джеффа, чтобы поставить в ней «жучка», вскоре после съемок погибла при пожаре на студии Мельвиля.
Вместе с обаятельными, подверженными всем человеческим слабостям уголовниками прошлого исчезают и «комиссары Мэгрэ», те, что на короткой ноге с сутенером и шулером, медвежатником и карманником, заходят, как к себе домой, в любое злачное место, делят со своими подопечными девочек и могут по-дружески предостеречь их от чересчур нахального ограбления. Та легендарная полиция не выдержала двух смертельных ударов, испепеливших ее своеобразие. Первый — Оккупация, когда многие «флики», «легавые», оказались вместе со своими вчерашними противниками в рядах французского гестапо, о котором можно сказать в двух словах: немецкие гестаповцы шарахались от своих французских коллег, как от диких зверей. Другие — в рядах Сопротивления. И полиция, и гангстерское «подполье» были навсегда расколоты этими событиями. Намек на них — в одной лишь фразе, звучащей в «Самурае». Полиция проверяет документы у игроков. Один из них бурчит с резким акцентом: «Я живу на пенсию, я ветеран войны». Сам Мельвиль комментировал появление этой реплики лаконично: «Я был знаком с одним палачом из гестапо, который носил на груди медаль борца Сопротивления».
Второй удар — американизация полиции, ее предельная рационализация. Полиция в «Самурае» — механизм, почти по-гестаповски анонимный и жестокий. Комиссар отдает распоряжение: арестовать по 20 подозреваемых в каждом округе, итого — 400 человек. Куда делись тесные, прокуренные кабинеты комиссаров? Лампы и стулья порхнули в эти комнаты прямо со страниц модных дизайнерских каталогов. Процедура опознания в свете софитов — смесь кастинга и расстрела. Полиция раскидывает частую сеть, чтобы поймать Джеффа: сигналы в кабинете комиссара отмечают станции метро, которые тот проезжает. Все схвачено — ничего личного. После премьеры «флики» благодарили режиссера: вы придумали столь совершенную систему поиска, мы постараемся ее воплотить. Вряд ли Мельвиля это порадовало: он никогда не был на стороне закона и порядка.
https://drugoe-kino.livejournal.com/2367185.html
http://yaokino.ru/samurai
