Серия «Правда о том, как надежа-царь женился»

Зашли в таверну, потребовали вместо мяса и вина (к великом разочарованию Пахлавана-батыра) перо с чернилами, и на обороте визитки Ветродуй мелко и аккуратно приписал: "Лично в сопровождении трех знатных путешествующих особ инкогнито просит аудиенции по вопросу, касающемуся сохранения красоты лица и изящества фигуры"

- Вот теперь точно примет. Никак не может такого быть, чтобы не приняла.

И точно. Отнесли они визитку в приемную палаццо (так у них, у итальянцев, дворцы называются), подождали с полчаса и им подали записку на японской узорчатой бумаге, в которой неаполитанская королева назначала им встречу назавтра в два часа пополудни.

Денег у них было - два алтына, что у надежи-царя в кафтане завалялись да пара медных грошей у Ветродуя, и ни одного местного сольдо. Совсем было собрались ночевать они в порту, в брошенной лодке, но Ромка-цыган сбегал куда-то и вернулся с кошельком, набитым дукатами. Надежа царь нахмурился - он воров не любил. Однако Ромка гордо сказал, что денег занял в залог серьги. И точно - серьги у него в ухе больше не было. На ехидный вопрос Ветродуя, как одна, пусть даже очень весомая, серьга может стоить столько денег, Ромка улыбнулся и сказал, показывая роскошные зубы: "Видно, такое мое цыганское счастье. Серьга-то, она древняя. Может, еще египетская!" Пришлось поверить. Сняли комнату в гостинице, поужинали макаронами и рыбой, о чем очень сокрушался Пахлаван-батыр и заснули богатырским сном. А на завтрак им подали по одному яйцу всмятку, по кусочку козьего сыра и хлеба, правда, кофе - сколько захочешь, правда, без сахара и сливок. Кофе с удовольствием пил только Ветродуй, остальные, глотнув по разу горький напиток, ограничились водой. Потом зашли к цирюльнику - бороды сбрить, что отросли за путешествие, прически поправить. Пахлаван-батыр, глядя, как возле самой шеи мелькает острое лезвие, жмурился и шептал про себя какие-то древние молитвы. А Ромка-цыган как-то очень умильно поглядывал на помазок, так что пришлось надеже-царю погрозить ему царским пальцем, а потом и царским кулаком.

Платье еще с вечера им трактирный слуга выбил и вычистил, свежие рубахи у каждого в котомке имелись (Потому что все знают, что пускаться в странствие, не имея про запас пары свежего белья и рубахи, никак нельзя).

Неаполитанская королева оказалась высокой статной кареглазой женщиной с волосами цвета огненного заката. Взглянув в ее умные жесткие глаза, надежа-царь врать не стал и выложил все, как есть.

- А мы тебе хошь золотом отсыплем, хошь соболями, пшеницей тоже могу и лесом строевым, - закончил он.

Королева выглядела раздосадованной и в то же время огорченной.

- Если надо, - добавил Пахлаван-батыр, - кому-нибудь бока обломать или где-нибудь гору своротить, только скажи.

- Ветра в паруса добавить можем, - поддержал его Ветродуй.

- Да ты не стесняйся, говори, бриллиантовая, - воскликнул страстно Ромка.

- Если б вы знали, как вы мне все надоели с этим зеркалом-зеркалом. Послушайте, вы уже не то одиннадцатые, не то двенадцатые с таким заданием от Василисы приходите. И всем я отвечаю одно и то же.  Я согласна расстаться с зеркалом-зеркалом за одну-единственную вещь. И я вам скажу, за какую. Но сперва, давайте закусим.

- Вот это дело! - воскликнул Пахлаван-батыр, - а то за два дня ничего, кроме теста и жесткой оленины во рту не было. Сразу видно, королева!

Энтузиазм его, правда, поубавился, когда он пришел в соседнюю комнату и увидел приготовленное угощение. А там были: оливки черные, оливки зеленые, рыбка мелкая маринованная - анчоусы называется, шесть сортов сыра, пармская ветчина, нарезанная тонко-тонко, холодный лимонад и красное вино. Да, еще сухое печенье, на манер английских галет.

Ну, что делать, съели, конечно все: не обижать же хозяйку.

- Теперь к делу, - сказала неаполитанская королева, промокнув губы салфеткой тончайшего льна, - Есть у шемаханской царицы, - тут надежа царь поежился, - волшебный золотой браслет. К той, которая его носит, всякое сердце склоняется, и ждет ее удача в любых амурных делах. Прежде, правда, мне тот браслет был бы ни к чему. Но теперь я вступаю в пору, когда красота моя будет убывать день ото дня. Так что зеркало-зеркало, которое уже сейчас мнется, называя меня самой красивой, мне ни к чему. А вот браслет нужен. Принесите мне его!

Надежа-царь грустно кивнул и поспешил откланяться, за ним вышли остальные, недоумевая, куда он так торопится.

Только отошли они несколько шагов от палаццо, как надежа-царь вздохнул и горько сказал:

- Нельзя мне к шемаханской царице. Обидел я ее, смертельно обидел. Эх, надо было сразу Кощею отказать!

Лубок

Уроки дворцового этикета. На картинке нарисован пример, как следует сервировать угощение во время царского пира. Ну там, вилка слева, ножик справа - сами все знаете.

[П1]Вечеринка для знати

А Ромка знай себе по округе бегает. То цветет принесет красивый, то травку духовитую, то сук выгнутый хитро, то камешек блестящий. "Посмотри, Ветродуй, ты же немец ученый, может, золото?" Конечно, оказывался какой-нибудь обычный полевой шпат.

А надежа-царь - что надежа-царь? - царь, как царь, все больше молчал и в карту смотрел.

На привале, конечно, разговаривали о неаполитанской королеве. Такая ли она красавица, как зеркало-зеркало говорит. И как у нее диковинку эту забрать.

Надежа-царь стоял за честный выкуп. Тем более, царская гербовая бумага для написания соглашений и векселей у него всегда с собой была, ведь никогда не знаешь, в какой момент такая важная вещь понадобится может. Пахлаван-батыр стоял за взятие сокровищницы штурмом. "Ты только скажи, - горячился он, - я враз всю стражу разметаю, а стены по камешку разберу". Ветродуй предлагал взаимовыгодный обмен редкостями - зря, что ли, у надежи царя волшебный футляр имелся? А Ромка-цыган ничего не предлагал. Ромка-цыган вылизывал до блеска свою миску, переворачивал ее вверх дном и обеими руками начинал отбивать такт какой-нибудь древней таборной песни. Голос у Ромки был звучный и красивый, так что все радовались, а Ветродуй даже слезу пускал от полноты чувств, не смотря на всю свою нелюбовь к цыганскому беспорядку.

Так шли они, шли, и уже припасы стали кончатся, так что на очередном привале досталось каждому только по лепешке с салом, а Пахлавану-батыру - остатки вяленой оленины. Думали уже охотой пропитание себе добыть, раз Ромка-цыган похваляется, что зайца легко догонит и перегонит, как выросли перед ними высокие ворота славного города Неаполя. И морем повеяло.

Найти неаполитанскую королеву в городе Неаполе - раз плюнуть, стоит спросить только кривого чистильщика обуви, что обитает на главной городской площади, или любого из мальчиков, продающих там воду на розлив и апельсины поштучно. Неаполитанская королева оказалась не совсем королевой. То есть король ее любил и постоянно к ней заезжал выпить кофию по утру и на поздний ужин после оперы. Но за гордый нрав, за благородные манеры и великую красоту все ее звали неаполитанской королевой. А настоящая королева сидела во дворце, рожала и воспитывала детей, жертвовала монастырям и удовлетворялась тем, что в глаза ее называли "Ваше величество".  А что о ней говорили за глаза, ее не волновало.

Лубок

Портреты иноземных красавиц. На портрете белокожая черноволосая дама  не первой молодости с дивными глазами нюхает алый цветок, подобия которому нет в природе. В целом очень похожа на пиковую даму из классической колоды карт.

- Только без сала, - сказал Пахлаван Батыр.

- Да, сало - не самый диетический продукт, - поддержал его немец, - к тому же, оно с чесноком.

Ну, что ж, заварили кулеш без сала. Хотя без сала какой кулеш... Сидят ждут, с голоду ложки сосут. Вдруг надежа-царя поднялся:

- Кто тут ходит вокруг, цепью звенит? - грозно крикнул.

- Да я это, добрые люди, - раздалось из темноты, - Мирный прохожий. А что звеню, так это другие добрые люди мне цепью гирю к ноге прикрутили.

- Это зачем же?

- А чтоб не бегал слишком быстро. Говорят, лови меня потом, ищи-свищи. Думают, гиря - мне помеха. А что мне гиря, я и с ней любого зайца обгоню в два счета. С гирей мне даже как-то сподручней. А то прежде, бывало, как рвану в Бессарабии, а очнусь где-нибудь в Литовском царстве. Жутко неудобно.

Надежа-царь уже все прикинул и ласково так спрашивает незнакомца:

- Не хочешь ли, дескать, присоединится к нашему отряду и пойти за зеркалом-зеркалом.

- Да мне все равно, - отвечает незнакомец, - зовете, так пойду. - и ближе к костру подступает. Такой симпатичный оказался из себя незнакомец: кудри вороные буйные, глаза карие сметливые, в ухо для красоты кольцо желтого металла вставлено...

- Э, да ты цыган, - напрягся Ветродуй. - Не люблю я цыган. Нет у вас никакого понятия о добропорядочности, - и, судя по всему, собрался уже лекцию о порядке читать.

- Чья бы корова мычала, - вдруг встрял Пахлаван-батыр, - у самих ни стыда, ни совести. Эх, зря наш хан Бату тогда коней повернул.

И у надежи-царя есть претензии к немцам, хотя к татарам их еще побольше. Хотел он было ввернуть грозное слова, да цыган вдруг засмеялся и сказал:

- Эх, как вы мне все нравитесь, братцы, родненькие мои! А пожрать ничего нету?

Спохватились: конечно, кулеш совсем готов. Сняли пробу, дух пошел вокруг. Едят из котелка все вместе, обжигаются, дуют на похлебку и радуются. Когда брюхо сыто - и сердце довольно. Тебе-то этого, любезный читатель, не понять. Ты если и голодал, так только по Дюкану, ну, да бог с тобой!

Наелся цыган, откинулся назад, руки за голову заложил и сказал (а пока ели, все путники ему представились):

- Значит, надежа-царь, Ветродуй и Пахлаван-батыр! Сплошные анонимы. А мне скрывать нечего. Роман мое имечко. Роман беспрозванный. Можете просто Ромкой кликать

И так их стало четверо.

Лубок.

Криминальная хроника. Торговые ряды, возмущенные купцы галдят. Вдали клубится пыль - это все, что напоминает о посещении Ромкой-цыганом ярмарки.

- Кто тут поет?

- Это я пою, - раздается из груды камней

- Так помочь тебе, что ли, или ты по своей воле тут обретаешься?

- Помоги, коли нетрудно!

Куда, не трудно. Камни-то пудов по десять каждый. Но надежа-царь уже знает, достал футляр, вытащил штуковину непонятную, воткнул в кучу, а штука выросла да в чудесный заступ превратилась. Ну, опять пришлось приложить силушку, сперва одному, а потом тот, снизу, стал помогать, да так ловко камни разворошил, что сразу видно - не простой силы человек, а богатырь. Высвободился, принялся от каменной крошки отряхиваться.

Тут и Ветродуй своим ходом подошел. "Вот ведь хитрый немец, думает про себя надежа-царь, - к самому разбору подошел, ни минутой раньше!" Немец, впрочем, сразу все сообразил, флягу с водой от пояса отстегнул, из кармана достал платок тонкого голландского полотна, платок смочил, разгоряченное лицо надеже-царю протер.  А как раскрылись глаза у моего героя, как увидел он, кого освободил, чуть не плюнул. Стоит перед ним широкоплечий, крепконогий, толстошеий... татарин! - стоит и улыбается щербатым ртом, узкие глаза еще уже щурит.

Ну, делать нечего, надо вежливым быть. Тем более,  с  татарами лет тридцать уже вроде как мир. А тут и немец зачал:

- Ну, давайте знакомиться, я - известный всем Ветродуй, властитель воздуха, а это - надежа-царь, государь тридесятого царства. Хотелось бы и твоей прозвище узнать, добрый человек!

- Не скажу я вам моего прозвища. Потому как зол на своих братьев. Это они меня подговорили силу свою проверить. "Становись, - говорят, - под горой, мы тебя камнями завалим, а ты снизу мощью своей поднапри, кучу своротишь и славу нам и себе великую добудешь". Ну, встал я, как дурак, еще и кричу им: "Больше наваливайте, больше!" Они и наворотили, так что мне и пальцем не пошевельнуть, не то плечом. Да ладно наворотили, да меня потом бы освободили! Так нет, они засмеялись и дальше поехали. "Будет, - говорят, - тебе впредь наука, чтоб не хвастался!" Вот я и поклялся никому своего родового имени не выдавать, много им чести - моими подвигами кичиться. Так что зовите меня просто - Пахлаван-батыр. Это очень сильный и очень смелый мужчина будет по-вашему. - И стоит, главное, татарские свои глаза щурит и усмехается.

И так их стало трое.

Лубок

Хроники тридесятого государства. Надежа-царь поднимает две гири, на каждой крупная надпись "Пять пудов". Лицо у царя веселое, и можно сделать вывод, что такой вес ему нипочем.

- Что, боязно?

- Боязно, - ответил надежа-царь, - и больше всего боязно, что даже помощи мне ждать неоткуда: все мои верные слуги далеко.

- А ты, - вкрадчиво сказал Кощей, - ты получше прислушивайся в дороге, авось, и сыщешь себе помощников, - и улыбнулся так добро-добро, вот черт лысый!

Неужто в своей великой мудрости проник Кощей и в тайну надежи-царя, которую тот хранил пуще глаза, и о которой никому не рассказывал? А раз он никому не рассказывал, то и тебе, любезный читатель,  пока не расскажу, уж не взыщи, - настанет время, правда всплывет сама.

И так задумался государь тридесятого царства, так рассеялся по мыслям своим невеселым, что совсем отпустил поводья... Конь, почуяв волю, рысил себе понемногу, куда глаза глядят, да вдруг встал, как вкопанный. Надежа-царь в раздумьи из седла и вылетел. Ну, ладно, быстро упал - быстро поднялся. Цел-целехонек, а вот футляр сафьяновый - дар Василисы - вылетел из-за пазухи да весь и рассыпался. Пришлось надеже-царю встать на четвереньки и поползать, блестящие штуки собирая. Хорошо хоть для каждой в футляре особое отделение было предусмотрено - и не запутаешься, и что потерял - срезу видно. А были в футляре: два небольших флакона с надписями "Живая вода" и "Мертвая вода" на чистой латыни, которую мой герой разбирать кое-как умел; лопаточка стальная одна; щипчики стальные же одни; еще какая-то блестящая вещица с лезвием на конце, и лупа, сиречь с иноземного стекло увеличительное, на длинной ножке. Надежа-царь не сдержался: нашел в траве мураша и принялся его в лупу рассматривать. Ох, и страшен муравей в увеличении! Глаза в сеточку хитрые и зрачков в них нет совсем, усищи покрыты густым волосом, а пасть - не позавидуешь гусенице какой, если она в такую пасть попадет.

Ну, уж раз пошло такое дело, решил надежа-царь и жидкости испробовать. Не на вкус, конечно, - на вкус боязно. Осторожно оттянул сыромятные ремешки, на которых флаконы к футляру прилажены были, вынул склянки, с натугой от притертых пробок их освободил. Нюхнул сперва мертвую воду - ничем не пахнет, вода и вода. Нюхнул живую - аж слезами глаза заволокло, запах духовитый, крепкий. Заткнул обратно пробками, притянул ремнями к футляру сафьянному. Да и задумался.

С чего его конь буланый встал, как вкопанный? Не к добру это. Прислушался царь повнимательней - и точно, откуда-то тихий-тихий вздох слышится. Никак, лазутчик? Надежа-царь обнажил кинжал и принялся исследовать окрестности. Сперва только шарил зря по траве, но потом заметил чуть в стороне пятно какое-то желтое, словно мурава на нем пожухла. Подошел - как есть, завяла трава!  Э, да тут копали! Нагнулся, отворотил травяной пласт - вздох словно слышнее стал. Эх, сейчас бы лопату или заступ какой. А инструмент есть, только негодящий он - в ногтях копаться не велика сила нужна. Но все же, может, пособит? Достал надежа-царь футляр, а в нем лопаточка в своем гнезде дрожит, словно вылететь хочет. Вытянул лопатку, воткнул в землю - самому смешно, а воткнул - а та вдруг как принялась расти. В миг достигла полной величины. Волшебная, что ли? Эх, была б волшебная, сама б рыть начала, а тут пришлось надеже-царю силу приложить. Копает он, скоро копает и думает: "Ничего у меня от этого футляра мозоли не сойдут. Скорее, новые появятся."

А вздох все слышнее, вот уже совсем рядом; бросил надежа-царь лопату и руками принялся землю разгребать. Наконец, выгреб из-под земли нос - нос  поморщился,  потом рот - рот чихнул, потом и всего человека, в немецкое платье одетого, выкопал. А тот лежит себе, носом посвистывает, вроде как даже мелодию выводит.

- Ты кто таков будешь, добрый молодец? - спрашивает взопревший от нелегкой работы надежа-царь.

- А я всем известный Ветродуй - молодец. Во весь нос дуну - вихрь поднимется на три версты, одной ноздрей дуну - ветер умеренный до сильного. Был здесь на заработках - у местного мельника ветряк крутил. Да вот обманул он меня, зельем сонным опоил да спящего в землю и зарыл. Не сообразил только по невежеству своему, что у меня в легких воздуху, может, на три года хватит.

- И как тебя звать-величать? Из каких земель ты родом?

- Родом я из известного немецкого государства, сын одного маркграфа. Только имени я тебе не скажу, ибо от несчастной любви поклялся инкогнито по свету разгуливать, пока не прейдет конец моим страданиям.

- Ну, как хочешь. А я - надежа-царь, тридесятого царства государь. Еду по заданию Василисы Семнадцатой с кощеева благословения к неаполитанской короле зеркало-зеркало добывать. Если хочешь, айда со мной!

- Я всегда рад помочь благородному человеку. А что ты благороден, про то говорят вот эти шишки на твоем лбу.  - Надежа-царь ощупал лоб, шишек никаких особенных не обнаружил, но согласно кивнул

И так их стало двое.

Лубок

Чудаки разные заморские. На картине Ветродуй в немецком платье, зажав одну ноздрю деликатно пальцем, другой на ветряк дует. Ветряк крутится с бешеной скоростью. Вдали виден мельник, довольно потирающий руки.

- Должен справиться, - жестко сказал Кощей.

И тут слово взяла Василиса:

- Добрый вечер, гости дорогие! Проходите, присаживайтесь. Как говорится, дело пытаете или от дела лытаете[П2] ?

Царь-надежа смутился, услышав, что девица обращается к нему во множественном числе. От смущения он водил глазами по светлице и тут только заметил, что неподалеку от кушетки сидела на низкой табуретке какая-то не то мамка, не то нянька, каковых, по слухам, у Василисы было пруд пруди, и споро стучала коклюшками.

- Ах, дядюшка, простите, не признала: глаза слабы стали, все читаю и читаю. Я ведь, как ни как, не только прекрасная, но и премудрая. С чем пожаловали?

— Вот, жених, - Кощей как-то нерешительно указал на надежу-царя.

— Это который же будет? Катька, шестой или восьмой?

Не то мамка, не то нянька подняла от кружева голову и оказалась сенной девкой лет восемнадцати, на вид бедовой, из тех, что звезду с неба достать могут, и сказала:

- На мой счет, так одиннадцатый выходит.

- Одиннадцатый, - удовлетворенно улыбнулась Василиса Семнадцатая, - и ни один из тех десяти не смог моего задания выполнить. Все полегли, до одного. Так, Катька?

- Вроде, пятый вернулся, но совсем расслабленный, слова сказать не мог.

— Вот ведь как. Так что, соискатель руки моей, может, откажешься, пока не поздно?

Тут надежа-царь рассерчал и сказал запальчиво:

- Задавай свое задание. Нечего зря разговоры разговаривать.

- Ну, я вижу, ты гость храбрый, к тому же, видимо, ученый. Про зеркало-зеркало слышал?

Надежа-царь о таком знать - не знал, о чем тут же честно доложил Василисе.

- Катька! Расскажи гостю, что да как. А я, пожалуй, вернусь к Гельвецию. Вот когда воротишься с зеркалом-зеркалом, тогда и поговорим.

Катька отложила коклюшки, уставилась своими насмешливыми серыми глазами прямо в глаза надеже-царю и поведал следующее:

- В одном немецком государстве король был так туп, что женился на ведьме несмотря на то, что от первого брака у него осталась малютка-дочь, милая до невозможности. Ведьма эта вскоре, конечно, охомутала короля полностью, так, что он без ее приказа слова молвить не мог. А было у той колдуньи волшебное зеркало-зеркало, которое всячески ее расхваливало и первой красавицей называло, - И тут Катька, все так же нагло глядя на надежу-царя, поведала ему хорошо известную историю о Белоснежке и семи гномах.

- Так, значит, зеркало-зеркало разбилось и ведьме пришел конец, - закончила она.

В комнате стояла тишина. Кощей с надеждой смотрел на моего героя, но тот только таращил глаза, не понимая, что ему предлагают сделать, если уж и так настал сказке конец.

Катька усмехнулась и продолжила:

- Зеркало-зеркало-то разбилось, но один осколок, самый большой, гномы стащили, починили кое-как и оправили в серебро. Потом загнали за большие деньги ганзейским купцам и теперь оно находится у Неаполитанской королевы.

- А такая разве есть? - не выдержал надежа-царь, которому полагалось по чину знать всех венценосных особ.

- Тут есть, не сомневайся, - ответила Катька, не уточнив, правда, где это "тут".

- Так вот, от тебя требуется добыть маленькое зеркало-зеркало и принести Василисе. Только Неаполитанская королева, жадина такая, вцепилась в него мертвой хваткой и не отдает ни за какие деньги. Так что, берешься?

- Берусь, - вздохнул надежа-царь, не подозревавший, что его ждет.

Потом, конечно, Кощей накормил его сытным обедом, проводил в роскошную спальню, на утро выдал карты и провиант, и даже хорошего коня выдал. Правда, конь был буланый. Надежа-царь хотел было потребовать вороного, как полагается, но Кощей так выразительно повел бровью, что стало ясно - и этого скакуна он отдает с трудом.

А у самых ворот, когда надежа-царь собрался уже вскочить на коня да пустить его в галоп, повстречалась ему Катька в сарафане простого небеленого сукна и лапоточках, ловко сидевших на ее тоненьких - как заметил надежа-царь - щиколотках.

- Вот, Василиса тебе послала в помощь, - сунула ему в руку сафьяновый футляр и хихикнула.

Развернул футляр, там какие-то блестящие лопаточки, ножички, щипчики, лупа на ножке, - все крохотное, к делу не гожее.

- И зачем такое надо? - спросил строго.

- Пригодится, вон, хоть мозоли с рук срезать, - усмехнулась Катька и дала деру.

А руки у надежи-царя и вправду были в мозолях. Любил он в свободное от государственных дел время столярным ремеслом заниматься. Вот тут на днях смастерил сыну Василию деревянную лошадь-качалку - развлекался чтобы - и доску арифметическую - для ума-разума. Плюнул мой герой, хотел издевательскую штуку выкинуть, да кругом слуги Кощеевы, наблюдают, еще донесут, что выбросил невестин подарок. Сунул футляр за пазуху, да и прочь со двора.

Лубок

Портреты иноземных красавиц. На портрете пышногрудая Василиса Семнадцатая. Как и было сказано, белая, румяная и чернобровая.

[П1]В старину веки покрывали слоем сурьмы – черной краски – «сурьмили» (брови, впрочем, тоже сурьмили)

[П2]Бежите прочь, стараетесь уклониться