Серия «Никарагуа»

Кейрин отыскала меня на берегу океана, хотела узнать — куда пропала доктора Маргарита. Очень они сдружились за месяц — может потому, что у Маргариты всегда конфетки на столе были, может потому, что волосы у неё поразительно белые для здешних мест, а может потому, что Марго добрая и улыбчивая. Почти каждый вечер они вдвоём гуляли, купались, болтали.
Рассказала девочке, что Марго уже вернулась обратно к себе домой. Кейрин взгрустнула, моргнула ресничками, вздохнула, острожным шёпотом спросила меня:
— А с вами мне можно погулять сегодня?
— Можно. Только я буду тебя спрашивать про разное, хорошо?
— Хорошо!

Пошли с ней пинать стелющиеся по песку стебли прибрежных цветов — плотные, тяжёлые, пружинистые, словно резиновые шланги.
Кейрин, как и обещала, отвечала на все вопросы.
Рассказала, что цветы называются — цветы у воды. Где-то я это уже слышала и не раз.
Рассказала, что у мамы нет времени с ней разговаривать, потому что есть ещё младший брат и скоро появится кто-то новый, третий. Его пока что никак не зовут, точнее его сейчас зовут Бебе, но он молчит и только толкается в мамином животе. Кейрин хочет, чтобы Бебе оказался девочкой и можно было играть с ней подольше, но помолчав, говорит, что лучше ему всё же родиться мальчиком — тогда ему не придётся рожать детей и думать, где взять воду для питья. Мальчику придётся только с восьми лет ловить рыбу, каждое утро в четыре часа уходить в море и возвращаться домой около семи часов вечера.
Рассказала, что мечтает стать полицейским или доктором, ещё не решила точно.

— А почему ты хочешь работать в полиции?
— Потому что у меня будет свой мотоцикл, чтобы ездить на работу в Чинандегу. А ещё полицейских никто не обижает и не говорит им, что делать.
— А доктором почему хочешь быть?
— Потому что доктора делают людям не больно и носят красивую чистую одежду. А ещё я смогу ходить на работу здесь, в вашу клинику и буду дружить с детьми.

Перестали пинать цветы, пошли смотреть в лужу. Лёжа на краю лужи, Кейрин пришла к выводу, что можно стать полицейским доктором. Осталось только выяснить, попадают ли в полицию Чинандеги дети, с которыми можно будет дружить.
На прощанье попросила передать привет доктору Маргарите. Кажется, становится понятно, откуда растут ноги у желания девочки быть врачом. Доктора Марго, что ж вы натворили? :)

Спросила трёх разных женщин — помнят ли они, как родился их первый ребёнок?

Маргарет сейчас семнадцать лет и она свои первые роды помнит отлично, всего год назад это было. Схватки начались тёмной штормовой ночью, около половины четвёртого. Точнее, она не знала, что это схватки и сколько именно времени. Просто почувствовала невыносимую боль и разбудила мужа.
— Я сказала ему, что у меня в животе кипит кровь и живот рвётся на мелкие части. Он побежал в темноте заводить мотоцикл, а я могла только немного дышать и громко кричать. Мы поехали в Эль Розарио, чтобы успеть на первый автобус до Чинандеги, он в пять утра уходит. Мой огромный живот не помещался на сиденье и я села спиной к спине мужа. У коровника, примерно за километр до автобуса, мотоцикл встал — кончился бензин. Пришлось идти пешком и я очень громко кричала. Пока ехали в автобусе из меня потекла вода, очень много воды. Когда мы приехали в госпиталь я уже плохо что-то помню. Муж сказал, что наша дочка родилась прямо в коридоре, но врач успел прибежать и помочь ей.

Габриэла тоже хорошо помнит. Смеётся, что свои первые роды никогда не забудет — до того испугалась тогда. В тот день они с мужем ехали верхом на лошадях через джунгли — везли мешки с кукурузными початками, чтобы продать их владельцу магазина.
— Мы едем и, вдруг, у меня по ногам начинает течь вода. Я очень удивилась, что её так много и что во мне вообще есть жидкость, потому что я совсем ничего не пила и не ела с вечера, не было сил сходить за пресной водой. Через несколько километров у меня стало больно колоть внизу живота. Мы остановились, я спустилась с лошади, и присела на поваленное грозой дерево, что бы поправить пояс — подумала, из-за него колет. И в этот момент ребёнок выскользнул у меня из под юбки! Он вскрикнул и замолчал. Я так испугалась, что он умер. Стала кричать и трясти его. Через несколько минут он снова заплакал. Мы отвезли кукурузу в магазин, вечером вернулись домой с деньгами и сыном.

Хулия вспоминает чуть дольше, у неё уже трое детишек — боится перепутать факты. Долго смотрит на носик первого четырёхлетнего сынишки, вытирает его.
— Помню, мне тогда четырнадцать было! Я вообще-то собиралась дома рожать ребёнка, меня ведь мама дома родила когда-то, вот и я думала, что также сделаю. Но за месяц до родов живот сильно заболел, и я пришла за таблеткой к вашим врачам — они тогда тут клинику строили ещё только. Вот они мне и посоветовали, что лучше всего поехать в больницу, что дома опасно рожать. Родственники помогли найти машину, отвезли меня в больницу, и там врач сказал, что ребёнок лежал как-то неправильно. Если бы я дома рожала — он бы умер при родах и я тоже, наверное. А так вот нам помогли и мы живы.

Моргнув ресницами, добавляет:
— Вы же продолжите здесь работать, да? Не закроете клинику?
— Продолжим, пока силы есть.
— Пожалуйста, оставайтесь. Нам это очень нужно.

Вечером неспешно прохаживалась вдоль плёночных домиков — искала девочку-подростка, с которой смогу поговорить на одну женскую тему. Нашла сразу двоих у колодца — в четыре руки доставали обрезанной канистрой на верёвочке воду и процеживали её через два слоя футболки, чтобы хотя бы без крупного мусора и без песка пить.

Пока делала снимки и видео, познакомились. Девочкам по тринадцать и пятнадцать лет, родились не здесь, как и многие местные, но живут в Ла Сальвии уже давно — лет восемь или девять, точно не вспомнили.
Хохотали и не верили, что красиво выглядят в камере. Показала видео. Хохотали оттого, что выглядят в нём похожими на актрис, такими красивыми нашли себя.

— А что вы делаете, когда у вас идут месячные?

Я люблю вопросы в лоб. Особенно, если чувствую, что доверие сложилось. Девочки переглядываются, недоумённо пожимают плечами, уточняют:
— Это что? В смысле, когда сезон дождей?

Не в первый раз уже встречаю, что не знают местные часто даже названия органов и процессов жизнедеятельности тоже. Но забываю, приходится дополнительно разъяснять.
— Ну, это когда один раз в месяц из вас кровь выходит, вот тогда… Как живёте в эти дни?
— Ааа, поняла! Я обычно в эти дни ношу штаны, а в них кладу полотенце или футболку. Потом их вынимаю, промываю водой, сушу и снова кладу.

Старшая девочка подключается к диалогу, делится своим способом:
— А ещё можно в эти дни сидеть и кукурузу чистить или еду готовить! Когда сидишь или стоишь на одном месте, вся кровь просто вытекает в землю и не надо ничего стирать, воду можно сохранить, даже лучше. Мама так всегда делает, ей на себя жалко воду тратить.

Я вспоминаю свою последние месячные здесь, когда на одну случайно вытекшую каплю крови сбежалось полчище муравьёв и пожрало не только кровь, но и меня — до болючих волдырей.
— А муравьи не кусают, когда кровь по ногам течёт?
— Ну, они прибегают, бегают по ногам, но это же не больно, щекотно иногда только.

Показывает шершавую кожу на бедре, усыпанную мелкими сухими язвами. Укалывает себя колючкой, прямо со всей силы втыкает.
— Видишь, не больно, не чувствуется.

Хохоча потащили воду к дому. Я молча потащила в клинику себя, снимки и мысль о том, что у меня после полугода здесь, пожалуй, тоже уже многое не чувствуется. Вот и поговорили.

Подцепила таки лихорадку Денге — в последний месяц, умудрилась как-то. Хотя, ничего удивительного — в регионе последние несколько месяцев эпидемия, комаров-переносчиков полно, кусают регулярно. Так что вообще странно, что только сейчас до меня очередь дошла.

Слегла на третий день после первых симптомов. Мышцы ломит все одновременно, жарко и одновременно с этим знобит (кажется, я первый человек, смертельно замёрзший в Никарагуа при +35 градусах и повышенной температуре тела), руки и ноги — в лиловых звёздочках подкожных кровоизлияний после турникетной пробы, пот льётся безостановочно — переодеваться бессмысленно, донести себя до кухни попить воды или в туалет — целое мероприятие на несколько минут, ноги не держат, а глаза закрываются.

Вечером Орландо попытался выковырять меня из кровати к ужину, не смог. Мутило от запахов любого продукта. Через час принёс блюдце, подсунул под москитную сетку: галета и коровий сыр, который он специально помыл проточной водой — чтобы не пахло ничем и не вызывало тошноту. Ходил вокруг, бурчал что-то про моего мужа, который не должен получить обратно из джунглей отощавшую жену. Проследил, чтобы всё съела.

На следующий день доктор Мария прописала мне пить Ацетоминофен — чтобы хоть немного снять боль и температуру. После второй таблетки удалось поспать. После третьей удалось даже встать, ходить и снимать — всё также в насквозь мокрой от испарины футболке, но без боли. После четвёртой таблетки даже насмелилась пойти снимать вечерний спуск рыбацкой лодки на воду и искупаться в океане.

В первый раз в жизни лежала в воде на спине. Никогда не получалось — то вода в нос попадёт, то страшно, то волны… А тут просто перевернулась на спину и легла. Каждый вдох выталкивал тело чуть наверх, как поплавок. Каждый выдох давал волнам долю секунды, чтобы попытаться перекатиться через меня, но они не успевали. Я просто лежала звёздочкой на ладони Тихого океана, а подо мной лежала тёплая глубина. И мне было не страшно.

Я почувствовала, что эта вода приняла меня. А может и весь мир принял. Мышцы даже забыли, как болеть — просто размякли и лежали на воде. Если для этого нужно было заболеть лихорадкой Денге — хорошо, Бог, я согласна. Спасибо.

Фанни девять лет.
Пока её маме ставят противозачаточную инъекцию, Фанни следит за своей двухлетней сестрёнкой — чтобы та не облизывала пол в клинике. Пока сестра отвлеклась от пола и озорно хрюкает в пузо плюшевого потрёпанного медведя, Фанни болтает со мной.

— У тебя есть какая-нибудь мечта?
— Да. Хочу подстричь волосы и накрасить лицо, как женщины на фотографиях.
— А ещё?
— Ещё хочу никогда не иметь детей…

Проверяет, что сестра всё ещё занимается медведем, а не перебралась в коробку с мусором. Возвращается ко мне. Ковыряет ладошку и спрашивает:
— А у вас есть мечта?
— Конечно! Я хочу побывать в Антарктиде.
— Это что такое?
— Это такой континент. Там холодно, много снега и живут жирные птицы – пингвины.
— Я тоже хотела бы побывать в какой-то стране… Только я никаких стран не знаю.

Мама освободилась, зовёт девочек от двери — пора уходить. Маленькая с трудом отрывается от медвежьего пузика — очень уж удобно и весело в него хрюкать, как оказалось.

— Фанни, приходи как-нибудь вечером, я тебе страны на карте покажу.
— Ладно! Увидимся.

Упрыгивают вслед за матерью по дорожке: мелкая впереди, старшая позади. Хрюкают в приторный розоватый никарагуанский вечер. Мечтают.

Спать с Орландо — это просто отдельным списком навыков надо владеть или книгой заклинаний из библиотеки Хогвартса. Ну, на худой конец хотя бы запасной психикой. Ах, да. Надеюсь, понятно, что я имею ввиду — в одной комнате спать, не что-то там.

Начинается всё с того, что перед сном он шуршит. Шуршит вообще всем: шнурами вентиляторов, тапками, футболками (которые непременно нужно перевесить с одного края кровати на другой такой же), полотенцами (которых у него три, и он давно уже перепутал какое для вытирания чего, поэтому вытирается всеми тремя по очереди, но не теряет надежды вспомнить), репелентами (для надёжности он брызгается сразу всеми).

Пошуршав всеми этими вещами, он ложится и дрыгается. Нет, я сейчас вообще не шучу. Сначала он ложится на спину и начинает глядеть в телефон. Потом недовольно дрыгает носом — это бесшумно, слава Богу. Потом дрыгает обеими ногами, сначала по очереди, потом одновременно. Переворачивается на живот. Через пару минут дрыгает головой, повторяет цикл дрыганья ногами. Кровати — и его и моя, сотрясаются и жалобно хрустят. В конце концов, он суёт телефон под подушку, снова переворачивается на спину, трагично дрыгает руками и сообщает на всю комнату:

— Как же здесь жарко!

Обычно я в ответ молчу, опасаясь, что процессы дрыганья возобновятся. Пытаюсь уснуть.

Через пару часов после отбоя, Орландо встаёт с кровати, тянет за собой в какой-нибудь угол комнаты край ночной гирлянды со светящимися пластиковыми дольками арбузиков. Светит в угол гирляндой, находит сборище твёрдых жуков, которые по его мнению жужжат слишком громко и режет их ножом, бурча себе под нос что-то про жару. Где-то среди ночи повторяет поход за жуками, ругается, что не может из-за них спать.

Ничего не знаю про звуки жуков — ни разу не слышала. Вот звуки ножа об пол и кубинское бурчание слышу всякий раз отчётливо. И всякий раз молюсь, чтобы он хотя бы при свете своей арбузной гирлянды всех нашёл и не включил верхнюю лампу.

После приёма пациентов пошли с врачом Аней к океану.
Аня — вообще-то директор клиники, но на этой неделе она заменяет врача Марию, уехавшую в недельный отпуск. Пациенты каждый день идут, без врача клинику не оставить. Несколько раз мы даже заканчивали приём на час-полтора позже положенного, пока всех не приняли. Сегодня вот тоже задержались, долго капали и приводили к норме пациента в полуобморочном состоянии после пищевого отравления.

Пошли окунуться перед ужином. После двух заплывов вышли на берег смотреть апельсиновый закат. Слышим — кричат:
— Доктора, срочно, эмергенсия.
Две женщины бегут в нашу сторону по берегу, машут руками, зовут.

Пошли. По пути выясняем, что там случилось. Четырёхлетняя малышка играла и, то ли её кто-то ударил, то ли сама чего не углядела в сумерках — пробила голову.
Приходим. Приступаем к осмотру, как были — с мокрыми волосами, в купальниках.Крови много, криков ещё больше — и от пострадавшей, и от испуганной мамы. Включаем маленькой пациентке мультик на телефоне, поручаем маме держать телефон. В тишине промываем рану. Не такая уж и большая в итоге. Обрабатываем, заклеиваем, выдаём сменные пластыри и мазь — менять дома несколько дней.

Отпускаем пациентов и идём окунаться уже в душ. Не тот отдых, которого хотелось бы, но тоже неплохо. Даже в госпиталь не пришлось везти среди ночи, уже повезло. Выдыхаем.