Серия «Неволшебные сказки»

В одном горном королевстве жил молодой король, возжаждавший бессмертия. Он отправил гонцов по всему миру в поисках мудреца, который открыл бы ему секрет вечной жизни. Конечно, гонцы встретили немало проходимцев и мошенников, но искали они тщательно и наконец в какой-то дыре нашли старика, который показался им мудрым. Тогда они доставили этого старика к королю, и король задал ему один-единственный вопрос:
- Как избежать смерти?
Старик улыбнулся, и была эта улыбка холодной, словно снег на вершине самой высокой горы.
- Прежде всего, тебе надо знать, что такое смерть. А она никто иной, как самый обыкновенный человек. Так устроили на земле боги, что каждый из людей носит в себе смерть ближнего. Итак, тебе надо только найти человека, в котором находится твоя погибель, и убить его.
- Как же мне найти этого человека?
И старик снова улыбнулся холодной улыбкой, холодной, как дно самого глубокого колодца.
- Возьми сосуд из горного хрусталя и наполни его своей кровью. Пошли верного человека на перекресток дорог, ведущих в четыре стороны света. Если верный человек будет идти в нужную сторону, кровь твоя в сосуде будет светлеть, и когда он встретит твою смерть, станет твоя кровь прозрачной, как вода.
Так король и сделал, и через три года поисков верный человек нашел носителя смерти и привел к королю. Это была девочка-подросток, некрасивая, и не обещавшая стать красивой, с грязными ногами и спутанными волосами. Король видел ее, видел хрустальный сосуд, кровь в котором стала прозрачной и даже светилась, когда девочка стояла совсем рядом, и дивился, каким образом такое заурядное существо может быть королевской смертью. Впрочем, дивился он недолго, ибо был человек решительный. Выхватив клинок, пронзил он сердце девочки и пресек ее жизнь.
И воистину случилось так, что стал он бессмертным. Дети его умерли, и внуки состарились, а он все оставался молодым и бодрым и выглядел ничуть не старше своих правнуков. Но став бессмертным, стал он беспечным и перестал уделять должное внимание своей страже. А стража - народ ревнивый к почестям, и нет для нее ничего позорнее, как быть в небрежении. Поэтому, когда однажды правнуки, которым тоже хотелось быть королями, составили заговор, стража, хотя и узнала о том, королю не донесла, а, наоборот, присоединилась к заговорщикам. И однажды позвали правнуки короля половить форель в одном из чистых горных озер, а там оглушили его, связали, засунули в окованный медью сундук и сбросили в воду в самом центре озера.
Конечно, король не умер. Он лежит, скрючившись, в сундуке, и ждет смерти. Но смерть к нему не приходит. Да и как она может прийти, если он сам убил ее? Разве что боги сжалятся и еще раз появится на земле девочка-подросток, некрасивая и не обещающая стать красивой.

Ганс Христиан Андерсен, человек широкой души и отличный сказочник, имел, тем не менее, пренеприятную привычку скрывать о своих героях важные факты. С какой стати собака с глазами, как мельничные жернова, испытывала такую приязнь к ведьминому фартуку? Кто уполномочил крысу взимать пошлины за переправу в "Стойком оловянном солдатике"? Была ли снежная королева первой в мире феминисткой? Все эти насущнейшие вопросы он оставил без ответа, и правды в этом деле мы уже, видимо, никогда не доищемся.
Но пролетавшая мимо моего окна ласточка нащебетала мне этой весной историю, которая проливает несколько свет на одну из сказок знаменитого датчанина. Речь идет о "Дюймовочке".
Все мы помним, что в начале этой истории некая колдунья дарит одинокой женщине семечко, из которого вырастает тюльпан, в центре которого сидит крохотная девочка. С детства меня мучил вопрос, одно ли это было семечко, и, если нет, как распорядилась его собратьями колдунья. И вот, что я узнала от ласточки.
Семян, конечно, было несколько. По правде сказать, их было пять, ровно столько, сколько и знаменитых бобов. Про первое из них мы все хорошо знаем. Остальные колдунья тоже раздала бездетным женщинам, но, увы, судьба их не была столь светла и радостна.
Второе семечко попало в руки к белошвейке, зрение которой притупилось от работы вечерами при неверном свете газовой лампы. Белошвейка была добрая душа и отчасти кокетка, поэтому очки носить не захотела. И от этого разыгралась трагедия. Заботливо посаженое ею в плодородную землю семечко проросло, тюльпан вовремя раскрылся, а в центре его сидела прелестнейшая крохотная девочка. Но слепая белошвейка приняла ее за таракана, вытряхнула из бутона на пол и прихлопнула тяжелым башмаком.
Третье семечко получила дородная булочница. Она с радостью приняла чудесное дитя и полюбила ее всем сердцем. А надо сказать, что любовь ее, главным образом, выражалась в неимоверном количестве сдобного печенья, сахарных крендельков, булочек со взбитыми сливками и пышных бисквитов, которыми она закармливала малютку. В непродолжительное время та превратилась в весьма упитанный шарик в дюйм диаметром и едва могла двигаться. Недостаток моциона и нездоровая еда пагубно сказались на ее сердце, и бедняжка умерла от инфаркта. Добрая булочница очень страдала.
Четвертое семечко, по недосмотру колдуньи, досталось весьма безалаберной женщине, у которой, к тому же, дома жил ручной горностай. Горностаи - весьма изящные, но, к сожалению, хищные животные. Зверек принял вылупившуюся девочку за мышку и мигом съел ее.
Пятое семечко приобрела семья цирковых гимнастов. Надо сказать, что люди они были неплохие, но очень увлеченные своим искусством. Поэтому заполучив такую редкость, как красотка ростом в дюйм, они немедленно поместили ее в изящную коробку, обитую розовым шелком и снабженную миниатюрной кроваткой, зеркальцем, гардеробом и всем, что потребно девушке, накрыли коробку увеличительным стеклом и принялись демонстрировать это диво по всем ярмаркам Дании. На этой затее заработали они огромные деньги. Малютка же сначала смущалась, но потом привыкла к своей роли и стала вести себя, как истинная звезда: требовать все новые наряды, принимать от поклонников в дар драгоценности и стихи и тщательно читать все публикации о себе в местной прессе. Когда же публике наскучила эта забава, пятая дюймовочка написала бисерным почерком длиннейшие мемуары, которые назвала: "Слезы, которые не видит мир". Мемуары пользовались бешеным успехом, и их автор до старости разъезжала по стране с лекциями, а когда умерла, была похоронена в ониксовой гробнице с большой помпой.
Возможно, у хитрой колдуньи были и другие волшебные семена, но о их судьбе ласточке не было ничего известно, так что больше мне нечего вам рассказать.

Каких только чашек нет на свете! И черные, и прозрачные, и толстые, и тонкостенные, и огромные, и малюсенькие на два глотка. И иногда эти разные чашки собираются в чайную пару. Нет, не в ту чайную пару, которую вам дарят коллеги на юбилей, и которая потом пылится за стеклом, доставаемая только в дни генеральной уборки. Нет, в настоящие чайные пары, те, что стоят рядом на столе, те, что синхронно подносятся ко рту, скрепляя союз своих владельцев единовременным прикосновением губ к фарфоровому краю.
По правде сказать, пара, о которой я хочу вам рассказать, была совсем неподходящей. Тоненькая, изящная  белая полупрозрачная фарфоровая нежность, украшенная только деликатной золотой полоской по верхнему краю и грубая фаянсовая кружка с аляповатой надписью "БОСС" на темно-зеленом фоне. И как они уживались, ума не приложу! В белую обычно наливали свежезаваренный молочный улун и клали маленькую ложку акациевого меда. В зеленую кидали две ложки черного байхового, заливали крутым кипятком, а потом дополняли почти черную жидкость четырьмя кубиками сахара. Когда в белой размешивали мед маленькой ложечкой, раздавалось изящное звеньканье, и чашка словно пела тоненьким голоском. Внутри зеленой ворочалась, постояно задевая края, самая большая чайная ложка, которую только можно себе представить, расплескивая брызги чая по столу. Когда чай пили из белой чашки, его прикусывали вялеными грушами и черносливом. Зеленая чашка чая обычно сопровождалась парой бутербродов с толстыми ломтями вареной колбасы и крутым яйцом.
После использования белую чашку немедленно мыли теплой водой. Зеленая чашка долго еще стояла в самых неподходящих местах, постепенно зарастая сероватым налетом.
И тем не менее, чашки уживались друг с другом, хотя белая иногда и взвизгивала тоненьким голоском что-то недовольное. В общем, самое время сказать, что жили они долго и счастливо и разбились в один день. Но вышло не так. Однажды к белой нежной чашке протянулись чьи-то цеплючие неловкие ручки, и, не успела она опомниться, как уже лежала на кафельном полу в виде тоненьких осколков. Правда, о ней никто не горевал особо. Потому что, когда в доме появляются цеплючие неловкие ручки, всяким чашкам, и фарфоровым, и фаянсовым, приходит время потесниться. Потому что здесь теперь живет не чайная пара, а целый чайный сервиз.

Лимон лежал на блюдце и пыжился. Он был очень доволен собой. Вырос он в какой-то ничтожной стране, наполненной грубыми грязными людьми, которые, однако, сознавая его важность, поливали его отца-дерево, следили и ухаживали за ним, а когда пришло время, бережно сняли лимон и даже надели на него специальную защитную сеточку. Потом лимон положили в изящную коробку, украшенную яркими надписями, и там лимон лежал, окруженный другими, но, конечно же, гораздо более заурядными лимонами, в полной темноте и по правде сказать, плохо понимал, что происходит.
Но однажды коробку раскрыли и лимон оказался в ярко освещенном помещении среди других фруктов. Люди, которые наверняка были гораздо лучше людей его родной страны, ходили вокруг и громкими голосами восхищались красотой и свежестью лимона (по правде сказать, иностранных языков лимон не знал, но по выражению лиц этих людей легко угадывал, что у них на уме). И очень скоро один из таких знатоков взял лимон и положил на весы, а потом - в тележку, а потом - в полиэтиленовый пакет. Соседями лимона в пакете оказались жутко важная пузатая бутылка, наполненная какой-то золотистой жидкостью и жалкий кусочек сыра, явно стеснявшийся своих размеров.
Лимон принесли в другое помещение, не такое огромное, но так же залитое ярким светом и положили на изящное фарфоровое блюдце. Лимон никогда не чувствовал себя таким особенным. Он готовился к триумфу. Звякнул бокал, наполняясь золотистой жидкостью, лимон взяли в руки... И сняли с него кожуру. Лимон было засмущался своей наготы, но тут же острое лезвие вошло в его нежную плоть и лимон, истекая соком, скончался.
А сыр, кстати, еще долго сох, забытый, в холодильнике и кончил свою жизнь на терке, когда экономная хозяйка решила посыпать им пиццу.
Про судьбу коньяка ничего определенного сказать не могу. То есть его, конечно, выпили. Но среди коньяков, особенно среди коньяков высокой выдержки, бытует поверье, что коньяки целиком не умирают, а отдают богу свой винный дух, чтобы потом, там, в царстве божием, получить награду. За что? Какую? Бог весть.

Это сейчас в халатах ходят потерявшие себя женщины и пациенты санаториев перед массажем и водными процедурами. А раньше в халатах ходили джентльмены. Раньше баре ходили в халатах. Сидели по утру после сытного завтрака в своем кабинете, в глубоком кресле, и уж, конечно, в роскошном шелковом халате, и курили трубку с длинным чубуком, сделанным из капа или даже янтаря. От такого времяпрепровождения длинный малиновый халат, украшенный по обшлагам полосатым атласом, постепенно приходил в упадок: начинал лосниться, пахнуть старым табаком, и бледнеть там, где плотно облегал барское тело - на локтях и в прочих интересных местах.
Так что наступал однажды день, когда экономка осматривала свежевыстиранный халат, вздыхала, и докладывала барыне, что стал тот совсем плох и уж никак не годится хозяину его носить.
- Ну, что ж, Агафья, - грустно говорила барыня, - возьми его себе за службу.
И Агафья уносила халат в людскую, и сидя вечерами при долгом летнем солнце или при бледном свете лучины выкраивала из еще хороших пол что-то, что-то сшивала, что-то украшала вышивкой, сооружала из обрезков шнур с летящими кистями и в конце концов дарила на день рожденья сыну своему - Ванятке - роскошную огненную рубаху.
Так начиналась у халата совсем новая жизнь - не обыденная, поднадоевшая ему уже жизнь утреннего повседневного одеяния, а праздничная, полная звонких гармоней, блинов, катания яиц, масла и сметаны. Ванятку сменял Мишутка, Мишутку - Прошка, Прошку - Тимоха. Много поколений малиновая рубаха служила крестьянским детям, пока однажды очередной бойкий Васютка не вытянул ее со дна бабкиного сундука и не выкроил из китайского плотного шелка треугольник.
Да... Уж не знаю, приходилось ли Васютке прятать свой пионерский галстук от глаз строгого отца-единоличника или, наоборот, гордо вышагивал парень впереди отряда с барабаном через плечо. Только всему на свете приходит конец. Так что в результате сносился и галстук.
Но не это самое обидное, ребята. Самое обидное, что родной брат того халата, скроенный из того же самого куска малинового атласа, отделанный точно такими же полосками по обшлагам, до сих пор висит на манекене в Лондоне, в музее Альберта и Виктории.
И в этом мы видим различие в судьбах, как  бар и джентльменов, так и нашей прекрасной Родины и не менее прекрасного, но все-таки чужого Альбиона.