Лучи обманчиво теплого октябрьского солнца отражались в очках старого мастера, когда он наряжал в розовое шелковое платье новую куклу. Кукла казалась обычной дорогой игрушкой: фарфоровая головка с томными голубыми глазами, искусно наведенным румянцем и неестественно маленькими пунцовыми губами, лайковое тело и настоящие каштановые локоны. Кукла казалась обычной игрушкой, но в ней была спрятана тайна. Работница, набивавшая туловище конским волосом, вдруг протянула руку к рабочей шкатулке и достала из нее крупную хрустальную бусину. Бусину эту она поместила кукле в грудь, как раз туда, где полагается быть сердцу, да и зашила. Поэтому, хоть и казалось, что кукла бездумно таращится на окружающий ее мир, на самом деле кукла все видела и понимала.
И когда ее засунули в картонную коробку, и когда вынули в ослепительно ярком магазине, и когда снова засунули в коробку и привезли на шумной машине в большой богатый дом, и когда подарили девочке с такими же, как у нее, голубыми глазами и каштановыми локонами, кукла продолжала все видеть и понимать.
В богатом доме кукла сразу стала любимицей. Ей расчесывали волосы почти взаправдошным гребнем, поили из пустой чашки почти взаправдошным чаем и укладывали спать в почти взаправдошную кровать. Кукла добросовестно улыбалась, закрывала и открывала глазки и шевелила ручками и ножками с помощью мягких теплых пальцев девочки.
Но недолго продлилась кукольная счастливая жизнь. В сумрачный декабрьский день вдруг поднялась суета, и куклу вниз головой засунули в огромный, пропахший табаком баул. Баул долго трясло и мотало из стороны в сторону, а когда он успокоился и куклу вытащили, это был уже другой город. Теплый и влажный город у моря. Жизнь пошла беспокойная. По утрам девочку будила уже не добрая горничная, а громкий будильник. Девочка сама умывалась, сама надевала лифчик и чулочки, сама шла в столовую, которая была совсем рядом со спальней. Появились новые, незнакомые слова. Девочка ходила учиться в эсколь, отец девочки жаловался на высокий фермаж, а мама девочки принялась делать какие-то бродери.
Девочка росла, кукла сидела на комоде, ее давно нечесаные локоны свалялись, а кружева на платье обтрепались. Но она по-прежнему была любимицей: каждый вечер девочка садилась на кровать, брала куклу в руки и рассказывала ей обо всем-всем-всем, что случилось за день. И так девочка стала девушкой.
Однажды ранним летом она собрала свои юбки, блузки и чулки в фибровый чемоданчик, положила сверху куклу и уехала в Париж. Про Париж кукла знала почти все, потому что уже целый год девушка только и говорила об этом чудесном месте. У девушки был готов план. Она поступит в ателье, где будет манекеном, утром будет учиться на секретаршу, а по вечерам гулять по набережной в компании веселых молодых людей.
В общем, наверное, как-то так и вышло. Кукла, правда, ничего этого не видела. Кукла сидела на подоконнике в маленькой мансарде, глазела на шумную улицу и скучала. Хозяйка прибегала вечером, умывалась и ложилась спать. А утром сбрызгивала виски одеколоном, укладывала волосы и убегала.
А потом приехал важный господин, куклу снова сунули в чемодан и вытащили на свет в уютном будуаре, который цветом напоминал кукольное платье, когда оно было новым. Кукольное сердце чуяло что-то неладное. Девушка похудела, стала носить полосатые свитера и широкие брюки и курить сигареты на тонком янтарном мундштуке. Она подолгу разговаривала с кем-то по телефону, нервно смеялась и прищелкивала пальцами. Потом вдруг успокоилась и расцвела.
Кукла недоумевала, но однажды девушка пришла к ней веселая и довольная и сказала:
- Теперь я буду мадам Брошар, куколка, – и куклу отправили на чердак.
Время течет медленно, когда ждешь. Кукле показалось, что прошла целая вечность, когда ее наконец забрали с чердака. Девушка повзрослела, сменила прическу и ее назвали мамой две девочки в матросках.
- Вот, это моя Мари. Мы отдадим ее мастеру, и он поправит ее. – сказала девушка.
Мастер разобрал куклу, вскрыл тело , бусина выкатилась, упала на каменный пол и разбилась. И больше кукла ничего не видела и не понимала.
