Серия «Мат и оскорбления»

С точки зрения семантики тоже всё сходится, ведь у бляди набор значений раньше был куда шире: 1. обман, вздор, ошибка, ересь; 2. обманщик, пустослов, заговорщик; 3. распутная женщина. Это идеально соответствует значениям глагола блясти.

Характерный пример:

«Обман и ложь то, во что мусульмане веруют» (Палея XIV века)

В качестве оскорбления блядь зафиксирована в берестяной грамоте №531 (начало XIII века):

Ана (Анна) жалуется своему брату Климяте (Клименту) на то, что Коснятин (Константин) назвал её курвой, а дочь – блядью. См. разбор текста в книге Зализняка (с 416 страницы).

Довольно строго наказывает оскорбление этим словом Устав о церковных судах Ярослава Мудрого (составлен примерно в 1051-1054 годах, но дошёл только в списках более поздних переработок):

Аже кто зоветъ чюжу жену блядию великих бояр, за сором еи 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота, а князь казнить; а будетъ менших бояр, за сором еи 3 гривны золота, в епископу 3 гривны золота; а буде городцких людии, за сором еи 3 гривны серебра, а епископу 3 гривны серебра, а селских людии за сором еи гривна серебра, а епископу гривна серебра.

Орфография осовременена. Под меньшими боярами, скорее всего, подразумеваются члены младшей дружины, рядовые дружинники. Сором = срам. Под «казнить» подразумевается не смертная казнь, а наказание в целом. Гривна золота – 160 граммов, так что обзывать боярских жён было крайне накладно (и ровно такой же штраф, кстати, полагался за изнасилование боярской жены).

На оскорбление блядиным сыном жалуются и в ряде более поздних челобитных. Пару раз оно встречается также у Афанасия Никитина:

А все черные люди, а все злодѣи, а жонки все бляди, да вѣди, да тати, да ложь, да зелие, осподарев морят зелиемъ

Салтан же выезжает на потѣху с матерью да з женою, <...> да обезьян за ним сто, да блядей сто, а все гаурокы.

«А когда султан выезжает на прогулку с матерью да с женою, <...> да сто обезьян, да сто наложниц, гаурыки называются».

И у неподражаемого Аввакума:

Егда ж привезоша мя на двор, выбежала жена ево Неонила и ухватала меня под руку, а сама говорит: "поди-тко, государь наш батюшко, поди-тко, свет наш кормилец!" И я сопротив того: "чюдно! давеча был блядин сын, а топерва - батюшко!"

Со временем глагол блясти исчезает, а значение существительного блядь сужается до нынешнего.

Упомяну также о том, что блядь, как и ряд других русских ругательств, заимствовали поляки. Слово bladź они, конечно, употребляют куда реже, чем kurwa, но и оно встречается. Можно также услышать такое выражение как kurczę blade /курчэ блядэ/ «бледный цыплёнок», которое является эвфемизмом сразу к обоим обозначениям распутной женщины.

Из древнерусских образований на основе бляди заслуживают упоминания слова блядоотроковичьствие «растление отроковиц» и блядословие «пустословие, ересь».

Если говорить о прочих родственниках бляди в русском языке, то в первую очередь это блуд, который образован всё от того же блясти, только по другой модели:

В древнерусском слово блоудъ обозначало не только распутство, но и заблуждение, ошибку. Соответственно, блоудьникъ – это либо распутник, либо тот, кто заблуждается, совершает ошибку. А блудный сын – это не развратный, а заблудший. Именно в таком значении – «ошибка» – слово błąd /бўонт/, родственник нашего блуда, представлено в польском.

Блуд также фигурирует как древнерусское личное имя, так звали воеводу Ярополка Святославича, который его в итоге предал.

«И пришел Владимир в Киев с большим войском, а Ярополк не смог выйти ему навстречу и затворился в Киеве со своими людьми и с Блудом» (Лаврентьевская летопись, лист 24).

Уже от блуда образованы глаголы блудить и заблудиться. Блуждать тоже, но в церковнославянском фонетическом оформлении, русская форма была бы *блужать.

Кстати, в чешском формат -iště образовывает существительные, которые обозначают место: letiště /лéтиште/ «аэропорт», ohniště /óғниште/ «очаг». Попробуйте угадать, что такое bludiště.

А теперь давайте вернёмся к глаголу блясти. Для праславянского состояния он восстанавливается как *blęsti, где ę – носовое э. Его родственников обнаруживают в балтийских и германских языках. Сюда относится, скажем, литовские blęsti /бля́сти/ «заправлять суп мукой; густеть; становиться пасмурным; говорить глупости; спать» и blandus /бландýс/ «тусклый». Из форм германских языков читателю больше всего знакомы английские to blend «смешивать» и blind «слепой». На основе этих форм восстанавливают праиндоевропейское *bʰlendʰ- «становиться мутным».

Напоследок не могу коснуться одного мифа, который регулярно всплывает и на Пикабу: якобы блядь как существительное пишется через -д-, а как междометие – через -т-.

Самый простой способ проверить правописание того или иного слова – заглянуть в орфографический словарь. Однако орфографические словари обсценную лексику помещают неохотно и непоследовательно. Так, из словаря под редакцией Лопатина и Ивановой (Русский орфографический словарь. М., 2012) можно узнать, как пишутся слова жопа и говно, но о бляди авторы умалчивают.

Хорошо, тогда давайте разберёмся, на каких принципах вообще зиждется русская орфография. Если предельно упрощать, то их три – морфологический, фонетический и традиционный (лично я считаю, что всего два, но это моё частное мнение). Сразу оговорю, что соблюдаются они непоследовательно, а иногда и напрямую противоречат друг другу.

Морфологический гласит, что желательно соблюдать графическое единство морфемы вне зависимости от того, как она меняется фонетически. То есть, мы пишем вода, а не вада, потому что есть форма воду. Лавка, а не лафка, потому что есть форма лавок.

Фонетический принцип применяется к ряду приставок: в соответствии с произношением пишутся приставки рас-/раз-, бес-/без-, воз-/вос- (но не в- или с-).

Наконец, традиционный принцип велит писать ту или иную букву в соответствии с происхождением слова. Например, почему мы пишем морковь, а не марковь? Ведь никакого «проверочного слова» здесь подобрать не получится? Потому, что в древнерусском языке до появления аканья это слово произносилось через -о-.

Некоторые учёные выделяли также дифференцирующий принцип – когда некоторые одинаково звучащие слова пишутся по-разному (такие слова называются омофонами). Например, бал и балл, компания и кампания. Но на самом деле это является следствием не желания разграничить разные слова на письме, а разного происхождения этих слов. Так, бал заимствован из французского bal, а балл – balle. Компания из французского compagnie, а кампания – campagne (в обоих случаях через польское посредство). В дореволюционной орфографии был случай по-настоящему дифференцирующего написания – миръ (отсутствие войны) и міръ (вселенная). И первым читателям романа Толстого было совершенно понятно, какой мир он имел в виду: на обложке стояло «Война и миръ». Но, в любом случае, это скорее исключение.

Какие из этого можно сделать выводы? Во-первых, русская орфография не стремится к дифференцирующим написаниям. Даже в тех случаях, когда фонетические изменения привели к совпадению произношения слов, когда-то звучавших по-разному: лук (овощ) и лук (оружие) мы пишем одинаково, несмотря на их разное происхождение. Во-вторых, правильность написания того или иного слова определяется специально обученными людьми, а не голосованием в Интернете.

Что по-настоящему удивительно, так это некритичная готовность верить в миф о правильности формы блять у людей, которым правила и принципы орфографии вдалбливали в школе целых десять лет. Но, видимо, если завтра появится пророк, который заявит, что говно – это субстанция, а гавно – междометие, что гондон – это презерватив, а гандон – нехороший человек, что жопа – часть тела, а жоппа – сложная жизненная ситуация, то поверят и ему. Что ж, тут как нельзя лучше подойдёт цитата из Тредиаковского: «Как то ни есть, только ж лжеучение его или, лучше, блядословие, само в себе имеет и с собою несет на себя возражение и опровержение».

Источники:

Иванова В.Ф. Принципы русской орфографии. Л., 1977

Национальный корпус русского языка. URL: https://ruscorpora.ru/new/

Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.). Том 1. М., 1988.

Этимологический словарь славянских языков. Выпуск 2. М., 1975.

Lexikon der indogermanischen Verben. Wiesbaden, 2001.

Słownik Prasłowiański. Tom 1. Wrocław, Warszawa, Kraków, Gdańsk, 1974.

Предыдущие посты по теме:

Kurwa: история и этимология

Хер, херня, похерить: этимологический комментарий

Хвоя: этимологический комментарий

Сложность изучения таких слов с точки зрения исторической лингвистики заключается в том, что у них всегда много эвфемизмов, и этими самыми эвфемизмами они с лёгкостью вытесняются.

Проиллюстрирую наглядным примером. Возьмём обозначения МПХ в двух родственных и соседствующих языках, польском и чешском:

- польский: chuj /хуй/, kutas /кýтас/, fiut /фют/, pała /пáўа/ – дословно «дубина», kuśka /кýщка/, siusiak /щýщак/.

- чешский: pyj /пий/, pták – дословно «птица», péro – дословно «перо», čurák /чурак/, šulín /шулин/, pinďour /пиндёур/, kláda – дословно «бревно», ocas /оцас/ – дословно «хвост».

«Птица», «петух» и «хвост», кстати, – очень популярные эвфемизмы для лингама в очень многих языках, в том числе в русских диалектах, как мне подсказали в комментариях к посту о слове курва.

Интересный факт: в польском, в отличие от русского, слово chuj можно написать с орфографической ошибкой, даже двумя.

Оба ряда, польский и чешский, можно расширить в несколько раз, но при этом они почти не пересекаются, скажем, чехи слово хуй вообще не используют. Это важно для этимологии, поскольку для начала мы должны понять, было ли слово хуй уже в праславянском языке, или оно появилось позже.

Помимо русского и польского мы находим его в словацком, а также болгарских диалектах. То, что хуй присутствует во всех трёх группах славянских языков (восточной, западной и южной), говорит в пользу его праславянской древности, то есть мы можем восстановить праславянскую форму *xujь (где j = й, а ь – гласный типа краткого и).

Кстати, польский этимолог Францишек Славский считал, что в польском chuj – заимствование из русского, поскольку так говорят преимущественно в городах, а в деревне используют другие слова. Однако, во-первых, оно обнаруживается в говорах Силезии (см. карту в комментариях), а во-вторых, это слово появляется в польских памятниках письменности очень рано, в 1471 году, причём как имя собственное – Chuj, а также как вторая часть прозвища солдата – Łupichuj.

Но вернёмся к праформе. Позднепраславянскую форму *xujь можно пересчитать в раннепраславянскую в соответствии с законами исторической фонетики. Получается *xoujos /хоўйос/, поскольку позднепраславянское *u из раннего *ou. Теперь нужно разобраться, как мы членим эту форму: -os – это, понятное дело, окончание, но если здесь какой-либо суффикс?

Согласно одной из версий, да, здесь есть суффикс *-j-, с которым мы уже сталкивались в посте о ноже. В этом случае *xoujos раскладывают на *xou-j-os и сравнивают с латинским cauda «хвост, пенис» (от которого итальянское слово coda «кода (музыкального произведения)»). Но, во-первых, здесь не сходится фонетика (что само по себе хоронит эту этимологию), а во-вторых, латинское слово всё же означало именно хвост, а пенис лишь в качестве эвфемизма. Кстати, первое значение слова penis – тоже «хвост».

Другой польский этимолог, Анджей Баньковский, усмотрел в слове *xujь родственника глагола *-uti, который у нас сохранился только с приставками (обуть и разуть). Но эта версия тоже плоха с точки зрения фонетики.

Предпочитают же сейчас третий вариант, предложенный датчанином Хольгером Педерсеном ещё 110 лет назад. Он никаких суффиксов в *xoujos не выделял и предложил сравнивать корень *xouj- со словом *xwojā «хвоя».

Давайте разберёмся, всё ли в порядке с фонетикой в этом случае. В посте о ложке я уже писал о такой штуке, как аблаут, специфических чередованиях гласных:

По нормальной схеме аблаута в позднем праславянском *u чередуется с *y (ы) и *ъ, гласным типа краткого у. Соответственно потенциальные родственники слова *xujь должны иметь вид *xъj- и *xyj-. Однако таких слов не зафиксировано.

Но существует ещё одна, более редкая, схема аблаута, так называемый швебеаблаут (Schwebeablaut), когда корни вида *CeRC- варьируются с корнями вида *CReC- (где C – любой согласный, а R – любой сонорный согласный).

Поясню на примере. Было такое праиндоевропейское слово, *diēws /дйеўс/, которое обозначало небесного бога. Среди его «потомков» – греческий Зевс (Ζεύς) и санскритское dyauḥ «небо». В латыни *dious pater «небесный бог-отец» дало Iuppiter, Юпитер.

От этого корня есть производное *deiwos /дэйўос/, которое дало латинское deus «бог», санскритское deváḥ «бог», литовское dievas «бог» и германского Тюра/Тиу, в честь которого в английском назван вторник (Tuesday).

Соответствие *xouj- ~ xwoj-, в принципе, укладывается в эту схему, так что можно считать, что глобальных претензий со стороны фонетики к этой этимологии нет.

Какие же у хвои и хуя родственники за пределами славянских языков? Это, конечно, литовская skujà и латышская skuja «хвоя». Далее это албанское hu «кол, палка; хуй», где, как мы видим, изменение семантики пошло схожим путём, а также древнеирландское scé «боярышник».

Вопрос первоначальной семантики слова *xujь пока остаётся недостаточно прояснённым. Была ли это, скажем, отдельная хвоинка или, может, ветка хвойного дерева? Будем надеяться, что дальнейшие исследования покажут.

Источники:

Bańkowski A. Słownik etymologiczny języka polskiego. Warszawa, 2000. T. 1. Страница 161.

Pedersen H. Litauisch skujà // Jagić-Festschrift, 1908. Страницы 218-219.

Sławski F. Słownik etymologiczny języka polskiego. Kraków, 1955. Т. 1. Страница 87.

Этимологический словарь славянских языков. Выпуск 8. Страница 114.

P.S. Среди пикабушников немало татар и других тюркоязычных, поэтому я уже предвкушаю вопрос, родственен ли польский кутас тюркскому кутаку/котаку.

Нет, не родственен, хотя польское слово всё же является заимствованием из тюрскских языков. Раньше так по-польски называли кисточку, которую вешали на поясе. В татарских диалектах это слово представлено как кутаз «тесьма, тряпка и т. п., привязываемые как метка к скоту; колокольчик, навешиваемый на шею скота».

Было это уже и на Пикабу, причём с выдуманной кулсторей, «подтверждающей» эту этимологию.

Итак, посыл следующий: хер и херня этимологически не связаны. Что ж, давайте разберёмся, действительно ли это так. В одном из предыдущих постов я подчёркивал, как важно для этимолога собрать всё возможную информацию об истории и географии слова.

Однако в данном случае беглый поиск ничего не дал, и придётся ставить диагноз без анамнеза. Но, на мой взгляд, случай не особо запущенный, так что рискну.

Русский мат стоит на нескольких китах, одним из которых является хуй. У этого слова есть множество эвфемизмов, из них самые главные – хер, хрен и фиг. Как несложно убедиться, производные от всех четырёх слов почти полностью параллельны. Мне не доводилось слышать лишь формы *хрення (и то в Интернете она находится), но это вполне объяснимо.

Вырывать одну лишь херню из этого контекста – более чем странно. Если херня от латинской грыжи, то как быть с херовиной, херовым, охереть и кучей других дериватов, абсолютно аналогичных производным от трёх других корней?

С точки зрения словообразования в присоединении -ня к хую и херу тоже ничего необычного нет, этот формант довольно продуктивен, стоит назвать ругню, брехню, матросню и солдатню.

В общем, со структурной точки зрения никаких указаний на то, что херня – заимствование, нет. Напротив, она прекрасно укладывается в систему, и без дополнительных аргументов должна быть признана прозрачным производным от хера.

Но, может, есть какие-либо свидетельства и доказательства, подтверждающие грыжеверсию? Мне удалось найти только выдуманные истории из Интернета, например, про то, что страдать хернёй якобы означало «мучаться грыжей» и/или «косить от армии под предлогом наличия грыжи». Интересно, как же тогда косили от армии те, кто страдал не хернёй, а хуйнёй или фигнёй?

Ни одного текста, где херня бы обозначала грыжу, а страдать хернёй - мучения от грыжи, я не нашёл.

Таким образом, единственное основание для латинской версии – то, что кому-то показалось, будто слова херня и hernia слишком похожи, чтобы это было совпадением. Однако этимология так не работает.

Если брать ту же латынь, то, скажем, heri значит «вчера» и наша херь с ним не связана. А, допустим, hui – это междометие типа «ах». Помню, как в своё время моя преподавательница латыни старательно выговаривала huius «этого» как /гуййус/ с южнорусским γ, чтобы не сорвать занятия. А когда мы проходили повелительное наклонение, она, учившая французский и немецкий, никак не могла взять в толк, что смешного в формах fac «делай» и dic «говори». Список можно продолжать, но мораль, я надеюсь, понятна: совпадения случаются значительно чаще, чем может показаться и каши с ними не сваришь.

Кстати, раз уж я упомянул произношение латинского h (об этом будет подробно в следующем посте о латинской фонетике), то стоит сказать, что до революции этот звук учебники рекомендовали произносить именно как фрикативное γ, соответственно, hernia – γерниа или γерния, но никак не херня.

Мне кажется, я догадываюсь, откуда растут ноги у мифа о херне-грыже. Видится мне тут медицинский след. Медики не прочь пофантазировать на тему происхождения слов. Но при этом сами врачи не устают твердить нам, что при болезни нельзя заниматься самолечением, а нужно обратиться к специалисту. Так вот, работает это и в лингвистике. Если у вас возникла новая идея на тему происхождения слов, проконсультируйтесь с этимологическим словарём и специалистом, иначе может получиться херня какая-нибудь.

II. Стоит разобраться и с этимологией слова хер. Вот тут я, конечно, Америки не открою: изначально это было название буквы х – хѣръ. Могло этот слово обозначать и то, что на букву Х похоже, например, позу:

<...> растопыря ноги на подобие буквы хера и подбочясь на подобие ферта <...> [А. С. Пушкин. История села Горюхина (1830)]

или две линии крест-накрест:

Владыка решение консисторское о назначении следствия насчет проповеди синим хером перечеркнули (Лесков, Соборяне)

И да, действительно, именно отсюда слово похерить – изначально «зачеркнуть крест-накрест» (обратите внимание, что никаких *похуить, *похренить или *пофигить не существует):

Я отдавал ее [статью] советнику губернского правления. Он всю ее похерил. Посмотрел я, ― такими толстыми чертами, как мазилкой, исчерчено, точно он тараканов бил и размазывал по бумаге, но своего ничего не написал. [Ф. М. Решетников. Между людьми (1864)]

Уже в XIX веке название буквы начинает употребляться как эвфемизм для слова на Х, которое нельзя произносить. Сравните современный американский термин N-word вместо неполиткорректного nigger.

Только что, в 8 часов вечера, получил от неизвестного мне хера 16 экз. [Ал. П. Чехов. Письма Антону Павловичу Чехову (1887)]

Нет-с, почтеннейший, ни хера вы на этом не возьмете! [В. В. Крестовский. Панургово стадо (Ч. 1-2) (1869)]

Отмечу, что тут, в отличие от грыжеэтимологии, всё подтверждается источниками.

А как буква получила такое название? Фонетика говорит о том, что слово это не славянское. Существуют три версии, все предполагают греческое происхождение: 1) от слова χερουβίμ «херувим»; 2) от χαῖρε «здравствуй»; 3) от χείρ «рука».

А вот хуй, напротив, слово исконнославянское и родственно оно слову хвоя.

Интересный факт: при переводе на русский язык этимологического словаря Фасмера из него исключили несколько слов, в том числе куда-то пропали хер (в матерном значении) и собственно хуй:

И русское издание:

Отака херня, пикабушата.

Действительно, поляки в последнее время здорово популяризировали это слово в Интернете. Однако оно известно практически всем славянским языкам. Например, его (kurva) и массу производных широко употребляют чехи. Земан, нынешний президент, как-то позволил себе фразу "Vlada <...> zkurvila služební zákon", что можно мягко перевести как "Правительство запороло закон о госслужбе". Чехи повозмущались, конечно, но им не привыкать.

Это же слово можно найти в болгарских диалектах, македонском, сербохорватском, словенском (в литературном kurba, в диалектах также kurva), разумеется, и в украинском с белорусским. Представлено оно и в русских говорах (не путать с другим словом "курва", которое означает "корюшка"). Пример из олонецкой былины: "Из того царевого из кабака выходило бабище курвяжище". Ещё: "А не пей-ко ты, чадо, да зелена вина, а не вяжисъ-ко со девками с курвяжками" (Архангельская область).

Примечательные примеры для нас сохранили памятники письменности: "А королева свейского не любитъ, что онъ съ курвами блядуетъ" (1571 год); "Пришелъ къ нимъ владатель от блядокъ, курвии господарь, и купил ю" (1688 год).

Из польского юридического памятника: A ktoby iego mátkę zwał kurwą, á tego niedowiodł, tákąż winą ma być karan "А если бы кто-то его мать назвал курвой, но доказать этого не сумел, таким же штрафом должен быть наказан".

Ну и, конечно же, знаменитая берестяная грамота №531, где во фразе "назовало еси сьтроу мою коровою и доцере блядею", как полагают исследователи, "коровою" следует читать как "куровою" (у раньше писалось как оу).

Всё это позволяет считать, что слово "курва" существовало уже в праславянском языке. При этом мы знаем, что в праславянском было особое склонение существительных, в котором именительный падеж заканчивался на -ы (*kry "кровь"), а в остальных падежах перед окончанием был элемент -ъв- (*krъve "крови"). Слова этого типа в отдельных славянских языках переходили в другие склонения, иногда в склонение на -а (например, русское морква, церква или тыква, буква на месте старых мъркы, цьркы, тыкы, букы). Этимологи считают, именно такая судьба постигла и слово *kury /куры/ (родительный падеж *kurъve) "курица". То есть изначально наши предки называли своих морально неустойчивых односельчанок курицами.

Можно ли из этого сделать вывод, что праславяне считали кур особо распутными животными? Не уверен, но примечательно, что такой же перенос значения можно найти и во французском: cocotte "курица" > "кокотка, проститутка".

Интересно, что у сербов однокоренное слово курац, первоначально "петух", стало обозначать "член". В принципе, метафора не оригинальна: чешское pták и итальянское uccello "птица" тоже имеют такое значение.

Справедливости ради скажу, что есть ещё одна версия, которая связывает славянское слово "курва" с немецким Hure и английским whore "шлюха". Однако прагерманское *hōrōn- < *kāro- (кстати, родственно латинскому carus "дорогой, милый") не соответствует славянскому фонетически.

Словарь русских народных говоров, том 16, стр. 113-114.

Словарь русского языка XI-XVII вв., том 8, стр. 135.

Этимологический словарь славянских языков, том 13, стр. 132-133.

Słownik polszczyzny XVI wieku, том 11, стр. 582.