Сегодня почитал ветку про сбер,инфляцию и 90 и решил добавить вот это
http://expert.ru/expert/2011/27/pochemu-shokoterapiya-v-ross...
Переход к рынку в России, в отличие от ее восточноевропейских партнеров по СЭВу, оказался долгим и мучительным. Запущенная в 1992 году экстремальная инфляция длилась как минимум четыре года, спад в экономике -- еще дольше. Причем не только из-за падения инвестиций и военных расходов (хотя эти два фактора обусловили 50-процентный промышленный спад с 1991-го по 1995 год). Упало и то, что, казалось, падать было не должно, -- производство и потребление более или менее качественной еды, на смену которым пришло резко выросшее потребление хлеба и картофеля (см. график 1). Устойчивый экономический рост возобновился лишь в 2000 году, после повторной и неплановой шокотерапии 1998 года.
Почему усилия отца российских реформ Егора Гайдара привели именно к этому и могло ли у кого-нибудь еще получиться иначе? В оригинальном блицкриге блестящая штабная разработка в конце концов уткнулась в российские логистику и климат, непредставимые для умов европейских штабистов и стратегов. Так и рыночный блицкриг пал жертвой не взятых в расчет "логистики" (отсутствия платежно-расчетной системы) и "климата" -- сложившейся десятилетиями инерции поведения советских хозяйствующих субъектов. Понадобилась семилетняя "позиционная война", которая в момент, когда казалось, что все уже потеряно и рыночная экономика в России состояться не сможет, неожиданно привела к победе.
Поверженный монетаризм
Априори план быстрого преодоления дефицита на потребительском рынке путем либерализации цен с последующей их стабилизацией виделся беспроигрышным. Первоначальный скачок цен должен был не только забрать образовавшуюся в предыдущие годы массу избыточных денег, но и заткнуть дыры, из которых продолжали хлестать новые денежные потоки.
В первом "постлиберализационном" периоде, непосредственно примыкавшем к моменту освобождения цен (январь-май 1992 года), проблемы сдерживания роста количества денег в обращении были в центре внимания как правительства, так и Центробанка. Жесткий контроль денежной массы рассматривался (фактически так оно во многом и было) как наиболее важный, а по существу единственный способ недопущения срыва экономики в гиперинфляцию после размораживания цен.
В силу ряда причин (отчасти это были сознательные действия, отчасти -- возникшие стихийно факторы) эта политика была реализована довольно успешно. Темпы прироста количества денег в обращении поначалу удалось удерживать во вполне приемлемых для тогдашних макроэкономических координат рамках -- 9-13% в месяц (правда, это около 200% годовых -- на порядок больше нынешних темпов).
Бюджет, дефицит которого при менее строгом подходе мог бы стать главным фактором накачки денег в экономику, оказался практически сбалансированным (во многом благодаря большому первоначальному скачку цен при либерализации, так что социальные расходы оказались проиндексированными не более чем на треть). По состоянию на январь 1992 года средний размер пенсии составил 3 доллара в месяц. К концу года рубль заметно укрепился, но пенсия выросла лишь до 8 долларов, хотя средняя зарплата за то же время увеличилась с 7 долларов в месяц до вполне "солидных" 39. Кредитная эмиссия Центробанка, хотя и намного превысила таргетированный на первый квартал 1992 года потолок 8%, тоже была довольно умеренной.
Однако жесткость денежно-кредитной политики в этот начальный период была не так уж и важна. Рост цен инспирировался главным образом издержками и имел немонетарную природу. Свою роль, конечно, сыграли новшества в налоговой системе, резко менявшие соотношение оптовых и розничных цен, а кроме того, большинство предприятий постарались восстановить дореформенный уровень реальной зарплаты, перенеся рост номинальных зарплат на цены. Затем инфляция ускорилась из-за ожидания либерализации цен на энергоносители и их фактического повышения с 18 мая 1992 года.
Денежные ограничители в этот период мало влияют и на объемы производства, углубляющийся спад которого практически всецело определялся факторами, лежащими на стороне предложения. Падение спроса и трудности со сбытом в ряде отраслей заставляли предприятия частично работать "на склад", наращивая запасы нераспроданной продукции, что, в общем-то, отвечает их инфляционным ожиданиям.
Результат оказался совсем не тем, на который была надежда. Сдерживание роста денежной массы привело не к стабилизации цен на равновесном уровне, а к разрастанию взаимных неплатежей предприятий, что открыло для производителей практически безграничный источник бесплатного кредита.
Самопальные деньги
Первой причиной тотальных неплатежей стал принцип "утром стулья, вечером деньги", которому продолжали следовать предприятия. Расчеты между советскими производителями велись главным образом на основе платежных требований. Одновременно с отгрузкой продукции (оказанием услуги) поставщик слал в банк указание списать со счета получателя на свой энную сумму денег. В зависимости от того, за что требовалось заплатить, на это иногда мог требоваться акцепт (согласие того, у кого деньги забирают), а иногда и нет (безакцептное списание практиковалось при оплате электричества, воды, транспортных услуг и т. п.).
В советской системе вероятность неплатежа из-за отсутствия денег на расчетном счете плательщика была крайне мала. При затруднениях с ликвидностью Госбанк чуть ли не автоматически производил кредитование предприятий. Исключая, да и то не всегда, разве что случаи, когда деньги исчезали с расчетных счетов по причинам явно криминального, по понятиям тех времен, свойства. Скажем, председатель колхоза построил на эти деньги для своих селян и селянок новую баню взамен развалившейся, чего не было предусмотрено лимитом капитальных вложений, -- за подобную самодеятельность давали лет восемь еще и при Горбачеве.
В любом случае предприятие, у которого возникали проблемы с платежеспособностью по причине обнуления расчетного счета, попадало в так называемую картотеку N 2. Банк налагал на него штрафы, а у руководства отрасли могли возникнуть сомнения в профпригодности дирекции такого предприятия.
Эта система платежей и расчетов, без каких-либо изменений перекочевавшая в рыночную экономику, в которой страна проснулась 1 января 1992 года, была хороша всем, кроме одного. Количество денег в системе почти никак не ограничивает спрос (во всяком случае действие таких ограничений может не проявляться достаточно долго), а значит, и рост цен. В советской экономике этого и не требовалось, там были свои ограничители -- спускаемые сверху цены и лимиты (фонды). Но и в новых условиях рост цен на закупаемую продукцию не очень волновал предприятия, так как они автоматически перекладывали его на цену своей продукции. То же происходило и со ставками по кредиту. И получалось, что их повышение вело скорее к росту инфляции, чем к ее сдерживанию.
Недостаток денег на расчетном счете, если они вовремя не поступали от потребителя, компенсировался такой же задержкой платежа поставщикам. Таким образом, используемый принцип расчетов автоматически генерировал своеобразный коммерческий кредит предприятий друг другу. И он замещал кредит банковский, который с переменным успехом пытались контролировать власти.
Сигналы о завышенности уровня цен и о недостатке спроса могли в итоге прийти только из сферы, на которую этот "коммерческий кредит" не распространялся, -- из розничной торговли. Она рано или поздно должна была бы перестать брать у предприятий слишком дорогую продукцию.
Да и сами предприятия понемногу должны были начать замораживать поставки хроническим неплательщикам. Но проблема была еще и в том, что в условиях высочайших инфляционных ожиданий оказалось довольно выгодным накопление нераспроданных товарных запасов. Под них банки давали кредит, а темпы роста цен позволяли "отбивать" зашкаливающие за 100% ставки по кредитам. Поэтому ограничения спроса, в которые должен был упереться рост цен, проявлялись очень медленно и слабо.
Когда же эти ограничения стали как-то доходить до предприятий, они могли реагировать на них только сокращением выпуска, но отнюдь не ценами.
Расчетная бомба
Второй причиной кризиса неплатежей стал переход в расчетах от межфилиальных оборотов (МФО) к корсчетам.
В СССР с 1933 года расчеты между учреждениями Госбанка осуществлялись с использованием системы межфилиальных оборотов, которые возникали при перечислении средств получателям, чьи счета находились в иногородних филиалах. При этом деньги доходили до получателя совершенно независимо от того, какой конкретно баланс складывался в отношениях двух филиалов. Более того, не имело значения, как суммарно выглядел конкретный филиал в отношениях со всеми остальными, что, по сути, означало автоматический беспроцентный и бессрочный межбанковский (точнее, межфилиальный) кредит. Ресурсы отдельных банков (филиалов) при этом фактически не разграничивались, да и особой нужды в этом не было.
Когда еще при Горбачеве, начиная с 1988 года, банковская система начала реформироваться, расчеты по МФО были распространены на учреждения всех возникших тогда пяти государственных специализированных банков. Практически это означало, что спецбанки через счета типа МФО могли автоматически привлекать средства Госбанка. Автоматически же они предоставляли друг другу и деньги взаймы независимо от их наличия. Этот межбанковский кредит тоже был обезличенным, бессрочным и бесплатным, что в переводе на простой язык означало: в СССР помимо Госбанка появилось еще минимум пять независимых центров кредитной эмиссии.
Пока цены и хозяйственные связи оставались зажатыми в тисках плановой системы, это было не страшно. Но со снятием ограничений с хозяйственной деятельности (появлением кооперативов, предоставлением промышленным предприятиям возможности продавать излишки продукции на биржах по свободным ценам и т. п.), то есть уже в 1990-1991 годах, эта бомба взорвалась. В системе контроля эмиссии появились зияющие пробоины, и экономика стала тонуть в денежном море.
Чтобы сосредоточить эмиссионную деятельность в Центральном банке в новых условиях, особенно когда банков стало много (в 1992 году их было уже около 700), требовался принципиально иной порядок взаиморасчетов. А именно -- через корреспондентские счета, открываемые банками в учреждениях ЦБ (расчетно-кассовых центрах, РКЦ) и, при желании, друг у друга. Переход к этому порядку и произошел с появлением Банка России в начале 1990-х. МФО остались только для расчетов РКЦ между собой.
С распадом СССР на отношения с ЦБ РФ через корсчета были переведены и управления Госбанка СССР в бывших союзных республиках, которые таким образом получили в "рублевой зоне" ровно такой же статус, как и обычные коммерческие банки, разве что объемы их кредитования регулировались межгосударственными соглашениями.
Кардинальное отличие новой системы состояло в том, что остаток на корсчете, представляющий собой разницу между ресурсами банка и его активами и обязательными резервами, должен был оставаться положительным. Это означало, что кредитная активность любого банка ограничивалась его ресурсами, а ЦБ получал возможность взять под контроль денежную эмиссию.
Однако организация межбанковских расчетов через корсчета в РКЦ страдала серьезным недостатком -- крайне низкой скоростью совершения расчетных операций. Расчеты клиентов банка с контрагентами, которые обслуживались в банках, прикрепленных к другим РКЦ, представляли собой весьма громоздкую бумажную операцию, в ходе которой банк должен был на каждый такой платеж сформировать пакет документов для пересылки в соответствующий РКЦ. А обслуживающий его РКЦ должен был, предваряя пересылку этих документов, просуммировать все данные о платежах, произвести у себя списания с корсчетов этого и других банков-плательщиков и направить в РКЦ банков-получателей специальные распоряжения -- авизо, которые предписывали записать на корсчета банков-получателей соответствующие суммы.
Эти авизо запомнились главным образом тем, что с их помощью на корсчета подставных банков были записаны, а затем обналичены какие-то совершенно макроэкономические суммы, чуть ли не сопоставимые с доходами госбюджета РФ. Называются разные оценочные цифры, сколько-нибудь точных нет и, видимо, уже не будет, хотя по горячим следам их, наверное, нетрудно было бы подсчитать. Но, как видно, близко подходить к таким суммам не вполне безопасно и для проверяющих.
В народное сознание прочно вбит образ небритого жителя гор, приносившего в банк какую-то нарисованную на коленке смятую бумажку, по которой ему без особых раздумий тут же нагружали наличностью пару "КамАЗов", беспрепятственно отправлявшихся к южным окраинам родины. На самом деле авизо -- это электронный (телеграфный) документ с достаточно высокой степенью криптозащиты (к началу 1993 года к работе в РКЦ было подготовлено 6000 шифровальщиков -- больше, чем за все время Великой Отечественной войны), применявшийся в расчетах исключительно между учреждениями ЦБ. И, стало быть, фальшивки могли быть отправлены только из самих РКЦ людьми, имевшими доступ к кодовым ключам, либо путем хакерского взлома системы защиты. Соблазн воспользоваться в личных целях подручным "печатным станком" (а запись на корсчета банков -- это и есть в современных условиях та самая "эмиссия") в обстановке всеобщего хаоса начала 1990-х оказался слишком велик. Запеленговать же источники утечки задним числом, когда баланс движения денег по корсчетам сводился раз в месяц, было довольно проблематично.
Но вернемся к неплатежам. Даже если движение денег между корсчетами банков происходило достаточно оперативно, документы о зачислении средств на счет конечного получателя приходили в банк в бумажной форме по почте с большой задержкой. По отзывам очевидцев, РКЦ того времени походили на склад мешков с платежками, которые обрабатывались неделями.
Для банков в пределах одного региона, скажем московских, ситуация выглядела не так грустно. К тому же выручали и возникшие тогда частные межбанковские расчетные (клиринговые) центры. Но денег из регионов можно было ждать неделями. К тому же банк, получивший на корсчет ваши деньги, тут же начинал их "прокручивать", так что к моменту прихода подтверждающих платеж документов на этом корсчете могло уже не быть ничего. Распорядиться своими деньгами вы в этом случае все равно не могли, и требовалось опять ждать, пока на корсчете у банка появятся средства. Причем таких ожидающих у него, скорее всего, хватало и помимо вас.
Таким образом, возникшая в России двухуровневая банковская система на первых порах явно заваливала свое тестирование в реальном времени. Теоретически продумано там было все неплохо -- или, если угодно, скопировано с зарубежных образцов. Просто требовались время и организационные усилия для "обкатки и отладки", и это время довольно неудачно совпало, как это и всегда бывает, с критическим периодом реформ в остальных сферах.
Выпрямление диспропорций
Третьим и, пожалуй, главным источником происхождения кризиса неплатежей стали структурные перекосы в начальной системе цен, доставшейся в наследство от советской экономики. Такие перекосы поддерживались сознательно. Это было частью социальной и структурной политики советской власти. Например, помимо дотационных цен на мясо-молочную продукцию, которые не менялись с 1962 года, очень низкий уровень относительных цен сохранялся на топливо и сырье, электроэнергию, грузоперевозки и многое другое.
Через занижение этих цен осуществлялось скрытое субсидирование машиностроительных отраслей, прежде всего связанных с военно-промышленным комплексом, а также села. Поддерживалась сравнительно низкая стоимость строительства. Например, однокомнатная кооперативная квартира в Москве в первой половине 1970-х стоила заметно дешевле вазовской "копейки".
Облегчался также доступ к топливно-сырьевым ресурсам для регионов страны, которые сами ими не обладали. И в конечном счете это способствовало выравниванию уровня жизни в разных союзных республиках в дополнение к прямому бюджетному субсидированию.
При централизованном ценообразовании рентабельность производства обеспечивалась этими ценами далеко не всегда. Основная масса инвестиций, в том числе на действующих производствах, по-прежнему осуществлялась из бюджета, в который "нераспределенный остаток" этой прибыли в основном и реквизировался. Мало чем отличавшиеся от прибыли амортизационные отчисления в основном не оставлялись предприятию, а централизовались на уровне министерств. В промышленности, особенно в добывающих отраслях, существовала масса планово-убыточных предприятий. Их издержки тоже покрывались из бюджета.
Банкротства же были исключены. Для планово-убыточных предприятий, которые не могли сами обслуживать и погашать кредиты, предусматривалось бюджетное субсидирование. Таковой была, например, значительная часть добывающей промышленности, скажем, многие угольные шахты. Уголь был по нынешним меркам дармовой, выводить оптовые цены на уровень хотя бы среднеотраслевой безубыточности добычи, не говоря уже об учете в цене рентной составляющей, было нельзя.
Это немедленно сказалось бы на продовольственных ценах, а они после новочеркасского восстания 1962 года стали абсолютно "неприкасаемыми" аж до павловской реформы розничных цен 2 апреля 1991 года, когда в свободной продаже все равно уже ничего не было, а популярность властей упала так, что ниже некуда.
Для сельхозпредприятий (они в массе своей были нерентабельными по той же причине), где кредитование носит сезонный характер (посевная и уборочная), субсидирование осуществлялось в форме периодического "прощения долгов". Как ни странно может показаться, но после отпуска цен необходимость в субсидировании села сохранилась и даже выросла. В огне гиперинфляции выручка селян в период от посевной до уборочной полностью сгорала, каким бы хорошим ни был урожай. И выходило, что они отдают его не по заниженным ценам, как раньше, а просто даром.
После того как цены были отпущены, следствием исправления всех этих перекосов в относительных ценах, несовместимых с рыночной экономикой, стал процесс нащупывания равновесных рыночных цен, сопровождавшийся очень быстрым повышением их общего уровня. Этот рост было практически невозможно сдерживать чисто монетарными средствами, через ограничение денежной эмиссии. Других же рычагов, не считая временного замораживания цен на энергоресурсы, после перевода хозяйства на рыночные отношения у властей не оставалось.
Вынужденный зачет
Одну из главных причин неудач шокотерапии многие усматривают в назначении летом 1992 года на пост председателя ЦБ РФ Виктора Геращенко и проведении им взаимозачетов.
В принципе схемы работы с взаимными неплатежами (кризисами ликвидности) достаточно однотипны и сводятся к предоставлению должникам, всем или какой-то их части, короткого кредита ЦБ. Он устроен так, что его можно использовать только для платежей в счет задолженности, для чего открываются счета со специальным режимом. После проведения цикла расчетов по уплате долгов на этих счетах возникают некие остатки, из которых гасится предоставленный кредит ЦБ. В случае дебетового (отрицательного) остатка "чистый" должник понуждается к взятию более долгосрочного кредита (или, потенциально, -- к банкротству; правда, в конкретной схеме, примененной осенью 1992 года, до этого дело не доходило, все были прокредитованы). Но поскольку неплатежи -- взаимные, таких случаев в итоге должно оказаться не так уж много, а вливание дополнительных денег, грозящее инфляцией, -- не таким уж большим.
Избранная Геращенко схема расшивки неплатежей наносила серьезный удар по антиинфляционной политике. Она предполагала прощение долгов на огромную сумму и кредитную эмиссию в размере более 1 трлн рублей для погашения долгов, не вошедших во взаимные зачеты (см. график 3). Осенью 1992 года это вернуло темпы роста потребительских цен к исходному пункту, к тому, с чего начиналась стабилизационная операция. Теперь все надо было начинать сызнова.
Но была ли альтернатива тому, что сделал Геращенко, -- а именно продолжать "лечить" предприятия от ожиданий роста цен дефляционным шоком, когда вброс денег прекращается, производство останавливается и, постояв, сбрасывает цены? Сказать легко, но сделать... На носу уборочная, близится также окончание завоза на севера (а это у нас по территории чуть не полстраны), куда потом, с концом навигации, до весны ни на чем уже не доедешь. И остановка экономики в эту пору -- гарантия скорого голода. Уже настоящего, а не виртуального, который якобы был предотвращен исключительно благодаря либерализации цен (кстати, как раз на хлеб, как и на нефтепродукты, они оставались регулируемыми до лета 1992 года). Либо -- заливание пожара деньгами, что и было проделано.
От блицкрига к позиционной войне
Примерно через полгода после старта реформ постепенно оформляется новая макроэкономическая ситуация, которую можно обозначить фразой "деньги имеют все большее значение, но все меньше поддаются контролю". По сравнению с тем, что наблюдалось в первые месяцы после начала реформ, произошло несколько принципиальных изменений.
Во-первых, можно говорить об определенной стабилизации спроса на реальные деньги и скорости их обращения. К этому времени процесс сокращения реальных денежных остатков у хозяйствующих субъектов достигает дна и на довольно продолжительное время замирает на этой весьма низкой отметке (порядка 12-15% от долиберализационного уровня). Дальнейшее повышение скорости обращения денег уже технически невозможно, если только не выплачивать зарплату каждый день, а то и по нескольку раз в день, что имело место в настоящих гиперинфляционных эпизодах. К лету 1992 года население нормализовало остатки денег в кошельках, вернув их уровень по отношению к размеру покупок почти к состоянию на 1 января; там оно с небольшими вариациями и оставалось в дальнейшем, отличаясь от привычного еще с советских времен уровня лишь на 20-30%. Это сигнализировало о завершении процесса заполнения "налично-денежной ниши", образовавшейся в ходе январской корректирующей гиперинфляции. Последствия оказались довольно неприятными. Если в период примерно с апреля по июль 1992 года основная масса наличной эмиссии проваливалась в эту нишу, накапливалась населением и не вызывала дополнительной инфляции, то в последующие месяцы темп эмиссии уже напрямую определял рост цен на потребительском рынке.
Во-вторых, само предложение денег с апреля-июня все больше начинает определяться факторами, не подконтрольными Центробанку. Сначала нарастает актив платежного баланса России в расчетах с государствами рублевой зоны (см. график 4). Это, с одной стороны, хорошо для российских предприятий, поскольку обеспечивает сбыт их продукции на территории бывшего СССР в рамках традиционных хозяйственных связей. С другой стороны, это не очень хорошо для российского потребительного рынка, так как вырученные от экспорта в бывшие советские республики рубли, не потраченные на импорт из этих стран, выплескиваются на российский рынок, вызывая дополнительную инфляцию.
Этот дефицит платежного баланса бывших союзных республик в отношениях с Россией финансируется кредитами ЦБ на основе межреспубликанских соглашений. И власти находятся перед трудным выбором: либо ограничить это кредитование (и тогда может встать какая-то часть российской промышленности), либо продолжать его и мириться с дополнительным притоком инфляционных рублей.
В конце концов, но только уже в середине следующего, 1993 года, бывшие республики отсекаются от корсчетов ЦБ и одновременно в оборот вводятся новые купюры, без портретов Ленина, видов Кремля. Правда, Украина и прибалтийские страны вышли из рублевой зоны еще раньше.
Положение в денежной сфере к исходу лета все больше напоминало сжатую пружину. Темпы роста денежной базы уже с мая вплотную приблизились к 50% в месяц -- по некоторым определениям это считается порогом гиперинфляции. А рост денежной массы М2 первые пять месяцев года колебался в диапазоне 9-14% в месяц и ускорился до 28% только в июне. В значительной мере отставание темпов роста денежной массы от потенциально возможных объяснялось и нехваткой наличных, купюрный состав катастрофически не соответствовал новому масштабу цен.
К началу второго полугодия какие-либо ограничения в области денежной политики приходится снять окончательно. Последствия предыдущего недоиндексирования бюджетных расходов понемногу принимают форму столь острой социальной проблемы, что и правительство, и Центробанк вынуждены рассматривать откровенно проинфляционные шаги. Дефицит федерального бюджета с июля выходит на устойчивый уровень 25% по отношению к ВВП, который покрывается кредитами Центробанка (см. график 5). Одновременно лавинообразно нарастают кредиты ЦБ коммерческим банкам. При этом основная масса ресурсов формально выделяется на реализацию отраслевых программ. Фактически же эти деньги дают мощный импульс росту кредитного потенциала комбанков, а также обрушиваются на валютный рынок.
От наступления на инфляцию приходилось переходить к глухой и длительной обороне, и "правительства чикагских мальчиков" для этого больше не требовалось.
Альтернативы умозрительны
Большинство претензий к шоковой финансовой стабилизации, особенно после того как стало ясно, что в формате блицкрига ее провести не удалось, выдвигалось сторонниками и авторами разных программ, предполагавших предварительное связывание избыточных сбережений населения -- например, в форме обращения в ваучеры денег на сберкнижках и использования их в приватизации. Это позволило бы уменьшить первоначальный скачок цен и смягчить многие проблемы переходного процесса -- те же неплатежи, например.
Однако трудно отделаться от ощущения, что здесь мы просто имеем анализ партии, просчитанный на недостаточное число ходов. Все такие программы, скроенные по принципу "сначала добьемся сбалансированности -- затем отпустим цены", решали в основном проблему запасов ("вытирания денежной лужи") и мало чего, кроме общих фраз, говорили о том, что делать с проблемой "потоков" (прежде всего с несбалансированностью бюджета), которые от этого никуда не девались. Более того, за время подготовки такой распродажи эти потоки увеличили бы "лужу" настолько, что готовить распродажу пришлось бы заново. Ну и, наконец, как показали дальнейшие события, население в массе своей не проявило особого интереса к обладанию неведомыми производственными активами -- и приватизационный чек, который должен был стоить "две "Волги"" (немыслимое по советским меркам состояние), так и не поднялся в цене выше эквивалента 18 долларов.
Но главное, настоящие проблемы вроде неплатежей и инфляции, вызванной перестройкой структуры цен, а также "бегства от денег" порождались вовсе не начальной несбалансированностью накопленных денег и товарной массы (которая в действительности сразу же устранялась отпуском цен), а гораздо более глубокими структурными проблемами советской экономики. Они, несомненно, выявились бы и привели к высокой инфляции, даже если исходной точкой реформ послужил бы какой-нибудь относительно сбалансированный 1983 год. (Тут, правда, надо заметить, что попытка проведения рыночных реформ в еще не расшатанной годами перестройки экономике, пожалуй, натолкнулась бы на ГКЧП, который в этом случае был бы встречен населением с энтузиазмом, а его действия увенчались бы успехом.)
В этом смысле можно оглянуться на опыт Польши, где аналогичная по замыслу и исполнению стабилизационная операция 1990 года оказалась в сравнении с нашей успешной -- бюджет был сбалансирован, а для восстановления доверия населения к национальной валюте был (при поддержке МВФ) установлен фиксированный курс злотого к доллару. На самом деле польский 1990 год примерно соответствовал нашему 1998-му, ему предшествовала реформа цен и доходов февраля 1988 года, последовавшее затем введение рыночных отношений в сельском хозяйстве и проводившаяся "Солидарностью" политика индексации доходов в 1989-м, вызвавшие гиперинфляцию и "смывшие" проблему несбалансированности рынка к моменту, официально считающемуся датой начала реформ (январь 1990 года). На самом деле пакет экономических мер правительства Тадеуша Мазовецкого был продолжением мер, осуществлявшихся ранее, просто теперь проводившихся в условиях огромного энтузиазма населения по случаю крушения советского блока, в условиях политической поддержки и доверия.
Гайдару же пришлось действовать в принципиально иной обстановке, когда и разрушение старой системы, и стабилизация на основе новых отношений должны были происходить практически одновременно, а особой радости по поводу крушения СССР и доверия к новой власти большинство населения не испытывало. Возможностей для балансировки бюджета в условиях сохранявшихся обязательств государства по поддержанию огромных секторов экономики фактически не было -- требовалось значительное время на их демонтаж или структурную перестройку. А при несбалансированном бюджете не было и возможности вернуть доверие к деньгам, путем фиксации курса рубля к чему бы то ни было удержать этот "номинальный якорь" все равно бы не удалось. Такая попытка -- заткнуть бюджетную дыру путем размещения устроенных по пирамидальной схеме краткосрочных казначейских обязательств с одновременной привязкой курса рубля к доллару -- будет предпринята три года спустя (на макроэкономически значимый уровень машина ГКО выйдет к 1995 году), а еще через три года попытка эта закончится весьма плачевно.
