Серия «Фигурка от ведьмы»

Затем Аля неторопливо собралась, концентрируясь только на возвращении к работе. Взяла кошелёк, в сумку положила фигурку – всё, как обычно делала по утрам. Накрасила губы, разглядывая своё усталое и серое вопреки тональному крему лицо, схватила телефон и, обувшись, выбежала за дверь, даже не взяв ключи.

Савельевны как назло дома не оказалось. «Неужели она уже на работе? Так рано? Что же мне делать теперь?»

«А что если поехать в церковь?» - накрыло вспышкой озарения. Но стоило женщине войти в автобус, как накатил голод, враз скрутивший кишки. Желудок урчал, привлекая к ней внимание пассажиров. Мутило. От слабости всё вокруг стало расплываться, став размытым и зыбким, как туман.

- Женщина, вам плохо? - участливо спросил кто-то из пассажиров.

Она что-то промычала в ответ, не в силах выдавить из себя крик, и выскочила из автобуса на первой попавшейся остановке.

В себя Алевтина пришла только в мясной лавке, расплачиваясь за кусок свиной вырезки, с желтыми вкраплениями жира, от которых  во рту тут же образовалась обильная слюна. Продавщица смотрела на неё, как на сумасшедшую. Аля даже сдачу не взяла, выбежала из магазина и, завернув  к жилому дому и присев, спряталась за мусоркой и стала жрать мясо, давиться, затем снова глотать, едва работая челюстями, и жрать, пока не съела всё до последней жилки.

От слёз и ненависти к себе жгло в глазах. Дышать было трудно. Она рыдала, слезами и руками размазывая утренний макияж. Вокруг мусорки по-хозяйски сновали бездомные коты и с укоризной шипели, точно прогоняя её.

- Что вытаращились, глазастые! Прочь!- закричала Аля, вставая на ноги и тут же чуть не лоб в лоб наткнувшись на сухонькую бабульку, с бигудями в волосах и в тапочках на босу ногу, с зажатым  в руках полным ведром. Бабулька прищурившись, открыла практически беззубый рот и с кряхтением  выдавила из себя нечто неудобоваримое и тут же с негодованием посмотрела на Алю, как будто та сделала что-то криминальное.

- Извините, - надрывно сказала Алевтина и, виновато оправив юбку, поспешила уйти.

Вздохнув, она только попыталась убедить себя, что всё в относительном порядке, как в голове раздался злорадный хохот, затем, к ужасу Алевтины, сменившийся голосом её покойной бабушки: «Не скроешься, не убежишь, ведь грех взамест души твоей кожу возьмёт, кости вывернет и мясом твоим гнилым изнутри станет».

Тошнить стало ночью, а затем Алевтину приковала к унитазу диарея, с агрессивными симптомами которой не справлялись никакие таблетки из домашней аптечки.

Аля провела второй день отпуска, лёжа в постели, часто посещая туалет.

Только к вечеру ей чуток полегчало, но, как оказалось, то распускались ещё цветочки. Рези в животе утихли, а на смену им «созревшими ягодками» пришёл лютый бесконтрольный голод.

Её захотелось всего и сразу. Жирного, сладкого, мучного. Она сдалась гораздо быстрее, чем надеялась, и  в очередной раз, досадуя на себя, Алевтина ела, давилась, снова жевала, глотала, хлюпала носом, не в силах остановиться, теперь на собственной шкуре прекрасно понимая, что довелось испытать рыжей, когда она взахлёб опустошала холодильник.

Наконец челюсти отказались повиноваться, по подбородку стекала слюна, и Аля осела на пол. Пальцы сотрясала дрожь, поэтому она никак не могла закрыть дверь холодильника. Она так устала бороться! Но ещё не сдалась.

О, с ней расправились беспощадно всего за неделю. Методом кнута и пряника.

В интернете Алевтина не обнаружила ничего аномального и зловещего о месте с названием «Услада». Но интуиция настаивала продолжить поиски. Наглотавшись таблеток от диареи, взяв с собой в дорогу целую аптечку, Аля даже напялила на себя отвратительные памперсы для взрослых.

На случай чрезвычайных обстоятельств и зверского аппетита Алевтина запаслась солёным мясом и отправилась в городской архив, в котором ей не удалось разузнать совершенно ничего полезного. Чувствуя страшное разочарование и, возможно, оттого всё усиливающуюся тошноту, Аля запила недомогание сладким кофе, купленным в автомате. Сев на экспресс-маршрутку, отправилась в столицу. Увы, там женщину тоже ждал полный облом. Едва ли чего-то стоили крупицы незначительных сведений: мизер о сгоревшей деревне, которую после затопило вышедшей из берегов рекой. А ещё деревня та была построена в советские времена на языческом капище.

Но Алевтина  с упорством питбуля цеплялась за эту тонкую ниточку. Обдумывая свои дальнейшие действия, она жадно расправлялась с нарезанной солониной, усевшись за столик  под зонтиком в уличном кафешке. Здесь же она заказала к солонине холодную газировку и жирный салат с кусочками ананаса.

На сытый желудок думалось лучше. Поздним рейсом ехала домой. Аля удобно устроилась в кресле, мысленно торжествуя, что справилась с голодом без последствий. Вот только, прикорнув, увидела очень красочный сон о том, как зубами и ногтями впивается во что-то живое, мохнатое и теплое.

После краткого сна голод сводил Алевтину с ума всю дорогу, и она часто неосознанно облизывала губы, посматривая на уставшие лица попутчиков.

Стоило переступить порог собственной квартиры, как вся хваленая сила воли в один миг исчерпала себя. Женщина снова опустошила холодильник, грызла замёрзший куриный фарш, поливая его кетчупом, а потом до чёрных точек в глазах блевала в унитаз.

Паузы, отведённые на контроль над собственными мыслями - и телом, стали очень короткими, точно происходили в очередном сне. И ей порой так невыносимо хотелось сдаться, смириться, только бы всё прекратилось.

Тогда голосок в голове Алевтины тихонько и визгливо попискивал, намекая на продолжение банкета…

Но она качала головой, злобно стискивала зубы и, наверное, молилась.

Стоя на шатающихся ногах, Алевтина заставила себя выпить минеральной воды, затем включить компьютер и с ожесточением усердно посёрфить в гугле в поисках форумов с тематикой чертовщины и паранормального, в надежде выудить хоть какие-то сведения о чём-то похожем на её случай. Пробила слова «одержимость» и «потеря себя». Снова и снова.

Ничего конкретного Алевтина так и не нашла, кроме разве что сведений о злых духах, беспокоящих людей, а дальше шла информация о полтергейстах и одержимости демонами с картинками из кинофильмов. Что было бы просто смешно, если бы не так досадно и горько.

Ни одной зацепки, ничего похожего на её случай. Алевтина окончательно  выдохлась – и, едва всхлипнув, вдруг разрыдалась, сразу почувствовав себя совершенно сломленной. Захотелось взять и исчезнуть. Жить стало больше невыносимо.

Теперь фигурка всегда находилась поблизости, лежала под подушкой во сне, сопровождала в сумке, ласково сжималась в пальцах и наблюдала с бортика ванны. Ей стало так просто прикасаться к фигурке. Гладя и лаская её поверхность, Алевтина получала временный желанный покой и умиротворение.

Чужая воля больше не настаивала на выходе на работу - и за взятый отпуск Аля скинула пятнадцать килограмм и сильно постарела.

За пару дней до начала трудовых будней Алевтина позвонила в частную клинику, где работал её знакомый психотерапевт, и записалась на прием, чтобы взять рецепт на снотворное.

Было раннее утро. В самом разгаре июль, а всё небо затянули смурные небеса, грозя дождём. Она забыла зонт и опасалась дождя, в последнее время болезненно реагируя на сырость и холод. Поэтому и засмотрелась в окно, когда вспышка зарницы очертила небеса. Поэтому и вздрогнула, едва вплотную не столкнувшись в фойе больницы с Сергеем! Тот, направляясь к лифту, вёл за руку тучную, как стокилограммовый боров, женщину, в старомодной шляпе с полями. Аля была уверена, что знает её, но никак не могла вспомнить. Сергей так нежно, с заботой смотрел на эту женщину, что его взгляд поразил Алю до глубины души. «Неужели это та рыжая? Да того просто не может быть? Или всё же может?» В сердце петардой взорвались зависть и боль. Она замерла на месте, провожая их взглядом, до боли впиваясь ногтями в ладонь.  

Взгляд бывшего на пару секунд равнодушно скользнул по её лицу, совершенно не узнавая… Наверное, именно это окончательно добило ее. Аля тяжко вздохнула и направилась в регистратуру.

Знакомый доктор несколько раз снимал и надевал очки и всё равно не узнавал давнишнюю подругу. Только слегка охрипший, но в целом не изменившийся голос женщины окончательно убедил доктора, что перед ним находится былая пышка Алевтина.

- Что с тобой случилось, Аля? Ты так сильно похудела, и я, как врач, не могу не отметить, что значительная потеря веса совсем не пошла тебе на пользу.

- Станиславыч, родной, выручай! У меня серьёзная проблема, - дружески улыбаясь, ответила Алевтина, усаживаясь в приёмное кресло, и тут же вкратце поведала о разрыве с Сергеем.

Доктор задумчиво почесал переносицу.

- Ну,  раз такие дела, то, конечно же, Алечка, я с радостью дам тебе свой проверенный рецептик, - прицокнул языком старый приятель и снял очки, протирая носовым платком безукоризненно чистые стёкла.

Поставив на рецепт печать, он посмотрел на подругу и шутливым тоном сказал, профилактически погрозив пальцем: таблетки ни в коем случае не совмещать с алкоголем!

Аля фыркнула и рассмеялась, уверяя Станиславыча в своей благонадежности. Затем, включив смартфон, отметила на дисплее время: было ещё только полдесятого утра. На работу по летнему графику ей следовало явиться к половине двенадцатого.

Попрощавшись, Алевтина неожиданно обернулась у двери и, слегка замешкавшись, обратилась к Станиславовичу, спросив: мол, не мог бы он ещё кое с чем личным помочь ей по старой дружбе.

-Так, так, -  вновь погрозил он длинным пальцем. – Только, Алечка, не проси ничего криминального.

Чем вызвал её очередной смешок. Она тут же вернулась к столу и без предисловий выпалила, что видела сегодня Сергея в клинике с толстой рыжей женщиной.  

- Не мог бы ты  узнать с кем он был? Фамилию. Адрес, ну, пожалуйста, Коля.

Кокетливо хлопнув ресницами, Аля вдруг осознала, что чертовски жалеет о том времени, когда Станиславович мог с лёгкостью перейти из разряда друзей в любовники. «Он бы никогда не бросил тебя, как Сергей. Дурёхой была – дурёхой осталась, Алька, а теперь уже поздно: у Коленьки есть жена».

- Ну, хорошо, Аля, уговорила. Только с тебя бутылка шампанского и грильяжные конфеты. Моей Таньке будет приятно.

- Спасибо, Коля. Что я бы без тебя делала? - искренне улыбнулась женщина, благодарно глядя на доктора.

- Я тебе эсэмэску отправлю. Номер, надеюсь, не меняла?

Аля покачала головой и, послав ему воздушный поцелуй, покинула кабинет.

На работе она пошла мириться с Савельевной, но упрямица дулась, не соглашаясь ни на кофейный перерыв, ни на возобновление совместных занятий фитнесом. «Ну и ладно», - подумала Аля, вздыхая, что так и не подвернулась возможность загладить обиду.

Вскоре, её жизнь вернулась в привычное русло, если можно назвать нормальным то состояние, в котором каждый вечер пьёшь снотворное и ешь на ужин преимущественно сырое, жирное мясо.

Вынужденно взятый на себя грех калёными гвоздями свербил и пёк душу, не давая Алевтине покоя, и больше всего на свете ей хотелось попросить прощение.

Через пару дней Станиславыч подбросил адрес, и она решила не медлить, а сразу съездить туда. Последствия Алевтину не волновали. Бороться не было сил, а так жить она тоже больше не могла.

В голове крутилась единственная картина: она каким-то чудом находит нужные слова и убеждает рыжую выслушать её доводы, а затем слёзно молит о прощении и после всего обязательно материально помогает заболевшей по её вине (Сидоренко Жанне Михайловне – по полученной эсэмэске), и всё становится, как прежде, хорошо.

Если бы не эта картина в мыслях, не эта навязчивая убеждённость отчаявшейся женщины, Алевтина бы никогда и не решилась на подобное действо. Но, доведённая до крайности, она была готова на всё, ведь терять уже, можно сказать, нечего.

Всё уже шло слишком гладко с самого начала.

Алевтине удалось справиться с работой на полчаса раньше запланированного. Маршрутка подошла сразу же, как только женщина подошла к остановке. И вот не иначе как очередное чудо: по пути до Каштановой 48 ни одной пробки.

Крепко сжатый в руках красивый букет удивительно нежных чайных роз и мелких белых цветочков подходил на все случаи жизни. Нужный ей дом находился возле сети магазинчиков и бакалеи. Домофон не работал, и дверь была открыта, поэтому Алевтина зашла в подъезд без проблем.

На лестничной площадке белый пудель с ошейником зарычал на неё и злобно облаял. Симпатичная девушка схватила собачку за поводок и подтянула к себе, ругая, а затем, когда он пристыженно, затих, извинилась перед Алей.

- Ничего страшного, - сказала Алевтина, уточняя, что в последнее время собаки её не жалуют.

- Уф, Маркиза добрая и ласковая, и вправду не знаю, что на неё сегодня нашло. – Девушка, смущённо взглянув на Алевтину, легонько подтолкнула собачку ногой к лестнице.

- А вы не скажете, на каком этаже 77-я квартира?

- Да, на четвёртом, а что вы к Жанне?

Аля кивнула.

- Ну, всего доброго, - девушка одарила женщину сочувствующим взглядом. Аля направилась к лифту и нажала кнопку вызова.

Дверь квартиры открыли сразу, точно ждали. Низенькая полноватая женщина, лет шестидесяти, с усталым лицом, распахнула дверь, удивлённо уставилась на цветы.

– Вы ведь сиделка с поликлиники, да? - спросила она, и, на секунду замешкавшись, Аля вдруг кивнула, воспользовавшись ситуацией.

В квартире пахло лекарствами и болезнью, и это ощущение сразу портило всё впечатление от интерьера, выполненного со вкусом. Алевтине предложили тапочки, забрали цветы и пояснили, что Жанна находится в спальне.

- Вы же знаете, какой уход ей необходим? - поясняла женщина. - Мы просили сиделку на полный рабочий день - и раз в неделю с ночёвкой…

Аля не слушала и просто кивала. В животе вязался тугой узел. С каждым шагом вперёд узнавание этой квартиры становилось сильнее.

Она пугливо сторонилась тёмных углов и даже не стала заглядывать в сторону кухни, опасаясь, что тварь выглянет прямо оттуда и омерзительно рассмеётся, как это происходило во сне. Но ноги сами по себе шли вперёд, определённо лучше Алевтины зная, где в квартире расположена спальня. В области груди едва ощутимо кольнуло, озарив всполохом догадки, которая, тут же совсем, не успев оформиться, исчезла: а ведь её-то подталкивают, торопят.

Едва Алевтина увидела через настежь распахнутую дверь комнаты лежащую на кровати, под капельницей, женскую фигуру, как болезненно ёкнуло сердце. От страха вспотели ладони и задрожали ноги. «Я совершила ошибку. Нужно бежать. Бежать скорее отсюда!» - пришла спасительная и одновременно правильная мысль.

Усталый, измученный взгляд женщины на кровати коснулся глаз Алевтины, внутри обеих женщин разлился огонь узнавания. Вдох-выдох. Мгновение - и глаза рыжей женщины расширились; она придушенно, затравленной мышью перед хищным котом, пискнула.

Ушатом холодной воды на Алю накатило воспоминание. Гибкие трубочки, точно извивающиеся черви, игольчатыми зубчиками прокалывают кожу на вздутом, распёртом от еды животе, цепко свёрлами входят сквозь кожу, а затем со смачным и сочным шипением влажно сосут... К горлу подступила желчь. Затошнило. Голова закружилась, Аляа упёрлась руками в дверной  косяк. Ноги одеревенели, не слушаясь команды мозга, комариным писком требующего немедленно бежать, бежать, бежать.

Кусачий лёд холодил спину, вызывая дрожь и озноб. Паника оглушала. Аля задыхалась. Неимоверное усилие, чтобы не вырубиться, не отдать контроль обитающему внутри чужаку. Костяшки пальцев побледнели, руки сжимались в кулаки. Нет, нет, нет. Как же глупо она попалась в западню.

Аля упустила момент, когда в спальне оказалась женщина в халате. Она на повышенных тонах что-то обеспокоенно спрашивала у лежащей на постели Жанны… До слуха Алевтины доносились лишь обрывки слов, адресованных не то ей, не то рыжеволосой.

- Дочка сорвала голосовые связки. От боли у неё бывают галлюцинации, навязчивые идеи. Может дать вам воды? – пробилось, как сквозь вату.

- Что? Мм. Я, я... – Борясь с новой волной паники, Алевтина  намеревалась сказать, что должна уйти. Проказливый смешок  в голове и едкий вопрос, сметающий все мысли: «Куда ты это собралась?» - и произнесённый голосом бабули, превратил кровь женщины в лёд и обесточил рвущийся наружу крик, заменив его хриплым, надсадным кашлем.

- Да, - после прокашливания, уверенно под действием чужой воли раздался  голос Алевтины: одним махом смело плотину, в разуме Али щёлкнуло - и женщину злорадным и торжествующим пинком под зад отправили в радужный мыльный пузырь, в котором как во всех минувших снах было слишком горячо, чтобы дышать.  

Стоило матери Жанны покинуть спальню, как псевдо-Алевтина направилась к кровати и наклонилась над тучным телом рыжей, перевязанным на груди и животе бинтами.

- Сладкая, пышечка моя, ням-ням, - исторглось из гортани Али. Она облизнулась.

Женщина на кровати всхлипнула и потянулась к телефону, лежащему на комоде, но неловким движением скинула его на пол и задрожала, выпучив, как лягушка, глаза.

Голод внутри Алевтины беспощадно стискивал кишки. Её желудок бурчал. Слюна стекала по подбородку. Псевдо-Аля рывком сорвала бинты с груди женщины. Кожа на животе Жанны была натянута, как барабан, и вся исколота: гнойные пузырьки по краям ранок заставили чудовище, захватившее тело Алевтины, затрепетать ноздрями и сглотнуть.

- Не надо, пожалуйста… Умоляю – не надо… - хрипло, с надрывом выдохнула Жанна. Её слабые руки пытались коснуться рук псевдо-Алевтины в попытке остановить.

- Ты такая вкусная, - тварь лизнула женщину в щёку. - Лежи смирненько, пирожок, – и увидишь, как скоро всё закончится для нас всех.

Тело Алевтины задрожало, из горла вырвался рык. Голова молодым побегом  устремилась вверх на заметно вытянувшейся шее. Рот на лице Али исчез, зарастая гладкой кожей, белой, как скорлупа на яйце. Ужас парализовал Жанну прямо на вдохе, заставил замереть на постели.

Пиджак вдруг стал псевдо-Але узок и треснул по швам. Руки монстра извивались из стороны в стороны точно щупальца-шланги, потерявшие контроль из-за напора воды. Жанна хрипела, позабыв, как дышать, и поддавшись животной панике, инстинктивно ёрзала на постели, пока не сползла к краю.

Со звоном разбилось что-то у двери, и сразу же визгливо заорали. Рука-шланг извернулась и, метнувшись на звук, схватила женщину у двери прямо за горло, чтобы задушить. Та сопротивлялась: лягалась и неожиданно шустро дёргалась; чудом ухватив с пола осколок от разбитой чашки, пыталась перерезать никак не поддающуюся осколочному острию, точно резиновую, кожу на руках чудовища. Затем, ослабев от потуг и нехватки воздуха, женщина, выдохшись, захрипела - и, засучив ногами, в последний раз дернувшись, затихла, выпустив из пальцев осколок чашки, звонко упавший на пол.

- Мама, мамочка! - с надрывом прорезался голос Жанны. Она таки дотянулась до телефона и, включив его, стала звонить в полицию.

- Не убежишь! - прошипела псевдо-Аля и, увидев своё отражение в зеркале над комодом, неожиданно замерла на месте.

Мыльный пузырь заколебался. Радужная плёнка на его боках прояснилась, и настоящая Алевтина увидела в собственных глазах ещё один скошенный к краю зрачок. Взгляд опустился вниз и - там,  в зазеркалье, стояло желтоватое, как смесь воска и пластилина, тело, на котором слегка покачивалась длинным стеблем цветка шея. Это чудовище в зазеркалье ведь не может быть ею?! Потому что это была фигурка. Фигурка в рост человека. Только вот порванный костюм… А-а-а!

Воля исчезла, скованная параличом. Ужас растекался по жилам, сметая собою контроль. Нет. Ярость в недрах вспыхнула и взорвалась жидким огнём, счищая с сознания корку наледи и ступор. Нет. Она не вернётся обратно в пузырь. Ни за что. Пред глазами прояснилось, плёнка пузыря с чпоканьем лопнула

Близкий звук ощущался смазанным и глухим, словно заглушался ватой... Крик. Пыхтение.

«Помогите. Помогите. А-а-а…» То ли кричала она сама, то ли это была рыжая. Наконец Аля смогла отвернуться от зеркала.

Жанна забилась в угол и, безостановочно всхлипывая, нечленораздельно просила по телефону полицию приехать, выдавливая из себя по слогам адрес.

С трудом, вращая головой непослушного, точно резинового, тела, Алевтина отметила, что окно в спальне  занавешено плотным тюлем до пола. Ночные шторы почти сливались цветом с ковром. Плана как такового не было, но она нутром чуяла, что в любой момент снова потеряет контроль, уже навсегда.

Алевтина двинулась к окну. Шея качалась туда-сюда, зрение то и дело расфокусировалось, каждый шаг был так тяжел, словно она толкала вагон. Но она старалась – видит Бог! – старалась.

Нужно было что-то сказать, услышать собственный голос. Потребность в этом заставила Алю открыть рот и тут же зацепиться зубами или, быть может, языком за ткань. Вместо всхлипа вырвалось удручающее шипение. Ш-ш-ш. Снова попытка – и неудача. А просто перевести взгляд ниже и узнать, в чём, собственно, дело, Алевтину до смерти пугало.

Руки свисали с тела плетьми, непослушные и тугие, кукольно-пластмассовые. С огромным усилием Алевтина притянула их к телу. Вжик – внутри её плеч что-то хрустнуло, скрипнуло, втянулось, и руки женщины уменьшились в размерах, до нормальных.  

Алевтина смогла пошевелить пальцами, наконец-то ухватившись за ткань эластичной водолазки, утром надетой под пиджак. Ногти острыми кинжалами выскочили из лунок и произвольно разорвали ткань, высвобождая широкую пасть в районе солнечного сплетения. Она таки посмотрела вниз и, срывая голос, заорала.

Аля чувствовала, как взмокла, как липкий пот стекает со лба, а в области затылка внезапно стало так болезненно холодно!.. Там словно зияла дыра, в которой вместе с морозным ветром пульсировал и толчками накатывал голод.

Стоило его ощутить, как накатившая  разом невыносимая усталость почти её сломала, ударив под дых, только вспышка чужого злобного смеха внутри обозлила, и нервной энергии хватило продержаться ещё чуть-чуть.

- Беги, беги, давай же, Жанна! - выдавила из своей пасти Аля.

Рыжая её точно вообще не слышала. Она снова уронила телефон и в панике, никак не могла подняться с пола. Халат сполз с её плеч, оголяя забинтованное тело. Пот и гной пропитал бинты насквозь, и этот болезненный запах, к ужасу Алевтины, наполнял её рот слюной. Голод в морозном затылке вспыхнул вновь, обдав мозг одновременно жаром и ледяным огнём, судорогой животной потребности распространяясь по всему телу.

«Пора!» - раздалось в ушах Али. Нет. Нет. Нет же! Она покачала головой, резко открывая окно, впуская влажный воздух в квартиру. Щелк – и слова замерли во рту, наткнувшись на вязкую преграду. Она облизнулась, посмотрев на Жанну. Хохот и лавина голода смела собой все её благородные порывы. Внутренне она ругалась, упиралась, боролась, но удержаться сил не хватило. Её втоптали вниз, ломая и круша всмятку всё: плоть кости, естество.

Там было узко, пусто и черно, и можно было сколько угодно кричать и биться всем телом о черноту-стену…

Голова псевдо-Алевтины крутанулась вокруг своей оси. Затем наклонилась вперёд, как цветок в стебле, внутри которого имелась полость. Тварь зарычала. Руки выстрелили  вперёд длинными шлангами, хватко устремляясь к Жанне.

Жанна точно собралась с силами и, умудрившись подняться, вместо того чтобы направиться  к двери, бросилась к окну, завизжав пронзительно и громко.

Влажный хлопок! Руки промазали мимо ускользнувшей добычи. Голова псевдо-Алевтины выпрямилась, и из холодной полости на затылке показались вертлявые жгутики.

Жанна уверенно схватилась за штору - и, опираясь ногой о батарею, залезла на подоконник, затем сиганула в окно. То ли в надежде спастись, то ли решив убиться, но не достаться твари.

Жгутики цепко обвили тело падающей, хватко перехватив в полёте, беспрепятственно встречаясь с потоком ливневой воды с небес.

В дверь квартиры настойчиво позвонили. Раз. Другой. Третий. Затем сильно постучали, сообщая о своём намерении выбить дверь и проникнуть в квартиру.

Тем временем подвижные и гибкие жгутики спеленали пойманное тело и втащили внутрь квартиры, подтягивая к оскаленной пасти твари. Язык вырвался изо рта, разветвляясь сетью трубочек, каждая из которых присосалась к телу Жанны, с наслаждением втягивая кровь, гной и подкожный жир. Рыжая судорожно дёргалась, пуская пену изо рта, а затем закатила глаза и медленно осела на пол пустым мешком кожи и растворённых костей.

Дверь сорвалась с петель, и в квартиру ворвались полицейские.  

Раздутый пузырь с дырой вверху, где раньше располагался затылок, прилепился к стене, на его кожистой поверхности вздымалась и опадала мерная рябь.

- Что за херня! - вытащил пистолет из кобуры оперуполномоченный, жестом подзывая молодого помощника с лёгкой щетиной, давая ему указания вызвать подмогу.

«Тук-тук-тук!» - громко и отчётливо пронзило тишину комнаты, перебив шум дождя. Опера переглянулись. Звук издавала штуковина на стене. Опер, что зашёл первым, потянулся за рацией. Тихий протяжный свист остервенело засвербел в костях, заставляя мужчин замереть на месте. Хлопок. С влажным чмоканьем пузырь на стене взорвался, обрызгав всю комнату прозрачной вонючей жижей.

- Александр Иванович, - робко позвал старшего опер с щетиной, вытирая попавшую на лицо жижу, и вдруг остановился. Фонарь за окном осветил стоящую в углу скособоченную и изломанную, подобно заржавелой лестнице, фигуру. Мужчина ощутил, как остро сжался мочевой пузырь. Александр Иванович вдруг задрожал и, точно загипнотизированный, направился прямиком к тени. Молодой опер завопил и, вытащив из кобуры пистолет, стал разряжать в тень обойму.

Смешок слился с влетевшим в спальню порывом ветра и был таким же зябким.

Ломкая тень выгнулась, извернулась тонким иголочным ушком и юрко скользнула, почти впритык касаясь лица впавшего в ступор Александра Ивановича. Затем паучьей сетью растворилась в сумраке, ускользнув в окно.

Молодого опера колотило, он видел, как за пару секунд угольно-чёрные волосы Александра Ивановича стали совершенно седыми. Тишину взорвал шум дождя.

За спиной раздалась голоса. Затрещали рации. Прибыло подкрепление. Молодой опер опустил пистолет и поддел ногой что-то застрявшее в мокром ворсе ковра. Маленькая фигурка странной формы: то ли пластмассовая, то ли глиняная. Влекомый любопытством, он взял её в руки, чувствуя лёгкое тепло.

Аля в его руках, находясь за стенами своей звуконепроницаемой тюрьмы, неистово надрывалась от крика.

В выходные Аля поняла, что с ней что-то не так. Дождь за окном настраивал на сонный лад, и, решив отложить все дела - и просто расслабиться, она принимала ванну, устроив голову на специальную воздушную подушку. Бархатная пена с запахом ванили грозила вырваться за бортики ванны, воду пора было выключать, но она вдруг перестала чувствовать своё тело и запаниковала. Лицо обдало жаром. Бросило в пот, Аля задыхалась, но вдыхаемый воздух казался ей прелым и душным. Воздуха было так мало, как если бы в одночасье оказаться в плёночном парнике, только если целлофан прилегает вплотную к лицу… «Что происходит?!» Страх крутил в клубок мысли. «Бери себя в руки, Аля. Думай. Ааа!» Мысленный вопль крушил все потуги сообразить, что происходит. Алевтина беспомощно дёргалась как рыба на крючке, открывая и закрывая рот, - и вдруг поняла, что и лицо немеет. «Нет. Нет. Нет!..» Кожа лица горела. Едкий пот разъедал в глаза. Она набрала максимальное количество воздуха, намереваясь кричать. Пуф. Хлопнуло с придыханием, и с кожи точно что-то стекло, что-то тёплое гладкое, живое…Тело снова стало её. Руки женщины тут же упёрлись в борта ванны. Подушка потеряла крепления и съехала в воду. Губ Али коснулась остывшая, отдающая солью вода. Алевтина проснулась. От страха колотило так сильно, что аж зубы заклацали.

Она наспех выбралась из остывшей воды с остатками пузырчатых комков пены, липнувших к ногам и краям пушистого полотенца. В голове пульсировала тупая боль. «Может быть, я заболела? Может быть, просто переборщила с принятым успокоительным на неделе? Может, что-то из таблеток, выпитых после полуночи, всё же запила спиртным и просто об этом забыла?»

Что-то тёплое коснулось кожи пятки, стоящей на прорезиненном коврике, скрипнуло, болезненно впиваясь в кожу.

- Ай! - она отдёрнула ногу, едва не упав.

На пару секунд замерла на месте. На коврике лежала фигурка. Странная, не поддающаяся определению фигурка. Точно чёрт дёрнул Алю поднять её. Тёплая, гладкая, глиняная, а ведь сперва женщина подумала, что фигурка пластмассовая. «Что же это такое?» С виду похоже на кувшин с растянутым брюхом, вот только горловина узкая и открытая, а по краям не то трещинки в глине зияют, не то сомкнутые, недобро прищуренные щели глаз. Стоило Але вдохнуть, как внезапно нахлынула жуть. Липкими пальчиками озноба холодок страха шаловливо и цепко пробежался по столбу позвоночника, вызывая дрожь во всём теле.

- Брр, жутенькая, - сказала Алевтина, подумав: откуда у нее могла взяться такая хренотень? И вдруг вспомнила о пропаже из сумки. Неужели виноват Сергей? Положил фигурку на коврик специально. Аля покачала головой. Бред. Он вообще не мог знать о фигурке.

«Нужно от неё избавиться. Неважно, как она оказалась в сумке. Немедленно это сделаю!»- решила Алевтина. Она накинула халат, выскочила на кухню, открыла окно и, размахнувшись, швырнула фигурку прямо с седьмого этажа на дорогу, в поток машин, колёса которых (она на это надеялась) мигом измельчат вещицу в глиняную труху.

Избавившись от фигурки, Аля сразу почувствовала неимоверное облегчение и даже улыбнулась. И только поставила на разожженную конфорку плиты чайник, как окно с грохотом распахнулось. Ворвавшийся ветер растрепал Але волосы, залез под полы халата, ледяным языком обжёг кожу, потушил конфорку. Окно злорадно скрипнуло. Сердце в груди женщины ухнуло вниз и замерло в тревоге. Тук-тук. Тук. В висках забился пульс. К щекам прилила кровь.

Дурное предчувствие не удалось прогнать ни чаем, ни конфетами, ни персиковым ликером. Алю снова знобило, и тревожно-болезненное состояние всё ухудшалось: женщина не могла найти себе места ни в кресле, ни у телевизора, а ложиться спать она боялась. Так и мерила шагами пол, пока взгляд не зацепился на радио-телефоне, лежавшем на коридорном комоде. В голову тут же пришла хорошая идея пригласить Савельевну в гости. Алевтина взяла телефонную трубку и, покопавшись в карте памяти, набрала домашний номер завхозихи. Долгие гудки мгновенно оборвали всё её настроение, и Алевтина, снова померив шагами комнату, вдруг отчаянно захотела на воздух. Оделась, взяла сумку и вышла на улицу, торопливо шагая, куда ноги идут, стараясь расслабиться и ни о чём не думать. Так и зашла в зоомагазин. Куда ни посмотри - везде стеллажи да клетки с хомячками, кроликами, попугайчиками, а молчаливые рыбки в прозрачных, без единого листочка водорослей аквариумах вызывали разве что жалость.

Покупатели столпились в основном у кассы, затарившись кормом для своих питомцев. А возле аквариумов и клеток на стеллажах топтались малые детки, пытаясь руками добраться до зверюшек. Толстуха в розовом пальто, с разодетой собачкой на руках недовольно переваливалась с ноги на ногу и всё вздыхала и поглядывала то на очередь, то по сторонам. Над верхней губой женщины зависла крупная капля пота. Подмышкой, стальной хваткой, была зажата тонкая сумочка, возможно – кошелек. Посмотрев на Алю, толстуха недовольно поджала губы, погладив по голове свою собаку, которая вдруг оскалила зубы и тявкнула. Аля скрылась за прилавком. Прийти в себя не удавалось.

Запах в магазине всё больше раздражал Алевтину: едкий и специфический, казалось, он замещает собой весь воздух. Аля огляделась, чувствуя явный дискомфорт, от которого тут же бросило в пот. Женщина уже намеревалась уходить, недоумевая, что же здесь забыла, как услышала жалобное мяуканье. Голова повернулась на звук. Сердце защемило от непонятной тоски. Губы разошлись в улыбке, Аля вспомнила о своём давнишнем желании завести кошку, но как назло у Сергея оказалась аллергия на шерсть, поэтому про всех пушистых животных пришлось сразу забыть. А тут как накатило. Она развернулась от выхода и направилась вглубь магазина, где можно было выбрать щенка, или котёнка, а также, если никто из имеющихся  в наличии животных ей не понравится, то заказать из каталога.

Ершистый беленький котёнок сразу привлёк её внимание. Аля было собралась попросить у зависшей в телефоне низенькой консультантки показать его, но что-то вдруг остановило. Котенок посмотрел прямо на неё и неожиданно зашипел, вздыбив пушистую шёрстку. В расширенных глазах животного застыл страх.

Аля опешила, сглотнула ставшую вязкой слюну и сделала шаг в сторону к клетке со щенками. Все котята тут же зашипели, а щенки заскулили и затявкали. Волосы на голове Алевтины зашевелились и встали дыбом. Консультантка, наконец, оторвалась от телефона. Ещё один шаг назад, затем ещё один, к полке с домиками для животных, и Аля свернула в прямой коридор, побежав к выходу, чувствуя, как задыхается.

Ветер высушил пот на лице, но на душе было плохо. Она совсем запуталась как в себе, так и в происходящем.

По дороге домой Аля  взяла в супермаркете бутылку вина, сыр, колбасную нарезку да банку корнишонов. В квартире женщина оказалась, когда совсем стемнело – совсем потеряв представление о времени. Про Савельевну она позабыла. Есть не хотелось, а от полстакана вина вприкуску с кусочком сыра сразу потянули в сон. Алевтина вырубилась на диване, даже не осознавая, что не разделась.

… Ей было жарко и душно, как в пузыре с нагретым воздухом. Липко. Влажно. И дышать практически невозможно. В зеленовато-сером сумраке всё выглядело неправильным, изломанным и ненастоящим. Здесь она просто была, не ощущала ни рук, ни ног – вообще ничего. Помнила лишь, что нужно дышать. Моргать она тоже не могла. Вспышками-кадрами зависая в кромешной темноте, Аля вдруг видела всё словно чужими глазами. Задыхающийся крик зарождался и мерк где-то внутри, когда казалось, что она, пытаясь думать, всё бьется и бьётся головой об стену – неожиданно пластичную и мягкую стену в мыльном пузыре.

Тысяча неудачных попыток и провалов, бесполезное сопротивление… От жаркого воздуха постоянно кажется, что мозг вот-вот просто взорвётся. Тогда она просто делала частые и мелкие вдохи и смотрела чужими глазами на мир, принимая правила этой навязанной игры.

Незнакомая обстановка вокруг. Яркая и порой пёстрая от всполохов резких цветов наложенных один на другой из-за света торшеров. От этого смотреть было больно и тяжело.

Не выдержав, Аля сдалась, отрешаясь от восприятия, погружаясь лишь в звуки. Кашель. Смех. Скрип дверей и шаги. Вот только запахов нет. Совсем - и это вдруг разом её дико пугает.

По спине стекает горячий пот, становится всё жарче, и чувство у Али такое, будто она облачена в скафандр. Влажный жар неприятен до дурноты. В висках женщины медленно тикает и нарастает тупая боль. Пилит пилой в голове. Это невыносимо. По венам вместо крови бежит кипяток.

Внезапно сквозь пульсацию крови в ушах пробивается чавканье и причмокивание. Так жадно лопают еду в рекламных роликах собаки. Хруст и булькающее всасывание. Затем шебуршание целлофана. Невыносимая пытка смесь боли и любопытства.

Женские всхлипы и стоны. Жалобные. Болезненные. Не её.

Злорадный смех, возможно, только звучит в её голове, внезапно его заглушает знакомый голос мужчины – да это точно Сергей! Алевтине снова хочется видеть. Но больше не получается. Всё перед глазами женщины  размыто, как в мыльном пузыре, всё вертится и тонет в сполохах с отражением радужного спектра.

Смех снова торжествующе звучит в ушах, оглушает. Понимание удивляет, ведь это над ней самой смеются.

Панический крик зреет в груди. Вокруг больше нет ни пола, ни потолка. От гадливого смеха режет в кишках, ужас стягивает грудь обручем боли. «Ааа!» - собственный крик прорывается и ломается на корню в пузыре не пропускающим звуки наружу.

Она просыпается. Скомканные простыни путаются в ногах. Одеяло слетело на пол. Пижама прилипла к телу, насквозь потная, влажная, как если бы во сне Алевтина гуляла под ливнем. От спазмов скручивает живот. Голова раскалывается, и при каждом, даже слабом движении её тошнит.

Пару минут она промаргивается, пытаясь прийти в себя ото сна, а потом с трудом плетётся в ванную. Рвотное послевкусие во рту перебивает медный вкус крови. Алю снова рвёт в унитаз, уже желчью. Поводив языком по набухшим деснам, Алевтина сплёвывает в унитаз несколько зубов. С собственным организмом точно что-то не так. От этой мысли женщину сразу же бросает в озноб. Она нажимает на кнопку слива и, отходя от унитаза, ревёт от слабости. С ней определенно что-то происходит.

На ватных ногах Аля идёт на кухню, где, достав из шкафчика бутылку водки, хлещет её прямо из горлышка, как воду. Водка обжигает гортань, согревает пищевод. Становится жарко и хорошо.

Приятная лёгкость и пустота наполняют голову и всё тело. Решение взять отгул приходит само собой. Алевтина алчно поглядывает на соблазнительную бутылку коньяка, стоящего в незакрытом кухонном шкафчике. Зевает, вспоминая о недоеденной сырной и колбасной нарезке. Открывает холодильник. При виде продуктов появляется слишком обильная слюна. Аля жадно берёт всего помногу - и ест, даже не закрывая холодильник. Вот только появившийся аппетит неожиданно быстро исчезает.

Звонок в дверь выводит её из сонной одури где-то после полудня, и Алевтина, вставая с постели, идёт на автомате в коридор, замечая открытое нараспашку окно на кухне. Сквозняк окутывает холодом. «Раззява», - укоряет себя женщина и, закрывая окно, обнаруживает на подоконнике что-то маленькое и знакомое.

Ладони холодеют. Она чувствует, как задыхается. Сердце в груди надрывается как на стометровке. В висках грохочет пульс. Бух-бух-бух. Инстинктивно Аля спиной прижимается к стене в поисках опоры. В ушах шумит кровь, и звонок в дверь словно отходит на второй план. Всё внимание снова привлекает к себе фигурка. Где-то в собственных мыслях она уже бежит в коридор, прочь, но тело делает совсем другое.

Шаг за шагом всё ближе к подоконнику. Берёт в трясущиеся  руки маленькую, слегка тёплую и гладкую, неправильной формы фигурку. Всхлипывает, облизывая солёные от слёз губы. В душе рвёт и мечет огонь. «Что ты делаешь, Аля? Очнись! Это неправильно! Выброси. Спали. Избавься!» Протяжный звонок в дверь усиливает головную боль.  «Заткнись», - говорит она дверному звонку, затем матюгается на надрывающийся телефон. Мысли в голове скачут друг через друга отравленными тараканами бессвязных логических всполохов. Она не в себе и прикусывает от злости губу. Тело горит огнём. Чешется и зудит кожа. Фигурка нагревается в её ладонях, и противный до омерзения голос в голове вклинивается в яростные, болезненные мысли. Затем приходят покой и стойкое убеждение, что она спит. Всё сразу становиться нормальным: ведь во сне может происходить что угодно?

Звона в ушах больше нет, как нет и головной боли. Все просто и ясно и снова на своих местах. Она кладёт фигурку в карман халата и идёт открывать дверь, выдавливая на лице счастливую улыбку умалишённой. За дверью Савельевна просто кипит от злости. Обеспокоенная и встревоженная не на шутку, она орёт на Алю благим матом, не стесняясь в выражениях, а затем просто сжимает женщину в своих медвежьих объятиях и вталкивает Алевтину в квартиру. Затем разжимает руки, отпуская Алю и, наследив на паркете, не разуваясь, так заправски, точно у себя дома, направляется на кухню, быстро раскладывая на столе продукты, вытаскивая их из своей квадратной и массивной рабочей сумки. Стол превращается в нагромождение коробок с салатами, бутылок с водкой и коньяком, консервами и сладостями.

- Сорвалась, бедняжка. Понимаю. Столько всего свалилось на твои плечи за раз. Напилась и на работу не пошла. Эх, собачья бабья доля. Я бы тоже, наверное, на стенку залезла и выла, если бы Борисыч устроил мне подобный разгул на старости лет. Но он же у меня интеллигент. Хоть и непрезентабельный с виду, лысенький и пузатенький, маленький мой колобочек, но надежный. - Савельевна закрыла заметно сдавшую в объёмах сумку.

- Угораздило же тебя дурёху, связаться со смазливым и молодым. Алька, а ты же у нас совсем не дура. Гормоны не иначе как своё взяли, ведь правда?

Савельевна снова обняла её, совсем не обращая внимания на кривоватую, подрагивающую в уголках губ улыбку Али. На глаза Алевтины накатывали слёзы, но что-то внутри сдерживало их поток. В голове собственный придушенный крик заглушала навязанная звенящая пустота, в кармане халата фигурка обжигала кожу, точно игнорируя махровую ткань.

Её сон превращался в безвыходный кошмар.

Давясь и кашляя, Аля снова пила и пила водку, едва закусывая, и очумело слушала Савельевну, которая тоже устроила себе выходной. Завхозиха всё щебетала, всё поучала её, утешала, а потом ещё травки какой-то заговоренной достала, которую раздобыла у торговки на рынке по старым связям.

- Выпей на ночь, птичка моя. Всё само пройдёт: и похмелье, и бессилие. Полегчает. А завтра бери себя в руки и топай на работу, тебе же до пенсии ещё далеко, а место доходное – вместе с должностью, сама знаешь прекрасно, что враз можно потерять. Коль пойдут разговоры, съедят и косточки твои обглодают, птичка моя, - поучала Савельевна.

«Помоги, помоги, неужели совсем не видишь, как мне плохо-то родная, подружка!» - казалось, вопили слезившиеся глаза Али, а внутри от безысходности зрели, гноились и нещадно пекли язвы. Ведь когда она собиралась что-то сказать, попросить о помощи, то язык отнимался - и оставалось только кусать до крови губы - и вдруг тут же, со вспышкой злости осознать, что никакой-то это вокруг происходит не сон, а самая настоящая, что ни на есть - реальность. От этого страшного осознания Аля бесчисленное количество раз пыталась прийти в себя, для чего нещадно щипала себя за кожу запястий, кусала губу до крови и всё никак не могла этого сделать.

Она молчала весь вечер, едва в силах моргнуть. Только на водку налегала, со злости, но проклятая совсем не помогала, забытьё не приходило.

Не Аля, а кто-то другой, захвативший контроль над её телом, провожал Савельевну домой и, покачав головой, отказался от предложения завхозихи остаться с ней на ночь.

Фигурка в кармане халата, наверное, уже прожгла дыру в ткани, опалив до волдырей кожу. Чужая воля внутри Алевтины требовала не церемониться с бывшей подругой.

Наконец входная дверь захлопнулась. Алевтина осталась в квартире в одиночестве. Тело стало более податливым, вот только теперь не давал сконцентрироваться разлитый в крови хмельной яд. И всё же облегчение от вновь обретённой свободы было таким сильным, что подкашивались ноги.

Едва сдерживая рвущиеся из груди хрипы, Аля на автопилоте взяла мешочек с травкой, засыпала в заварник две ложки, как советовала Савельевна, и включила электрический чайник. Навязанная улыбка, наконец, сошла с лица - и с шумным выдохом задёргалось левое веко, брызнули слёзы, затряслись руки. Аля с горем пополам заварила чай, отчаянно надеясь, что он поможет ей от всего разом. Ведь заговоренный.

Проблемы появились, как по волшебству. Она задерживалась на работе допоздна, всё время ездила на семинары, писала докладные и объяснительные и худела и хирела, не замечая того, пока не услышала шепотки и смешки за спиной в туалете.

Аля брала будто бы ставшую бесконечной работу на дом. Ночные кошмары больше не беспокоили, но теперь женщина, засыпая, точно в омут проваливалась и просыпалась не отдохнувшей, в страхе.

Анализы были в порядке. «Значит, у меня всё хорошо». Единственная утешающая мысль на общем фоне гнетущей тревоги, где-то внутри, нашёптывающей, что с ней всё равно что-то не так. Не в порядке. Но стоило прислушаться к внутреннему голосу, как в руках  Алевтины, словно по волшебству, оказывалась фигурка, странная, тёплая и гладкая фигурка, которая успокаивала.

Фигурка теперь всегда была с ней. Как оберег, который так и хочется  постоянно держать в руках и лелеять.

Обеспокоенная внешним видом Алевтины Савельевна настойчиво зачастила в гости, но постоянно натыкалась на преграду из холодности и отчуждённости Али, никоим образом не поддающуюся разрушению ни одной уловкой и приёмом из её житейского арсенала. Каждый раз доведённая до отчаяния своими бесплодными усилиями, Савельевна срывалась на крик и, хлопая дверью, уходила, чтобы прийти снова через пару дней.

Запал Савельевны таял - и вскоре она приходила всё реже и реже, пока совсем не исчезла из жизни Алевтины. Но и на это Аля перестала обращать внимание, как и на косые жалостливые взгляды коллег, уверенных, что у неё неизлечимая болезнь. Бороться с фигуркой становилось всё тяжелей.

Однажды Аля проснулась среди ночи от голода, жажды и отчаяния. В теле болело всё, вплоть до суставов, тогда-то она и обнаружила между пальцами рыжий волос и долго, в ступоре ничего не понимая, смотрела на него, пока что-то внутри не щёлкнуло: вспыхнул крохотный осколок воспоминания о чужой квартире и рыжей женщине со смутно знакомым лицом. Сразу нахлынул страх - и все в одночасье перевернулось вверх дном.

С той ночи Алевтина стискивала зубы, кусала руку до крови, лишь бы больше не трогать фигурку. А чужая воля продолжала хихикать в её голове, принуждая и всё больше мучая, при сопротивлении вызывая жгучий зуд в коже и тошноту. «Нет. Нет. О Господи, помоги мне».

Ноги дрожали, тело женщины отказывалось подчиняться командам мозга. Чем больше Алевтина сопротивлялась, тем ей было больнее. Но она во что бы то ни стало должна была узнать правду. «Думай же, вспоминай, думай!»

Она часами, точно в прострации, сидела и думала, прислонившись спиной к стене в коридоре, обхватив себя для поддержки дрожащими руками. В голове шумело, хихикало, а из глаз от беспомощности капали злые и горькие слезы.

Лишь неким чудом в попытке вспомнить Але снова удалось зацепиться за ещё один связующий осколок воспоминание.

Небольшая кухонька. Открытый холодильник и в жёлтом свете - рыжая женщина, с всклоченными, слипшимися волосами и затравленным взглядом, запихивающая в себя продукты без разбору. Кто-то стоял в тени, за её спиной, кто-то высокий, и этот кто-то раз за разом издавал булькающий и такой знакомых хохот. От которого сразу хотелось закрыть уши, чтобы не обезуметь.

Осколок встал на место, точно давнишний сон, но Аля чувствовала, что воспоминание было реальным.

Правда испугала так сильно, что Аля истошно, протестующе закричала. В голове булькающе захохотали, а ноги сами собой, помимо воли понесли её в спальню, где на комоде прямо напротив подушки лежала фигурка. Прокушенная губа очертила язык медяной резкостью, на руке Алевтины алел глубокий отпечаток собственных зубов, а фигурку с упоением ласкали пальцы.

Правила изменились, и теперь сны женщины стали чаще, детальней и ярче. Аля помнила почти всё, кроме того, как попадала домой обратно.

Методом проб и ошибок Алевтина уяснила, что с каждым днём она всё больше теряет себя, даже в мелочах и привычках, путается в мыслях и собственных пищевых пристрастиях

Алевтина Ивановна пришла домой на два часа раньше обыденного. Сняла туфли, поставила сумочку на комод и сразу же услышала недвусмысленные звуки. Томные женские стоны и хриплый голос… нет, неужели её Сергея? В лицо Алевтины бросилась кровь. В висках застучало. От злости у женщины затряслись руки. Задыхаясь от гнева, Аля направилась в спальню. И дверь будто нарочно оказалась не заперта, чтобы женщина смогла как следует, во всех деталях обозреть нелицеприятную картину. На двуспальной кровати, на её любимых  египетских простынях, выделывали пируэты Серёжка и рыжая девка. Пару секунд впавший в ступор разум Алевтины отмечал, что рыжая нахалка оказалась тощей и молодой – полной противоположностью ей самой.

Отдышавшись, женщина, в ярости топнув ногой, заорала:

- Вон! Вон из моего дома!

Точно издеваясь, в ответ нахалка издала ещё один оргазмичный стон, как в непристойных порнофильмах, и возня на кровати прекратилась. Сергей одарил Алевтину затравленным, испуганным  взглядом. Рыжая девка с неохотой укрыла простынью грудь, при этом поглядывая на Алю весьма вызывающе. Это стало для женщины уже чересчур. В ушах зазвенело. На виске задёргалась жилка, и стоп кран в мозгу Алевтины, сорвало прямо с крышкой.

- Подлая тварь! Кобель! Шалава! - понесло яростной плотиной слов вперемешку со слезами, угрозами и дикой сердечной болью.

От её бешеного напора любовники опешили и начали сматывать удочки. Что они говорили – Алевтина, не слышала. Она успокоилась, только когда вытолкнула обоих, полураздетыми, за дверь. Следом за изменником полетел неказистый чемодан и спортивная, лежавшая до сих пор на антресолях сумка с наспех заброшенными туда вещами, которые оказались в её поле зрения.

Алевтина плакала навзрыд, прижавшись спиной к двери. Разбитое сердце в груди жалобно трепетало, болезненно прижимаясь к рёбрам крыльями умирающей бабочки.

Сергей еще какое то время не уходил, стоял за дверью, оправдывался, умолял, извинялся, клялся и что-то просил. Но Алевтине уже было всё равно. Привычный мир женщины был исковеркан и постыдно разбит.

Наконец изменник ушёл. Собравшись с силами, Алевтина щедро накапала на сахар валерьянки. Неожиданно вспомнилась покойная бабушка, единственный для Али родной человек на земле. Вот бы как раньше прижаться к её теплой пышной груди, склонить голову на бабушкино плечо, вдохнуть привычный запах корицы и трав, исходящий от седых волос, и сразу почувствовать себя лучше.

От валерианки внутри стало пусто, мысли замерли в вязком киселе разбитых надежд и былого счастья. Аля тяжко вздохнула, ощущая горечь во рту, и направилась в душ. Вопреки произошедшему, ей нужно было срочно привести себя в порядок. К чёрту испоганенный изменой собственный юбилей!.. Но подвести приглашённых и потратившихся на мероприятие людей она не могла себе позволить.

Завхозиха зашла за Алей, как договорились, за десять минут до прибытия автобуса. По покрасневшим глазам Алевтины, по лёгкому дрожанью сумочки в руках женщины, старая, но ещё энергичная да умудрённая опытом Савельевна поняла, что дела заведующей поликлиники совсем плохи. Не церемонясь, она спросила, в чём собственно дело.

Аля вздохнула, серебристый автобус показался из-за поворота. Взгляд Савельевны светился искренним участием. И она решилась. Слова поначалу шли туго, потом плотину снесло – и, едва не сорвавшись на хрип, Аля всё рассказала, едва опуская детали. В груди рождался болезненный всхлип.

- Девочка моя, держись, - сочувствующе взяла за руку Алю Савельевна. Ярко-красные ногти на длинных ссохшихся пальцах завхозихи выглядели слишком ярко, но в карих глазах женщины светилась теплота и участие. Аля снова вздохнула, крепко сжав в ответ ладонь завхозихи, принимая негласную поддержку. Наконец автобус поравнялся с остановкой, затормозил.

Перед домом Али заканчивался подбор пассажиров по пути следования. Из окон автобуса любопытными и бездушными манекенами на женщин пристально уставились работники поликлиники, приглашённые на юбилей. Аля нашла в себе силы в ответ выдавить слабую улыбку.

Жара осталась позади, за окном. В салоне автобуса было свежо. Шумели музыка, смех, разговоры и шутки, в которых волей-неволей Алевтина принимала участие. Она сжимала руки в кулаки и притворялась что всё прекрасно, пусть даже понарошку, усилием воли заперев изнутри бушующие эмоции, как и боль.

Вечерело. Два часа дороги, как и город, оказались оставлены позади. Вокруг тёмной зеленью растекался лесной густой лес – преимущественно низкорослые ели и исполины сосны.

Оказавшись за воротами с изящным логотипом местечка «Услада», сквозь окна автобуса можно было разглядеть деревянные домики да блики света от большого костра на поляне, у сделанного на сказочный манер теремка.

Музыку наконец-то выключили, и теперь в салон автобуса настойчиво пробивались напевные и вместе с тем чувственные в своём веселье голоса народного ансамбля под мелодичный и бойкий аккомпанемент балалайки, гармошки, да бубенцов и пронзительных, берущих за душу трелей то ли скрипки, то ли виолончели.

Приезжих разместили в домиках, на две спальни, со всеми удобствами.

Осмотревшись, Алевтина поняла, что тропинка меж сосен раздваивалась, огибая кусты, ведущие к озёрному причалу с лодками. С другой же стороны красовалась поляна с деревянным теремком, пышущим жаром костром и сценой на открытом  воздухе. Запахи пищи витали  в воздухе. Мошкара прибивалась к траве. Торжественная программа обещала быть насыщенной. С шашлыками да банькой, песнями танцами, конкурсами, катаньем на лодке и купаньем в озерце. Как-никак двое суток с отъездом по домам в воскресение.

Обустроившись, народ скучковался, подтягиваясь к теремку и сцене. Зазывала ведущий, зычным басом перекричав в микрофон музыку, приглашал всех к столам, расположенным в теремке.

Гулянка стала стихать в первом часу ночи. Медленной цепочкой разбредались по домикам гости. Незаметно Алевтина оказалась за столом в одиночестве. Она распробовала весь ассортимент предоставленной алкогольной продукции, начиная от игристого шампанского – заканчивая стопками водки «Немиров». В голове приятно набухла и вытеснила собой все мысли и чувства хмельная вата. Аля зевнула и встала из-за стола, оглядывая полупустой зал. Тихие смешки, беседы, идущие из закоулков устроившихся на маленьких скаймейках-диванчиках сотрудников – и в полутьме терема считай, что незнакомцев.

Аля вздохнула. Ансамбль давно разошелся. Пустая сцена нагнетала тоску.

Замлевшие ноги отказывались двигаться. Может, стоило поискать Савельевну? Но пожилая, хоть всё ещё с охотой озорничавшая, бабенка куда-то давным-давно запропастилась. «Сама виновата. Нечего было отваживать подругу и уходить в себя», попрекнула себя Алевтина и икнула. «Теперь вот и до домика некому довести». С усилием женщина встала, в очередной раз, отмечая, как же сильно затекли ноги.

На улице стрекотали кузнечики. В лесу кипела ночная жизнь из затаённых в траве и меж веток хвои стрёкотов, писка и шелеста, буянивших насекомых, жучков и липнувшей к лицу назойливой мошкары.

Ветерок приятно освежил потное лицо. В небе серебрились огоньки-звёзды. Аля, наслаждаясь прогулкой, оставила позади теремок и сцену. Фонарики, в виде редких факелов на столбах по обе стороны вытоптанной в траве тропинки, в глухой час едва тлели, напоминая угольки в печи. Сосны вокруг устремляли вверх колючие разлапистые макушки. Жалостливо проухала сова. Тишина. На Алю снова накатила тоска. В глазах женщины помимо воли набухли росинки-слезы. Она прошла ещё чуть-чуть, ощущая сковавшую всё тело усталость. За кустами серебрилась вода, отражая ночное небо.

Значит, она свернула не туда и вместо рядов гостевых домиков пришла к озеру. Спокойные воды озера манили подойти ближе, и, упёршись рукой о сосновый ствол, Аля решила на передышку.

Женщина сняла пиджак и, постелив его на песчаной кромке, уселась. Посмотрев вверх на звёзды, она окинула взглядом свои короткие пальцы на руках без обручального кольца. Всхлип резанул грудь, брызнули слезы. Она закрыла лицо руками и разревелась. Холодный ветерок овеял сыростью - и вдруг Алевтина осознала, что больше здесь не одна. Отняла от лица руки, шмыгнула потёкшим носом. Рядом, кутаясь в белый платок, сидела женщина - и что-то такое знакомое и такое родное виделось Алевтине в её облике…

- Поплачь лапушка Аля, поплачь, и всё пройдёт,- нежно проворковала незнакомка.

- Бабушка?- неверяще пискнула женщина, чувствуя, как с неожиданно нагрянувшей радостью внутри ужом ворочается страх. Разом Алевтине вспомнилось, что покойники чудятся перед смертью.

- Бабушка, это и взаправду ты? – хрипло спросила Аля, внимательно разглядывая, женщину. Незнакомка кивнула и сняла платок с головы. Её тёмные волосы были заплетены в косы вокруг головы, как было всегда, сколько Аля помнила свою бабушку.

«А может быть, всё это мне просто снится?» - мягко коснулась сознания женщины успокаивающая мысль. В раздумьях она покачала головой. Хмельная голова совсем отказывалась соображать. Цепляться за пришедшую мысль о собственном сне Алевтине было гораздо проще, чем размышлять о реальности происходящего.

Белый платок, как по волшебству, оказался на плечах Алевтины. Мягкий и тёплый, он одуряющее-пряно пах травами.

- Сегодня особая ночь, Аля, ночь, когда сокровенные желания в правильном месте обретают силу, - уставилась в её глаза бабушка, и женщина поняла, что, разговаривая с ней, она совсем не размыкает губ.

«Уж точно сон, - окончательно убедилась в том Аля. - Ведь так не бывает, верно?» Она с облегчением вздохнула.

– Пойдём. Пока не рассвело, ты ещё успеешь воздать своим обидчикам по заслугам. Коль действительно сокровенно хочешь того.

Холодная иголка страха кольнула Алевтину между ребёр. Пристальный взгляд бабушки превратился в чёрную, засасывающую в себя топь. Взгляд жёг, раскалённой кочергой вороша её сокровенные мысли, возвращая боль, обиду и ярость. В лицо женщины бросилась кровь. Былое смущение и неловкость, едва поколебавшись, исчезли. Рука Алевтины как-то сама собой оказалась в сухой ладони бабушки.

Аля совсем не помнила, как поднялась, не помнила, как шла рядом с бабушкой и что при этом думала. Женщина знала лишь, что сейчас ей спокойно, а в голове разлилась до одури приятная тишина.

Домик прятался в диких взъерошенных кустах и меж тройки сросшихся меж собой сосен. Неказистый и кривоногий, скорее и не домик вовсе, а лачуга. Издали было видно, что грязное окно изнутри освещает огарок свечи.

Бабушка довела её до крыльца, с которого прямо в лицо Алевтины с кваканьем плюхнулась лягушка.

Вторая ступенька прогнила насквозь. Аля едва не провалилась, вскрикнув: меж досок размытым хвостатым пятном проскочил то ли уж, то ли жирная гадюка.

- Бабушка? - прошептала Аля, отчего-то опасаясь оглянуться.

Дверь лачуги распахнулась, дохнув в лицо женщины тлёном и гнилью прелой листвы да прогорклых грибов. Вспыхнула свеча на окошке, на мгновение вытурив из углов все тени. Вторя ей, шваркнуло в открытой печи. Ярко-красным разгорелись угли, разбрызгивая по щербатому полу искорки. Кто-то визгливо засмеялся за печью. Чёрный хвост стукнул по деревянному полу и вновь скрылся под кособоким столом со съехавшей до пола скатертью.

Паутина коснулась лица женщины, и мохнатое паучье тельце лапками гадливо пощекотало кожу, карабкаясь вверх, цепляясь за волосы. Мурашки, как резвые муравьи, пробежали по коже, вздыбив вслед тонкие волоски. Аля вздрогнула и завизжала, а затем, прикусив дрожащую губу, на секунду закрыла глаза, пытаясь смахнуть с головы паука - и неведомо как оказалась сидящей на табуретке. Свеча на подоконнике трепетала, точно на сквозняке, и в хате снова стало темно. За печкой проказливо зашуршало. Со спины потянуло холодком. Аля зябко повела плечами. Моргнула. Напротив неё сидела бабушка с раздутым мешком на коленях. В мешке что-то бесшумно двигалось и ворочалось, точно вот-вот собираясь выбраться на свободу. От мешка невозможно было отвести взгляда.

– Бабушка? - растерянно произнесла Алевтина. Руки женщины сжались, вцепившись в юбку на коленях.

– Выбирай. Что же ты медлишь? Рассвет близко, - крякнула в ответ бабушка.

Мешок враз оказался у Алевтины на коленях. Оттуда воняло прелостью, мокрым мехом и мускусным запахом зверя. Волосы на затылке Али зашевелились. Бабушка проказливо улыбалась. Что-то не так было с её зубами.

- Я… - запнулась Аля, и её руки помимо воли скользнули во влажную тьму мешка.

На глазах тут же выступили слёзы, мочевой пузырь сжался от страха. Пальцы Алевтины коснулись чего-то сухого, шевелящегося, гладкого и неожиданного волосатого. Затем хваткая теплота с жадностью обвила её ладонь, расползаясь на запястье. Бабушка довольно ухнула, точно сова. Её глаза торжествующе блеснули красным, как угольки в печи. С неимоверным усилием Алевтина вытянула руку из мешка, не глядя, на то, что само прицепилось к пальцам.

Бабушка ухмылялась, и зубы в её щербатой улыбке были как сосульки, такие же прозрачно-острые и длинные. Волна хлёсткой паники затмила всё, и Аля заорала. Крик прояснил её сознание, сбрасывая пелену с глаз. Теперь перед Алевтиной сидела вовсе не её бабушка. А кто-то другой – злобный, пугающий, враждебный…

Колкие слова незнакомки резали по-живому, просачиваясь в уши Али льдистой крошкой ужаса и боли. «За взятый грех свой скоро цену узнаешь, тогда и заплатишь!» - взвизгнуло, и что-то разбилось. Свеча потухла. Мрак – вязкий и паточный, тут же затопил собой всё пространство – безжалостно душа. Губ Алевтины ласково коснулось нечто меховое, когтистое, жаркое, царапнуло, поскреблось внутрь рта – и женщина вырвалась из сна.

… Едва что-то различая вокруг, Аля жадно хватала ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба. Наконец предметы вокруг вновь обрели чёткость очертаний. Сердце медленно успокаивалось, как становилось ровным и сбивчивое дыхание. Алевтина лежала в постели, сбросив съёрзанное одеяло на пол. Вдох. Выдох. Тишина и покой. Свет из окна резал глаза. В горле сушило. Губы чесались. «Уф, какой же жуткий, кошмарный сон…»

Всё бы вроде теперь хорошо, но… Вот только началась головная боль.

Устранить недомогание не помог ни аспирин, ни холодный душ. Почистив зубы и прополоскав рот, Алевтина обнаружила в раковине кровь. Десны при соприкосновении с языком и  зубной щёткой слегка саднили. Ногти на руках оказались сломанными, а ладони грязными.

В зеркале женщина не узнавала себя: там отражалось бледное и всклокоченное нечто с вытаращенными глазами, под которыми явственно синели круги. «Так что же произошло вчера?» Она наморщила лоб, сосредоточившись, нахмурилась и ничего конкретного не припомнила, кроме того, что пила. Много пила.

На дисплее смартфона, вытащенного из недр сумочки, Аля отметила, что уже девять часов утра. Там же мигало множество пропущенных сообщений от Сергея. Не просматривая ни единого из них, подстегиваемая всплеском злости, Аля, как мазохистка, удалила все сообщения и  в придачу стёрла номер изменника. Также вычеркнула кобеля из списка друзей в соцсетях. Затем шумно выдохнула.

Заварила кофе. Открыла окно, вдохнув утреннюю свежесть соснового бора. Вскоре одиночество и тишина растворились в грянувшем жужжании мух, щебете и курлыканье птиц и едва слышных, музыкальных звуках разогревающегося ансамбля.

– Уже проснулась? - зевая, вошла на кухню, извечная сова Савельевна и приветливо улыбнулась.

Аля неожиданно улыбнулась в ответ.

- В одиннадцать начнутся мероприятия. Хотя общий завтрак здесь, если верить программке, с семи до десяти утра, - отметила завхозиха.

- Прогуляемся? - неожиданно предложила Аля. На душе женщины было тяжко и муторно, точно она и не спала вовсе. Хотелось пройтись, отвлечься от отпечатка сна и, возможно, что-то вспомнить, попивая крепкий кофе с чем угодно сладким вприкуску.

- Не, я лучше ещё часик посплю. Совсем не выспалась, всю ночь какие-то страсти виделись, даже не помню, как ты пришла, - заявила завхозиха.

- Я вот тоже не выспалась, и чувство странное на душе, как кошки скребут. Пойду, что ли, сладкую булку съем и кофе попью. Фигуру-то уже беречь не для кого, - откровенно призналась Аля.

На что Савельевна понимающе хмыкнула, но промолчала и пошла в спальню.

Алевтина переоделась, чуток подкрасилась и, приложив волевое усилие, вышла из дома, понимая, что если она позволит себе чуток похандрить, то с концами утонет в жалости к себе, окончательно и бесповоротно разваливаясь на части. И вряд ли она потом снова вот так просто сможет встать на ноги.

Плохое настроение рассосалось к обеду. Этому способствовала обильная еда, винные тосты, конкурсы, катанье на лодке, а вечером была банька, после которой Але враз показалось, что в её жизни снова всё хорошо. После баньки и вкусного ужина спалось женщине действительно крепко и сладко. И, главное, больше никакие кошмарные сны не донимали.

Возвращаясь на автобусе домой, Алевтина нащупала в сумке что-то неопределенное: маленькое, едва тёплое и гладкое. Сразу же отдёрнула руку. Вздрогнула. По спине пробежал холодок. Где-то внутри сверкнула искорка смутного узнавания: не раскрывая себя, проскользнула и тут же погасла.

«Это же просто смешно и глупо, балда истеричная!»

Аля пыталась убедить себя снова прикоснуться к находке и вытащить её из сумки, но так и не смогла.

На сиденье рядом похрапывала Савельевна. Женщине не хотелось будить её, чтобы поделиться очередным психическим бзиком и попросить завхозиху достать из сумки неопознанный предмет, а затем с облегчением посмеяться с ней на пару из-за собственных чудачеств.

… В квартире Алевтине всё напоминало об изменнике. Целая полка мужской косметики в ванне. Носки на полотенцесушителе. Дорогостоящие витамины в холодильнике. Забавные ушастые тапки-зайчики, её взбалмошный подарок Сергею на день святого Валентина. И просто огромное количество стильной одежды в общей гардеробной, которой было даже больше, чем тряпок самой Алевтины.

Любимый мужчина в соцсетях, в отличие от простенькой на лицо, склонной к полноте, пусть и успешной в карьере Алевтины, получал сотни лайков и хвастал множеством подписчиков в том же треклятом инстаграмме. Красивый сорокалетний мужчина имел отменный спрос на рынке невест. Вот молодая рыжая вертихвостка и увела мужика из семьи после десяти лет совместной жизни. «А что ты хотела?» - хмыкнула Аля, разглядывая своё тело в белье в зеркале гардеробной. Раздавшиеся, как у утки, бёдра, подступающий климакс, целлюлит, и никакие диеты и таблетки не помогали уже держать ненавистное тело в узде.

В расстроенных чувствах женщина пошла и на кухню и вытащила из бара отличную бутылку коньяка. Щедро плеснула в стакан, открыла коробку бельгийского шоколада, который просто обожала.

«Вот и повод порадовать себя появился»,- вздохнула, гакнула коньяк, бросила в рот маленькую шоколадку - и что-то нарочно радостно напевая во весь голос, начала собирать дорогие вещи сожителя, злорадно бросая их в мешки для мусора. Управилась далеко за полночь и сразу умиротворённо заснула. На работу по изменившемуся осеннему графику Алевтине было к половине одиннадцатого.

Утром, точно нашкодивший кот, в квартиру нахально заявился изменник. Аля и запамятовала, что не отобрала его ключ. «И чего проныра не заявился раньше? Неужто думал, что из-за расстройства я сорву намеченный корпоратив и останусь горевать дома? Значит, совсем плохо меня Сергей узнал за десять лет совместной жизни».

С утра энергия у Алевтины всегда била ключом, а вот теперь от злости даже покалывало в руках. В груди зрел даже не крик, а лютый ор, но Аля сдерживала порыв до поры…

Женщина прокралась босиком по паркету прямо в гостиную и сразу устроила нахалу разнос, пока Сергей, с сумкой в руках, опешив, глядел на пустые полки общей гардеробной. Подлец уже успел открыть и разворошить ящики с её бижутерией!..

Раз. Аля топнула пухлой ногой. Два. Рявкнула так, что окна зазвенели. Три - рассмеялась резко, злобно, даже сама чуток собственного смеха испугалась, но в какой же кайф ей было видеть его позеленевшее, ошалевшее лицо. Смех просто душил, булькал, распирал, и Алевтина смеялась, наблюдая, как пятится задом этот накачанный шкаф, что-то лепеча себе под нос, – и вдруг замирает на месте, с мольбой умоляя её одуматься.

Аля кашлянула и высказала ему всё, что накипело, – как ножом отрезала. Сергей скривился, а она с огромным трудом удержалась от удара в его холёную морду, хотя ударить сейчас могла – и, главное, очень того хотела. Вдруг до отвращения к себе стало так бывшего жалко! Ведь она действительно любила этого бесхребетного подлеца, сильно любила.

Кривовато улыбаясь, Алевтина направилась к застывшему столбом Сергею, намертво вцепившемуся в свою сумку, и потребовала ключ от квартиры. Затем, практически вытолкав его на площадку, захлопнула дверь и отправилась на кухню, по пути схватив свою дорожную сумку, намереваясь вытряхнуть на стол, то от чего вздрагивала вчера в автобусе.