Больно! Тело скрючивается в конвульсиях, будто меня бьет током. Хватаюсь за голову, нечленараздельно мычу. Что происходит!?

Через минуту боль немного отпускает, беру телефон. Хочу вбить “приступ мигрени”, но останавливаюсь при виде последнего запроса, выпавшего в строке поиска. “Билеты Петрозаводск”. Нажимаю на него. Я уже сутки не сплю. Завтра выходной. На 6:30 билетов уже нет, зато есть на 10:10. Около четырех я там, метнусь на адрес и в 22:40 обратно, даже без ночевки. На все про все три тыщи. Еще рыбы куплю, ягод и чем еще они там в Карелии хвастаются. Отлично!

Пока не передумал, быстро покупаю билеты. Съезжу, пойму, что там ничего нет и успокоюсь. А если это не поможет от бессонницы, пойду в больницу.

Довольный планом закрываю глаза.

Что-то мешает спать. Свет бьет глаза. Открываю. Уже утро! На часах девять. Вот что значит, психосоматика. Только убрал тревожащий фактор - сразу заснул. Вздрагиваю от того, что теперь нужно куда-то ехать. Ненавижу вокзалы. Ненавижу поезда. Единственное путешествие, которое мне по душе - это то, которое написано хорошим языком на хрустящей мелованной бумаге. Вспоминаю вчерашние жуткие приступы головной боли. Ну нет, сбежать от них я готов хоть в Петрозаводск, хоть к черту на рога.

До поезда около часа, бросаю в рюкзак самое необходимое и выбегаю из дома. Немного неприятно быть во вчерашнем, но времени переодеваться нет.

На вокзале даже успеваю глотнуть дряного кофе из аппарата. Милая проводница проверяет билет и паспорт, протискиваюсь по узкому коридору вагона к своему месту. Нижняя полка на проходе. Столик с креслами, который потом нужно будет превратить в кровать.

Кидаю рюкзак под стол, усаживаюсь. Люди вокруг пыхтят и суетятся, раскладывая свои вещи. На верхнюю полку рядом со мной карабкается симпатичная девушка в обтягивающих джинсах. Повезло! Поезд медленно трогается. За окном отдельные снежинки за считанные минуты превращаются в плотную стену валящей с неба ваты. За ней угадываются силуэты домов, потом лес. Я будто в сказке лечу в неизвестность. Уверен, что в конце пути меня ждет пустырь с кучей строительного мусора. И одновременно уверен, что в конце пути меня ждет нечто удивительное. Приключение, которого я всегда ждал. Тревожные сны ушли в прошлое, на душе радостное возбуждение.

Открываю читалку и включаю “Дежавю” Лоры Кейли. Приключение как раз на пять часов пути.

Когда книга была прочитана, вокзальный пирожок на промежуточной станции съеден, а вид за окном изучен, я совсем не устал. Кажется, вчерашнее наваждение было какой-то глупой шуткой разума. Глупой шуткой, которая утащила меня за сотни километров от дома.

Медленно приближается желтое здание вокзала Петрозаводска и меня начинает трясти от нервов. Зачем я здесь? Что пытаюсь найти? Что доказать? И, главное, кому?

Поезд останавливается и меня выносит стремительным потоком пассажиров на станцию.

Сажусь на лавку в здании вокзала. Через шесть часов поезд обратно. И эти шесть часов я проведу здесь. Меньше всего мне теперь хочется тащиться в какие-то трущобы на окраине города, еще и в такой снег. Складываю руки на груди и закрываю глаза.

***

Четырнадцатилетний мальчишка кричит и бьет кулаками в закрытую дверь. Пол под ним вздымается буграми, стены истекают красно-зеленой жижей, окна злобно щурятся. Ноги парнишки медленно погружаются в расступающиеся щели пола, ставшие внезапно мягкими. Руки проваливаются во вспенившееся полотно двери. Он бьется из всех сил, пытаясь выдернуть их обратно, но все без толку. Стены сужаются, люстра вытягивается гроздью трепещущих щупалец. Свет гаснет, слышен только отчаяный вопль ребенка.

Вскакиваю с лавки, судорожно дыша и оглядываясь. Двое полицейских подозрительно косятся и направляются ко мне. “Есть что-то запрещенное?”, “Ничего не употребляли?”, “Дыхните” и прочими вопросами меня мучают пятнадцать минут. Отвечаю что-то максимально серьезно, а сам с ужасом думаю, что сны вернулись и мне опять нельзя ни на секунду смыкать глаза.

Психоз это или нет, но мне нужно туда попасть, удостовериться, что это все вымысел и если не успокоюсь - идти к врачу. Видя внятную речь и в целом адекватное поведение, стражи порядка теряют ко мне интерес и возвращаются к обходу. Беру рюкзак,  вызываю такси.

На улице наглые хапуги из местных бомбил лезут ко мне своими сальными ручищами с предложениями отвезти за бесценок, но я молча ищу номер машины из приложения и иду к нему. Один из бомбил, только что дергавший меня, плетется следом и садится за руль. Все двадцать минут дороги он жалуется на то, как сильно подорожал бензин и как невыгодно стало теперь ездить. Я молчу на заднем сиденье и смотрю в окно. Засыпанный снегом город постепенно уменьшается в высоту, начинаются пригородные домики и коттеджи, потом заканчиваются и они, мы въезжаем в невероятный карельский зимний лес. Я не успеваю толком насладиться видом, а мы уже приближаемся к небольшому поселочку. Таксист останавливает на въезде возле большой стройки, которая, кажется, очень давно брошена.

-Дальше не могу, обратно не выеду,-ноет водитель и останавливается. По карте Сунская 7А буквально в ста метрах за этой стройкой. Не хочу спорить, выхожу и ставлю таксисту одну звезду.

Он разворачивается и уезжает обратно в город, а я иду по заснеженной колее разбитой проселочной дороги в указанном навигатором направлении. Снег валит сплошной стеной, липнет к стеклам очков, забивается в уши. Он мягкий и пушистый, но идти идти сквозь эту снежную стену все-таки непросто. За стройкой дорога делает резкий поворот и уходит в лес. Сто метров превращаются в двести, но там, между падающих снежинок, уже угадываются какие-то очертания. Снег набивается в ботинки и морозит лодыжки. У меня нет по-настоящему зимней обуви. Да и одежды зимней нет, так что ноги под джинсами ужасно мерзнут, а руки синеют, потому что тепла моей осенней куртки недостаточно для такой погоды. Меня уже трясет, но нужный дом все ближе.

Аккуратный, но довольно старый забор из коричневого профиля кое-где потерт, кое-где проржавел. Зато аккуратная дверь во двор слегка приоткрыта, а пространство перед ней старательно подметено. Похоже, хозяева как раз чистят снег, я их встречу и все прояснится. Захожу внутрь, весь двор завален снегом, кроме узкой дорожки к входной двери. Дом огромен и совершенно не производит гнетущего впечатления. Скорее, он величественен. Три этажа, сводчатые окна, красный кирпич - похоже, его строили в девяностые и по тем временам это был настоящий дворец какого-нибудь местного авторитета. Дверь в дом тоже приоткрыта. Понятно, что в такой глуши и в такую погоду в округе нет посторонних, и все-таки что за беспечность? Может ведь зайти какая-нибудь собака или лесной зверь. Или я.

Захожу в дом, прихожая чистенькая и уютная. Никакого сравнения с тем, что было описано в дневнике. Ремонт и правда требуется - кое-где проступили трещины, кое-где появились потеки или немного покрошилась штукатурка. Но в целом это обжитой и приятный дом, о котором заботятся.

-Хозяева-а! -зову из прихожей, чтобы никого не напугать. Тишина. Куда же они делись? Разуваюсь и прохожу вперед, продолжая звать. В доме хорошо натоплено, так что холод постепенно уходит из организма. В конце прихожей лестница вниз и вверх и поворот в зал первого этажа. Похоже, это вход в зловещий подвал и отсюда же можно подняться на спасительную мансарду. Зал выглядит обветшало, но помпезно. Гипсовая лепнина на потолке, выцветшие и явно дорогие голубые обои, затертый паркет, продавленные диваны и кресла на резных ножках. Чашка чая на кое-где растрескавшемся журнальном столике возле вазы с фруктами. Кажется, здесь только что были люди, куда-то вышли и вот-вот вернутся.

Снова окликаю хозяев. Безответно.

Осторожно поднимаюсь на второй этаж по продавленным ступеням строгой каменной лестницы. Тама меня встречают три закрытых двери. Не решаюсь ломиться в чужие спальни и сразу иду выше. Просторная мансарда сохранилась хуже всех остальных частей дома. Здесь и правда стены и потолок в потеках, посеревшие обои кое-где треснули, кое-где облезли, линолеум на полу идет буграми. На потолке у дальней стены люк. Там нас с героем дневника и разделила внезапная концовка от книжных барыг. Если и там ничего нет, мой долг будет выполнен и я смогу спокойно вернуться домой.

В дневнике описывалась лестница в глубине подвала. Спускаюсь туда. Ничего зловещего. Просто грязно и сыро. Видимо, проблемы с гидроизоляцией - на полу кое-где разводы от высохшей воды, кое-где лужи. В глубине подвала и правда отсвечивает алюминий. Иду туда, смотря по сторонам. Прохожу мимо нескольких больших комнат, сверху донизу установленных какими-то прямоугольными ящиками из лакированного дсп, сложенными один на другой.

Кое-где покрытая ржавчиной и пятнами от шпатлевки алюминиевая лестница выглядит довольно надежно. Она легкая, так что я без труда беру ее и несу на мансарду. Правда, несколько раз задеваю то стены, то потолок. Но они и так в царапинах и сколах, так что новые не слишком портят картину. На всякий случай еще раз окликаю хозяев. Тишина. Ставлю лестницу под люком на чердак, легко забираюсь на нее и аккуратно двигаю задвижку. Помня, что случилось с мальчишкой, легко откланяюсь от распахнувшегося люка и забираюсь на чердак. Среди пыли, перьев и какого-то мусора стоит еще один лакированный прямоугольный ящик, такой же, как те, в подвале. Похоже, это и есть цель моего путешествия. Подхожу ближе. На крышке ящика удобные углубления для рук, чтобы легче было ее снять.

Оглядываюсь, глубоко вдыхаю и поднимаю крышку.

С одной стороны я не верил. С другой стороны, именно это и ожидал увидеть. На ярко красном бархате лежит три высушенные мумии. Женщина, девочка и мальчик лет четырнадцати. Девочка крепко обнимает маму, мальчик сжимает в руках телефон. Я не успел.

Сзади хлопает, закрываясь, люк. Доски под ногами покрываются влагой и розовеют. Крыша скрипит и изгибается. Слышен протяжный стон.

Я не успел. Может быть, успеешь ты.

ПОМОГИТЕ!

К 18 у меня были очки с толстыми стеклами, сколиоз, плоскостопие и огромная вселенная в голове. Вселенная, которая почему-то ужасно отличалась от той, серой и зябкой, что была снаружи. В моей вселенной жили прекрасные принцы и принцессы, обитали жуткие монстры, а люди совершали благородные поступки во имя великих целей. В моей тесной комнате на пятом этаже студенческого общежития не было места ни подвигам, ни свершениям. Пары, домашка, пустые макарошки, потому что даже на дошик нет денег, и снова книги. Красный диплом социолога не дал мне хорошего, теплого места. “Свободная касса!”, “Пакет?”, “Девяносто второй до полного?” - вот и весь лексикон, который я освоил за пять лет универа и пять лет после. Тесная общага сменилась тесной съемной комнатой у вредной бабули, смотрящей до утра сериалы и подворовывающей сосиски из холодильника.

Возможно, не будь такой унылой предыстории моей жизни, я бы пропустил это странное название. Но мне так хотелось чего-то… такого! Настоящего. Только того настоящего из удивительной вселенной, существующей лишь удивительном пространстве среди нейронов, ганглиев и серого вещества.

“ПОМОГИТЕ!”

Это слово заставило вздрогнуть и прекратить монотонный серф вниз по подборке новинок очередного зеркала флибусты. Я щелкнул название. Ни отзывов, ни оценок, ни скачиваний. И популярнейший автор Анноун. Нажал “читать” и выбрал случайное место, чтобы распробовать. Я проглотил столько посредственной литературы, что корявый язык автора не вызвал во мне особого протеста, хотя и не то, чтобы зацепил. Да и очередная страшилка про дом с призраками отдавала смертельной скукой. Но “Помогите!”... Если я могу помочь человеку, просто прочитав его посредственную писанину, почему бы и нет! Ну что ж, приступим. Отматываю к началу без предисловий и слов автора.

“День 1. Мне здесь не нравится. Мама всегда мечтала о доме, поэтому я стараюсь держать себя в руках. Она сделала себе и нам этот подарок на Новый год. Она так хочет стать здесь счастливой. Пусть будет так. Каждый раз напоминаю себе, что мне уже 14, я единственный мужчина в семье, на мне мать и сестра и я должен быть сильным. Нельзя показывать эмоции, нельзя добавлять проблем. Я справлюсь. Но, господи, как же мне здесь не нравится!

День 2. Зачем нам три этажа и подвал? Мама сказала, что это намного лучше нашей двушки. Ну не знаю. Там уютно и знакомо. Там безопасно. А эта громадина с гнилыми перекрытиями и облупившейся штукатуркой навевает тревожные мысли. Еще и на пустой улице, среди брошенных участков и недостроев... Мама говорит, что в подвале у нас будет большой погреб, а наверху огромная гостевая зона. Не знаю, не знаю. Эти потеки на стенах от прохудившейся крыши на мансарде напоминают мне чьи-то гигантские слезы. А в подвал я даже заходить не хочу, так там темно и жутко.

День 3. Нет ни связи, ни интернета. Мама вызвала мастера, но он придет только после новогодних каникул. Скука смертная!

День 4. Сегодня Эмма кричала во сне. Мы пытались ее разбудить, но она продолжала кричать. И даже когда мама дала ей пощечину, она в ужасе открыла глаза и долго не могла понять, что происходит вокруг. А потом также долго не могла объяснить, что случилось. Только повторяла: ”Крадется… оно крадется… оно придет…” А потом долго плакала от того, что ничего не может вспомнить.

День 5.  За окном воет ветер. Кажется, что дом воет вместе с ним. “Ууу-ууу-ууу”. Что-то скрипит наверху. Что-то шуршит внизу. Я привел Эмму в комнату к маме и мы спали на кровати втроем. Мы теперь всегда будем спать втроем. Во всем огромном доме теперь только одна жилая комната, где мы спим, и кухня, где мы собираемся утром. Почти наша двушка, только во вторую комнату нужно подниматься по лестнице.

День 6. Время будто застыло. Мы просыпаемся, умываемся, завтракаем, убираем снег во дворе, играем в настольные игры, обедаем, занимаемся своими делами, ужинаем, ложимся спать. Улицу замело, мы никуда не выходим. Судя по дневнику, сегодня шестой день. Но мне кажется, что мы здесь уже месяц. Или год.

День 8. Не помню, что было вчера. Вчера было. Но я не помню. Я хотел записать, отложил тетрадку, потому что мама звала чистить зубы, и забыл. Вчера точно было. Что было вчера?

День 11. Я же писал вчера! Почему одиннадцатый? Где 9 и 10? Каникулы уже кончились, нам с Эммой пора в школу. Но мама как ни в чем не бывало готовит завтрак, достает настолки, вышивает. На мои вопросы отмахивается, если настаиваю - кричит, что она лучше знает. Улицу замело еще сильнее, уже дверь со двора невозможно открыть. Каждый день по полтора-два часа чищу снег, а на следующий день двор снова завален по колено.
Сказал маме, что мы здесь уже больше десяти дней, она махнула рукой: “Я знаю, что тебе скучно. Но это даже хорошо, отдохнешь от своих гаджетов. Одиннадцать дней, ха! Это просто для тебя без телефона каждый день - вечность.”

День 12. Ненавижу убирать снег. Ненавижу настолки.

День 13. Откуда у нас продукты?

День 14. Вчера я забрал из кладовки всю картошку и лук, спрятал в шкафу в прихожей. Сегодня в кладовке снова появилась картошка и лук. И в шкафу картошка и лук. Показал маме, она что-то пробурчала и ушла мыть окна. Она так верит в свою мечту о большом доме, что не замечает ничего вокруг. Или это что-то другое?
И масло, которое мы мазали вчера на хлеб, снова целое. И хлеб целый.

День 15. Снег снаружи уже поднялся до уровня забора. Не помню такого снегопада в своей жизни. Где мчс, когда оно так нужно? На телефоне иногда появляется одна антенка, но я не успеваю никуда позвонить. За домом огромный пустырь. Здесь отлично смотрелся бы сад или огород, но вместо него только неровная мерзлая земля и какие-то уродливые кусты. Столько пространства брошено без дела.

День 16. Петрозаводск, Сунская 7А - это чтобы не забыть. Попробую поймать связь или интернет и отправить сообщение. Может быть, на мансарде связь лучше?

День 17. До темноты ходил по разным комнатам верхнего этажа, ловил связь. Иногда на несколько секунда появляется вторая антенка, но позвонить и отправить сообщение все равно не получается. Есть еще чердак, чтобы туда залезть нужна лестница, которой у нас нет. А оттуда должен быть выход на крышу. На такой высоте обязательно должна появиться связь!

День 18. Эмма больше не кричит во сне. Они с мамой такие спокойные. Просыпаются, завтракают, играют, обедают, занимаются домашними делами, ужинают и ложатся спать. Их ничего не беспокоит. Может быть, это правильно?

День, будем считать, что 25.  Не знаю, сколько времени я не вел дневник и пытался быть как они. Не меньше недели. Не получается. Все скрипит, воет, трясется. Я не могу есть, не могу говорить, не могу думать. В этом огромном доме тесно и душно. Когда уже закочнится снег?

День 26. Лестница может быть в подвале.

День 27. Я не боюсь темноты. Но там не темнота. Узкий луч фонаря как будто с трудом проходит через вязкую черноту. Скорость света в подвале примерно равна скорости поролонового дротика из нерфа. Точнее, не скорость света, а скорость, с которой темнота предпочитает расступаться. Я включаю фонарь и густая тьма медленно расползается в стороны. Я поворачиваю фонарь и только через секунду становится видно стену, на которое с запозданием проступает кольцо света. Со входа виден блестящий каркас алюминиевой лестницы в глубине подвала. Я долго собирался с силами, но так и не смог себя заставить сделать хотя бы шаг в ту сторону.

День 28. Забор обледенел. Я полдня пытался его перелезть - без шансов. Скользко и холодно. И даже когда мне удается кое-как ухватиться, немного подтянуться и попробовать достать до верха забора, меня будто пробивает морозом насквозь и я соскальзываю обратно.

День 29. Мы в плену. Мама и Эмма похожи на зомби с навсегда заведенным распорядком.

День 30. Сегодня я кричал во сне. Мама трясла меня, плакала, злилась и требовала больше не играть в компьютерные игры. Какой компьютер, у меня ни компа, ни безинтернетных игрушек на телефоне! И я совсем не помню, что мне снилось.”

Выключаю книгу. Какая-то мутная белиберда от очередного графомана, косящего под малолетку. Эх, а кусок в середине был многообещающим. Но пора спать, завтра на работу надо встать пораньше - город замело, транспорт ходит нерегулярно. Беглов, my love, Беглов…

***

Я понимаю, что сплю. Но если ущипнуть себя, становится больно.
Странно.
Темное, ночное небо в тучах и отблесках молнии. Далекие раскаты грома, пронизывающий ветер с похожими на песок колкими крупицами снега. Вокруг лес, впереди между стволами видны отблески света. Продираюсь сквозь колкие кусты и заросли. Руки мерзнут даже в теплых зимних перчатках. Ноги проваливаются по колено, снег набивается в высокие сапоги. Куртка разорвана в нескольких местах острыми ветками. Нужно идти быстрее, или не успею. Каждый шаг дается с огромным трудом, каждый раз нужно высоко поднимать ногу, чтобы вытащить ее из мягкого снега. С каждым шагом нога снова глубоко проваливается в мягкий снег. Плотный зимний комбинезон кажется все тяжелее. Снег с каждой минутой усиливается. И свет впереди с каждым движением становится все ближе.
Идти становится невозможно, падаю на колени, руки глубоко зарываются в снег. Останавливаться нельзя, ползу по снегу упрямой улиткой. Еще один рывок. И еще один. И еще.
Стена снега немного расступается. До опушки метров пятьдесят, за ней фонари и забор. Собираю последние силы и снова встаю. Шаг. Еще шаг. И еще шаг.
На дороге снег притоптан проезжающими машинами. Вываливаюсь в колею, поворачиваюсь на спину и глубоко дышу, глядя на огоньки звезд среди черной бесконечности. Уже не чувствую ног ниже ступней, на руках пальцы тоже одеревенели. Нельзя отдыхать. Переворачиваюсь и кое-как поднимаюсь на ноги. Иду, покачиваясь, к узкой калитке. Нужно успеть!
Толкаю скрипучую дверь и заваливаюсь во двор, густо усыпанный снегом.
Надо мной нависает трехэтажная громадина дома из красного кирпича. Трещины под окнами напоминают морщины. Неопрятные заросли винограда вдоль крыльца, высохшие зимой, похожи на плешивую бороду. Широченная двустворчатая дверь открыта передо мной, красная ковровая дорожка внутри дрожит и дышит.
-Помогите!,-детский крик из дома,-мне больно, я не могу идти! Умоляю, спасите!
Я вижу силуэт в окне. Он бьет кулаками по стеклу, дом отзывается раздраженным скрипом.
Я почти забыл, что сплю! Щипаю себя несколько раз. Больно!
Нет, Фредди, я на твои уловки не поведусь. Разворачиваюсь и, покачиваст, ухожу под детские стоны и плач.

Открываю глаза. Темнота. Тянусь к выключателю, зажигаю свет. Моя комната, знакомые пятна на потолке и паучок Данила в углу. Руки розовые, в комнате тепло.
Что это было? Никогда не видел таких красочных снов. До сих пор кажется, что мне нужно обязательно куда-то успеть.
На часах полпервого ночи, вставать в шесть. Но как тут спать? Я никогда не видел таких снов. И щипание не сработало. Мне было больно? Или казалось, что больно? Зловещий особняк постепенно бледнеет и теряет краски, память о сновидении затуманивается.

Идиотский дневник оказывается меня серьезно потревожил. Включаю книгу.

“День 31. Отсюда нужно выбираться и как можно быстрее. Мне давно кажется, что он живой, а сегодня я в этом убедился. Когда я открывал дверь на кухню, ручка на миг стала склизской и мягкой. Тут же снова затвердела, но у меня на ладони осталась отвратительная липкая жижа. Мать наорала, что я плохо мою руки.

Нужно сделать сани, как-то пробить ворота, оглушить или усыпить семью и бежать с ними. Можно попробовать сбежать самому, но, мне кажется, эта дрянь их тогда сожрет. Думаю, мы до сих пор живы, потому что я по какой-то причине не поддаюсь этому мороку. Нужно только понять, по какой.

День 32. Связал между собой простыни, привязал один край к перилам лестницы в подвал, а другой обвязал вокруг себя и пошел на блеск алюминия в глубине. Бетонный пол продавливался под ногами, как поролон. Темнота пульсировала вокруг света фонаря и нехотя расступалась. По бокам я слышал какое-то шипение и звон металла, но я не смел пошевелиться и посветить в стороны. От лестницы я прошел через дверной проем из гнилого дерева в пустую бетонную комнату, потом еще один пролет и такая же комната. И еще один. И еще. Сколько же здесь комнат? Кажется, я прошел уже метров пятьсот, а блеск металла почти не приблизилс.
Но простыни? Они точно короче!
Я дернул простынь, которой обвязан, к себе и у меня в руках оказался развязанный узел.
Я бросился назад со всех ног. Дверные проемы начали сужаться со зловещим скрипом. Пробежал один, второй, третий. Последний ощетинился зазубринами из гнилого дерева, будто зубами. Я прыгнул в него, разодрал куртку в клочья и бросился к лестице наверх.
Успел!
Мать ругала меня за неосторожные игры, мазала зеленкой и рассеяно кивала на мои рассказы об ужасном подвале. Наконец выдала: “Ох, у тебя такая богатая фантазия! Тебе бы книжки писать! А вот придумай теперь, где взять новую зимнюю куртку? И на чем нам теперь спать?”
Я махнул рукой и ответил: “Завтра будет тебе и куртка и простыни!”
И они были. Но маму это, конечно же, не удивило.

День 33.
Я что-то разбудил! Оно дышит и стонет. Я думал, это просто ветер качает старые доски. Но сегодня ветра нет совсем, а кряхтение и сопение стало только отчетливей. Обивка дверей теплая и мягкая, словно это чья-то кожа. Кажется, я могу даже нащупать редкие волоски. Будь у меня фонарь, а не эти тусклые свечи, я, наверно, смог бы их рассмотреть. Линолеум продавливается от каждого прикосновения, будто это нёбо огромной пасти. Или язык. Когда он вдруг становится влажным, сходство кажется абсолютным. Могу поклясться, что вчера было иначе. Ну не мог же я всего этого не замечать!”

Вздрагиваю. Где-то я это уже читал. Да, на этот фрагмент я наткнулся, когда только открыл книгу. И здесь же ее закрою. Сейчас час тридцать пять, мне рано вставать. Если не прекращу, завтра буду очень долго жалеть. Автоматически тянусь к глазам снять очки и понимаю, что я их и не надевал с того момента, как проснулся. Через секунду мир мутнеет. Шарю по тумбочки, беру очки и надеваю. Просматриваю по диагонали прочитанные после пробуждения фрагменты. Я прочитал все правильно. Ну это уже ни в какие ворота!

Мне теперь не уснуть, нужно пройтись, наполнить легкие кислородом и поразмыслить.

Надеваю куртку, иду на улицу. Снег медленно кружиться в свете фонаря и мягко опускается на припорошенный асфальт. За пределами желтого круга от фонаря непроглядная тьма. Здесь большой кубик на сотни квартир, но ни в одном окне нет света. А звездное небо закрыто этими высоченными домами. Кажется, они нависли надо мной и неба больше нет. И солнца нет, только эти безликие балконы и окна. Сотни. Тысячи.

Человейник. Нам так неуютно здесь. Почему мы не бежим? Как будто какая-то мистическая сила заставляет нас оставаться там, где нам плохо. Ходить на нелюбимую работу, жить с нелюбимыми людьми. Общаться с неприятными коллегами, совершать никому не нужные трудовые подвиги. Зачем все это? Я точно знаю, какую жизнь хотел бы жить. Я достаточно умен, достаточно настойчив, ни к чему не привязан. Я отлично понимаю, какие действия и в каком порядке нужно совершить, чтобы стать тем, кем хочется. Почему же не делаю? Будто невидимые нитями мои руки и ноги привязаны к скрещенной деревяшке там, наверху. А я просто зритель скучного и унылого фильма, который давно хочется выключить. Обрезать невидимые нити. Но что тогда будет? Я смогу сам управлять своей жизнью или упаду тряпичной куклой на землю, не в силах пошевелиться?

В свете фонаря появляются двое мужчин. Идут обнявшись, покачиваются, о чем-то громко говорят. За улыбками Гарольда усталые, осунувшиеся лица. У них тоже работа, бытовуха, горы незаконченных дел. Они лучше меня или хуже? Они живут ту жизнь, которую сами выбрали, или тоже смотрят осточертевший сериал, в котором каждая новая серия ничем не отличается от предыдущей?

Хоть кто-то в этом мире живет ту жизнь, которую действительно хочет? Видимо, нет. В наших человейниках тоже все густо залито феромонами, которые заставляют нас идти по своим дорожкам и тащить в дом ненужную мебель, ненужные бытовые приборы, ненужных людей.

Вздыхаю и ухожу обратно к себе. Прогулялся, блин. Только больше жути нагнал.

Ручка входной двери влажная и склизская. Одергиваю руку. Нет, не склизская, только влажная. Какой-то конденсат выступил маленькими капельками на прохладном металле.

Не хочу прикасаться. Прячу руку в рукав и через куртку поворачиваю ручку, чтобы попасть к себе. На кровати лежит читалка с открытой книгой. Экран не погас.

“День 34. Сегодня дом спокоен, двери твердые, полы не продавливаются. Не знаю, надолго ли.
Если я в фильме ужасов, то здесь должны быть подсказки. Какие-то тайны. Я обошел весь дом, кроме подвала - ничего. Старые пустые платяные шкафы, кое-где размокшие, кое-где раскрошившиеся, зато тщательно вымытые от пыли и паутины. Скрипучие кровати с основанием из металлической сетки, под которыми нечего прятать. Тумбочки, полки, стеллажи. Везде пусто.

День 35. Я простучал, кажется, каждый сантиметр стен и пола. Никаких тайников. Остался чердак. Туда ведет ржавый люк на щеколде, а до него можно достать только с лестницы. Или…

День 36. Мансарда пустая, поэтому мебель пришлось тащить снизу. Я собрал все, что можно нести одному: шесть прикроватных тумбочек, восемь стульев, подушки с дивана, два табурета. Выстроил все это в большую пирамиду, залез сверху, рванул ржавую щеколду и тут же полетел вниз, вместе со стулом. Упал на пол, больно ушиб плечо и ногу. Моя пирамида развалилась. Зато щеколда сдвинулась с места. Боль ужасная! Хотелось пойти и отдохнуть, но был риск, что на следующий день вся мебель окажется на своих местах и все придется начинать заново. Поэтому я снова собрал свою хлипкую пирамиду, залез и аккуратно дотолкал щеколду. Люк распахнулся, я еле успел пригнуться и снова чуть не потерял равновесие. Сверху высыпалась куча пыли и какого-то мелкого мусора. Кое-как зацепился, подтянулся и оказался на темном чердаке без окон, только сквозь кое-где прохудившуюся крышу пробивались тонкие лучики света. И в этих лучиках я увидел очертания массивного прямоугольного лакированного короба.
В кармане зажужжал телефон. Вытащил его и увидел три антенки и 4g. Загрузил весь текст дневника на первый попавшийся ресурс. Этот ящик никуда не денется, а связь может пропасть в любой момент. Пришлось повозиться с регистра

Конец ознакомительного фрагме…”

Отбрасываю читалку в сторону. Ну что за свинство!? Проверяю источник. Черт, как же эти зеркала литреса научились здорово мимикрировать! Я вбивал руками, ошибся на одну букву и вот результат. Надо было переходить из закладок!

На настоящей флибусте такой книги нет. И нигде нет. А долбанные барыги от литературного мира хотят за идиотский дневник, написанный школьником на коленке, почти четыреста рублей. Хрен вам, капиталистические свиньи!

На часах полтретьего ночи, будильник стоит на шесть. Нужно немедленно спать!

***

Большая комната с забитыми окнами. Дверь тоже заколочена широкими деревянными брусками. На кровати посреди комнаты неподвижно сидят обнявшись мать и дочь в потрепанных, рваных платьях. Рядом с кроватью стоит голубоглазый парнишка, сжимает в руках телефон и сосредоточенно щелкает по экрану, шепча при этом: “Помогите… помогите… помогите…”

Выныриваю из полусна. На часах два тридцать семь. Черт! Сажусь перечитывать дневник. На шестнадцатом дне упомянут адрес. Ищу на картах. Такая улица и правда есть. Там действительно лесной массив, какая-то дорога, недостроенный жилой комплекс и несколько брошенных домов. Которые постепенно переходят в небольшой поселочек в составе города. Петрозаводск. Смотрю расписание, туда пять с половиной часов на поезде. Не так уж и далеко…

Черт! Чем я занимаюсь вообще? На часах три. Попробую еще раз заснуть.

***

Тьма пульсирует и трепещет. Будто густой туман она медленно ползет из подвала и растекается по полу первого этажа. Неторопливо заполоняет коридор и комнаты, крадется к тусклым лампочкам и окутывает их. Стелиться на второй этаж полупрозрачными черными щупальцами, затекает в спальню, где на кровати, обнявшись, спят трое. Поднимается над ними плотным куполом. Хочу увидеть, что там происходит, но тьма непроглядна. Тяну руку, чтобы раздвинуть темноту.

Вздрагиваю и просыпаюсь, сидя на кровати с вытянутой рукой. На часах три ноль шесть. Черт!

Наливаю себе чаю, нарезаю колбасы, включаю доту. Спать, похоже, я сегодня не буду. Так хоть отвлекусь немного.

В шесть звенит будильник, бегу чистить зубы, одеваюсь, бегу на маршрутку. В шесть пятьдесят поднимаю роллету, включаю компьютер, отмечаю себя и напарницу в программе учета рабочего времени. Салон открывается в восемь, но мне нужно еще помыть полы, протереть витрины,  подготовить рабочее место. И сорок минут скучать, сидя на высоком стуле и разглядывая аккуратные ряды сотовых.

К восьми тридцати приходит Алина, отправляет мне воздушный поцелуй и убегает в подсобку. Там она переоденется и весь день будет сидеть в телефоне, а я буду бить продажи пополам. Ей нужно пройти какой-то курс, а мне не сложно.

В 11 заходит первый клиент, хмурый дядька в объемном пуховике.

-Вам помочь,-спрашиваю я привычную фразу, хотя она и противоречит скриптам. Просто мне не хочется ему помогать, я хочу получить логичное “нет” и больше не приставать к покупателю. Дядька корчит гримасу Леонова из Джентельменов удачи, хмыкает и уходит.

К двенадцати посетители появляются чаще, а меня что-то как раз начинает рубить. Не всегда я могу сконцентрироваться. Фокус периодически разъезжается на две картинки.

“Сколько у него памяти?”, “А он крепкий?”, “Посоветуйте сыну, чтобы играть?”,”А есть с вотс аппом? А то у меня без вотс аппа…” Вопросы сливаются с моими монотонными ответами в давящий гул. Я только и успеваю открывать и закрывать витрину. Есть две продажи. “А это последний айфон? Мне для внучки”, “Батарею норм держит?”, “Не суйте мне эту дешевку, дайте сяоми.”, “Оперативы не маловато?”, “Помогите!” Я вздрагиваю и чуть не выпускаю очередной телефон из рук. Передо мной голубоглазый мальчишка с красными потеками под глазами и окровавленным ртом. Тру глаза, будто вытираю воду после заплыва в бассейне. Передо мной голубоглазая девушка с ярко подведенными глазами и толсто накрашенными бордовой помадой губами.

-Помогите! У меня не звонит! Ничего не звонит! Быстрее!

Вздыхаю и веду девушку к кассе. Разбираемся с проблемой, меняю симку. Довольная дама уходит, а на меня набрасывается бабулька, которой срочно нужно пополнить баланс.

К трем поток ослабевает, у меня урчит в животе. Заглядываю к Алине, она жует яблоко и что-то строчит в телеге. Занята…

Голова гудит, глаза слипаются. Усаживаюсь на стул, подпираю голову и закрываю глаза. Хоть 15 минут покемарю, пока людей нет.

***

В заросшем парке все лавки опутаны какими-то лозами и лианами. Дорожки слабо угадываются под ковром из травы и листьев. Туман стелется под ногами, видно буквально метров на десять вперед. Среди неопрятных деревьев из тумана выглядывает стена старого дома с заколоченными темными окнами.
“Это все нереально! Монстры и чудовища - только плод больных фантазий!” шепчу я себе, глядя на эту зловещую громадину. Туман немного расступается и слабый луч солнца освещает коричневую крышу дома.
“Больно!”-раздается душераздирающий крик.

“Ай!” вскрикиваю от боли во лбу. Руки разъехались и я шмякнулся о клавиатуру. Очки слетели и отскочили куда-то вбок. Выпрямляюсь, потирая лоб. Все вокруг мутное. Шарю рукой по столу. Слышу топот каблучков Алины, потом ее раздраженный голос:

-Слушай, ну ты можешь поработать без проблем хоть день? Хватит меня дергать!

Снова каблучки и хлопок двери. Надеваю очки, оглядываюсь. К счастью, они уцелели. Посетителей нет. Она бы так не сказала при посторонних! Хотя… Ладно, надо уже добить эту смену и нормально выспаться. Еще эта книжка идиотская. Теперь из-за нее снятся песни “Короля и шута”... Что дальше? Коррозия металла?

На часах пятнадцать ноль три. Да когда ж я посплю хоть десять минут?! Людей нет, чтобы хоть чем-то себя занять прохожусь вдоль полок и в тысячный раз проговариваю названия и характеристики телефонов. В полчетвертого Алина выходит из подсобки, бросает “я на обед” и уходит из салона. После четырех снова идут люди, снова одинаковые вопросы, наезды, шуточки.

В полшестого Алина возвращается и тут же исчезает в подсобке. У меня гудит голова, ноги дрожат от усталости. Захожу к ней:

-Алин, я тоже пойду перекушу. Выйди в зал, пожалуйста.

Она корчит несчастное лицо, глубоко и протяжно вздыхает, но все же выходит в зал. Накидываю куртку и бегу в пятерку через дорогу за кофе. Нужно немного взбодриться. После кофе я оживаю и следующие три часа работаю даже с удовольствием. Алина убегает в девять, я в десять закрываю салон, опускаю роллету и иду к остановке маршруток по темной улице. Снежинки весело кружатся и садятся мне то на ресницы, то на нос. Еще один скучный день моей скучной жизни. В маршрутке приваливаюсь к окошку и закрываю глаза.

***

Гром и молнии. Темень. Дождь. Стоны. Рот чем-то забит, через нос поступает слишком мало воздуха. Что-то навалилось сверху, что-то давит сбоку, тело скрючено, не могу пошевелиться. Два лупоглазых мерседеса фарами ярко освещают стену трехэтажного дома из красного кирпича и перекопанную лужайку за ним. В грязи несколько подтянутых парней в спортивных костюмах закапывают ямы. Другие спортсмены, наоборот, ямы выкапывают. На лицо сползает чей-то ботинок. Отплевываюсь, пытаюсь убрать голову. Сзади что-то упирается. Кое-как поворачиваю голову. Везде руки, ноги, измученные лица с кляпами во ртах. Двое спортсменов выдергивают кого-то сбоку из нашей кугруды копошащихся тел и скидывают за открытый борт тентованного грузовика. Хруст, несколько красных капель падают на уже измазанное кровью и грязью дно кузова. В поле видимости появляются еще двое крепышей, волокущие окровавленный труп. Они дотаскивают его до лужайки и скидывают в свежевырытую яму. Похоже, дьявольский конвейер работает уже не первый час. Возможно, и этот Зил сделал уже не один рейс. Меня хватают подмышки, выдергивают из груды тел и бросают за борт. Мир крутится, земля приближается. Меня хватает за шиворот и переворачивает огромный бугай в мясницком фартуке. Безразлично смотрит, взмахивает тесаком.

Продолжение