Жуков, к счастью, на них не останавливается. Далее он приводит в аргумент фашистскости Ильина его работу в Русском научном институте, который находился в попечении Имперского министерства народного просвещения и пропаганды. Ну вот же, говорит Жуков, работал на Геббельса. Потом, правда, продолжает автор, его оттуда уволили из-за доносов более радикальных русских эмигрантов, но жил же он в нацистской Германии он ещё 4 года! Уволен он был, кстати, за то, что отказался вводить на юридическом факультете курсы антисемитской пропаганды. Но об этом Жуков почему-то не упомянул. Также неупомянутым осталась причина эмиграции Ильина из Третьего Рейха. Жуков лишь отметил, что Ильин спокойно сел на поезд и приехал в Швейцарию. Указать, что в 1938 году гестапо наложило арест на печатные труды Ильина и запретило ему выступать с публичными лекциями, Жуков тоже не решился. Хотя факт кажется достаточно важным в решении поставленного автором вопроса: если Ильин был фашистом, то почему его работы преследуются нацистским режимом?

В целом, большинство аргументов Клима Жукова строятся по следующей схеме: долгое и очень выразительное чтение цитаты, гиперутрированный пересказ цитаты, приписывание автору цитаты фантомного тезиса, развенчание фантомного тезиса, наделение автора цитаты какой-нибудь характеристикой. Особенно это проявляется во время того, когда Жуков критикует представления Ильина о социальной иерархии.

Но больше всего мне приглянулась историческая эрудиция Жукова, которая вырывается, когда он перестаёт читать текст с суфлёра и начинает импровизировать. Вот несколько случаев.

Жуков цитирует Ильина, который писал о 1,5 миллионах русских эмигрантов и многих расстрелянных и погибших от голода русских людях в ходе установления власти большевиков в России. Далее позволю уже себе процитировать Клима Жукова. «Даже пассажиры «философского парохода» преотличненько возвращались в Советскую Россию и получали там Сталинские премии. Дядя Ваня, великий советский композитор Прокофьев, тоже уехавший на том же самом пароходе, смотрит на тебя, как на говно».

Проблема в том, что Сергей Прокофьев ну никак не мог ехать с Ильиным в одном пароходе, по той простой причине что композитор покинул пределы России ещё в 1918 году, а вернулся только в 1936. Опровергать огромные масштабы эмиграции одним примером возвращения (и то некорректным) надо ещё уметь. Из нескольких сотен пассажиров «философских пароходов» в страну вернулось двое: Карсавин и Угримов. Первый был вскоре арестован и отправлен в тюрьму, где и умер. Второго отправили работать в провинцию, а его сын, А.А. Угримов, 7 лет отсидел в Воркутинском лагере.

Чуть позднее Жуков делает утверждение: «Народ и армия стали едиными только при Советской власти» -, перед этим упомянув о карательных операциях царской армии во время Первой русской революции. В этом контексте интересно вспомнить, как народная, рабоче-крестьянская армия боролась с Антоновским крестьянским восстанием с помощью химического оружия.

И, пожалуй, самое замечательное высказывание Клима Жукова за весь ролик: «Их [церкви] при большевиках никто не запрещал. Молись на здоровье. У нас это положение было записано в конституции… Ну, то, что на подобных массы смотрели всё чаще, как на ушибленных, это другое дело. Но, вдумайтесь, гонений за религию у нас не было вообще. У нас были гонения на религиозных людей, если религиозные люди прямо преступали закон. За это их гоняли».

Их [церкви] при большевиках никто не запрещал

В 1929 г. в СССР было около 30 000 функционирующих православных храмов, а к 1941 г. на территории СССР без учёта недавно присоединённых территорий оставалось 450 действующих церквей и ни одного действующего монастыря.

«На подобных массы смотрели, как на ушибленных»

По известным результатам переписи 1937 года более половины граждан СССР назвали себя верующими. Такая вот наполовину «ушибленная» страна.

«Гонений за религию у нас не было»

У нас точно не было «Союза воинствующих безбожников» с государственным финансированием, у нас не было Маяковского с лозунгом «На Бога», у нас не было сожжения икон и попыток отмены церковных праздников. У нас была 124 статья в конституции 1936 года, которая провозглашала свободу отправления религиозных культов. Но также она гарантировала свободу антирелигиозной пропаганды. А вот свободу религиозной пропаганды никто не гарантировал. Отслужил священник службу, обратился с проповедью к прихожанам о необходимости веры в Бога – нарушил основной закон государства. За это его потом советская власть, по выражению Клима Жукова, гоняла. В 1937–1941 годах в СССР были репрессированы 175 800 священников и наиболее активных прихожан, из них расстреляны 110 700 человек. Ежов, направляя Сталину в 1937 году материалы о ходе репрессий против церкви, писал:

В результате наших оперативных мероприятий почти полностью ликвидирован епископат православной церкви, что в значительной мере ослабило и дезорганизовало церковь. <…> Вдвое сократилось количество попов и проповедников, что также должно способствовать разложению церкви и сектантов

Ежов намеренно ставил акцент на том, что расстрелы священнослужителей ослабляют, дезорганизуют и разлагают церковь. Никакой речи о том, что мы расстреливаем (или по Жукову гоняем) людей из-за нарушения ими советского законодательства, не идёт. Речь идёт о целенаправленных политических убийствах для уничтожения института церкви.

Вот это я понимаю – ликбез!