Creepy Reddit

Моя дочь – серийный убийца. Я долго не решался это сказать. Много времени прошло с тех пор, как полиция пришла к ней домой, когда мы были у нее в гостях. Они нашли кладбище на заброшенном поле за ее домом, тела образовывали три широких круга, наподобие жутких ведьминых кругов. Когда они назвали количество убитых ею людей, число оказалось таким огромным, что я не мог понять, как ей это удалось к двадцати девяти годам. Спустя два года после того, как ее поместили в камеру смертников, я наконец сказал жене эти слова: “Наша дочь – серийный убийца.”

Люди обычно говорят, что женщины-маньяки – это редкость, и они не настолько опасны, как мужчины-маньяки. Но в жестокости убийств Фиона могла посоперничать с Банди и Дамером. Она была не менее сильной, порочной и жестокой. Об этом свидетельствовала коллекция сердец в ее холодильнике и отчеты коронера о том, что каждую жертву по несколько дней пытали и морили голодом, прежде чем убить.

– Покончить с ними было милосердно. Смерть. Никто не захотел бы жить после того, что она с ними делала, – полицейский сказал, что коронер при этих словах побледнел. За двадцать пять лет работы в полиции он никогда не видел ничего настолько ужасного.

Иногда по ночам я просыпался от кошмаров о ее злодеяниях.

Самым странным в этом всем было то, что Фиона была миниатюрной девушкой. Полиция оказалась совершенно сбита с толку тем, как ей удавалось все это совершить. Хуже того, они никак не могли понять, как именно она убила этих людей. Порезы были такими точными. Хирургически точными. Но в мире не было ничего, что могло бы нанести эти порезы. Ни скальпеля, ни ножа.

Все органы были удалены, а потом аккуратно зашиты обратно. Когда швы разрезали, то обнаружилось, что на внутренностях вытатуированы сотни строк на языке, который никто не смог расшифровать.

Моя дочь – не медицинский работник. И не татуировщик. Она говорит только на двух языках. Английский и испанский.

Мы избегали прессы, но это не означало, что никто о нас не напишет. И статьи появились. Статьи, в которых задавались вопросы, какое детство у нее было. Какими были ее родители. Они раскопали все о нашей семье и, вероятно, разочаровались, обнаружив, что мы были обычной американской семьей, поэтому занялись домысливанием. Возможно, мы были слишком скучными. Возможно, проблема заключалась в нормальности.

А может, мы очень хорошо заметаем следы.

В любом случае, мы с женой потеряли работу. К нам приставали на улицах. Несколько раз нам прокалывали шины, и мне трижды приходилось отмывать дом от граффити, называющих нас отвратительными словами. Наш сын не смог этого вынести. Он и его жена поменяли имена и уехали из штата. Но мы не могли последовать за ними.

Если бы мы уехали, кто навещал бы Фиону в тюрьме?

Я знаю, что люди хотели бы считать Фиону чудачкой. Что наклонности к убийству проявились в ней потому, что она была странной, одиночкой. Нет. Фиона была общительным ребенком. Она была чудесной дочерью, никогда не упускавшей шанса зайти к нам и помочь. Была чирлидершей и хорошо училась. У нее была компания друзей, с которыми она выросла. Она даже вышла замуж за свою детскую любовь, хотя не могу сказать, что она оказалась хорошей женой. Бедный Джеймс, его голову нашли в морозильной камере в подвале. Тело не найдено до сих пор.

Когда мы в первый раз навестили ее в тюрьме, это привело меня к тому, что я нашел на чердаке.

Нас попросили попытаться вытянуть из нее больше информации. Полиция сказала,что они смогли опознать не все тела, так что если бы смогли ее разговорить, это помогло бы семьям жертв обрести покой.

Также они хотели узнать, как она это делала.

Чувство вины за то, что наш ребенок сделал с детьми других людей, толкало нас на это сильнее, чем любовь к дочери. Как будто мы могли немного искупить ее поступки, узнав все, что можем.

Словно что-то могло загладить вину за рождение монстра.

Это случилось в день посещения. Мы сидели в нервном ожидании в комнате повышенной безопасности тюрьмы самого строгого режима. Двое надзирателей находились с нами в комнате, двое стояли снаружи, и четверо привели Фиону в наручниках.

Когда дверь открылась и вошла наша дочь, меня встревожило то, что на ее лице играла веселая улыбка, несмотря на наручники, сковывающие ее руки и ноги. Она выглядела на удивление хорошо. Это было неудивительно, она холодно улыбалась на протяжении всего процесса, но было что-то неприличное в том, как ей шла тюрьма. Она... сияла.

– Привет, пап, мам, – она села напротив нас. Я вздрогнул от звяканья наручников.

– Фиона, – выдавила моя жена - Кристина, крепко сжимая в руке салфетку. Затем она снова заплакала, и Фиона немного изменилась в лице. Она с беспокойством посмотрела на Кристину.

– Мам, пожалуйста, не плачь. Если бы вы знали то, что знаю я, вы бы не расстраивались.

Злость начала закипать внутри меня. Что за хрень творится с Фионой? Я достаточно прочитал о серийных убийцах, чтобы знать, что они лишены эмпатии и человеческих эмоций в целом, но это не та маленькая девочка, которую я растил.

– Что с тобой случилось? – спросил я тихим голосом, пытаясь сдерживать эмоции. – Почему ты убила всех этих людей?

Фиона улыбаясь откинулась на спинку стула и убрала за плечо светлые волосы.

– О папа, это не важно. Ты не можешь остановить нас. Не важно, насколько сильно ты будешь пытаться.

Я не мог понять, о чем она говорит.

– Фиона, – я стремительно терял терпение, – о чем ты говоришь?

– Я говорю о твоем отце, пап. И о его отце. И о его отце. Обо всех поколениях.

Я сглотнул и посмотрел на охранника. Однако, если ему и показалось в нашем разговоре что-то странное, он этого никак не выдал.

– И что с ними? – спросил я с беспокойством в голосе.

Фиона вопросительно наклонила голову, и на мгновение я увидел в ней шестилетнюю девочку, которая так делала, занимаясь математикой.

– Ты действительно не помнишь?

Я беспокойно поерзал на стуле.

– Ты знаешь, в чем дело. Всегда знал, – сказала она, подавшись вперед.

– Я… я действительно…

– Нам не нравится, когда ты лжешь.

– Я… – я запнулся, и замолчал, не понимая, что за игру она ведет.

Она откинулась назад и широко улыбнулась. А потом, могу поклясться, мое сердце остановилось. Внезапно в комнате потемнело, глаза Фионы стали абсолютно черными. Кожа и волосы побледнели.

Но надзиратели просто стояли, казалось, ничего не замечая, застыв во времени. Я глянул на Кристину, она сидела, глядя перед собой пустыми глазами, на ее щеке застыла слеза.

Дочь заговорила, и из ее рта посыпался пепел, а голос стал глубоким и холодным:

– Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.

Эти слова... Я знал эти слова. Я читал их раньше.

Холодными потными ладонями я оттолкнулся от стола, наклонив стул, и привалился к стене, грудь сковал ужас.

Внезапно все снова стало нормальным. Лицо дочери стало обычным. Плечи жены вздрагивали от рыданий, она не могла сказать ни слова, а Фиона сидела с улыбкой, которая совсем не отражалась в ее глазах.

Дрожа, я сказал охране:

– Мы закончили.

Жена повернулась ко мне, я посмотрел в ее заплаканные глаза.

– Нам нужно идти. Сейчас.

Последнее, что мы услышали, выходя из комнаты, был смех Фионы, когда-то звонкий, а теперь холодный и жестокий.

***

Вернувшись домой, я дождался конца ужина, и мы отправились спать. Я подождал, пока Кристина выпьет снотворное, и ее дыхание станет достаточно ровным, чтобы убедиться, что она спит. Затем тихо встал и отправился на чердак.

Я точно знал, что искать. Поднявшись через квадратный люк в темную, тихую комнату, в которую не заходил с самого переезда в этот дом, я посветил фонариком по сторонам. Большая часть помещения была занята старыми детскими игрушками, одеждой, вещами, которые мы планировали отдать, но так и не собрались это сделать. Старой мебелью наших родителей.

Здесь же, в углу комнаты, стояла картонная коробка, причина, по которой я не заходил на чердак годами. Во рту пересохло, руки тряслись, я подошел к ней и подтянул к себе. Затем глубоко вздохнул и открыл ее.

Внутри лежала стопка дневников в кожаных переплетах, которые я надеялся больше никогда не видеть.

В них были имена и детали мучений и убийств каждого человека, убитого моей семьей. Кровавое и жестокое наследие охотников на ведьм, которыми мы были раньше.

Вот только… это были не ведьмы. Вы уже знаете это, если вам что-нибудь известно о процессах над ведьмами.

То, на что охотились охотники на ведьм, было гораздо, гораздо древнее.

Они охотились на Древних Богов.

Видите ли, этот мир принадлежал Древним задолго до того, как стал нашим домом. Он принадлежал могущественным существам, наводившим на нас ужас. Но мир постепенно менялся, все меньше и меньше людей верили в народные сказки, и так же они перестали верить в Древних Богов.

Что могут боги без молитв и страха, сохраняющих их могущество и бессмертие.

И они стали жить среди нас, чтобы адаптироваться к смерти. Менее могущественные. Менее защищенные. И мы этим воспользовались. Мы охотились на них во имя нашего собственного Бога. Мы решили, что это необходимо делать, чтобы сохранить наш вид.

Что мы были слугами Божьими, исполняющими его волю.

Моя семья поддерживала традицию годами, находила оставшихся Древних и уничтожала их. До тех пор, пока не родился мой отец и не отказался продолжать дело своего отца. Отец убил деда, когда был подростком. Он защищал девушку, которая позже стала его женой. Моей матерью.

Он сохранил дневники. Сохранил, чтобы рассказать мне об истории, которой он стыдился, чтобы сказать, что я не должен идти по этому пути. Я прочитал их много лет назад и ужаснулся от количества жизней, отнятых моей семьей.

И я не продолжил семейную традицию. Я прожил достойную жизнь и построил хорошую семью.

Или я так думал.

Я переворачивал пожелтевшие от времени страницы, читая имя за именем, записанные побледневшими чернилами.

В конце концов я нашел то, что искал.

Это было в третьем дневнике. Последние слова Древней богини, которую сожгли заживо:

Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.

Произнеся эти слова вслух, осознавая, что они написаны не просто на языке, которого никто не понимает, а на языке, который никто и никогда не должен был понять, я увидел, как они медленно превращаются в английский.

За каждого убитого вами мы возьмем взамен тысячу таких, как вы. Наша месть осуществится вашей собственной кровью.

Но кровь стыла не от слов, сказанных Фионой. А от тех, что были записаны ниже.

Слов, написанных старыми выцветшими чернилами:

Не бойтесь смерти. Бойтесь того, что ждет вас после.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

В этом не было никакого смысла. Я уставился в пол с телефоном в руке, потеряв дар речи.

– Папа, о чем ты? Где ты?

– Кев, не преследуй меня.

– Я не могу! Я не могу просто тебя бросить.

Тяжелое дыхание с другого конца провода было мне ответом.

– Папа, просто скажи, где ты. Я не пойду за тобой. Обещаю. Я буду... в безопасности. На чекпоинте. Я пришлю Мартина.

– Я не знаю, где нахожусь. Никогда не был в этой части леса... Думаю, где-то на востоке. – Его голос дрожал.

– Ты видишь какие-нибудь знаки на деревьях?

– Да… но от этого не лучше. Это не наши знаки.

“Это не наши знаки.”

Я замолчал. Он тоже. Вдруг кто-то свистнул прямо над моим левым ухом. Я подпрыгнул на месте, но тут же сделал глубокий вдох и приказал себе расслабиться. Они далеко.

– Есть кое-что еще, – продолжил отец.

В хижине было холодно, но я весь покрылся испариной, будто в лихорадке. Телефон едва не выскальзывал из ослабевших пальцев.

– Кев, я здесь не один. Кто-то постоянно рядом. И я не могу выбраться. Будто хожу по кругу, взад и вперед, и боюсь зайти слишком далеко. Это нечто... оно охраняет меня. Не хочет, чтобы я выходил.

Снова свист слева. В этот раз дальше. Они приближались.

– Понял. Мне нужно идти.

Я хотел повесить трубку, но рука не слушалась. Телефон упал на пол. В отражении в окне я увидел себя – бледного, с темными прожилками под глазами и пересохшими губами. Что со мной происходит?

Подкатила тошнота. Я рухнул на колени, раскачиваясь взад и вперед, не понимая, что теперь делать. Это точно был папа, я знал это. Эти твари не должны уметь пользоваться телефоном. Но где он? Они ведь не отпустят его, если я не отправлюсь на поиски сам? Можно ли вообще рассчитывать на Мартина – он ведь так охотно бросил меня одного в лесу… вряд ли он готов протянуть руку помощи.

Желудок резко скрутило, грудь сдавило и меня вырвало на деревянный пол. Следующие минуты прошли как в тумане – я помню, как на коленях полз к лестнице, затем буквально упал вниз и врезался ногами в землю, пытался встать, но безуспешно. Так и остался лежать на листьях, уставившись в небо. Я мог бы просто заснуть здесь. Навсегда.

Еще один свист слева от меня, на этот раз подальше.

Они настигали, времени не оставалось.

– Эй! Парень?

Нет, черт возьми. Так скоро?

Я приподнялся и обернулся на звук. Женщина с чекпоинта, это была она. Та, что говорила, что ее смена вот-вот начнется.

Как минимум, она так выглядела. Но не обманывали ли меня глаза?..

Я не ответил. Просто тупо уставился на ее серые кожаные сапоги и рыжий хвостик.

– Ты в порядке?

Я встал. Она попыталась помочь, но я крикнул, чтобы она не прикасалась ко мне.

– Не приближайся!

На ее лице отразилось замешательство.

– Откуда ты взялся?

– Могу спросить тебя о том же.

– Что? – она улыбнулась, немного удивленная.

– У меня отец пропал. Ты находишь это забавным?

Она почесала в затылке.

– Кто твой отец?

– Мы буквально об этом же говорили с тобой с Мартином на чекпоинте. Ты должна помнить.

– Я знаю, что он пропал, но не знаю его имени. Не могу же я знать здесь всех, – раздраженно ответила она.

Я все ей рассказал. Она покачала головой.

– Никогда о нем не слышала.

– Почему никто об этом не говорит? Ваши смотрители просто пропадают, черт возьми, я болтаюсь здесь уже два дня, а вам, кажется, все равно! А как же моя мать? Вы с ней связались? Ты говорила с Мартином, раз уж его эгоистичная задница бросила меня одного в лесу?

– Мартин не вернулся на чекпоинт, – стоически произнесла она. – После той ночи мы его больше не видели.

Я уставился на нее, не веря своим глазам.

– Отведи меня туда. Если это правда ты. Мне нужно поговорить с большим количеством людей. Я не могу оставаться здесь один, с тобой...

– Я понимаю, что твой папа пропал, но это не такая уж редкость в наших краях, и, пожалуйста, будь вежлив. Не позволяй разочарованию затуманивать твои суждения и делать тебя излишне раздражительным...

– Излишне? У меня есть полное право злиться. Что ты имеешь в виду, говоря, что это не такая уж редкость? Мартин же сказал, что здесь никто не пропадал?

Она нахмурилась, наклонила голову набок, затем отвела взгляд.

Меня все еще подташнивало, но, по крайней мере, я мог стоять на ногах. Раздался еще один свист, на этот раз в глубине леса. Нас окружали высокие деревья, и знакомая хижина казалась теперь заброшенной и прогнившей. Все потеряло смысл.

– Твой отец не первый, кто пропал без вести. Многие пропали до него, и многие последуют за ним. С этим местом не договориться. Это просто случается.

– Мартин сказал…

Она медленно покачала головой.

– В это посвящены не все. Мы не хотим пугать рейнджеров.

– Кто еще пропал? – я едва выдавил эти слова.

Она заколебалась. Повисло неловкое молчание.

– Я.

Я не дал ей договорить.

Я бежал пока не онемели ноги, натыкаясь плечами на стволы деревьев и изо всех сил стараясь не споткнуться и не покатиться по земле. Я чувствовал, что единственное спасение – это бежать как можно дальше. Лес окончательно поглотил меня. Как долго человек может прожить без еды и воды?

В какой-то момент я остановился, и сел на землю. Я больше не мог этого выносить – сердце буквально говорило, что если я в ближайшее время не приторможу, то притормозит оно.

Плюхнувшись на мох, я осознал, что не один. Черт тебя подери.

Та же рыжая женщина сидела напротив.

– Уйди пожалуйста. Оставь меня в покое.

– Я просто хочу помочь.

– Не верю.

– Я пропала давным-давно. Не помню, что я тогда делала, думаю, патрулировала окрестности. В любом случае, пост 62 известен тем, что вокруг него происходят интересные вещи. 62, 24, 46... Вообще говоря, это не посты, а энергетические точки. А Они... насколько я знаю, Они выходят из земли. Они мертвы. Леса когда-то были кладбищами человечества и ритуальными мусорными баками в целом – я не знаю, что здесь происходило, но этот лес поглотил слишком много крови. Это как черная дыра, эта кровь. Эта смерть. Чем больше ее собирается, тем больше она притягивает и тем больше требует. Больше крови. Больше смертей.

Она тихо бормотала, как будто рассказывала сказку на ночь.

– Я увидела те знаки, и хоть и не узнала их, постеснялась спросить. Подумала, что упустила часть информации при обучении, и незнание знаков выставило бы меня и неприятном свете… Тогда еще не было списка правил. – Женщина вздохнула. – В общем, по чужим знакам я пришла на ту поляну и… Не помню, как я умерла. Только то, что слышала мамин голос. Сейчас и не вспомнить, как он звучит.

– Как давно ты здесь?

Она проигнорировала мой вопрос.

– Ты все еще жив. Ты можешь уйти. Но, скажу я тебе, здесь не так уж и плохо. – Она растянула губы в улыбке, но глаза не улыбались. – Здесь всегда есть чем заняться. Они всегда кого-то ищут.

Я отрицательно помотал головой, женщина кивнула.

– Ладно. Что ж, ты ищешь отца, и, сдается мне, уже знаешь, что делать. Оглянись.

Я так и сделал. Позади меня почти флюоресцирующим синим цветом мерцал синий треугольный знак. Я повернулся обратно к женщине… но она уже исчезла.

Я просто продолжил идти. Звуки шагов тонули во влажной земле и опавших листьях. Никогда раньше я не бывал в таком лесу. Он не казался живым в обычном смысле: будто миллионы маленьких жизней бродили вокруг, как самостоятельные существа, и земля вздымалась и опускалась под ногами, передразнивая мое собственное дыхание.

Я миновал мост, затем туннель в одной из этих богом забытых гор. Когда я вышел, то услышал шепот и свист.

Как ты?

О, я в порядке. Просто немного взволнован.

Ну, ну, подожди. Я верю, что это скоро произойдет.

Я тоже верю. А ты веришь?

Да, да. Скоро.

Скоро.

Скоро.

Скоро.

Скоро.

Скоро…

Что же должно было произойти?

Я попробовал позвать отца, ведь телефон и фонарик безнадежно разрядились, но ответил кто-то другой. Больше я не решался открывать рот.

Потом пробрался через сад с розами. Розы. Такие популярные, любимые миллионами цветы. Розы. Никогда не упускают шанса пустить кровь.

Вдалеке виднелись еще деревья. Одно из них выглядело сломанным. Подойдя ближе, я понял, что с него что-то свисает. Или кто-то. Я не узнал этого человека. Просто продолжил идти и увидел других. Они свисали с деревьев, босые ноги парили у меня над головой. В какой-то момент я перестал смотреть в лица повешенных, вдруг испугавшись, что найду там отца.

В конце концов я добрался до холма и почувствовал запах дыма. Подошел ближе, увидел костер, и…

– Мартин!

Стоило это произнести, как мое плечо пронзила боль. Я ударился спиной о дерево. В нос ударил запах металла.

– Убирайся. – пробормотал Мартин.

– Нет, это я... поверь мне. Только не гони.

– Я видел тебя уже пять раз. Больше не верю.

– Но это правда!

Еще одно лезвие полетело в мою сторону, но в этот раз я увернулся. А потом заплакал и упал на колени. Я рассказал ему о рыжей женщине, и о моем отце, и о звездах, и о своей жизни так, как не смог бы ни один двойник. Они могли пытаться лишить меня жизни, но ничерта обо мне не знали. Взгляд Мартина смягчился. Он вздохнул.

– Я встретил здесь 12 закатов. Я убивал их, чтобы поесть. Мимиков. Я ел их мясо. Они приходили в образе моей семьи, любимых, даже в твоем. Мне не сосчитать, сколько раз я вырезал своих родных в этом проклятом месте. Не сосчитать.

Мы немного поговорили. Он сказал мне, что не хочет идти дальше, потому что тоже видел поляну и у него возникло дурное предчувствие.

В какой-то момент он прервал меня.

– Ты слышишь треск костра?

Нет. Я не слышал ничего. Ни шороха листьев, ни треска поленьев. Ни ветра.

Мертвенная синева.

– Беги.

И я побежал. Мартин следовал за мной, и мы неслись прочь, пока лунный свет не начал свободно литься на наши головы, вырвавшись из теней древесных крон.

Мы вышли на поляну.

Я замер, затаив дыхание.

Там лежал мой отец. Без сознания.

Я бросился к нему и начал трясти за плечи, звать его охрипшим голосом.

– Папа! Очнись! Пожалуйста, очнись!

Он не очнулся.

Внезапно Мартин закричал. Обернувшись… я увидел огромную фигуру, нависшую над ним.

Выбирай

Кто-то шепнул мне это прямо в левое ухо.

Выбирай. Один или другой

Мартин вопил. Отец молчал.

Я не сомневался.

– П-папа. Я выбираю папу. Оставь его в живых.

Мартин резко замолчал. Отец закашлялся.

Я крепко обнял его, сбитого с толку, бледного. Мартин остался лежать на холодной земле, превратившись в большой синяк, смотря широко раскрытыми глазами в небо.

Жгучая вина нахлынула на меня, но времени обдумать произошедшее не было.

Сверху обрушился мощный луч прожектора.

Вертолет. Не медля, я встал на лестницу и помог подняться отцу. Последнее, что я увидел, прежде чем отвести глаза, была рыжая женщина, сидящая на траве рядом с телом Мартина, скрестив ноги.

***

Нас доставили ко входу в парк.

Следующие часы были заполнены вопросами. О парке. О нашем исчезновении. Об убийстве Мартина. Теперь мы главные подозреваемые, но я просто рад, что выбрался, и я знаю, что это из-за его жертвы. Тем не менее, я бы очень хотел поговорить с ним еще раз. Не могу успокоиться, зная, что его невинная душа где-то там.

Есть еще кое-что.

Я бы никогда не осмелился признаться в этом.

Но…

Иногда, когда я смотрю на своего отца, даже спустя недели после произошедшего…

Я задаюсь вопросом, действительно ли это он.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Просто запомните: держитесь подальше от леса. Забудьте все, что я говорил вам в прошлый раз, об отдыхе, природе и обо всем таком. Оно того не стоит.

Совершенно не стоит.

Я не хотел этого говорить, но в глубине души знал: это моя вина, что отец пропал. Какие бы загадочные существа ни бродили по парку, он был в безопасности, пока я не появился. Тогда они увидели его слабость, и питались его страхом. Мы могли больше никогда не встретиться вновь и все из-за меня.

Я это знал. Но невольно загнал эту мысль в самые глубины сознания, где она и скрутилась в тугой узел, которые как будто никогда не рассосется.

Я сидел на чекпоинте, завернувшись в одеяло и дрожа от напряжения, когда ко мне подошел Мартин. Как бы мне ни хотелось расспросить его о парке, правилах, моем отце, что-то внутри меня не знало, достоин ли он доверия. Настоящий ли он Мартин?

Он присел рядом.

– Мне жаль.

Ночь была по-прежнему холодной и неприветливой. Деревья стояли перед нами высокие и суровые, увенчанные темным, бесконечным небом. Никаких звезд. Только черная, тревожная ночь. Наверное, там наверху сгустились тучи. Я все думал о том, как 4 часа назад мы с отцом искали созвездия.

– О чем ты?

– О твоем отце. Мне жаль.

– Не говори так. Звучит, будто он уже мертв.

Мартин не ответил и даже не взглянул на меня. Я повернулся к нему всем телом.

– Он не умер. Это не так.

Мартин молчал. А я вдруг со всей силы ударил его в плечо. Он отстранился и нахмурился.

– Это не моя вина! Ему не следовало приводить тебя сюда.

– Расскажи мне все, что знаешь! Об этом дурацком парке! Я это заслужил. Ты в долгу передо мной! И только так я смогу найти папу…

Он пристально смотрел на меня некоторое время. Так долго, что казалось, что ответа мне не дождаться. А потом заговорил, голосом не громче шепота.

– Мы думали, что это ложь. И я, и Пол, и остальные. Когда начинали работать, мы слышали истории, легенды и тому подобное, но не придали значения, решили, что это просто обычные страшилки. Мы не обсуждали их и ничему не верили, пока не увидели все собственными глазами. Этот парк огромный. Огромный, и никто никогда не удосуживался его исследовать. Я думал, у них не хватает ресурсов, но теперь я вижу, что они просто боялись.

Мартин замолчал и огляделся по сторонам. Странно было сейчас пытаться спрятаться от кого бы то ни было. В его рассказе не было ничего такого, дак чего же бояться? Я решил, что он просто пытается следить за обстановкой и не упустить ничего из виду. Вот и все. Даже когда сталкиваешься лицом к лицу со сверхъестественным, твой разум все равно ищет логическое объяснение.

– Мы начали записывать происшествия, пытаясь найти... закономерность или способ избежать их. Подумали, что, если мы запишем правила, мы, возможно, не будем испытывать особых неудобств. – Он провел рукой по лицу. – Мы и представить себе не могли, что подобное может случиться. Никто из нас никогда не исчезал, мы были уверены, что самое худшее, что они могут сделать, – это насолить нам, напугать, причинить боль… – Мартин вспотел, хотя на улице было холодно. И продолжил, качая головой. – П-Пол всегда отказывался верить... он никогда ничего на самом деле не видел...

Я только прерывисто вздохнул. Слишком напряжены были все мышцы и чувства, чтобы дать слабину и расплакаться. Как бы мне этого ни хотелось.

– Почему вы пускаете сюда туристов?

– Им есть дело только до тех, кто заблудился. Они ищут его в наших душах… желание исчезнуть. И готовы в этом помочь.

По спине вдруг пробежали мурашки. Я обхватил себя руками и чихнул.

– Мне нужна твоя помощь, чтобы найти его.

– Завтра утром.

– Нет, Мартин. Он может пострадать. – Я повернулся к темной массе деревьев. – Он сейчас там, один.

– Кто там? – спросила женщина, выходя из хижины.

– Мой отец. Он пропал. – Она нахмурилась, затем посмотрела на Мартина.

– На каком посту?

– 62.

– Черт. Моя смена следующая. Могу присоединиться к поискам, если ты не против. Я возьму свою машину и поеду к посту. Сообщу, если что-нибудь обнаружится.

Мартин оглянулся на уютный, тепло освещенный домик, затем на темный лес. Вздохнув, он встал и направился к своей машине. Я последовал за ним. 

После того, как мы уселись внутрь, а двери были заперты, я позвонил отцу. Сердце билось так быстро, что я думал, оно вырвется из груди. Никто не ответил. Я глубоко вздохнул.

– Что ж… Сначала надо, э-э, поискать его квадроцикл.

Мы вернулись на пост, где дежурил отец, затем начали проверять другие тропинки вокруг главной дороги. Его квадроцикл должен был остаться где-то поблизости. И мы нашли его припаркованным перед большим дубом, но никаких следов моего отца не обнаружили.

Деревья, в этом месте росли так плотно, что не было никакой возможности проехать на машине. Мы быстро пришли к неутешительному выводу: придется идти пешком.

Но перед этим, мы еще раз повторили правила, для верности.

Не верить странным знакам.

Мертвенная синева.

Свист, семья, однорукий.

Запомнил.

Мартин сказал взять его за руку и не отпускать. Мы вместе вошли в темноту леса. Фонарики как будто рождали больше теней, чем должны были. Я звал отца. Умолял выйти. Кричал его имя снова и снова, пока не сорвал голос. Ветки цеплялись за мою одежду, словно скрюченные руки.

В какой-то момент мы остановились как вкопанные.  Впереди, за деревом, что-то двигалось.

– Кто там?

– Ооо, тебе хотелось бы это знать…

Мы с Мартином замерли.

– Что?

Старушечий голос продолжил:

– Кто же это там?

Она будто пряталась за деревом. Одна из костлявых рук появилась с одной стороны ствола, а другая – с другой. Старуха плавно водила пальцами по коре дерева. Она будто играла с нами, притворялась, что у дерева есть руки.

Я понял, что должен попробовать.

– Вы видели моего папу?

– Ты видел мое лицо? – мгновенно отозвалась она.

– Н-нет.

– А хооочешь?

Я отвернулся к Мартину ровно в тот момент, когда старуха – или кто бы это ни был – выскочила из-за дерева. Я так и не увидел ее лица, хотя по выражению Мартина мог судить, насколько неправильно оно выглядело. Он тут же выстрелил в нее несколько раз. Раздался вопль, подобного которому я еще не слышал. У меня будто оторвало уши.

Затем наступила тишина.

– Я не думаю, что это безопасно, Кев.

– Абсолютно нет.

– Мне жаль твоего отца, но я уверен, что с ним все в порядке, если мы просто поищем его при дневном свете…

– Нет, к тому времени он может умереть. Дорога каждая минута.

Мне сначала показалось, что Мартин сердито смотрит на меня, но тут же я понял две вещи. Во-первых, он смотрел не на меня, а за мою спину, и, во-вторых, он был не зол, а смущен.

– Кев, не двигайся...

Как раз в этот момент я услышал свист вдалеке.

Если кто-то свистит рядом с тобой, значит он далеко. Если слышишь свист вдали, значит он рядом

Я открыл рот, чтобы закричать, но как раз в тот момент, когда Мартин потянулся ко мне, потерял сознание.

***

Я очнулся, голова раскалывалась от боли. Я все еще был в лесу, но ни Мартина, ни его машины не было видно. Сказать, что я плохо себя чувствовал – ничего не сказать. Внутри все было словно выскреблено, руки так сильно дрожали, что я едва мог их поднять. Я направился обратно к отцовскому квадроциклу, надеясь, что смогу воспользоваться им и продолжить поиски, попутно доставая телефон, чтобы посмотреть время.

Но заметил кое-что. Дату. Она изменилась.

Я провел в лесу целый день.

В голове у меня стоял туман, тело одеревенело, но я сел на квадроцикл, разобрался как его завести, и поехал обратно на главную тропу, к посту моего отца. Внутри горел свет. Я даже различил силуэт и притормозил, изучая его… казалось, что у него была только одна рука.

Если увидишь человека без руки, не помогай ему

Я едва не среагировал слишком поздно – однорукий увидел меня и начал спускаться по лестнице. Тут же я вернулся к квадроциклу и поехал прочь. А на полпути к чекпоинту у меня кончился бензин. Позади послышались шаги.

– Парень, подожди. Я смотрю, ты уже познакомился с моей женой. Замечательная женщина, а?

В голове у меня пульсировало.

– Не подходи ко мне, черт возьми.

– Да брось. Ты хочешь найти папашу или нет?

– Откуда тебе знать, где он?

– Чушь! Я говорил с ним сегодня утром.

Ярость наполнила меня и вытеснила страх. Я встал с квадроцикла, повернулся к старику, хромавшему ко мне, и ударил его.

– Не говори о нем! Не смей!

Старик рассмеялся. Из его рта на меня пялился единственный оставшийся зуб. Я оттолкнул его и побежал обратно к вышке. Я бежал, и бежал, и бежал, не оглядываясь, пока ноги не начали гореть адским огнем. Но я добрался. Вскарабкался наверх, запер люк и позвонил маме. Но едва успел вымолвить хоть слово, прежде чем рухнул от изнеможения.

Очнулся я только утром. Снова попробовал позвонить отцу. На этот раз после нескольких гудков трубку подняли.

– Да? Кев?

На глаза навернулись слезы. У меня перехватило горло, я едва смог выдавить:

– Папа? Папа, это ты? Где ты?

– Кев, уходи из леса. Меня отпустят. Им нужен ты.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Она никогда не хотела быть матерью, о чём заявляла с самого начала наших отношений. Все её материнские инстинкты, если они вообще были, она направляла на постоянно меняющийся зоопарк экзотических животных, сложный уход за которыми занимал большую часть её свободного времени и финансов. Но даже если бы она отказалась от своих питомцев, Джордан часто пропадала на работе, которая, по её словам, не позволяла ей бросить всё и отдохнуть.

Поэтому, когда я начал замечать симптомы, заставившие меня думать, что она носит моего ребёнка, я не удивился её отрицанию.

— Это ерунда, — резко отвечала она, дрожа от тошноты, прижимаясь ко мне по ночам. — Это проходит. Я уже привыкла.

Меня раздражало, что она стиснув зубы игнорировала очевидное. Каждую судорогу, каждую вспышку боли или нежности она списывала на какие-то неопределённые недомогания или усталость после тренировок.

Я боялся, что она погрузится в состояние полного отрицания, даже когда её состояние станет заметным невооружённым глазом. Хотя, возможно, этого и не случилось бы. У Джордан была высокая, мускулистая фигура, её живот был таким же твёрдым, как изгиб кости. Я мог легко представить себе, что у неё одна из тех скрытых беременностей, когда плод располагается так высоко и глубоко в матке, что его не видно до самого конца срока.

С течением месяцев повторяющиеся симптомы Джордан только усиливали мою уверенность в том, что она действительно беременна. Однако каждый мой намёк на то, чтобы обратиться к врачу, вызывал у неё такую бурю гнева, что я начал подозревать: она прекрасно знает, что с ней происходит.

Почему Джордан скрывала это от меня, я мог только догадываться: возможно, ребёнок был болен, обречён на смерть или вовсе зачат от другого мужчины. Это объяснило бы её частые исчезновения, которые она называла рабочими поездками. Проверить их подлинность я не мог.

Джордан никогда не говорила, чем именно занимается на работе, из-за которой её не бывает неделями или по нескольку дней каждый месяц. На самом деле, она была настолько скрытной, что я ничего не знал ни о её семье, ни о стране, где она родилась, ни о друзьях, ни даже о её животных.

Мне никогда не позволяли войти в комнату, где они находились, и Джордан никогда не объясняла причину.

Моё раздражение и беспокойство из-за её секретов — особенно связанных с её состоянием — росли до такой степени, что я больше не мог думать ни о чём другом.

С самого начала Джордан была загадочной. Тогда меня это притягивало — её молчание казалось королевским, как в сказке. Её тёмные, серьёзные глаза загорались лишь страстью или внезапными вспышками гнева.

Я знал только, что до меня у неё был мужчина, которого она любила, но бросила за какое-то неопределённое преступление, и что она часто переезжала, задерживаясь в одном городе не дольше года. Больше ничего.

Вначале я не задавал вопросов, окрылённый лёгкостью её любви, лишённой тех ожиданий и требований, которые разрушали все мои предыдущие отношения. Но теперь я видел в её поведении цепи лжи и обмана, и меня воротило от мысли о том, как сильно я был введён в заблуждение.

Когда Джордан снова заявила, что уезжает по своим неясным делам, я всеми возможными способами пытался убедить её остаться и отдохнуть. От неё исходил резкий запах пота и немытых волос, дыхание было тяжёлым, рваным, как у человека, пытающегося подавить приступ тошноты.

Как она собиралась работать в таком состоянии, я не понимал. Её отрицание реальности привело меня в такой ужас, что я стал в дверях своей квартиры, преграждая ей путь, и настаивал, чтобы она приняла помощь, пока болезнь не поглотила её окончательно.

Я увидел, как лицо Джордан застыло, а затем вспыхнуло внезапной яростью, которую она тут же сдержала, словно это был скрытый кадр в плёнке. Почти инстинктивно я отступил в сторону, позволив ей пройти к выходу.

— Когда ты вернёшься? — спросил я слабо, но она не ответила, лишь молча зашагала по коридору, её крепкие плечи слегка согнулись от боли.

Вид её удаляющейся спины вызвал во мне внезапный укол страха — не за неё, а за себя.

Я не мог понять, откуда это чувство взялось, но осознал, что оно росло во мне уже какое-то время.

На следующий день, первый за месяц без Джордан, я чувствовал себя беспокойно. Она оставила сообщение, что уехала ранним поездом, но я не мог избавиться от ощущения, что с Джордан что-то не так. Что-то, что не имело отношения к ребёнку, в котором я был так уверен.

По дороге домой с работы я, как по привычке, свернул на улицу, где жила Джордан. Погода была ужасной: дождь хлестал горизонтальными струями, пробираясь под остатки моего зонта, наполняя рот вкусом железа и мокрого асфальта.

Луна выглядывала сквозь клочки облаков, словно слепой глаз, и в её тусклом свете я заметил, что машина Джордан всё ещё стоит у её дома. Она не двигалась с предыдущего дня.

Вспышка гнева от осознания, что она солгала мне, захватила меня, но тут же сменилась прежним беспокойством, что вновь накрыло меня, как порыв ветра.

Я бросился к её двери и постучал, не зная, ответит ли она или оставит меня стоять под дождём. Через минуту Джордан открыла, глядя на меня с какой-то угрюмой, болезненной обречённостью.

— Ты не уехала на работу, — произнёс я, осознавая бессмысленность своих слов. — Тебе слишком плохо?

— Да, — пробормотала Джордан и добавила: — Тебе не стоило приходить.

Я был поражён, насколько быстро ухудшилось её состояние. Концы её длинных чёрных волос прилипли к спине, её мощное тело было прикрыто лишь старой ночной рубашкой, как будто она не могла вынести даже отсутствующего тепла.

Она едва стояла, опираясь на косяк двери, её предплечье пересекала сеть вздувшихся вен.

— Я войду, — заявил я и мягко оттолкнул её, заходя в тёмный дом.

Почти сразу Джордан развернулась и бросилась наверх в ванную. Скорость, с которой она двигалась, несмотря на её слабость, ошеломила меня.

Я последовал за ней, намереваясь помочь ей и уговорить наконец обратиться к врачу.

В ванной я нашёл Джордан, склонившуюся над унитазом. Её ночная рубашка облепила тело, как кожура, пропитанная липким потом. Её челюсти судорожно раздвигались в сухих рвотных спазмах, а её тело изгибалось, будто лишённое суставов, превращаясь в нечто аморфное — жуткую тень женщины, боящейся перемен.

— Боже, — прошептал я. — Я принесу тебе воды.

Я был уверен, что теперь она уже не сможет отрицать, что причиной её состояния был наш ребёнок. Но чем дольше она корчилась над унитазом, сжимая фарфор в своих узловатых руках, тем сильнее росли мои сомнения, поднимаясь, как тени на закате.

— Джордан, — произнёс я, протягивая руку, чтобы коснуться её плеча. — Скажи, что мне делать. Тебе вызвать скорую?

На это она резко выдернула руку из-под моей, и её сила даже в болезни поразила меня, как и глубина её голоса, который звучал словно из другого мира:

— Нет. Уходи, Райан. Уходи.

Её слова прозвучали странно, с каким-то гулким искажением, будто их произнесла машина.

Я отдёрнул руку и с ужасом увидел кровь на своей ладони и на её плече, где я её коснулся. Вырез её ночной рубашки обнажал странное изменение кожи: она сморщилась и разошлась, открывая блестящий разрез, через который виднелось нечто, что не было мышцами.

Закричав, я отступил, ударившись о раковину, в которой остались кровавые полосы.

Лицо Джордан скрывалось за занавесом мокрых волос. Но когда она откинула голову назад, закричав от боли, я увидел, что её челюсти выдвинулись из черепа, словно при какой-то жуткой мутации. Её глаза, наполненные напряжением, выкатывались из узких глазниц, словно готовые выпасть.

Я застыл, не в силах двинуться от ужаса, так близко, что чувствовал влажность её ран, запах крови и сырой звериной шерсти, которая проглядывала через разрез на её коже. Её зубы падали в унитаз, как расколотый лёд, а на их месте вырастали новые кости.

Глаза Джордан стали жёлтыми и слепыми от боли. Когда она подняла руку, чтобы схватиться за лицо, я увидел, что её пальцы выгнулись, а ногти превратились в острые чёрные когти.

Джордан стояла, дрожа и стоня, на задних лапах. Её ночная рубашка превратилась в лохмотья, разорванные в ярости её трансформации. А я всё ещё не мог сдвинуться с места, хотя теперь понимал, зачем ей было нужно так много животных и почему раз в месяц она гнала меня прочь.

— Уходи, — повторила Джордан, и её голос был сложен из множества звуков, словно язык пробивался через горло зверя.

Удержала ли она человеческую речь или сознание хотя бы ещё ненадолго, я так и не узнаю. Оторвавшись от раковины, я выскочил из ванной и бросился бежать через дом, с каждым шагом слыша, как Джордан, шатаясь, преследует меня.

Когда я добежал до прихожей и открыл входную дверь, она уже передвигалась на четвереньках, как будто стремилась к этому всё время.

Последний раз, когда я видел Джордан, она представляла собой мучительное чудовище. Человеческие черты всё ещё проглядывали сквозь шерсть и перекрещённые кинжалы зубов. Она оставалась женщиной, вынужденной склониться под разрушительной силой своей лунной болезни.

Остаток ночи я провёл в лихорадочном ужасе, ворочаясь в постели так яростно, что временами мне казалось: она всё же зацепила меня лёгким когтём, когда я был слишком захлёстан адреналином, чтобы это заметить, и я тоже начну превращаться.

Но утром я пришёл в себя, приняв в горячке то, что видел, хотя не мог этого понять.

Я вспомнил, что Джордан выгнала меня, спасла от собственной глупости, когда я осмелился нарушить её одиночество в эту страшную ночь. И я знал, что всё ещё люблю её, хоть она и могла убить меня или обратить в итоге.

Поэтому днём, когда было безопасно, я отправился к её дому и постучал в дверь.

Я слышал, как она двигалась внутри, но сколько бы я ни звал и ни умолял её открыть, Джордан так и не ответила.

Не имея ключа от дома, я не мог войти иначе, как силой, но знал, что не стоит этого делать.

Однако я подошёл к окну той комнаты, где находился её зверинец, и через щель в занавесках попытался заглянуть внутрь, несмотря на страх узнать, что стало с её питомцами.

Дверцы клеток были открыты, каждая перекручена так, будто их выломала какая-то нечеловеческая сила.

На полу лежал засохший ковёр крови, перемешанный с головами животных и спутанными внутренностями. Всё это частично утонуло под слоями зелёно-чёрных мух, сверкающих, словно грязные драгоценности.

Когда мои глаза привыкли к тусклому свету, я различил в этой груде останков то, что однозначно принадлежало человеку.

Я отпрянул от окна, словно кто-то резко дёрнул меня за верёвку, привязанную к позвоночнику. Затем выбежал на другую сторону улицы, чувствуя, как внутри дома что-то шевельнулось за окном.

Что оно думало, наблюдая за мной, я не знаю. Я знал лишь одно: оно любило меня достаточно, чтобы пощадить меня — избавить от голодного проклятия лунного света или клетки.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit

Подписывайтесь на наш Дзен канал.

https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

– Доброе утро, солнышко! Пора просыпаться!

Я открываю глаза и вижу медсестру Джуди, готовую сделать мне утреннюю инъекцию. Я сажусь на кровати и закатываю рукав пижамы. Я чувствую, как игла проникает под кожу, а лекарство течет по венам.

Медсестра широко улыбается мне.

– Умничка! Теперь ты можешь пойти в столовую и позавтракать со своими друзьями.

Друзьями... У меня здесь нет друзей. Мои друзья находятся почти в 60 милях от меня. Наслаждаются жизнью, узнают что-то новое, целуются на вечеринках. И уж точно не проводят свою юность в психиатрической клинике.

Родители поместили меня сюда. Это случилось после очередного приступа тревоги в школе. Я потеряла контроль и хотела сделать что-то глупое.

Сейчас мне все кажется глупым...

Я прохожу мимо палаты Натси Норы. Ее крики невозможно игнорировать. Она снова и снова кричит «Келли и Дженна», что бы ни значили эти имена. Я вижу двух врачей, спешащих к ней в палату с набором транквилизаторов.

Здесь полно таких, как она. Не думаю, что мне здесь место.

Я вхожу в столовую и слышу громкое «Сюрприз!». Оглядываюсь и вижу других пациентов, собравшихся вокруг торта со свечами в виде цифр 1 и 7 и надписью: «С днем рождения, Робин!». Точно, сегодня мой 17-й день рождения. Ура. Я совсем забыла. Заставляю себя улыбнуться и задуваю свечи.

Торт на вкус как мыло. Или сироп от кашля.

Пока никто не видит, я прячу обе свечи в карман. Думаю, это единственный подарок, на который я могу рассчитывать сегодня.

По дороге в палату я останавливаю одну из медсестер и спрашиваю, собираются ли родители меня навестить. Она пожимает плечами и уходит, не сказав ни слова.

Вот сука.

Лежа в постели, я вытягиваю руки и смотрю на свои ладони. Они выглядят... так странно. Чертовски странно... Может быть, это побочный эффект одного из тех лекарств?

Медсестра Джуди прерывает мои размышления. Она врывается в палату с полуденной порцией таблеток.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? Тебе понравился сюрприз на день рождения? - спрашивает она с раздражающе милой улыбкой.

– Да, я и забыла, что сегодня этот день.

Она берет меня за руку.

– О, не волнуйся, дорогая, это случается со всеми.

Пока она держит меня за руку, я спрашиваю, почему моя кожа выглядит так странно.

Сестра Джуди бросает на меня сочувственный взгляд.

– Я думаю, это нормально в твоем возрасте, не так ли, милая?

Она пытается выставить меня дурой? О, с меня хватит.

– Но мне всего 17! - умоляюще говорю я. - Я не знаю ни одного подростка с такими руками! Только посмотри!

Я достаю свечи из кармана и почти тычу ими ей в лицо.

– Видишь?! Один и семь! Семнадцать! - кричу я.

Джуди осторожно берет свечи из моих дрожащих рук.

– Робин, это не семнадцать. Давай я покажу тебе правильный порядок. Это семь и один.

...Семьдесят один.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.