Разборы мракобесия
24 поста
24 поста
31 пост
В одном из топовых биологических журналов Cell вышла подробная статья о происхождении коронавируса SARS-CoV-2. Авторы воспользовались тем, что в начале пандемии бралось очень много образцов генетического материала из отдельных прилавков на рынке в Ухане.
Авторы обнаружили, что есть конкретные точки, которые были максимально богаты ранними образцами коронавируса SARS-CoV-2. При этом эти же точки содержали и другие вирусы, которые заражают животных.
Это сравнили с данными о том, где держали каких животных. И, конечно, оказалось, что в этих прилавках держали енотовидных собак, пальмовых циветов, седых бамбуковых крыс и малайских дикобразов. Енотовидные собаки, например, совершенно точно являются переносчиками коронавируса SARS-CoV-2. И не только они.
То есть вот такое совпадение. В том месте рынка, где много вируса, много потенциально заразных животных. Кто бы мог подумать. Как пишут сами авторы: "Только зоонозное происхождение SARS-CoV-2 непосредственно предсказывает совместное обнаружение SARS-CoV-2 и генетического материала диких животных".
Немного свежего, но закономерного безумия, в очередной раз подтверждающего, что все-таки религия и наука плохо уживаются вместе.
Как биолог вынужден напомнить, что в нашей науке теория эволюции Дарвина общепринята. Она настолько хорошо обоснована, что может считаться фактом. Биологи давно не спорят о том, была ли эволюция и произошло ли все живое от единого общего предка. Это верно абсолютно для любой страны, от Китая и России до США и Европы, то есть идеология и политика совершенно ни при чем.
Если кому-то хочется полистать многочисленные аргументы в пользу теории эволюции, есть замечательная и подробная статья в Википедии "доказательства эволюции", написанная при участии профессионалов.
У меня на канале есть видео «В начале было слово. Эволюция».
Также можно почитать книги доктора биологических наук Александра Маркова, например, «Рождение сложности».
Понятно, что против теории Дарвина выступают люди, которые в школе биологию прогуливали. Забавно, что это не мешает им считать себя экспертами и идти против обоснованной позиции всего профессионального научного сообщества. Религия не только позволяет, но и подталкивает это делать.
https://www.rbc.ru/politics/19/09/2024/66ebf8c69a794744598b3...
Если видео медленно загружается на YouTube, смотрите его здесь.
Говорят, психоделики открывают новый мир. А ещё есть мнение, что, если принимать их микродозами, можно и депрессию победить, и умственные способности улучшить, и воображение прокачать. Из сегодняшнего текста вы узнаете, что наука думает об использовании психоделиков в медицине, можно ли лечиться грибами, как выглядит научный рейтинг психоактивных веществ, реально ли создать безопасный заменитель алкоголя и при чём тут печально известный яд «Новичок».
Но сначала – небольшой дисклеймер. Я ни в коем случае никого не призываю покупать, употреблять, изготавливать или пропагандировать запрещенные наркотические вещества и их прекурсоры. Ни в каких количествах. Я хочу лишь описать исследования по изучению воздействия психоделиков на организм. Чисто с научной точки зрения. Нелегальные наркотики опасны еще и тем, что нельзя проверить чистоту и концентрацию действующего вещества — что постоянно приводит к трагическим последствиям.
В 2021 году вышло в свет одно из самых крупных исследований микродозинга – двойной слепой плацебо-контролируемый эксперимент. Вот несколько цитат из рассказов испытуемых: «В некоторые дни во время исследования у меня очень усилилась концентрация, а цвета были более яркими. Это было для меня совершенно новое чувство!», «Мне кажется, я смог достичь очень мощного состояния измененного сознания…»
В этом исследовании подопытные принимали крохотные дозы псилоцибиновых грибов и LSD. Псилоцибин — это запрещенный в большинстве стран наркотик. Он содержится в самых разных грибах и вызывает эйфорию, галлюцинации, измененное ощущение времени и мистические опыты.
Но может вызывать и тошноту, панические атаки, даже психоз. Бывали смертельные случаи — из-за паники или дезориентации во время неудачных опытов.
LSD, диэтиламид лизергиновой кислоты — еще одно запрещенное вещество, но уже синтетическое. В целом оно вызывает схожий эффект – сенсорные галлюцинации, мистический опыт, прозрения. Принимающие LSD часто говорят, что у них звуки, цвета и ощущения словно связываются воедино. Действительно, при приеме LSD усиливается “связность” мозга. Это можно увидеть даже по показаниям МРТ: участки нервной системы, которые раньше были независимы, теперь включаются одновременно.
Однако при микродозинге человек выраженного измененного сознания не испытывает, так как доза в 10–20 раз меньше используемой для трипов. Рассказывают, что после микродозинга якобы улучшается память, настроение, креативность, цвета становятся ярче.
Должен признаться: я вас немного обманул. На самом деле написанные выше цитаты принадлежали людям из плацебо-группы, которые никаких психоактивных веществ во время эксперимента не принимали. Причем впечатлениями они делились уже после того, как узнали, что принимали плацебо. Поэтому полностью вторая цитата звучит так: «Мне кажется, я смог достичь очень мощного состояния измененного сознания… только за счет собственных ожиданий того, что может сделать микродоза». А еще один подопытный в шутку сказал: «Вы смогли запихнуть духовность в пустую пилюлю. Невероятно!»
В общем, в самом большом и дотошном на сегодняшний день исследовании микродозинг оказался ничем не лучше плацебо.
Ни по одному исследуемому показателю – от шкалы депрессии до тестов на ум и креативность. А еще оказалось, что люди, которые верили, что принимали микродозы, демонстрировали наилучшие результаты. Независимо от фактического приема веществ. То есть за эффекты веществ люди иногда принимают эффекты собственных ожиданий.
В медицинском смысле идея микродозинга не совсем абсурдна. Это вам не гомеопатия. Да, дозы маленькие, но не настолько! В фармакологии есть понятие «терапевтический потенциал» – это разница между лечебной дозой и смертельной.
У многих лекарств она всего один к двум. Превысил в два раза дозировку, откинул коньки. «Окошко», в котором вещество действует, но не отравляет — очень узкое. А вот в случае грибов эффективная доза, при которой ощущается воздействие, отличается от смертельной в тысячи раз. Для LSD смертельной дозы не выявлено вовсе — даже описаны случаи, когда люди, случайно принявшие сотни эффективных доз разом, не испытали долгосрочных негативных последствий.
Вообще исследовать психоактивные вещества — огромная проблема. И не только потому, что вещества сложно достать. Во-первых, человек, скорее всего, догадается, что принимает настоящий препарат. Поэтому крайне сложно провести слепое исследование. Во-вторых, незаконно приглашать людей к участию в экспериментах с запрещенными веществами — получается, вы подстрекаете молодёжь употреблять наркотики.
Поэтому авторы работы пошли на ухищрение. Они рассудили так: в мире полно людей, которые и так практикуют микродозинг. Давайте вместо клинического исследования в лаборатории кинем клич всем желающим — в какой бы стране они ни жили. Пусть участники микродозят как обычно, а мы за ними понаблюдаем. Но как же контроль за составом и дозировкой препаратов? Ведь каждый покупает вещества где попало, никто не проверяет их состав и так далее…
В том-то и дело: ученые смогли превратить баг в фичу!
Ведь получается, что условия эксперимента максимально приближены к реальности. Не можем управлять дозировкой? Да и не нужно! Ведь испытуемые сами достают психоделики на черном рынке, а там дозировка все равно «плавает» в зависимости от продавца и партии. Заодно это сильно удешевляет сам эксперимент, ведь подопытные сами покупают препараты. К слову, выборку удалось набрать приличную – почти 200 добровольцев (их личные данные учёные не раскрывали). В итоге эксперимент одобрила даже университетская этическая комиссия. Учёные хитро обошли целое минное поле этических и юридических конфликтов.
Но оставалась ещё одна проблема. Если испытуемый сам себе выдает вещества, причём где-то далеко от ученых — как сделать так, чтобы эксперимент был слепым, то есть чтобы участники сами не знали, принимают они действенное средство или плацебо? А вот так. Каждый участник получал непрозрачные капсулы для пилюль. В часть капсул он насыпал свою любимую микродозу. А часть капсул оставались пустыми — это было плацебо. Затем испытуемые раскладывали пилюли по конвертам, клеили на конверты QR-коды и перемешивали. Потом из восьми конвертов участник случайно выбирал четыре — по одному на неделю месячного эксперимента. Причём так, что либо весь месяц он принимал психоактивное вещество, либо весь месяц плацебо, либо пополам — то одно, то другое. Кому что досталось, знали только экспериментаторы — по QR-кодам.
Кроме того, людей просили угадать, что лежит в текущем конверте — и смотрели, влияет ли ожидание человека на субъективный опыт. Ответ вы уже знаете.
Сами авторы назвали свой эксперимент «гражданской наукой». И метод, который они придумали, оказался даже более ценным, чем сам результат эксперимента. Видимо, учёные тоже это понимали — и в 2023 году опубликовали в журнале Scientific Reports статью про сам метод. Причем с интересным дополнением – люди все же иногда угадывали, принимают они психоактивное вещество или нет. Это влияло на результаты. То есть даже хитрый метод с конвертами не дал настоящего слепого, плацебо-контролируемого клинического исследования — где человек в принципе не может догадаться, в какой он группе. Поэтому авторы вывели специальную «формулу ослепления».
Они как бы оценили “эффект плацебо” и научились вычитать его из эффекта препарата. Так можно прикинуть, каким получился бы результат эксперимента, если бы никто не догадался, где были вещества.
И вот они применили эту поправку к своему исходному эксперименту… «И превратили своё поражение в триумфальную победу», наверное, подумали вы. Но вот что пишут учёные:
«При традиционном анализе без этой поправки мы бы сказали, что микродозинг влияет на настроение, эмоциональность, креативность. Но после ее внесения почти ни одного результата не осталось».
Стало понятно, что эффекты микродозинга почти полностью объясняются самовнушением, а не препаратом. Кстати, авторы работы — вовсе не скептики, которые пытались разоблачить микродозинг. А совсем наоборот:
«…мы думали, что станем героями, доказавшими, что микродозинг работает. Результаты несколько разочаровали. В сообществе микродозинга все очень огорчились».
Старший ученый в этой группе — вообще чуть ли главный адепт использования психоделиков для терапии. Это профессор фармакологии Дэвид Натт.
И вот представьте: этот гуру психоделиков тщательно и убедительно показал, что микродозинг работает слабо – а то и вовсе не работает.
Почему меня будоражат и интригуют эти исследования? Потому что этот метод можно применить в совершенно других сферах науки, где тоже сложно провести клинические исследования. Так, я очень переживаю за развитие науки о старении. Биохакеры тоже по этому поводу переживают – а ещё они постоянно тестируют на себе всякие сомнительные препараты и БАДы. Кстати, сейчас в Гондурасе создали особую экономическую зону, город «Проспера». Там можно легально вколоть себе генную терапию и расплатиться биткойном. Да-да, киберпанк наступил.
Так вот, некоторые богатые биохакеры ездили туда, чтобы генно-модифицироваться (делать этого я пока не рекомендую).
Но даже эти экстремалы почти никак не помогают науке. И вот почему:
Во-первых, каждый биохакер экспериментирует на одном человеке – на самом себе. Выборки, по сути, нет;
Во-вторых, он знает, что вколол или проглотил. Эксперимент не слепой.
Но что, если применить к биохакерам вот эти хитрые способы группы Дэвида Натта? Давайте «ослепим» их на расстоянии и внесем статистические поправки на ожидания. Так мы сможем провести на куче биохакеров по всему миру большое клиническое исследование. Уже есть сотни биохакеров, которые себя чем-то биохакают: например, много лет принимают рапамицин, который продлевает жизнь мышам, но на людях толком не тестировался. Ну а мы превратим их хобби в науку. Раньше люди просто ходили под кайфом. А теперь ходят под кайфом — но ради науки. И так же биохакеры — раньше просто хрустели БАДами как попкорном, а отныне будут давать реальную информацию ученым.
Исследование команды Натта опровергло действенность именно микродозинга. Но у этого же ученого есть десятки статей про использование психоделиков — просто в обычных дозах. Например, Натт публиковал обзор опыта медицинского применения психоделиков, в том числе псилоцибина и LSD. И вывод его такой: по-видимому, основной эффект психоделиков в виде странных ощущений вызван тем, что они стимулируют рецепторы серотонина в мозге — как будто у вас слишком много серотонина. Причем психоделики стимулируют строго определенный тип серотониновых рецепторов – 5HT2A. Именно они отвечают за измененное состояние сознания с галлюцинациями и деперсонализацией. Это смогли доказать: есть лекарства, которые блокируют именно этот тип рецепторов. И если их принять, психоделики перестают действовать.
И главное, Натт описывает, как эти изменения в сознании происходят. Обычно наш мозг работает синхронно и ритмично. Помните про мозговые ритмы? Вот тут они расстраиваются. Но это не просто хаотичный бардак. От психоделика внутри коры усиливается связность: у сигнала становится больше шансов пробиться из одной части мозга в другую. Все в мозге связывается со всем. Например, так может возникнуть синестезия, когда два ощущения объединяются в одно: вы начинаете «нюхать звуки» или «слышать цвета», как композитор Скрябин.
В таком состоянии могут возникать новые, необычные ассоциации, которые раньше никогда в голову бы не пришли.
Натт утверждает, что в некоторых случаях псилоцибин помогает людям с клинической депрессией — причем этот эффект может длиться много месяцев после одного приема. По его версии, тут работает именно повышенная связность в коре головного мозга. Грубо говоря, депрессия эту связность нейронов понизила, а психоделик — повысил обратно к нормальным показателям.
Эта идея заинтриговала многих ученых. Они увидели в этом своего рода «продолжение» для самого популярного и изученного средства для борьбы с депрессией: так называемых ингибиторов обратного захвата серотонина. Типа сертралина, известного под торговым названием Золофт.
Вы наверняка слышали о таких антидепрессантах. Работают они так: есть два нейрона. Отросток одного заканчивается на теле другого. И вот в этом месте возникает щель под названием синапс. Один нейрон выбрасывает туда вещество-нейромедиатор, что может активировать другой нейрон. Чтобы нейрон не «закоротило» навечно, есть молекулы, которые «втягивают» нейромедиатр обратно в первый нейрон. Это и есть «обратный захват»: выбросили серотонин, потом обратно захватили. А вот антидепрессант не дает втянуть серотонин обратно — «подавляет обратный захват». Серотонин остается в щели и сигналит гораздо дольше и эффективней.
Представьте, что ваш мозг перестал нормально награждать себя серотонином: вас ничто не радует и не мотивирует. Тогда лекарство может во много раз усилить и продлить даже редкий и слабый сигнал. И в вас уже что-то зашевелилось. Теперь понимаете, почему ученых так заинтересовали психоделики? Не нужно ждать, пока ваш собственный нейрон выделит серотонин. Психоделики сами бьют в его мишень — работают вместо серотонина. А еще рецептор серотонина намертво прицепляет к себе молекулы LSD — видимо, поэтому некоторые остаточные эффекты препарата могут длиться недели и даже месяцы.
А теперь – небольшое отступление про «Новичок». Все, что я вам сейчас рассказал, очень похоже по действию на боевой яд. Мы обсуждали нейромедиатор серотонин, а есть нейромедиатор ацетилхолин. Его главная задача — активировать мышцы. Выбросили его, мышца сократилась. А чтобы мышца не «залипла» и ее не свело, есть фермент ацетилхолинэстераза. Она разрушает ацетилхолин — и мышца расслабляется. Так вот, химическое оружие типа «Новичка» не дает этой ацетилхолинэстеразе работать. Теперь некому выключить мышцы – и их сводит судорогой. Потом отказывают не только руки и ноги, но и мышцы, нужные для дыхания. Так работают и некоторые другие боевые нервно-паралитические газы — например, зарин, табун и VX.
Но вот что интересно: этот же эффект используют, чтобы облегчать болезнь Паркинсона. Если давать больному микродозы такого нервно-паралитического вещества, можно ослабить тремор.
Но вернёмся к обзору Дэвида Натта. Он озаглавил его «Что мы знаем, что мы думаем и что еще предстоит изучить». О чём же думает Натт? Например, о том, что длительное положительное влияние психоделиков на настроение связано с усиленной нейропластичностью — то есть способностью мозга меняться и создавать новые нейронные связи. Какие тут есть доказательства? Как минимум это показали опыты над животными. Им давали психоделики – а в их мозге выстраивались новые связи за счет нейропластичности.
Это можно сравнить с выдуванием стекла: пока оно горячее, из него можно слепить что-нибудь красивое. Ну или что-то стремное. А когда оно застынет, то это уже надолго.
Именно по этой причине я сам никогда не принимал психоделики. Я очень ценю свою личность и не хочу, чтобы она непредсказуемо изменилась. А это правда может произойти. Есть небольшое исследование 2018 года, авторы которого изучили, как псилоцибины меняют черты личности человека. Учёные использовали признанный опросник из психологии под названием «Большая пятерка». Выяснилось, что после приема псилоцибина у людей чуть снижался невротизм, увеличивалась экстраверсия и открытость к новому опыту. Разумеется, это грубая прикидка: тонких изменений личности этим тестом не засечь.
Казалось бы — здорово, мозг может меняться в лучшую сторону. Но и в худшую — тоже может. Что, если человек под действием психоделиков поймает паническую атаку, уверует в какие-нибудь теории заговора, станет параноиком? Некоторые считают, что так произошло с великим фантастом Филипом Диком.
Во всяком случае, мы знаем, что с какого-то момента он стал конспирологом. Например, он активно наезжал на моего любимого писателя Станислава Лема. Дик считал, что Лем — это на самом деле заговор коммунистов, псевдоним для секретного комитета, который под видом научной фантастики развращает американскую молодежь. Дик даже написал тематический донос в ФБР.
Вот уж действительно, плохой трип получился.
Итак, ученые предлагают два механизма действия психоделиков, которые теоретически могут облегчить депрессию:
воздействие на рецепторы серотонина;
нейропластичность – возможность повысить связность между нейронами.
Но допустим, вы не верите субъективному опыту людей, ведь его невозможно измерить приборами. Но в 2021 году учёные показали, что небольшие дозы LSD резко повышают концентрацию в крови фактора BDNF. В норме BDNF стимулирует и поддерживает развитие нейронов, усиливает нейропластичность. А когда мозг дряхлеет, особенно при болезни Альцгеймера, его количество резко снижается.
То есть ученые рекомендуют принимать LSD? Нет. Во-первых, если вы хотите повысить себе BDNF — просто займитесь спортом. Да, молекула, влияющая на мозг, вырабатывается при физических нагрузках. Во-вторых, принимать можно и сам BDNF. Уже сейчас идут клинические исследования, где с болезнью Альцгеймера пытаются бороться за счет прямых инъекций этого фактора. В-третьих, помните, что психоделики могут изменить вашу личность. А микродозинг без выраженных психоделических эффектов, по-видимому, не очень-то и работает.
Надо сказать, что в последнее время работ по изучению психоделиков становится все больше. Есть даже довольно зрелая область науки, психофармакология, которая занимается конкретно вопросами пользы психоактивных веществ.
Но почему ученые так упорно пытаются ввести запрещенные наркотики в медицину? Почему про LSD написано порядка десяти тысяч научных статей? Ради хайпа и эпатажа? Чтобы привлечь внимание СМИ? Нет. Просто для лечения проблем с нервной системой нужно воздействовать на нервную систему. А для этого — присматриваться к веществам, которые на нее сильно влияют. Вот пример из истории: психоделик LSD принадлежит к известной группе веществ эрголинов — от слова ergot, «спорынья». Спорынья — это ядовитый грибок. В нем есть куча алкалоидов: одни вызывают некроз тканей, а другие, эрголины, вызывают галлюцинации. От спорыньи может развиться эрготизм – им довольно часто страдали в Средневековье.
Ведь спорынья — это паразит зерна, который может попадать в хлеб. Есть даже неоднозначная теория, что массовыми случаями эрготизма в прошлом можно объяснить повсеместные мистические опыты, чрезмерную религиозность и охоту на ведьм.
Но эрголины могут быть и полезными. Например, эрготамин еще с начала XX века используется для борьбы с мигренью — он помогает от боли, когда не справляются даже самые сильные обезболивающие. Также из эрготамина можно получить и LSD.
А что псилоцибин? Про его использование для лечения депрессии уже вышли некоторые клинические исследования, причем в серьезных научных журналах, например, в New England Journal of Medicine. Авторы обнаружили, что псилоцибин, по-видимому, не хуже, чем обычные антидепрессанты — те самые ингибиторы обратного захвата серотонина. Конечно, это еще нужно будет подтвердить — но американская FDA уже рассматривает утверждение псилоцибина как лекарства от депрессии для тех случаев, которые не поддаются лечению другими средствами. «Волшебный гриб» даже внесли в категорию breakthrough therapy — это упрощенная процедура для лекарств, которые могут оказаться прорывной терапией.
Сейчас псилоцибин находится во второй фазе клинических исследований на людях. Остается третья фаза испытаний и сертификация. Если испытания дадут положительный результат, возможно, уже через пару лет в США будут рутинно давать «волшебные грибы» от депрессии — и это будет легально. Может, и мир потом подтянется.
А теперь я расскажу, почему Дэвид Натт не просто известен, а скандально известен. В 2007 году он опубликовал статью в журнале «Ланцет» — про сравнительную опасность разных наркотических веществ. Натт собрал экспертов по вопросам злоупотребления психоактивными веществами — от героина и кетамина до алкоголя, табака и так далее. И предложил специалистам оценить вред этих веществ по объективным параметрам — невзирая на их легальность. При этом эксперты оценивали вред и для самого человека (насколько ты вредишь себе), и для окружающих (насколько разрушительно твое поведение). А потом специалисты сравнили эту меру опасности с правилами оборота наркотических веществ, принятыми в Великобритании. В Великобритании тоже есть списки запрещенных веществ: чем выше уровень в списке, тем строже его регулируют и тем строже наказание за оборот.
Согласно Натту, алкоголь — разрешенное вещество — попал на 5 место в рейтинге вреда. Выше него оказались только героин, кокаин, барбитураты и кустарно произведенный уличный метадон. Статья вызвала жуткий скандал. Многим казалась оскорбительной сама идея о том, что разрешенные вещества наносят людям гораздо больший вред, чем строго запрещенные. Например, LSD, который находится в самом строгом списке по версии наркоконтроля, оказался в рейтинге Натта на 14 месте — ниже табака и марихуаны.
Причем скандал вышел национальным — потому что Натт был не просто эксцентричным ученым, а председателем Совета по вопросам наркозависимости при правительстве Великобритании. Далее, в 2009 году, он прочел пламенную лекцию, где повторил свои выводы — мол, давайте ранжировать наркотики по их реальному вреду. Тут терпение чиновников лопнуло. Сначала Натта заставили извиниться, а потом министр внутренних дел Великобритании выгнала его из Совета по вопросам наркозависимости. При этом Натт признал некоторые упреки критиков и переработал свою методологию: теперь она учитывала не только мнение экспертов, но и объективные критерии вреда. В 2010 году вышла еще одна статья, тоже в «Ланцете».
И как вы думаете, что в этот раз оказалось на первом месте по вредоносности? Угадали, алкоголь! Теперь он уже с большим отрывом обогнал и героин, и крэк, и метамфетамин — из-за своего более сильного вреда для окружающих. А легальный никотин снова оказался выше марихуаны. Что касается LSD, экстази и псилоцибиновых грибов, они улетели на далекие 17, 18 и 20 места — хотя по закону входят в самый «опасный» список.
У опалы Натта была еще одна интересная причина. Незадолго до увольнения он раскрыл новый, недооцененный источник зависимости — «эквази». Вы еще не знаете, что это за тайная угроза? Сейчас расскажу! Вполне возможно, что она с вами рядом.
«Я узнал об этой опасности от женщины, которая страдала от необратимых повреждений мозга, вызванных “эквази”. У нее наблюдалось глубокое изменение личности, повысилась раздражительность, импульсивность и тревожность, пропала способность испытывать удовольствие. Плохо функционировала фронтальная кора, что негативно сказывалось на принятии решений и выборе партнеров и привело к нежелательной беременности. Также женщина потеряла трудоспособность, вероятно, навсегда. Таким образом, социальная цена вреда от эквази чрезвычайно высока!»
«Какова же природа зависимости от эквази? Эквази вызывает у людей выброс адреналина, эндорфинов. Им злоупотребляют миллионы граждан Великобритании, включая детей и подростков».
«Опасные последствия употребления эквази хорошо изучены. От него умирают около 10 человек в год, еще больше страдают от необратимых повреждений мозга. Установлено, что негативные эффекты проявляются при одном из 350 употреблений эквази; этот риск… чаще проявляется у опытных пользователей. Эквази связано с более чем сотней ДТП в год, порой со смертельным исходом».
И далее еще статистика: в США эквази вызывает 11 тысяч травм в год, а в некоторых графствах Великобритании число черепно-мозговых травм от таких случаев больше, чем от ДТП, особенно в сельской местности.
«Потребители эквази склонны собираться в группы, которые зачастую склонны к агрессии и рукоприкладству. Зависимость от эквази… нередко принималась судами как довод в пользу развода».
«Основываясь на этих тревожных фактах, Совету по наркозависимости Великобритании следовало бы внести эквази в наиболее регулируемой группу наркотиков, список А».
«Догадались ли вы, что такое “эквази”? Это синдром зависимости от верховой езды и лошадей! (От слов “экстази” и equestrian — лошадник.) Зависимость от него вызывает повышенный риск падения с лошади или попадания под нее. Думаю, многие люди удивятся, что катание на лошадях настолько опасно. Но таковы данные».
Конечно, я решил устроить этой статье фактчекинг. И узнал, что одна из самых лошаделюбивых стран по доле населения — это Швеция, там полмиллиона человек катаются на лошадях. И за 20 лет там зафиксировали больше 1 500 травм, 18 на 100 000 человек ежегодно, в том числе среди детей. Если что, это в 18 раз больше числа убийств на душу населения в той же Швеции. Понятно, что такое сравнение не очень корректно, но оцените масштаб проблемы. В другом исследовании опросили 500 человек, купивших принадлежности для верховой езды. 6% из них попадали в больницу, а 25% обращались к врачу из-за травм при верховой езде.
Я считаю, что это очень остроумное сравнение. Однако именно из-за этой статьи министр внутренних дел Жаклин Смит попросила Натта публично извиниться перед семьями, чьи родственники пострадали от употребления наркотика экстази. Лично я бы в ответ сказал — может, наоборот, министр проявляет неуважение к жертвам верховой езды? Почему жертвы конного спорта не получают должного внимания?
Натт не просто троллил правительство. Он специально сравнил любителей конного спорта именно с экстази — веществом, смертность от которого чрезвычайно низка. Натт хотел доказать, что запрет веществ часто продиктован не их опасностью, а иррациональными причинами. Мы часто слышим от традиционалистов: «Подумайте о детях». А рядом существуют праздники и хобби, которые то и дело наносят тяжелые увечья детям — но они не запрещены. Например, в Каталонии есть старинная традиция строиться на праздник в огромные человеческие пирамиды. По традиции, на самый верх подсаживают детей. При этом такие пирамиды часто падают. Или возьмем уже упомянутое катание на лошадях. Если оно фактически убивает больше людей, чем экстази, почему экстази регулируется так строго, а лошади — нет?
Натт предлагает нам задуматься о том, почему «традиционные» вещи — допустимы и якобы безопасны, а «непривычные» считаются опасными и запрещены. Учёный предлагает государству принимать решения о классификации наркотиков на основе научных данных, а не мнений политиков или традиций.
Чем же дело кончилось? Да, Натта выгнали из госкомиссии по наркозависимости — правда, он тут же организовал свою независимую, DrugScience. Научное сообщество было на стороне коллеги. В 2013 году Дэвид Натт получил премию имени Джона Мэддокса — «За достижения в области научно обоснованного подхода к классификации наркотиков». В формулировке награды даже специально отметили, что он подвергся гонениям.
Тут важно знать, кто такой Джон Мэддокс: это бывший главный редактор Nature, который прославился борьбой с псевдонаукой.
В частности, он опроверг теорию памяти воды. Приз его имени получали разные борцы с мракобесием. Например, Эдзард Эрнст, бывший приверженец гомеопатии, который стал ее критиком. Или Элизабет Лофтус, которая занималась проблемой ложной памяти свидетелей — той самой, из-за которой несправедливо осудили и продолжают осуждать множество людей.
И все же правильно говорят: критикуя, предлагай. Я рад, что Натт не просто толкал речи. Раз уж он показал, что алкоголь – самое опасное психоактивное вещество, то решил: нужно принимать какие-то меры. И основал в 2014 году компанию, задача которой — разработать заменитель алкоголя. Компания называется GABA Labs — в честь нейромедиатора ГАМК. Этот нейромедиатор обычно тормозит нервные клетки, уменьшает их активность. В том числе через него на нас воздействует этанол в спиртных напитках. Практически все симптомы опьянения — повышенная коммуникабельность, расслабленность, развязность — по-видимому, вызваны действием этанола на рецепторы ГАМК.
Дэвид Натт поставил себе задачу: создать напиток, который вызывает те же самые эффекты, но не вызывает привыкания — заменить алкоголь чем-то более безопасным. Люди все равно будут пить — так пусть хотя бы пьют что-то не столь вредное.
В этом смысле идея Натта при успехе могла бы абсолютно перевернуть весь мир. Вопрос лишь в том, насколько эта идея реализуема. Пока что авторы из GABA Labs говорят так: мы кое-что разработали – и сейчас проходим комиссию американского регулятора FDA. Добровольцы пробовали эти аналоги алкоголя — их впечатления описаны в статье в Business Insider. При этом сами создатели поясняют, что совсем напиться этим веществом нельзя. А рассказам о том, что напиток вызывает «расслабление и приятное чувство в теле», пока что сложно верить — учитывая эффект плацебо.
Как видите, вся нейронаука, о которой мы говорили — синапсы, нейромедиаторы, рецепторы — очень даже практична. Она может менять мир и улучшать жизнь. Вот почему я считаю, что научная ценность исследований психоактивных веществ велика. Изучая, как разные вещества действуют на мозг (в том числе в разных дозах — поэтому эксперименты с микродозингом тоже должны продолжаться), мы раскрываем механизмы их действия и можем воспроизвести их с меньшим вредом.
Наркотики приносят много зла. И поэтому мы обязательно должны их исследовать — именно для того, чтобы обернуть зло на пользу.
📑 Источники ↗
Подписывайтесь на мои соц. сети
* Если видео медленно грузится — смотрите его здесь
Примерно три года назад в моей жизни произошло нечто, к чему я не был готов. Причем нечто внешнее, на что я никак не мог сам повлиять. Я человек деятельный, рациональный, с толстой кожей. Но эта проблема пробила все мои защитные механизмы. Наверное, впервые в жизни я так сильно нервничал, так мало спал и очень много тревожился. Я почти перестал есть и сильно похудел. Увы, при этом я перестал получать удовольствие вообще от всего. И от того, что раньше приносило мне радость, и от того, что я считал очень важным и интересным. Я стал терять самое главное для меня — работоспособность. Я перестал творить и чувствовать себя свободным. А свобода для меня – высшая ценность. В общем, я испытывал классические симптомы депрессии.
После одной ситуации мой семейный врач фактически заставил меня пойти к психиатру. И там я принимал антидепрессанты и общался с терапевтом, пока депрессия не отпустила. Короче, так получилось, что в один момент вопрос «научна ли психология» в самом широком смысле – стал вопросом продолжения моей жизни, профессиональной и личной.
Спойлер: с тех пор мне стало сильно лучше. Но личный опыт – это не доказательство, а последнее прибежище гомеопата. Помогла ли мне терапия — или просто меня в трудную минуту заманили на какие-то ненаучные теории? Или вот лекарства — они действительно помогли или дело в эффекте плацебо? Вот я вхожу в комиссию РАН по борьбе с лженаукой. Можем ли мы раскритиковать психологию также, как критиковали астрологию или гомеопатию? Давайте разбираться.
На самом деле у многих людей, даже хорошо образованных, очень смутное представление, чем вообще занимаются психологи. Как минимум постоянно путают три разных дисциплины: психологию, психотерапию и психиатрию. «Психологом» сейчас могут назвать и инстаграмного гуру без образования и лицензии, который прошел пару онлайн-курсов, и практикующего медика-психиатра. Психологом может себя объявить ваша бабушка, которая любит давать житейские советы. И даже эзотерический адепт, который учит людей ходить по углям или материализовывать желания на тренингах личностного роста.
Но мы-то за науку. Поэтому давайте разбираться, что правильно называть психологией и как отличать ее от психиатрии и психотерапии. Само слово «психология» означает «учение о душе». Как известно, души нет… так что… расходимся. Но на самом деле психология — это исследование человеческого разума и поведения, того, как мы чувствуем, думаем, вспоминаем, воспринимаем информацию.
Было бы здорово изучать всё это напрямую, приборами. Этим занимается нейробиология — там смотрят, как работают нейромедиаторы, как сигналы передаются по нейронам, какие области коры за что отвечают. К сожалению, мы пока не можем настолько хорошо залезть в мозг человека. Томограф не подскажет, почему мы любим не заботливую Машу, а вредную Сашу, не поможет выйти из нездоровых отношений или пережить тяжелый период в жизни. Но, может, это и не нужно? Многое о человеке можно понять по его поведению, реакциям, словам. Этим и занимается психология, точнее, фундаментальная психология.
Поведение человека можно регистрировать достаточно точно — в том числе в лаборатории. Еще можно задавать человеку вопросы и проводить с ним различные тесты. Например, тесты на IQ, большую пятерку психологических черт личности, темную триаду, шкалу депрессии Бэка.
Если психология прежде всего изучает состояние разума и поведение, то задача психотерапии — их изменить. Улучшить ментальное здоровье, помочь избежать неприятных мыслей, лучше адаптироваться в обществе. При этом психолог может ни разу в жизни не проводить терапию — только вести исследования и писать работы. И наоборот: психотерапевт может всю жизнь помогать людям, но при этом не заниматься экспериментами.
А психиатрия – это уже направление медицины. Психиатры – врачи, которые занимаются расстройствами психики. Например, депрессией, шизофренией, обсессивно-компульсивным расстройством. Для всех этих заболеваний есть официальные диагностические критерии. Для некоторых их них есть либо доказанные способы лечения, либо поддерживающая терапия, чтобы облегчить симптомы и улучшить качество жизни. Все терапии описаны в научных статьях и проходят клинические исследования. В России только врачи-психиатры имеют право назначать пациентам медикаменты для лечения ментальных расстройств.
В интернете можно найти множество постов, где психологию объявляют ненаучной. Для примера я взял статью на Дзене «Почему психология — это не наука». Опубликовал ее школьный журнал «Лучик». Ох ты ж мой Лучик мракобесия! Я выбрал этот пост не потому, что он какой-то особенный (хотя у аккаунта 180 тысяч подписчиков, а под постом 600 комментариев), а потому, что его аргументы я часто встречал, в том числе в комментариях к своим видео.
Итак, пройдёмся по признакам «настоящей научности», которым не удовлетворяет психология по мнению автора статьи.
Автор пишет: в настоящей науке есть твердые термины, которые все ученые понимают одинаково. А еще есть измерения, точные и повторяемые. Действительно, это часто предъявляют психологам: «А что такое психика? Что такое сознание? У вас нет даже определения главного предмета изучения!»
В настоящей науке не так, пишет критик: «Все биологи всех стран мира знают, что такое живая клетка и из чего она состоит». Хм, забавно, что автор привел пример именно из биологии! Потому что биология — это наука о жизни. А что такое жизнь? У ученых нет четкого определения того, что такое «жизнь». Мнения расходятся. А главное, большинство работающих биологов этот спор напрочь игнорирует, не считая нужным в этом разбираться. Чем психологи хуже?
Далее автор пишет: «А вы можете точно сказать, что такое “радость”? Или “грусть”? Или “счастье”?». «Вы можете измерить счастье? Или глубину депрессии?». Мол, эти вещи субъективны. Но вообще-то... глубина депрессии может быть измерена, допустим, опросником Бека. Как вы понимаете, я его проходил. Как у этого теста с надежностью и валидностью?
Показано, что если человек в течение недели пересдает этот тест, то коэффициент корреляции между пробами — 0,93. Если что, единица — это идеальное совпадение. То есть надежность очень высокая. Но как оценить валидность теста на депрессию? Как понять, измеряет ли он депрессию или что-то иное? Для этого нужно найти какой-то другой способ ее оценить. Например, диагноз врача, который не использовал опросник. Или поведение человека. Или… статистику самоубийств.
Так и сделали. Оказалось, что люди с высокими баллами по шкале Бека чаще обращаются за психологической помощью, их трудоспособность падает, и среди них выше вероятность самоубийства — причем и смертей, и повторных попыток.
Для контраста давайте проверим валидность какой-нибудь эталонной фигни, например, астрологии. Допустим на минуту, что совместимость в отношениях по натальным картам и знаку зодиака работает. Тогда мы можем наложить ее на статистику разводов: астрологически совместимые пары должны разводиться реже, чем несовместимые. Иначе что это за совместимость такая?
И такие эксперименты действительно провели! Как несложно догадаться, валидность у астрологии стремится к нулю. Или вот недавно добавилось свежее исследование. На выборке в 12791 человека авторы не нашли никакой связи между знаком зодиака и уровнями несчастья, неудовлетворенности браком, работой, финансовым состоянием и так далее. Случайный номер от 1 до 12, приписанный человеку, имел такую же предсказательную силу, как астрология.
Ладно, идем дальше, депрессию измерили, а как насчет счастья? Конечно, сложно сформулировать единое определение счастья для всех людей. Но ученые смогли разработать инструмент, который в разных странах, у разных психологов и пациентов измеряет уровень удовлетворенности жизнью. Как проверяли валидность этого инструмента? Во-первых, чем выше был результат по этому тесту, тем ниже были баллы в тестах на тревожность и депрессию. Во-вторых, он хорошо согласовывался с другими, более старыми тестами на счастье, которые уже были валидированы.
Постойте, но это какая-то круговая аргументация. «Библия права потому, что в ней написано, что Библия права». Получается, что одними психологическими тестами доказывают точность других. Чтобы объяснить, почему это иногда может работать, приведу пример. Допустим, нам нужно придумать тест на дождь. Я предлагаю такой: проверить, есть ли капли воды на моем окне. Конечно, окно может быть мокрым по разным причинам — может, его просто помыли. Но если и правда был дождь, то я предсказываю, что капли будут не только на окне, но и в виде луж на асфальте. Это будет вторым тестом.
Обратите внимание, что эти тесты опираются на разную информацию. Но оба являются тестами на дождь. И когда мы много раз видим, что результаты этих двух тестов совпадают — получается, что они друг друга взаимно валидируют. Даже если я не знаю ничего о том, что было в тот момент в небе.
А если совпадений не видно, скорее всего, с тестами что-то не так. Скажем, окно закрыто сверху навесом. Или, наоборот, лужа на асфальте из-за дырявой трубы. Так же и с валидностью психологических тестов. Мы не имеем точной информации о том, что происходит у человека в голове. Но мы можем взять много разных независимых тестов и убедиться, что их показания в целом сходятся.
В статье «Лучика» есть еще две интересных претензии к психологии:
• Каждый человек уникален и все время меняется, поэтому нельзя получить воспроизводимые результаты;
• И поэтому же психологи не могут предсказывать поведение людей, а только с умным видом объясняют его задним числом.
Тут я должен в какой-то степени согласиться с критикой. Действительно, некоторые психологи любят объяснять все задним числом. «Джон Кеннеди с юности страдал от низкой самооценки, обусловленной не только непростым детством, но и болезнями», — откуда вы это взяли? Все ли люди с непростым детством страдают от низкой самооценки?
При этом заранее предсказать человеческое поведение психологи обычно не могут. А вот физик может вывести существование еще не открытых элементов, а инженер — предугадать, при какой нагрузке развалится дамба. «Лучик» прав и в том, что каждый человек уникален. Но мы можем находить статистические закономерности в поведении, общие для больших выборок людей. Похожим образом работает фармакология. Да, у каждого человека свой геном, аллергии, здоровье, рост, вес, история болезни. И даже хорошее лекарство не может помогать абсолютно всем. Но в среднем оно повышает ваши шансы выздороветь и выжить.
И у проверенных психологических тестов есть предсказательная сила. В среднем люди с депрессией чаще совершают самоубийства. Хоть мы и не можем сказать, кто именно совершит его, а кто нет. И это вполне воспроизводимые результаты.
Ну вот, мы написали это слово, «воспроизводимость». А значит, нужно разобрать одну из главных претензий к психологии, теперь уже от ученых. Говорят, что в ней существует «кризис воспроизводимости». Что это значит? Психологи постоянно находят интересные эффекты, достойные первых полос новостей. Но когда их эксперимент пытаются повторить другие ученые — часто ничего не выходит. Вот пример: в 2012 году я посмотрел выступление на площадке TED Talks. Исследовательница рассказывала о том, как вашу жизнь может изменить… правильная поза.
Ее выступление набрало более 70 млн просмотров. А статью 2010 года, на которой оно основано, ученые процитировали более полутора тысяч раз. Лично мне это сразу показалось какой-то фигней. Так и вышло. Работу несколько раз пытались воспроизвести, и результаты в основном были отрицательными.
Еще одна «расхожая истина», которую до сих пор повторяют, это «эксперимент с зефирками», marshmallow test. Мол, дети, которые смогли потерпеть и не съесть вкусную зефирку ради большей награды в будущем, станут более успешными и даже стройными, чем те, кто съел ее сразу. Этот эксперимент не воспроизводился многократно. Последний раз его не воспроизвели этим летом. Сравнили выросших детей, которые выбрали мгновенную награду, и детей, которые терпели. Две группы теперь уже взрослых никак не отличались по успешности, образованию и здоровью. И все равно про эти зефирки пишут везде – и в книгах, и в социальных сетях. Даже знаменитый физик Митио Каку говорил в интервью, мол это главный предсказатель успеха, инфа 100%!
Кризис воспроизводимости в психологии пытались изучать. Один из самых известных примеров — это большой проект Many Labs 2. Авторы взяли 28 классических и современных исследований по психологии и попытались их повторить. Причем на огромной выборке людей из разных 36 стран. И им удалось повторить результаты экспериментов всего в 54% случаев. Думаю, тут есть три объяснения.
1 - ученые больше склонны публиковать результаты, которые подтверждают их гипотезу. Была такая забавная статья под названием «Мы всегда умели заглядывать в будущее». В ней взяли случайную выборку исследований в области психологии — и обнаружили, что в 97% этих статей были положительные результаты, подтверждающие исходную гипотезу. Авторы пошутили, мол, это доказывает, что у психологов есть дар предвидения. Выдвинул гипотезу? Психолог? С 97% вероятностью твоя гипотеза будет верна. Можно ничего не проверять.
Публиковать успех проще и приятней, чем неудачу. А если получил неожиданный результат — можно сделать вид, что так и задумано — и переписать статью под новую гипотезу.
2 - результаты исследований часто принимают на веру, если они подтверждают наши предубеждения. Например, эксперимент с зефирками потакает упрощенной картине мира. Какие-то люди не достигли успеха, страдают? Да они просто ленивые и жадные, работать не хотят!
3 - сами экспериментаторы тоже люди. И не защищены от психологических эффектов. Было нашумевшее исследование про так называемый «прайминг», «предустановку». Например, человеку долго показывают картинки на тему старости. А потом тайно наблюдают — и видят, что он более медленно идет по коридору к выходу. Идея в том, что человека можно подсознательно «зарядить» на определенное поведение. Этот результат тоже почти не удавалось повторить.
Но потом ученые придумали хитрый трюк: проверять не только подопытных, но и самих экспериментаторов. И оказалось, что, если учёные верят, что подопытные будут идти медленнее по коридору, они сами бессознательно медлят — и замеряют чуть более продолжительное время их ходьбы.
Сложности с воспроизведением случаются не только в психологии. А насколько психология вообще выделяется в этом смысле?
Вы когда-нибудь слышали про «пи-хакинг»? В научных статьях часто можно встретить выражение «p меньше какого-то числа». Это так называемая статистическая значимость результата. Есть общепринятый порог статистической значимости: 0,05. Помните, в «Гарри Поттере» было зеркало, в котором каждый человек видит то, чего желает больше всего на свете? Если бы ученому дали такое зеркало… то он наверняка увидел бы в нем заветное p < 0,05. Чем меньше p, тем лучше.
Потому что чисто формально, если этот порог пройден, ты имеешь право сказать: «эффект был обнаружен». А если через 0,05 перепрыгнули, придется написать: «эффект обнаружить не удалось». Проблема в том, что автор – специально или даже бессознательно - может чуточку подогнать статистический тест, условия, выборку так, чтобы дотянуть до заветного порога <0,05. Это называется «p-хакинг». А раз существует этот хакинг, значит, есть и подозрительная «серая зона» «пи».
Конечно, если в результатах статьи p < 0,001, то никаким хакингом это, скорее всего, не наскребешь. А вот если мы видим p = 0,049 — можно предположить, что кто-то пытался натянуть сову на глобус. И вот самое интересное: мы можем взять какую-то область науки и посмотреть — какая доля статей имеет p-значения в этой «серой зоне».
Так сделал один научный блогер. И наименее проблемной оказалась зоология: в ней таких «серых» результатов всего 21%. Дальше идут пункты «Экология, эволюция и науки о Земле», «География, бизнес и экономика» и так далее. И знаете, кто оказался в самом низу рейтинга? Иммунология и диетология! Там чаще всего результаты в серой зоне. А вот психология скромно сидит ближе к верху списка. Прямо рядом с нейробиологией, генетикой и физикой.
Конечно, нужно подчеркнуть: это не официальный рейтинг натяжек в науке, а всего лишь забавная прикидка. На p-значениях свет клином не сошелся. Но понятно, что о каком-то уникальном «кризисе воспроизводимости», от которого страдает исключительно психология, говорить нельзя.
А как насчет того, чтобы что-нибудь доказать? Возможно ли это в психологии? Вот автор статьи в Лучике говорит, что сама фраза «психологи доказали» — ошибка. Потому что, цитирую: «”доказать” психология не может абсолютно ничего и никогда». Но вот банальный пример: есть академический психолог – Питер Брюггер. Он пытался понять, почему люди верят в паранормальное. И он доказал, что существует эффект избегания повторений. В его эксперименте людей просили придумать полностью случайный ряд бросков воображаемого кубика.
И оказалось, что чем больше люди недооценивали шансы выпадения одной цифры два раза подряд, там более склонны они были верить в мистику. Потому что для них «все в мире неслучайно». Этот эффект удалось воспроизвести в других исследованиях, на больших выборках людей, со статистическим анализом. И я могу сходу привести еще десятки таких примеров. Едва ли не половина моей книги «Защита от темных искусств» основана на экспериментальных научных исследованиях в области психологии. Экспериментальные работы Элизабет Лофтус про ложную память, Питера Йохансона про иллюзию свободы воли, Даниэля Канемана про аналитическое мышление, Пола Розина про симпатическую магию. Все это качественные научные исследования по психологии: с гипотезой, контролируемым экспериментом и воспроизводимостью.
А теперь разберем действительно справедливую критику психологии. Думаю, тогда станет ясно, почему вообще разгорелся этот спор — и почему психология может показаться ненаучной ерундой. Вот вам вопрос: можете сходу назвать трёх знаменитых психологов? Своим экстрасенсорным зрением я вижу, что вы назвали хотя бы одного из этих троих:
1. Фрейд
2. Юнг
3. Курпатов
И если Курпатов – это отдельный разговор, то к первым двум у меня сразу есть серьезные вопросы. Психология — очень молодая наука. Ей меньше 200 лет, а по-настоящему развиваться она начала только в XX веке. И один из тех, кто стоял у ее истоков — Фрейд, изобретатель психоанализа. Неудивительно, что долгое время в психологии доминировали его экзотические идеи вроде эдипова комплекса, бессознательного эротического влечения ребенка к родителю. Некритичное отношение к идеям Фрейда породило немало мифов.
Так, всю первую половину XX века в психиатрии было популярно мнение, что в шизофрении виноваты матери пациентов. Даже понятие такое было — «гипотеза шизофреногенной матери». Якобы мать наносит ребенку психотравмы, причем это может быть и гиперопека, и чрезмерная холодность – и развивается шизофрения. Представьте: в семье страшное горе, у человека болезнь, а родителям еще и внушают, что они сами виноваты. Причем демонизируют именно женщину.
Гипотезу «шизофреногенной матери» опровергли в 80-е годы. Причем сделали это сами психиатры. Например, Томас МакГлэшен, ведущий специалист по лечению шизофрении фрейдовским психоанализом, опубликовал статью, где честно сказал: вот, мы пытались лечить 450 людей с шизофренией — и что-то терапия не работает. Последний гвоздь в гроб этой теории забили работы, которые показали, что шизофрения наследуется. Например, оказалось, что, хотя у детей, чьи матери страдали шизофренией, повышен риск данного заболевания, совершенно не важно, кто их воспитывал: родная мать или приемная. То есть работали гены, а не поведение матери. Позже оказалось, что шизофрения вообще одна из самых наследуемых болезней — вклад генетики в риск ее развития колоссальный, от 70 до 80%.
Второй отец-основатель психологии, которого все знают — Карл Юнг. Кроме полезных мыслей о базовой психологии у него были две громкие идеи – синхроничность и коллективное бессознательное с архетипами. И обе — сомнительные. Синхроничность — по сути парапсихология. Якобы во Вселенной происходят невероятные совпадения. И между ними не причинно-следственная, а некая мистическая связь.
У современной психологии есть объяснение синхроничности. Это не свойство Вселенной, это апофения — склонность мозга видеть закономерности в случайных или бессмысленных данных. Термин «апофения» придумал нейропсихолог Клаус Конрад. Он объяснил, что так работает наш детектор совпадений: из огромного массива окружающих стимулов мы вычленяем то, из чего может сложиться сюжет, — и придаем этому высокую значимость.
А вот в основе идеи коллективного бессознательного у Юнга лежат интересные наблюдения: многие сказки, мифы, сюжеты и сны повторяются по всему миру у народов, которые никогда не встречались. К сожалению, куча людей трактуют эту идею Юнга в совершенно антинаучном ключе: якобы у человечества есть общее ментальное поле. Но на самом деле мы происходим от общего предка, наши мозги формируются похожим образом, поэтому нам иногда приходят в голову схожие идеи.
Вот пример: у множества разных народов по всему миру есть мифы о демонах, которые приходят во сне, садятся на грудь и душат своих жертв. Но это не родовая память о древних демонах, просто у всех людей похожая нейроанатомия. И когда во сне люди испытывают апноэ, кислородное голодание, а потом сонный паралич — возникает почти одинаковый кошмар. Похожий опыт порождает похожие мифы.
Все это — большая проблема. Идёт 2024 год, а Фрейд и Юнг до сих пор на слуху. Конечно, когда-то их идеи были новаторскими. Они много лет задавали тон всем исследованиям психологии. Но наука ушла далеко вперед. Вспомните древнего грека, Пифагора. Он был великим ученым и положил начало целым разделам науки. Но тот же Пифагор учил своих последователей всякой ерунде про мистическую силу нумерологии, музыку сфер и переселение душ. И благодаря его авторитету эти идеи еще тысячи лет были популярны у некоторых ученых — вплоть до эпохи Возрождения.
Точно так же Фрейд дал нам очень много: например, создал концепцию подсознания. Но сегодня его работы имеют такое же отношение к современной науке, как древние трактаты Гиппократа — к современной медицине.
Что сейчас осталось от Гиппократа? Очень полезный принцип «не навреди» и знаменитая клятва врачей. Так же и от Фрейда и Юнга остались полезные идеи и термины — но не более. Поэтому, когда автор статьи в «Лучике» подмечает, что теории Фрейда и Юнга ненаучны, потому что их нельзя опровергнуть… Он совершенно прав. Даже философ науки Карл Поппер ругал фрейдистов именно за это. Но ругать современную психологию за Юнга и Фрейда — это как мочить современную медицину за то, что микстуры Авиценны или Гиппократа плохо помогают от болезней.
С другой стороны… Это хороший способ распознать лженауку под видом психологии. Если человек называет себя психологом, но диагностирует эдипов комплекс, ищет юнгианские архетипы, пытается гипнотизировать пациентов, толкует сны — про него всё понятно. Это то же самое, что лечить людей кровопусканием.
К сожалению, у психологии есть еще одна большая проблема: наиболее знаменитыми в ней часто становятся плохие, некачественные исследования. Возьмем Стэнфордский тюремный эксперимент — наверное, самый известный психологический эксперимент в истории. Вкратце: 18 добровольцам велели изображать тюрьму — половина охранники, половина заключенные. И якобы там раскрылась страшная правда про жестокую природу человека: охранники стремительно озверели.
С тех пор этот эксперимент за многое ругали. Одни говорили, что он неэтичный. Другие, что он подстроенный. Но главная проблема не в этом. А в том, что это вообще не эксперимент. Во всяком случае, с точки зрения науки. В чем заключалась гипотеза? Что люди, наделенные властью, будут плохо себя вести? Или что заключенные будут чувствовать себя бесправными? А где контрольная группа? Где достаточно большая выборка? Плюс эксперимент еще и прервали досрочно, на шестой день.
В итоге мы узнали, что в определенных условиях некоторые люди могут плохо относиться к другим людям, которые находятся в их полной власти. К слову, мы и так это знали! Из Стэнфордского эксперимента нельзя понять, как подтолкнуть людей к такому поведению – или как сделать, чтобы они так себя не вели. Чтобы был эксперимент, нужно хоть что-то с чем-то сравнить. Например, сделать контрольную группу, где вместо охранников будут санитары или уборщики.
Я не хочу отрицать вклад этого эксперимента в культуру. Да, он стал страшным отражением реальных явлений. Но Стэнфордский эксперимент не дал науке ровным счетом ничего.
Что же получается в итоге? Если вы хотите покритиковать психологию — у вас всегда есть перед глазами куча нашумевших экспериментов, которые ничего не доказывают. И масса авторитетных специалистов, которые порой несут полный бред. Если вы из этого сделаете вывод о том, что психология не наука — этот вывод будет хоть и ошибочный, но небезосновательный.
И все-таки, раз уж я привожу отрицательные примеры, приведу и положительные. Был такой знаменитый психолог, Даниэль Канеман. В 50-х годах, когда он был молодым лейтенантом психологической службы армии Израиля, его задачей было оценивать кандидатов в офицеры с помощью тестов на лидерство.В качестве теста использовалось… таскание столба.
Казалось, что тест работает идеально. Мгновенно становилось очевидно, кто лидер, а кто исполнитель. А главное, кто преуспеет на офицерских курсах, а кто вылетит. Но потом Канеман следил за кандидатами и проверял, насколько точны предсказания теста. И оказалось, что вообще не точны: они были немногим лучше случайных догадок. Вы удивитесь, но таскание бревна… это просто таскание бревна. Сам Канеман назвал этот опыт «иллюзией валидности» — и развил из этого целую теорию, которая помогла сделать психологические тесты более точными.
Он показал, что порой мы цепляемся за пару характерных признаков: «О, этот парень похож на лидера/насильника!» — и делаем предсказания о поведении людей. Но видим при этом обычно лишь крошечную часть картины.
В марте 2024 года Канеман умер — и я решил посмотреть, какой была его последняя публикация. Оказалось, что это статья на животрепещущую тему — «В деньгах ли счастье?». Ещё в 2010-м Канеман выпустил работу, где исследовал зависимость счастья от богатства. И вывел, что, начиная с какого-то уровня достатка — не очень большого, в районе среднего класса — счастье от денег больше не растет. Нет в них счастья. А вот молодые оппоненты Канемана утверждали, что зависимость линейная — у состоятельных людей счастье все же прибавляется, хотя совсем чуть-чуть.
В итоге вместе они скорректировали гипотезу и раскрыли другие нюансы. Итак, для самых несчастливых людей счастье действительно не растет с достатком. Но у более счастливых людей рост дохода заметно влияет на уровень счастья. А в группе с высоким показателем счастья при увеличении достатка показатель «счастливости» растет даже с ускорением. То есть мы видим, что ученый-психолог в 90 лет обладал достаточной самокритичностью, чтобы сотрудничать со своими оппонентами. Он публично перепроверил и опроверг свою теорию.
Обе истории про Канемана — это отличные примеры того, что в психологии есть место научному подходу и сомнениям. И книгу «Думай медленно, решай быстро» я настоятельно всем рекомендую. Кроме той части, что про прайминг.
Я обещал рассказать не только про психологию, но и про психотерапию. Как там с пруфами? Я испытал на себе когнитивно-поведенческую терапию, она одна из самых изученных. Тут обычная экспериментальная наука. Есть крупный метаанализ 2020 года, где было больше ста исследований разных способов борьбы с депрессией. Получилось, что при депрессии психотерапия значительно эффективней, чем плацебо, и сравнима по действенности с приемом антидепрессантов. Для самих антидепрессантов тоже во многих случаях показали эффективность в клинических исследованиях с плацебо-контролем.
Конкретно про методику КПТ я нашел большой метаанализ 2023 года. В нем описано 400 исследований с суммарной выборкой в 50 тысяч испытуемых. Там смотрели на эффективность КПТ при депрессии, в том числе с активным контролем. Это значит, что человек пробует что-то другое, например, вместо терапии начинает заниматься спортом. И вывод об эффективности положительный.
Если в психологии, психотерапии и в психиатрии есть хорошие научные исследования, то откуда берется столько критики этих направлений? Вообще мне тут вспоминается один из главных критиков психиатрии — Л. Рон Хаббард, основатель саентологии. В молодости он довольно позитивно относился к психиатрии и даже добровольно участвовал в исследованиях. Но в какой-то момент жена Хаббарда предложила ему лечь на принудительное лечение. Тогда он похитил ее с детьми, сбежал из страны и создал свою религию, в которой психотерапия была объявлена лженаукой, а психиатрия — заговором злодеев и коммунистов. Ещё он считал, что все наши беды – от прикрепленных к нам душ инопланетян, а избавившись от них, мы обретем способности супермена.
А теперь вернемся к реальности. Вот, например, слоганы всяких онлайн-курсов по психологии: «Как изменить жизнь?», «Кто я и чего хочу?», «Кем стать?», «Как найти работу?» Да, от психологии мы прежде всего хотим простые решения сложных проблем. Поэтому возникает разрыв между тем, что на самом деле изучает наука, и тем, что от нее ждут люди. Но нет пока четкой инструкции, как строить отношения или реализовать таланты. Психология как наука не может решить насущные проблемы людей. В результате этот вакуум заполняют сомнительные деятели. К сожалению, лучше всего слышны обещания продавцов простых решений — быстрых и легких способов изменить жизнь.
Итак: научна ли психология? Да, психология — это наука. Но не все, что этим словом называют, научно. Вокруг психологии – целое минное поле из сомнительных и псевдонаучных утверждений. Не все школы психологии одинаково полезны, а многие сенсации — дутые или вовсе давно опровергнутые. Но в рамках психологии можно ставить научные эксперименты и проводить исследования. И они будут не менее научными, чем работы по биологии или медицине.
📑 Источники ↗
Подписывайтесь на мои соц. сети
* Если видео медленно грузится — смотрите его здесь
Не войны, не голод и не болезни, а именно старение убивает больше всего людей. А теперь представьте мир, в котором люди не стареют. Все еще можно поскользнуться на банановой кожуре, получить кирпичом по голове, но с возрастом вероятность смерти не растет. Сколько бы мы жили? 100 лет? Двести? Внимание, правильный ответ: в среднем тысячу лет. Это легко подтвердить расчетами: берем вероятность умереть, скажем, в 30 лет, и «замораживаем». Сегодняшний пост — о том, как победить старение.
Есть такой круглый червяк — C. elegans, который когда-то помог мне поступить в МГУ. Я рассказывал о нём в одном из своих билетов на вступительном экзамене.
Парадоксально, но теперь он может помочь победить старение. Дело в том, что есть генетическое изменение, которое продлевает ему жизнь на 20%. И еще одно, с которым жизнь увеличивается на 170%. А если эти изменения совместить, червяк проживёт в 5 с половиной раз дольше. И это комбинация всего лишь двух новых мутаций. А что, если добавить три или десять? Сколько червяк в принципе сможет прожить? Мы не знаем.
Сам эффект, когда сумма оказывается больше своих слагаемых, называется синергия. Представьте, что у вас есть любимый котик. Вы очень хотите, чтобы он жил с вами как можно дольше, любой ценой. Вы готовы применить для этого абсолютно все новейшие достижения научно-технического прогресса. Вы будете кормить его по самой правильной, научно обоснованной диете. Вы будете лечить его самой доказательной медициной и лучшими лекарствами. Организуете ему регулярный скрининг и профилактику от самых распространенных болезней. А если какой-нибудь орган котика вдруг выйдет из строя, немедленно организуете ему пересадку. Все ради кота. Подарим ему девять жизней! В итоге получится такая большая, сложная операция — «Спасение рядового котика».
Но как вы думаете, каким будет ее результат? Мы не знаем, причем не знаем даже приблизительно.
И речь не только про кошек или собак. На мышах испробовали огромное количество методик — от голодания и лекарств до генной терапии и пересадки стволовых клеток. Недавно в Nature вышла статья, авторы которой продлили мышам жизнь на 25%, снизив активность лишь одного фактора воспаления. А вообще одиночными вмешательствами этим животным удавалось продлить жизнь аж в полтора раза. Это как если бы человеку накинули 40 лет жизни.
Но почему почти никто не пробует соединить много разных подходов в одном эксперименте, на одной мышке? Ведь старение не имеет единой причины. Это совокупность большого количества маленьких факторов. Тут кончики хромосом перестали достраиваться, тут мутации накопились в ДНК. Тут нарушилась регуляция работы генов, тут накопились неправильные белки. И даже органы у нас стареют с разной скоростью. И даже если мы полностью победим один фактор, остальные будут накапливаться. То есть лечение старения явно должно быть делом комплексным.
Именно этой теме посвящена наша с коллегами новая научная статья, которая недавно вышла в журнале Aging. Полгода нас мучили целых четыре рецензента. Один написал аж 69 замечаний (какое символическое число), но мы пробились. Это обзорная статья об успехах комбинаторного подхода в борьбе со старением, и в ней мы с соавторами попытались спланировать ту самую операцию «Спасение рядового котика». Вернее, в нашем случае — ефрейтора мышки.
Мы собрали все эксперименты, где ученые попытались соединить несколько методов борьбы со старением в одном организме млекопитающего, и обобщили результаты. Затем мы описали, каких экспериментов не хватает, и предложили ряд стратегий по тому, как их лучше проводить. Проще говоря, мы смотрели, что будет, если собрать все лучшие методы продления жизни и объединить внутри одной мыши. Сделать такого Вольтрона из мышетерапий.
Вы можете резонно возразить: а с чего я взял, что эффект двух или трех методов продления жизни сложится? С какого перепуга должна возникнуть эта синергия, то есть ситуация, когда целое больше суммы слагаемых? В начале я уже упомянул потрясающую историю про червяков. Но работает синергия и у мушек-дрозофил. Так, в одном исследовании ученые взяли три лекарства: каждое из них продлевало жизнь мушки на 10–11%. А все вместе продлили на 48%, мушка прожила 120 дней вместо обычных 80. Другие ученые совместили три разных лекарства, особую диету, температуру и отсутствие света (у мушек это тоже продлевает жизнь). И теперь мушка с комбинацией всех методик прожила уже 185 дней. А когда к этому добавили еще и особую генетическую мутацию — протянула целых 213. Хотя обычно мушки этого вида живут всего 60–80 дней. Так что это примерно как если бы люди прожили 180, а то и 200 лет! Правда, в темноте, холоде и немного в голоде... Но все равно — 200 лет.
Но в нашей статье нам были интересны прежде всего мыши и крысы. Потому что мы с вами млекопитающие. А среди млекопитающих нет ни одного, чье старение было бы экспериментально изучено лучше, чем старение мышей и крыс. Это потому, что они маленькие и живут всего пару лет. Ученому не придется ждать результатов эксперимента до пенсии. Но в этом и минус мышей. Ведь мы, наоборот, большие — и живем долго. Намного дольше, чем другие животные нашего размера, по 70–90 лет.
Очевидно, что старение у людей и мышей устроено по-разному. И с практической точки зрения было бы полезней изучать его на других приматах, или хотя бы на близких по размеру свиньях. Ну или хотя бы на собаках или кошках. Но мыши для нас — скорее отправная точка. Принципиальное доказательство. На них можно показать, что в принципе возможно радикальное продление жизни млекопитающему с помощью комбинации терапий. А после уже можно закрепить результат на других видах.
Вообще комбинированные терапии давно используют для борьбы с самыми грозными болезнями нашего времени. Например, ВИЧ. Золотой стандарт для терапии ВИЧ — это так называемая ART-терапия. И это вовсе не рисование пальцами и не лепка из пластилина под музыку Шопена. Дело в том, что ВИЧ умеет эволюционировать, а еще встраивать свой генетический материал в ДНК наших клеток. Поэтому на него нужно нападать сразу с нескольких сторон. Для этого и используется ART, комбинированная антиретровирусная терапия.
Внешне кажется, что таблетка одна. Но внутри нее скрывается сразу несколько разных медицинских вмешательств, изобретенных по отдельности. Получается такой коктейль. Там есть фермент, который мешает вирусу превращать свою РНК в ДНК. Если же это ему удалось, есть препарат, который не дает вирусу встроить эту ДНК в геном. Есть третье вещество, которое вообще мешает вирусу проникнуть внутрь клетки. И так далее.
За счет того, что мы действуем на разные процессы, общий результат гораздо лучше, чем от этих же лекарств по отдельности. Возникает синергия. В результате человек с ВИЧ живет нормальной жизнью и практически не может никого заразить.
Другой пример — это онкология. Там комбинация терапий — тоже базовый подход. Вместе с лучевой и химиотерапией пробуют огромное количество разных типов лекарств, которые бьют по опухоли с разных сторон. Ведь рак сам по себе — эволюционный процесс, раковые клетки — это мутанты, среди которых выживают самые приспособленные. Особенно опасно то, что раковые клетки могут научиться обманывать иммунную систему и вырабатывать устойчивость к лекарствам. Поэтому, если терапия убьет не все раковые клетки, рак может вернуться и при этом стать еще более тяжелым в лечении. А если применили сразу много подходов, больше шансов начисто изгнать болезнь из организма. Не дать раку приспособиться.
Так и со старением. Какую его причину ни отмени, другие продолжат делать свое мрачное дело. Победишь сердечно-сосудистые заболевания, умрешь от рака. Победишь рак, умрешь от старческой деменции. Победишь деменцию, все равно ослепнешь из-за глаукомы и катаракты, а потом упадешь из-за слабых мышц и сломаешь шейку бедра. Но чем больше факторов старения мы одолеем, тем больше у тела будет сил противостоять остальным. А если победить все факторы — возможно, старение и вовсе прекратится.
Я уже предвижу, как в комментариях пишут: «Подождите бороться со старением, мерзкие диктаторы будут жить вечно». «Смерть — это естественно». «Бессмертие — это скучно, а краткость придает жизни смысл». Мне кажется, что практически все серьезные возражения против борьбы со старением нейтрализует один-единственный аргумент, который приводит в своей книге физик Эндрю Стил.
Снова представьте, что в будущем смерть от старения исчезла. Люди погибают от несчастных случаев и острых болезней. Но с возрастом риск смерти не растет, а старческие болезни не приходят. Допустим теперь, что у этого будут какие-то негативные побочные эффекты — перенаселение, вечные диктаторы или нехватка ресурсов. И вот приходит некий ученый и говорит: «Я знаю, как решить нашу проблему. Нужно всего лишь заразить абсолютно всех людей особым вирусом. Вот он в баночке!»
Этот вирус вызывает неизлечимую, наследуемую болезнь со 100-процентной смертностью. От нее разрушается мозг, дряхлеют кости и органы, со временем в теле возникают опухоли, человек слепнет и глохнет, сморщивается и слабеет. А под конец теряет память, сходит с ума и умирает в муках. Но если мы всех этим вирусом заразим, наша проблема будет решена. Ура, товарищи!
Вот скажите, только честно, лично вас бы устроило такое решение? Меня — нет. Даже суперзлодей комиксов Marvel Танос покажется гуманистом на этом фоне: ведь он щелчком перчатки убил всего лишь половину разумных существ во Вселенной.
Я в загробный мир не верю, жизнь у меня одна, и она мне нравится. И другим смерти не желаю. Так что давайте побеждать старение, а другие проблемы решим каким-то более гуманным способом.
Итак, бороться со старением можно и нужно, и это логично делать какой-то комбинированной терапией. Но работает ли такая комбо-синергия на млекопитающих? Да, хоть и есть нюансы. Например, можно соединить одну генетическую мутацию, продлевающую жизнь, с ограничением калорий. В сумме это дает плюс 69% продолжительности жизни. Нюанс в том, что на людях ограничение калорий, по-видимому, не работает. А мутация, о которой идет речь, должна вноситься в эмбрионе, да к тому же превращает мышей в карликов. Превращать взрослых людей в карликов, даже если очень захотеть... уже поздно. Если вы не Питер Джексон.
К счастью, есть и более перспективные примеры. Так, ученые совмещали у мышей сразу две генных модификации. Одна препятствовала укорачиванию теломер при делении клеток. А другая подавляла раковые опухоли. И такая мышка, у которой была и устойчивость к раку, и нарощенные теломеры, жила дольше, чем мышки с каждой из таких модификаций в отдельности.
В нашей с коллегами статье есть целый список таких комбинаций. Конечно, синергия возникает не всегда и не везде, но есть комбинации, которые работают. К сожалению, таких исследований очень мало.
Второй вывод, к которому мы пришли — этим очень мало кто занимается. Оказывается, объединить две интервенции — это уже целое достижение. А уж чтобы совместить сразу три разных метода продления жизни — такого почти нет. Мы нашли несколько подобных экспериментов — но там снова были нюансы. Например, в 2019 году авторы применили к мышам сразу 3 разных генных терапии. Авторы хотели посмотреть, поможет ли эта тройная комбинация снизить частоту старческих болезней — ожирения, диабета II типа, отказа сердца и почек. И действительно — мыши стали реже болеть по сравнению с грызунами, получившими одиночные терапии. Но, увы — о продолжительности их жизни в статье ни слова. Хотя, казалось бы, это самое важное.
Ну хорошо, а что можно сделать? Например, разработать стратегии нападения на старение со всех сторон.
В 2013 году вышла легендарная научная статья «Характерные приметы старения». Ее процитировали целых 14,5 тысяч раз. В ней авторы предложили 9 ключевых факторов старения.
Девять всадников смерти, эдаких Назгулов: укорочение теломер, нарушение функций митохондрий, истощение стволовых клеток и так далее. Потом ученые накинули еще несколько факторов. Например, системное воспаление и нарушение аутофагии в клетках, то есть способности клеток переваривать внутриклеточный мусор.
Для меня важнейшая новинка в списке — это старение долгоживущих молекул. В нашем теле есть белки, которые живут много десятилетий, порой даже дольше, чем сам человек. Например, коллаген и эластин в соединительной ткани и коже, кристаллин в хрусталиках. В этом их сила, но и их слабость. Когда с возрастом они повреждаются, организму сложно их заменить. Результат — дряблая хрупкая кожа и катаракта.
Так вот, в статье мы взяли максимальный полный набор из 15 факторов старения.
Отобрали самые перспективные методы, которые сработали на мышах. А потом собрали из них разные «комбо-колоды». В итоге выяснилось, что повлиять мы пока не можем лишь на 2 фактора старения. А для остальных 13 уже кое-что есть. Правда, опять же, пока только на мышах.
Два внутренних круга, красный и синий, отличает то, насколько развязаны руки у ученых. Как видите, синий круг закрывает почти всех «Назгулов». Но для него нужна максимальная свобода — там есть генные модификации, которые нужно вносить еще на этапе эмбриона, чтобы мышь выросла с нужными генами. То есть нам с вами это уже не поможет — поздно. Хотя в теории многие из этих врожденных мутаций, скорее всего, можно превратить в генные терапии и применить ко взрослой мыши. Просто этого еще не пробовали делать.
Поэтому есть красный круг. В нем есть только то, чем продлевали жизни взрослым мышам. Среди «карт» из этой «колоды» — несколько лекарств, четыре разных генных терапии, пересадка костного мозга и ограничение определенного вещества в диете. И этот красный круг охватывает две трети наших Назгулов.
Кстати, активация VEGF, которая отмечена сразу в трех кругах — это самая мощная из всех карт. Фактор VEGF усиливает рост сосудов. С возрастом у нас ухудшается кровоснабжение тканей — в мозге, сердце и других местах. Генная терапия, активирующая VEGF, сама по себе продлевает мышам жизнь почти в полтора раза. А представьте, что получится, если его с чем-нибудь еще совместить? Возможно, именно это нам и поможет.
И напоследок — интересная история про зеленый круг.
Есть такой человек, Обри ди Грей. Он, возможно, самый известный активист в деле борьбы со старением.
Изначально он закончил Кембридж как инженер-программист, но очень увлекся темой старения. Поэтому устроился на кембриджский факультет генетики разработчиком генетической базы данных, а параллельно стал самостоятельно изучать биологию и генетику. В итоге через 10 лет ди Грей получил от Кембриджа степень PhD по биологии — за свою книгу, где предложил оригинальную концепцию старения.
Еще в 90-х годах ученый начал отстаивать идею о том, что старение — это много разных процессов. Тогда же он предложил свой собственный список факторов старения. Правда, на тот момент ему как раз помешало отсутствие формального диплома. Плюс ди Грей специально спровоцировал ученых: объявил конкурс на то, чтобы его идеи раскритиковали. В итоге набежали биологи и разгромили его список, указав на грубые ошибки в матчасти. Но позже некоторые его идеи с уточнениями вошли в том числе в наш «список Назгулов».
Так вот, ди Грей считает, что будущее за комбинациями терапий. Поэтому он решил не ждать, пока ученые соберутся с мыслями, а начал проверять их сам. Зелёный круг на схеме — это комбинация, которую Обри ди Грей уже вовсю испытывает на мышах. На данный момент это 4 терапии:
лекарство рапамицин, которое воспроизводимо продлевает жизнь мышам;
пересадка стволовых клеток;
препарат новитоклакс, который удаляет из тела сенесцентные клетки;
и наконец, известная генная терапия, которая удлиняет кончики хромосом благодаря ферменту теломеразе.
Пока что окончательные результаты проекта неизвестны. Но ди Грей обнародовал промежуточные результаты — и видно, что четвертное комбо показывает неплохой эффект.
Вот графики.
Один для самцов, другой для самок. По горизонтальной оси — время. По вертикальной — сколько живых мышей осталось в группе. Красная линия — это все четыре терапии, жирная синяя — ни одной, а остальные цвета — отдельные терапии или их сочетания. Каждая ступенька на графике — смерть мышки из группы. Поэтому, чем выше идет график, тем больше мышек-долгожителей в этой группе. Как видите, четвертное комбо дает эффект лучше большинства вариантов.
История с экспериментом ди Грея подчеркивает сразу несколько проблем современной науки о старении. Первое. Это крайне дорого. Например, исследование, которое проводит ди Грей, стоит несколько миллионов долларов. Я прикинул, что в эксперименте ди Грея порядка 1000 мышей. Вы когда-нибудь держали дома хотя бы пару мышей? Я держал. А тут вам нужно еще и платить толпе лаборантов. Мало того, каждую мышь нужно содержать отдельно, чтобы они не скрещивались и не дрались. Поэтому, когда я жалуюсь, что ученые ленятся и не проводят эксперименты с двойными или тройными комбинациями... надо быть справедливым, это очень трудно организовать. Поэтому то, что делает Обри ди Грей — особенно ценно.
Второе. В академической среде есть предвзятое отношение к идее борьбы со старением. Действительно, по этому вопросу есть масса небрежных исследований, а иногда доходит до откровенного шарлатанства и торговли сомнительными БАДами. Некоторых ученых это раздражает. Когда наша статья проходила проверку у других ученых, один из рецензентов написал нам: «Как вам не стыдно упоминать опыты Обри ди Грея! Он же не ученый». Но это очень странный аргумент. Во-первых, все-таки ученый. Во-вторых, мы пишем обзор про комбинированную терапию, которую почти никто не делает. А нам пеняют за упоминание человека, который проводит по сути единственный и самый большой в мире эксперимент по этой самой комбинированной терапии.
И третье. На мой взгляд, в академической науке про старение существует естественное сопротивление таким «комбо-исследованиям». Ученые часто погружены в свою узкую область: один изучает теломеры, другой метки на ДНК, третий сенесцентные клетки. Поэтому им не очень удобно и интересно затевать такой масштабный эксперимент. Ведь тогда нужно привлекать и координировать несколько лабораторий — порой с разных концов света. Поэтому, если кто-то хочет опубликовать статью, ему гораздо проще и дешевле поставить эксперимент по своей старой теме, в своей уютной лаборатории. На том оборудовании и тех знаниях, которые есть у него лично. И получится вполне нормальная публикация.
Как это ни парадоксально, не все ученые, которые занимаются старением, так уж мечтают его победить. Многим из них достаточно удовлетворить свое любопытство и что-нибудь открыть — просто из любви к науке или чтобы отчитаться перед работодателем. Но мы с соавторами как раз искренне хотим побороть старение людей. И при выборе комбинаций нам следует прежде всего смотреть на те, которые можно реально применить на человеке.
Например, мы точно знаем, что ограничение калорий отлично работает на мышах, но плюс-минус бесполезно для человека, за исключением борьбы с перееданием. Поэтому добавлять его в перспективные комбинации нет смысла. Генная модификация эмбрионов с рождения — тоже сомнительный вариант. Ведь я хочу продлить жизнь себе и своим друзьям, а не только будущим людям. Кроме того, ресурсы и время у нас ограничены.
А вот пересадка стволовых клеток — вполне рабочая идея, она есть в нашей схеме. Но ее сложно сделать доступной и массовой, даже если польза будет доказана. Гораздо проще и дешевле сделать генную терапию (это будет как вакцина, нужен один укол) или прописать таблетки. Поэтому в своем обзоре мы прописали разные стратегии, по которым можно подбирать комбинации. Чему отдавать приоритет на практике.
Например, брать только то, что сильнее всего продлевает жизнь мышам. Или стремиться к минимальному количеству терапий, которые закрывают максимум факторов. Еще можно брать уже готовые комбинации, опробованные на мышах, и добавлять к ним новые ингредиенты. Или сделать упор на синергию. Сначала протестировать все возможные пары интервенций, потом найти самые сильные сочетания и наращивать их.
Есть еще один очень практичный подход. По максимуму использовать те средства, которые уже одобрены для людей, но для других целей. Например, есть препарат против диабета акарбоза. Он продлевает жизнь мышам, при этом его давно используют люди. Или вот недавно в Science вышла статья, где мышам и червякам продлил жизнь таурин. Вы знаете это вещество по энергетикам, но его вполне можно и, пожалуй, лучше получать из других источников. Если эксперименты покажут, что такие вещества образуют синергетические комбинации, даже не очень сильные — буквально завтра миллионы людей смогут опробовать их без особого риска или затрат.
Недавно я досмотрел сериал «Задача трех тел», и там человечеству удалось сплотиться, чтобы защитить Землю от инопланетян, которые прилетят только через 400 лет. А наша старость «прилетит» гораздо быстрее. Так что надо действовать прямо сейчас, чтобы спасти максимальное количество людей. В том числе нас с вами.
Поэтому я полон энтузиазма по поводу комбинированной терапии в борьбе со старением. Наша задача — сподвигнуть наших коллег как можно скорее найти хоть что-то, что можно довести до клинических исследований на людях. Ведь эти испытания займут еще 5–10 лет — и все это время мы будем стареть. Надеюсь, что наша статья поможет вдохновить исследователей на более активные поиски.
Моя статья
Panchin AY, Ogmen A, Blagodatski AS, Egorova A, Batin M, Glinin T. Targeting multiple hallmarks of mammalian aging with combinations of interventions. Aging (Albany NY). 2024 Aug 18; 16:12073-12100 — Ссылка: https://doi.org/10.18632/aging.206078
P.S. Если у вас плохо работает YouTube — смотрите это видео на Substack ↗
Подписывайтесь на мои соц. сети
Испания, Бильбао. Наши дни. Учёного убивают за громкое открытие. Известно, что незадолго до этого он втайне поделился результатами исследований с представителями основных мировых конфессий: христианства, ислама и иудаизма. Что же это было за открытие? Ниже будет небольшой спойлер к книге Дэна Брауна «Происхождение».
Итак, по сюжету, учёный Эдмонд Кирш смоделировал происхождение жизни и показал, что её появление при определенных условиях неизбежно. Так он отнял последнее оправдание Бога у сторонников гипотезы сотворения. Это, конечно, вымышленная история, но наука о происхождении жизни реальна. Так что сегодня обсудим фундаментальный вопрос биологии: как появилась жизнь?
Если честно, меня сюжетная завязка у Брауна впечатлила не очень сильно. Мало кто из ученых сомневается в том, что живое произошло из неживого в процессе химической эволюции. Если бы этот аргумент и правда уничтожал религии, то мы бы уже наблюдали их массовое отмирание. Либо настоящую охоту на ученых. Но религиозные проповедники, к счастью или к сожалению, отлично умеют игнорировать факты.
А вот что касается деталей происхождения жизни, мы действительно многого пока ещё не знаем. В своем романе Дэн Браун ссылается на классический эксперимент Миллера — Юри, проведённый ещё в 1953 году. В нём учёные попытались синтезировать самые базовые кирпичики жизни — нуклеотиды и аминокислоты — из смеси простых веществ, которые в достаточном количестве присутствовали на древней Земле. Они имитировали молнии — пропускали электрический ток через смесь водяного пара, метана, аммиака, водорода и угарного газа. В результате им удалось получить в этой смеси пять из двадцати классических аминокислот, которые входят в состав наших с вами белков.
Браун устами одного из персонажей справедливо отмечает, что в то время у Миллера и Юри не было современных приборов, которые могли обнаружить малые концентрации веществ. Когда этот эксперимент повторили в 2008 году, используя современные методы детекции, в смеси нашли уже двадцать две разных аминокислоты.
Что касается другого важнейшего компонента жизни — нуклеотидов, тех самых химических «буковок» A, T, G, C, из которых состоят молекулы наследственной информации ДНК, — то и здесь никаких чудес не требуется. В 2022 году в журнале Nature Communications вышла статья, авторы которой показали, что всё разнообразие нуклеотидных оснований можно обнаружить... в метеоритах. Конечно, это могли наследить какие-то инопланетяне, но мы о таковых не знаем, поэтому предполагаем, что нуклеотиды возникли сами по себе — без участия живых существ.
Это было наблюдение за естественными метеоритами, но есть и эксперимент 2019 года. Прямо в лаборатории симулировали возникновение биологических молекул с участием межзвёздного льда. Там смешивали водяной пар, угарный газ, аммиак и метанол в условиях, похожих на космическое пространство. И оказалось, что в этих условиях действительно можно получить необходимые для возникновения жизни нуклеотиды.
Итак, базовые кирпичики, которые нужны для жизни: и аминокислоты, из которых состоят белки, и нуклеотиды, из которых состоит ДНК, — всё это ни в каком божественном чуде не нуждается. Химия сама рождает биологию.
Но сделаем шаг назад. Мы взялись описать происхождение жизни. Но что это вообще такое — жизнь? Хотя жизнью можно называть разные вещи, мало кто сомневается, что живыми являются способные к делению клетки и организмы, которые из них состоят. То есть от кирпичиков жизни нужно как-то перейти к клеткам.
Теория эволюции Дарвина прекрасно объясняет, как из одной клетки могло развиться все многообразие жизни на Земле. Но теория эволюции не говорит нам ничего том, как должна была появиться первая клетка. Впрочем, кто сказал, что эволюция без клеток невозможна? Тут на сцену и выходят гипотезы абиогенеза — то есть происхождения живого из неживого.
Сразу оговорюсь. Происхождение от единого общего предка всех современных форм жизни на планете, от утконоса до кишечной палочки — это совершенно установленный факт. Среди биологов об этом уже давно не спорят. Но вот о том, как появилась жизнь, мы знаем гораздо меньше, и можем лишь предполагать различные сценарии. Поэтому мы и говорим «теория эволюции», но «гипотезы абиогенеза».
Даже если мы сегодня создадим жизнь в пробирке, это не будет автоматически означать, что мы узнали, как она появилась в прошлом, миллиарды лет назад. Но немного заглянуть в прошлое мы всё-таки можем.
Начнем с разбора ошибок. Первая гипотеза абиогенеза, которая была популярна среди ученых и алхимиков XVIII века — гипотеза спонтанного самозарождения жизни. Тогда учёные предполагали, что бактерии и даже многоклеточные организмы могут появиться из неживой материи — сразу в готовом виде. Некоторые мыслители прошлого всерьез полагали, что из гнилого мяса могут появиться личинки мух, а из старых тряпок — крысы и мыши.
Понадобились тщательно поставленные опыты Луи Пастера, который доказал, что в изначально стерильной колбе даже в самой подходящей питательной среде жизнь просто так возникать не будет. Микробы или мухи должны проникнуть туда извне. То есть всякая современная жизнь происходит из современной жизни.
Еще популярной была гипотеза панспермии — о том, что жизнь занесли на Землю из космоса. Эта теория не противоречит никаким наблюдаемым фактам. Но все же такое допущение лишь переносит интересный нам момент зарождения жизни на некую другую планету. То есть мало чего объясняет.
Один из аргументов против гипотез абиогенеза заключается в том, что современная клетка слишком сложна, чтобы получиться стихийно. В ее состав обязательно входят как минимум четыре класса важнейших биологических молекул. Это ДНК, РНК, белки и липиды.
Все они друг с другом взаимосвязаны: ДНК нужна для того, чтобы синтезировать РНК, РНК нужна для того, чтобы синтезировать белки, а белки регулируют работу генов. Тем временем липидные мембраны ограничивают это все в едином пространстве, чтобы не растеклось. Есть и другие биологические молекулы, но эти самые главные.
В одной современной клетке могут быть тысячи и даже десятки тысяч разных генов, каждый из которых кодирует отдельный белок. Не все гены обязательны, но многие из них необходимы для работы такой клетки. Даже у одного из самых простых современных организмов, у одноклеточной бактерии-микоплазмы — с очень маленьким геномом — все равно не меньше девятисот генов. Спонтанным самозарождением и не пахнет.
Есть знаменитая работа группы ученых под руководством Крейга Вентера за которую его обвинили в «Игре в Бога».
Вентер и его команда первыми в истории человечества создали клетку с искусственно синтезированной ДНК. Причем с сильно урезанным «минимальным» геномом. Они предположили, что гены, встречающиеся у всех организмов, должны быть универсальными и критически необходимыми для жизни. А некоторыми уникальными генами, скорее всего, можно пренебречь, что и подтвердилось.
Но даже самых необходимых генов в их исследовании оказалось 473! Если сравнить это с числом генов у уже упомянутой микоплазмы (с которой и началось исследование), то созданная в лаборатории клетка получилась почти вдвое проще. Но даже такая примитивная клетка чересчур сложна, чтобы возникнуть спонтанно в готовом виде.
К счастью, никто из ученых и не считает, что современная клетка просто взяла и собралась сама собой.
Одно из крутейших открытий современной биологии заключается в том, что эволюционировать могут даже отдельные молекулы. Есть целая область исследований, которая называется химической эволюцией — в ней принципы дарвиновского отбора используются для того, чтобы получать молекулы с нужными свойствами. Например, есть методика SELEX (Систематическая эволюция лигандов экспоненциальным обогащением): биохимики берут случайные последовательности РНК и отбирают среди них те, которые, допустим, хорошо связываются с белком А — и плохо связываются с белком Б. Отобранные цепочки РНК копируют, причём специально вносят в процесс копирования случайные ошибки — и ещё раз устраивают им такой вот искусственный отбор.
Через несколько итераций мы получаем такие РНК, которые идеально связываются с белком А и совершенно не связываются с белком Б. Фактически это биохимические сенсоры, реагирующие на определенный белок. Таким же образом можно разрабатывать флуоресцентные метки и даже лекарства.
Все, что нужно для эволюции — системы, способные копировать самих себя, то есть репликаторы. И некоторые репликаторы могут быть устроены предельно просто. В качестве примера возьмём кристаллы. Они умеют расти, причем чем больше площадь поверхности кристалла, тем быстрее он растет и воспроизводит себя.
Самоподдерживающиеся — автокаталитические — химические реакции могут происходить в пробирке. В МГУ на парах по химии нам показывали реакцию Белоусова — Жаботинского. Это колебательный процесс, который сам себя поддерживает.
В кибернетике машина, которая может воспроизвести саму себя, называется машиной фон Неймана. И такие машины тоже близки к нашему пониманию жизни. В моем любимом сериале детства LEXX был антагонист по имени Мантрид. Он пользовался роботами-дронами, которые выглядели как руки и выполняли его приказы. Но когда они получили возможность воспроизводить самих себя, весь мир стал материалом для их самовоспроизведения — и роботы послушно превращали звезду за звездой в свои копии. Это, конечно, фантастика, но одновременно и очень показательный пример того, как единожды запущенный механизм самовоспроизведения может привести к глобальным последствиям.
Критикуя роль репликаторов, креационисты любят ссылаться на второе начало термодинамики: что мера неупорядоченности системы, энтропия, не может убывать. Только деградация и хаоc! А если никакое самопроизвольное и упорядоченное усложнение невозможно, никакой вам эволюции или зарождения жизни. Но жизнь, чего бы там ни хотели креационисты, — это открытая система, которая получает энергию и вещества извне. Поэтому в данном случае упоминать второе начало термодинамики — это просто безграмотно.
Итак, для эволюции нужны репликаторы. Но от какого именно репликатора произошла современная жизнь? Сегодня принято считать, что эволюция жизни на Земле началась не с белков и не с ДНК. Белки многофункциональны, имеют сложные трехмерные структуры, осуществляют массу химических реакций, но... категорически не умеют копировать себя. А ДНК отлично подходит для хранения и передачи генетической информации, но химически она слишком инертна. Поэтому большинство ученых склоняется к тому, что начало всему живому положили молекулы РНК — ну или какие-то похожие молекулы.
Дело в том, что РНК — это цепочка из четырёх типов нуклеотидов. Прямо как ДНК. Но в отличие от ДНК, РНК — это как правило не двойная спираль, а одиночная цепочка из нуклеотидов, которая легко сворачивается в сложные трехмерные структуры с разными свойствами. По сути, молекула РНК может взять лучшее из двух миров. Как и ДНК, РНК легко копируется. Как и белки, РНК легко ускоряет различные химические реакции.
На уроках биологии в школе обычно рассказывают, что РНК — это матрица, на основе информации из которой строятся белки. ДНК — книга рецептов, а РНК — копия одного рецепта на большой кухне, где варятся вкусные белки. Но РНК — это гораздо круче и гораздо больше. РНК — это целый мир. И в пользу версии, что именно РНК стала основной молекулой жизни, говорят сильные аргументы.
Во-первых, мы уже знаем, что образующие РНК нуклеотиды могут быть обнаружены даже в космосе, и вполне могут быть синтезированы химически, без участия каких-либо живых систем. Во-вторых, даже короткие цепочки РНК, возникшие в результате такого абиогенеза, вполне могут выполнять важные биологические функции. Например, существуют микро-РНК — короткие цепочки РНК, которые связываются с ДНК и так регулируют работу генов. В-третьих, какой важнейший процесс в клетке ни возьми, скорее всего, где-то там ошивается РНК.
Давайте посмотрим на рибосому — это одна из самых важных молекулярных машин в клетке, которая синтезирует белки.
Если мысленно разобрать её, то мы увидим, что она состоит из белков и молекул РНК. Причём в каталитических центрах, где происходят основные химические реакции, главные функции выполняет именно РНК. Получается, рибосомы — это по сути молекулы РНК, которые создают новые белки. А белки в составе рибосомы лишь помогают делать это более эффективно, а также поддерживают общую структуру.
Есть и другие важнейшие клеточные процессы, за которые отвечают именно молекулы РНК. Например, возьмем знаменитую теломеразу — фермент, который достраивает кончики хромосом. В его состав также входят молекулы РНК.
А теперь пример из продвинутой молекулярной биологии! Самые обычные молекулы РНК, которые кодируют белки, у нас с вами часто разрезаются и сшиваются обратно — этот процесс называется сплайсингом. Он повышает разнообразие белков: тут вырезали один кусочек, тут другой — и получили два разных белка, хотя ген в ДНК изначально был один. В основе молекулярной машины, которая отвечает за этот процесс — она называется «сплайсосома» — тоже лежат молекулы РНК. То есть одни РНК с пользой разрезают другие РНК. Еще молекулы РНК могут ускорят самые разные химические реакции. Такие РНК-молекулы назвали рибозимами, и за их открытие Томас Чек в 1989 году получил Нобелевскую премию по химии.
Именно рибозимы и легли в основу самых современных представлений о происхождении жизни — так называемых гипотез мира РНК.
Если клетки не могут самозарождаться, могут ли это делать молекулы РНК? Насколько большой и сложной должна быть молекула-рибозим, чтобы выполнять полезные функции, связанные с жизнью? Типичный ген в геноме современного человека состоит примерно из тысячи нуклеотидов. Такая длинная последовательность нуклеотидов едва ли соберется сама по себе — ей должна предшествовать какая-то ещё эволюция.
А самые короткие молекулы РНК, которые нам известны и обладают нетривиальными функциями, состоят всего лишь из пяти нуклеотидов! В статье 2011 года, которая опубликована в журнале Британского королевского общества, говорится, что подобный рибозим умеет навешивать аминокислоту на нуклеотидную последовательность. И это очень важная функция. Без нее невозможен синтез белков, а значит и современная жизнь. В современной клетке эту функцию выполняют специальные сложные белки — Аминоацил-тРНК синтетазы. Они берут аминокислоту, приделывают ее к особой транспортной РНК, а потом такие транспортные РНК доставляют аминокислоты в рибосомы, где происходит синтез белков.
Все это довольно сложный цикл со множеством участников и этапов. А когда оказывается, что малюсенькая цепочка РНК по сути выполняет эту функцию — пусть и не так хорошо, как современные белки — мы понимаем, что раньше жизнь могла бы устроена намного проще.
Но чтобы говорить об эволюции, РНК должна обладать не только функциями, но и способностью к самокопированию. И с этим у РНК всё очень хорошо! Структуры и ДНК, и РНК прекрасно подходят для самовоспроизведения. Молекула ДНК — это двойная спираль, в последовательности которой напротив буквы G всегда стоит C, а напротив A стоит Т. Это называется принципом комплементарности, или дополнения. Химически эти пары нуклеотидов буквально притягиваются друг к другу и легко образуют связи.
Благодаря этому принципу, если вы знаете последовательность нуклеотидов одной половины спирали, вы всегда знаете последовательность другой. И если расплести двойную спираль на две одиночных, то каждую из них легко достроить до двойной. Но то же самое справедливо и для РНК. Мы обычно думаем об РНК как об одиночной цепочке, но двойные спирали из РНК тоже возможны, как и гибридные спирали из ДНК и РНК.
Но все же в норме за копирование ДНК и РНК отвечают специальные ферменты, в состав которых входят белки. Возможно ли самокопирование РНК без белков — усилиями одних лишь рибозимов? В статье 2002 года авторы показали, что можно сделать рибозим, который собирает свои копии из нескольких более коротких молекул РНК. Но ему требовались готовые составные части — так что это круто, но для полноценной репликации ещё недостаточно.
А вот в нескольких недавних статьях есть примеры рибозимов, которые обладают очень хорошей способностью копировать разные РНК. И этот процесс возможен без участия белков. Причём получили такую удивительную молекулу с помощью химической эволюции. Забавно, что при создании таких молекул учёные могут даже сами не понимать, как они работают. А уже потом по результатам криоэлектронной микроскопии можно увидеть, как именно полученный рибозим связывается с другими цепочками РНК.
Рибозимы способны выполнять самые разные функции. Есть рибозимы, которые связываются с одной из самых важных для жизни малых молекул — АТФ. Кстати, это тоже нуклеотид. Есть рибозимы, которые влияют на течение ВИЧ. И есть рибозимы, которые синтезируют другие цепочки РНК — длиной до 95 нуклеотидов. Это значит, что все самые важные процессы, которые в современных клетках выполняют белки, на заре жизни могли выполнять рибозимы.
Хорошо, но это же все разные рибозимы. Где тот один, который сам себя копировал и дал нам жизнь во всём разнообразии? Оказывается, что не нужен нам никакой один-единственный рибозим. Например, статья 2012 года в журнале Nature рассказывает о комплексе из трёх рибозимов. Вместе они катализируют реакции, которые воспроизводят каждую из этих трёх молекул. То есть и в прошлом вполне могла зародиться система из нескольких рибозимов, которые жили вместе, зависели друг от друга и совместно эволюционировали. Потом они добавили себе белки, ну и ДНК для надежного хранения данных.
Вот теперь можно представить какую-нибудь конкретную модель, которая опишет нам, как на основе примитивных рибозимов могла запуститься полноценная дарвиновская эволюция. Я не утверждаю, что всё было именно так, как я сейчас расскажу. Но мне очень нравится модель, которую предложил нобелевский лауреат по биологии Джек Шостак.
Его лекция 2023 года про происхождение жизни начинается с обсуждения клеточных мембран. Он экспериментально показывает, что можно растворить в воде простые жирные кислоты — например, такие, которые входят в обычное мыло. Из них будут спонтанно формироваться пузырьки и капельки, похожие на клеточные мембраны.
Конечно, мембраны современных клеток устроены гораздо сложнее: они представляют собой двойной слой из липидов, который пронизан транспортными белками и рецепторами. Но кто сказал, что первые мембраны были такими? Самые простые мембраны получаются так же легко, как детские мыльные пузыри или капельки жира в бульоне. Более того, такие пузырьки могут расти и конкурировать друг с другом. Когда две капельки соприкасаются, одна может украсть липиды у другой, и за счёт этого увеличить площадь своей мембраны. И Джек Шостак предложил красивый механизм, который объясняет, как эти липидные мембраны могут коэволюционировать с молекулами РНК.
Мембраны современных клеток достаточно плохо проницаемы для нуклеотидов. И для того, чтобы нуклеотиды попадали внутрь клеток, в мембранах есть специальные каналы. Но не так сложно себе представить, что примитивные мембраны древних клеток были гораздо более проницаемы. Отдельные нуклеотиды могли проходить сквозь них и соединяться внутри в более крупные молекулы, размер которых уже не позволял им выйти обратно.
А теперь представьте себе, что внутри одной такой древней мембраны оказался какой-нибудь рибозим, который может соединять друг с другом нуклеотиды. Благодаря его работе внутри мембраны будут накапливаться более сложные и крупные молекулы РНК. И для этого не нужна ни генетическая регуляция, ни механизмы наследования. В тех пузырьках, в которых больше молекул РНК, будет расти поверхностное натяжение мембраны. Пузырек как бы распирает изнутри, и поэтому он как будто «стремится» стать больше. Из-за этого он будет эффективнее обворовывать более мелкие пузырьки. Прямо как здоровенный гопник отжимает мобилы у хлюпиков.
И уже в такой простой модели мы видим дарвиновскую эволюцию: больше растут те пузырьки, в которых активней происходят химические реакции синтеза РНК. Когда такой пузырь достигает критически большого размера, он может распасться на части чисто механически, причем некоторым дочерним пузырькам достанется часть содержимого большого. Это по сути примитивный аналог клеточного деления, позволяющий пузырькам с рибозимами размножаться.
Впрочем, некоторые ученые считают, что для зарождения жизни и липидные мембраны были не нужны. Вот какую гипотезу нам рассказывал академик Спирин, который был заведующим кафедрой молекулярной биологии биологического факультета МГУ. Он предлагал сценарий, в котором жизнь зародилась на литорали. Литораль — это прибрежная область, которую во время прилива заливает море, а во время отлива там остаются пересыхающие лужицы. Я в детстве часто бывал на Белом море и много гулял по таким литоралям. Концентрация попавших в такую лужицу органических молекул возрастает по мере того, как лужица пересыхает во время отлива.
Если в такую лужицу попадёт какая-то молекула или группа молекул РНК, способных при высокой концентрации полезных веществ создавать копии себя — пусть даже не идеальные копии, — то за один отлив эта система размножится. А потом наступает прилив — и всё, что успело насинтезироваться, сначала оказывается в океане, а потом разносится по другим лужицам. И вот уже не в одной, а в пяти или десяти лужицах идёт копирование этой молекулы РНК или группы молекул.
Какие-то варианты молекул РНК будут копировать себя лучше, какие-то хуже. Те, которые копируют себя лучше, за время отлива успеют произвести больше себе подобных. Более продвинутые эволюционно молекулы, попадая в одну лужицу с менее приспособленными молекулами, будут выигрывать гонку за ресурсы. То есть на литорали будет происходить типичный естественный отбор по Дарвину. А это уже понятный механизм эволюции.
Итак, мы поняли, что дарвиновский отбор может работать с одними лишь молекулами РНК, без белков и клеточных мембран. И вопрос только в том, какие для этого были нужны условия. Это вопрос открытый, которому посвящены тысячи научных статей.
Кто-то считает, что жизнь зародилась возле черных курильщиков — подводных горячих источников, у которых возникают градиенты температур. Кто-то склоняется к гипотезе, что жизнь зарождалась на поверхности минералов вроде глины, которые защищали биологические молекулы от действия ультрафиолета и способствовали ускорению некоторых химических реакций. Версий много, но это уже хоть важные, но детали.
Большинство современных гипотез абиогенеза говорят о том, что некоторые простые молекулы, способные копировать сами себя, выживали потому, что делали все больше и больше своих копий — так постепенно запустился эволюционный процесс. Под это описание вполне подходят молекулы РНК, которые способны к эволюции — и это доказано экспериментально. Они же могли синтезировать другие молекулы РНК.
Эволюционный процесс мог быть очень медленным и неэффективным. Но с момента формирования Земли до того момента, когда на ней появилась полноценная клеточная жизнь, по нашим оценкам, прошло несколько сот миллионов лет. И даже если химическая реакция проходит очень неэффективно, за сотни миллионов лет могло накопиться нужное количество продуктов этой реакции.
Чего не хватает, чтобы сейчас повторить зарождение жизни из неживой материи и посмотреть, как это происходило? У нас нет сотен миллионов лет и всего объёма Мирового океана со всем многообразием условий. А ведь ещё нужно, чтоб он был свободен от уже существующей жизни, для которой вся эта химическая эволюция — вкусненький суп. Странно было бы ожидать, что за условные десять или даже сто лет лабораторных экспериментов удастся воспроизвести то, на что в реальности потребовались несопоставимые хронологические и пространственные масштабы.
Но что мы имеем по итогу? Среди учёных-биологов встречаются две крайние и противоположные друг другу точки зрения. Одна, которой придерживался цитолог Кристиан де Дюв, заявляет, что жизнь — это космический императив. Иными словами, жизнь неизбежно возникает в любом месте, где физические условия это позволяют — как, например, на Земле. Вторая точка зрения, которой придерживался молекулярный биолог Фрэнсис Крик, один из открывателей структуры молекулы ДНК, говорит, что возникновение жизни — это все же очень маловероятное событие. Должно сильно повезти. Если это так, то мы существуем лишь потому, что во Вселенной есть множество планет, чтобы ставить подобные эксперименты. Вот на одной и получилось.
Наука до сих пор не знает, какая из этих крайностей ближе к истине и насколько на самом деле вероятно стечение обстоятельств, которое привело к появлению жизни на Земле. Но мы сильно продвинулись в этом направлении, а главное — поняли, что для объяснения этого «чуда» не нужно никаких сверхъестественных сил.
В «Происхождении» Дэна Брауна учёного убили именно потому, что идея о несверхъестественном происхождении жизни могла «отменить» все возможные религии. Я надеюсь, что никто не пострадает из-за того, что я раскрыл эту страшную тайну, которая столь радикально спорит с постулатами большинства конфессий.
Кстати, теория абиогенеза подводит нас к идее, что и на других планетах мы тоже когда-нибудь можем обнаружить жизнь. Возможно, другую, но тоже появившуюся за счет конкурирующих друг с другом репликаторов.
— Источники.
P.S. Если у вас плохо работает YouTube — смотрите это видео на Substack ↗
Подписывайтесь на мои соц. сети
Я убежден, что ответственность за действия пользователя в сети должен нести сам пользователь, а не социальная сеть или мессенджер. Как говорил сам Дуров: “Предлагаю запретить слова. Есть информация, что с помощью них общаются террористы”.
Я тоже считаю, что свобода и тайна переписки значительно важнее, чем мифическая защита от террористических угроз.
Тут я не поленился и посмотрел статистику. Во всем мире из-за террористических атак умирает 5-8 тысяч человек в год (прежде всего за счет проблемных регионов вроде Буркина-Фасо, Сирии, Афганистана, Сомали и так далее, 90% терроризма приходится на 10 стран мира — и это не Россия и не Европа, и это не страны с самым свободным интернетом).
Но давайте даже усредним. Для сравнения: от несчастных случаев на дорогах умирает 1.35 миллиона человек в год. 10 миллионов в год умирает от рака. Вероятность умереть из-за действий террористов примерно в 160 раз ниже, чем вероятность умереть в автомобильной аварии. И в 1250 раз ниже, чем вероятность умереть от рака. Этого просто бессмысленно бояться. К тому же террористы именно этого и добиваются – страха и общественной реакции. Уменьшения наших свобод.
Увы, некоторые меры, которые принимаются для борьбы с терроризмом порой вредят обществу еще больше, чем само явление, бесспорно ужасное и позорное для XXI века. Не должны мы жертвовать свободой слова и ради решения других проблем. Есть другие решения. Да, менее удобные, но не нарушающие права миллионов пользователей.
С чем-то похожим мы сталкиваемся в биологии. Когда человек умирает не от самого вируса, а от гипертрофированной реакции иммунной системы на него. Да, с болезнью нужно бороться, но не любой ценой.
Надеюсь, что суд оправдает Павла — и его в ближайшее время отпустят. Если нет, то это, конечно, будет позорный и опасный прецедент.
Как было бы хорошо, если бы страны перенимали друг у друга только лучшие практики, а не худшие.
#freedurov
P.S. Заметил, что Павла и свободу слова поддержало очень много достойных людей. С удивлением обнаружил, что его поддержали и некоторые общественные деятели, которые в иных ситуациях выступали за цензуру или даже сами ей занимались. Не буду показывать пальцем, но это интересная форма шизофрении. Буду надеяться, что они просто осознали ошибочность своих прежних взглядов и отныне будут топить за свободу слова всегда и везде — и особенно в своей стране (сарказм).
Представьте: вы решили завести детей. Вы обращаетесь в специальную клинику, где у вас берут половые клетки, получают в пробирке десять эмбрионов и анализируют их ДНК. По результатам вам показывают прогноз их будущей жизни по тысячам разных признаков: от предрасположенности к аутизму, шизофрении и болезни Альцгеймера до повышенного риска рака кишечника, эпилепсии, инфаркта и диабета. Вам остается выбрать лучший эмбрион. Добро пожаловать в мир, где детей отбирают по конкурсу!
Есть такая компания — Orchid. Её слоган — «Заводите здоровых детей». А их предложение — «Исключите максимум рисков до беременности». В действительности Orchid — это биотех-компания, которая предлагает услугу искусственного оплодотворения, но с возможностью полностью проанализировать геном каждого эмбриона. Клиент смотрит на результаты тестов, выбирает лучший эмбрион — и тот имплантируют матери. В конце 2023 года эту услугу уже «выкатили» в 40 американских клиниках ЭКО.
23 апреля 2024 года генеральный директор биостартапа Orchid, 29-летняя Нур Сиддикви, написала пост о том, что родилась первая девочка по ее технологии. А еще — что сама Сиддикви уже создала и протестировала 16 собственных эмбрионов с помощью этой технологии. Верхний ответ под этим постом – с поздравлениями. Не абы от кого, а от Илона Маска!
Верхний ответ под этим постом с поздравлениям. Не абы от кого, а от Илона Маска!
Вскоре подтянулись и критики. Например, известное американское консервативное издание The Federalist, которое воюет против абортов, тут же выпустило колонку, где обозвали услугу Orchid «морально несостоятельной евгеникой». Её автор пишет, что такие тесты создадут ситуацию, где «микроскопических братьев и сестер стравливают в биологической битве насмерть».
В апреле 2024 года Нур Сиддикви дала журналу Wired любопытное интервью. Сама Сиддикви раньше рассказывала, что создать стартап ее вдохновила история мамы: та страдает от генетического заболевания, из-за которого почти потеряла зрение. И журналист спрашивает Нур: но ведь с вашей технологией вашей мамы не появилось бы на свет. Выбрали бы другой эмбрион, выросла бы другая девочка (или мальчик), а значит, вас тоже не существовало бы! Сиддикви постаралась уйти от ответа, отметив, что «это была бы другая версия меня» и «я не предлагаю удалять мою маму».
Кажется, что ее действительно подловили аргументом из фильма «Гаттака»: врожденные дефекты существуют, но люди с ними тоже достойны проживать осмысленные жизни. Что, если, удаляя всех таких людей, мы удаляем часть человечества, которая могла делать мир лучше и вершить великие дела?
Однако у меня на это есть контраргумент. Вас бы самих не было, если бы ваши родители занялись любовью, скажем... не в пятницу вечером, а в субботу. Другой сперматозоид соединился бы с другой яйцеклеткой, по-другому скомбинировались бы хромосомы, и это были бы уже не вы.
Поэтому ретроспективно говорить «если бы мы изменили Х, то сейчас не было бы Y» — некорректно. Просто было бы что-то другое. Вся наша жизнь — это гигантская цепочка случайностей, и мы просто не видим неслучившихся вариантов. Это как в песне моего любимого австралийского музыканта Тима Минчина. Он признается в любви жене, но добавляет: «Если бы у меня не было тебя... у меня была бы другая!»
Сиддикви же предлагает в ответ другой этический аргумент. Сейчас мы знаем, что есть люди, в чьих генах таятся ужасные болезни — и за счет отбора эмбрионов они могут не передавать эти страдания своим детям. Аморальным было бы не использовать новую технологию, уменьшающую страдания. Ведь медицина всегда стремилась сократить количество страданий в мире. Поэтому ЭКО с пренатальной диагностикой должно быть не просто экзотической процедурой, а универсальной практикой.
Но есть критика этого стартапа и со стороны врачей. Международная организация «Консорциум по психиатрии и геномике» выразила озабоченность: мол, тема этически и научно спорная, и стартап Orchid не имел права использовать данные о генетике шизофрении, «которые мы опубликовали». На это им тут же возразили: эти исследования консорциума финансировали налогоплательщики — и им решать, насколько морально использовать их плоды. А главное, им указали, что человечество уже давно проводит скрининг эмбрионов на физические заболевания. Почему тогда нельзя делать этого для психических заболеваний?
Представьте ситуацию: Вася и Маша хотят завести ребенка. Им полезно сделать генетический тест — он стоит несколько сотен долларов. Родители могут, сами того не зная, быть носителями одной из тысяч разных редких мутаций, связанных с серьезными генетическими заболеваниями.
Среди передаваемых по наследству есть болезнь Хантингтона, которая была у «Тринадцатой» в сериале «Доктор Хаус», фенилкетонурия, страшный муковисцидоз, болезни крови талассемия и гемофилия, от которой страдали монархи — от британской королевы Виктории до царевича Алексея Романова. В целом суммарная вероятность, что хотя бы одна такая мутация проявится у вашего ребенка — где-то 1%.
Предположим, у Васи и Маши нашли неудачную комбинацию генов: оба оказались носителями рецессивного гена муковисцидоза. Если они заведут ребенка, с вероятностью 25% обе копии вредного гена совпадут, и ребенок получит мучительную врожденную болезнь. Тогда Вася и Маша просто идут в клинику ЭКО с пренатальной генетической диагностикой. Там у Маши берут несколько яйцеклеток и оплодотворяют их сперматозоидами Васи. Затем все эмбрионы тестируют. В итоге маме имплантируют тот эмбрион, у которого муковисцидоза точно не будет. 25% риска превращается в ноль.
Это совсем не новая технология — впервые ЭКО провели еще в 1970-х годах, и недавно Луизе — первому ребенку, рождённому таким способом, исполнилось 46 лет (кстати, Луиза — мама двоих сыновей, и зачала она их естественным путём). На сегодняшний день в результате ЭКО родилось уже больше 12 миллионов младенцев. А в 2010-м за ЭКО дали Нобелевскую премию.
А Orchid предлагает сделать следующий шаг: искать не только самые опасные мутации, а прочитать вообще весь геном эмбриона. Они хвастаются, что читают в среднем 99,6% ДНК, тогда как обычные тесты анализируют менее 1%. Но что нам даст вся эта информация?
На самом деле не так много. Но все же кроме «генов-выключателей», мутации в которых стопроцентно проявятся и приведут к врожденному заболеванию, есть мутации, которые не гарантируют, но предсказывают возможные проблемы в будущем. А еще существуют признаки, за которые отвечают сразу много генов. Например, рост, вес или IQ. Такие признаки мы называем полигенными. Бывает так, что у признака есть и моногенная, и полигенная версии. Так вот, чтобы находить такие «рассеянные» признаки из сотен генов, и имеет смысл анализировать если не весь геном, то все его осмысленные части.
У Сиддикви есть еще один любопытный аргумент в пользу ее технологии. В последнее время от традиционалистов часто звучат призывы спасать демографическую ситуацию и побольше рожать. Но в развитых странах сейчас рожают меньше. В том числе потому, что беременность связана с повышенными рисками. Заводя ребенка, женщина рискует потерей дохода, возможностей, самореализации. Также она знает про потенциальные заболевания и проблемы, которые могут ожидать ребенка и мать. Сиддикви взывает: «На дворе XXI век, а у 9 из 10 женщин при первых родах рвётся вагина. Какого чёрта? А некоторые женщины и вовсе умирают во время родов!»
А главное, качественное воспитание детей в этих странах стоит очень дорого. В результате, как деликатно формулирует Сиддикви, «население богатых стран, где мне повезло жить, сокращается». Она предлагает больше опираться при зачатии и воспитании ребенка на более безопасные технологические решения. Если следовать ее логике, чувство контроля, уверенность в том, что у ребенка все будет в порядке, в том числе и со здоровьем, могут помочь решиться на создание семьи.
А теперь давайте разберемся, какие есть научные аргументы против системы Orchid. В 2022 году Международное общество психиатрической генетики опубликовало научную статью, где предостерегло от коммерческого использования полигенных тестов. Общество признает, что пренатальные генетические тесты сыграли большую роль в уменьшении страданий людей. Но считает, что интерпретация данных полигенных тестов — тема сложная и неоднозначная. Какие у них аргументы? Во-первых, повышенные индексы полигенного риска не означают, что у человека непременно будет конкретное заболевание. Справедливое замечание. Но вероятности бывают разные! Например, если бы у меня был «плохой» вариант гена аполипопротеина Е4, то у меня бы в 15 раз вырос риск атеросклероза и в 5 раз — болезни Альцгеймера. Ну и что, что болезнь может не случиться? Я бы все равно очень сильно предпочел этого фактора не иметь!
Второй аргумент гласит, что мутации, повышающие риск каких-то заболеваний, могут иметь множество других эффектов, в том числе положительных. И когда мы пытаемся что-то улучшить, мы можем, сами того не зная, еще что-то ухудшить. Действительно, в биологии есть такое понятие: плейотропия. Один ген может отвечать сразу за много вещей. Недавно меня впечатлило исследование о том, что носительницы вредных мутаций в генах BRCA1 и 2, которые повышают риск рака молочной железы, в среднем имеют больше потомства. Хотя, казалось бы, мутация явно нежелательная. Или, например, известно, что у людей с генетической склонностью к более высокому образованию и интеллекту в среднем меньше детей!
«И как вы будете выбирать?» — спрашивают психиатры и генетики. Я согласен, что при отборе эмбрионов могут потребоваться неоднозначные решения — с опорой на ценности или вкусы родителей. Но вот вопрос: а какие вообще есть альтернативы? Либо мы пытаемся выбрать вариант получше, даже с небольшим риском ошибиться. Либо мы не делаем тесты и не выбираем эмбрионы, а просто оставляем все на произвол судьбы. Тогда может выпасть любой вариант, включая и те самые «спорные».
Если есть хотя бы небольшой шанс выбрать чуть более здорового ребенка — чем это хуже простого броска монетки? Мало того, генетика — это не игра с нулевой суммой. Некоторые позитивные признаки вообще связаны друг с другом. Пытались что-то улучшить... и другое тоже случайно улучшили! Такое тоже возможно — и примерно с той же вероятностью. То есть можно ошибиться и в минус, и в плюс. А значит, даже если допустить, что все наши знания про генетику ошибочны — то и в этом наихудшем сценарии результаты нашего выбора будут примерно такими же, как полностью случайные.
Есть еще одна, на этот раз справедливая критика полигенных тестов. Возьмем пример с шизофренией. В близнецовых исследованиях ее наследуемость — 80%. То есть если взяли двух генетически идентичных людей, и у одного из них развилась шизофрения — есть огромная вероятность, что у второго она тоже разовьется. Для сравнения, без семейной предрасположенности риск шизофрении у человека — всего 1%. Казалось бы, нужно срочно всех на это тестировать! Но если посмотреть на все мутации, которые удалось связать с риском шизофрении и которые способен обнаружить полигенный тест, то параметр наследуемости по ним составит только 24%. То есть большую часть мутаций, которые влияют на риск развития шизофрении, мы пока просто не знаем.
Другой пример — клиническая депрессия. У нее наследуемость по близнецовым исследованиям достигает 37%, и это немало. А вот известными нам мутациями мы можем объяснить едва лишь 9% наследуемости этого недуга. Может показаться, что все это перечеркивает полезность тестов. Но это не так. Даже если мы знаем только треть или четверть мутаций, которые отвечают за болезнь, тест на эти мутации может принести реальную пользу.
Но есть другая опасность — это социальные последствия. Допустим, в теории тесты полезны. Но на практике их будут рекламировать и продавать коммерческие фирмы, а покупать — испуганные родители с тараканами в голове. Так, во многих странах есть законы, которые защищают людей от злоупотреблений результатами обычных генетических тестов — например, от дискриминации при приеме на работу. А вот для полигенных тестов эмбриона такой регуляции пока нет. Любые компании могут проводить свое тестирование как хотят.
Допустим, я сделал обычный тест на муковисцидоз и исключил его для своего ребенка. А ребенок родился с муковисцидозом. Очевидно, что врачи допустили ошибку и плохо провели тест — мы знаем, что эта болезнь определяется однозначно. Так что врачей можно засудить. Но с полигенным тестированием такой проверки сделать нельзя — ведь речь про вероятности болезней, да еще таких, которые могут проявиться через 60 лет. Причем за обещанием вроде «снизим риск развития болезни в два раза» часто кроется разница вроде «был 1%, стало 0,5% в течение всей жизни». Как вы определите, сбылся прогноз или нет? А ведь задача компании — продать тест. И в рекламе они могут преувеличивать и надежность теста, и значимость его результатов. Призвать к ответу никого не получится. В результате открывается широкое поле для мошенников, которые не отвечают за свои тесты.
Но допустим, что компания абсолютно честная, и есть международные стандарты, по которым можно проверить ее расчеты. Тогда новая проблема: сами по себе полигенные риски настолько запутанные, что их очень сложно объяснить родителям. Даже самим ученым трудно выбрать стратегию, по которой они будут рекомендовать самый «удачный» эмбрион. Возникнет «паралич выбора»: вам дают огромную кучу информации о разных характеристиках вашего ребенка, которые могут проявиться или нет.
И тут я хочу разобрать самую дурацкую путаницу в связи с критикой Orchid — постоянное упоминание фильма «Гаттака». Мол, люди станут редактировать своих детей в попытке получить идеального человека, улучшить интеллект и внешность. Этих «супермалышей» ждет успешный успех, а естественные дети окажутся на обочине жизни.
Дело в том, что в технологии Orchid мы все равно выбираем из своих, обычных эмбрионов, которые наследуют черты папы и мамы. Нам не предлагают манипулировать ими с помощью генной инженерии. Возникает вопрос, а насколько эта технология вообще может «улучшить» детей? Возьмем для примера рост и IQ. Пожалуйста, вот исследование. Авторы взяли всю известную генетическую науку и смоделировали по 10 эмбрионов от одной матери, а затем проверили их на различные полигенные признаки — в том числе на рост и интеллект. Оказалось, что по сравнению со средним результатом самый умный и самый высокий эмбрионы по предсказаниям тестов — выиграют всего... 2,5 пункта IQ и 2,5 сантиметра роста.
Таким образом, этот условный «евгенический» эффект, которым нас пугают — весьма ограниченный. Сами Orchid никакого «улучшения» не обещают — лишь предлагают выбрать тот эмбрион, у которого наименьшее количество проблем. Если же вы хотите супер-умного ребенка — уж лучше просто найти подходящего партнера или партнершу с высоким IQ, и с ним или с ней размножиться. От этого эффект будет гораздо выше.
Кстати, забавно, что у технологии, которую так активно сравнивают с нацистской евгеникой, есть весьма позитивные примеры применения. В том числе связанные со спасением большого количества евреев. Так, в среде евреев-ашкеназов в США была широко распространена болезнь Тея — Сакса. Это смертельное генетическое заболевание, которое с младенчества разрушает нервную систему. Но в 1970-х годах научились определять носителей этой болезни — и евреи начали массово делать тесты при планировании семьи. Если у обоих родителей находили такой рецессивный ген, они либо старались не заводить детей, либо тщательно следили за беременностью и прерывали ее при признаках болезни. А в последнее время делают ЭКО и отбирают эмбрион, который избежал страшной участи. В итоге уже в 2000 году врачи Америки и Канады констатировали, что количество случаев болезни Тея — Сакса у евреев этих стран удалось сократить более чем на 90%. Всего за полвека болезнь практически искоренили!
Сейчас ученые активно пытаются достичь такого же результата, но с полигенными тестами. Например, в одном исследовании решили посмотреть, возможно ли с помощью пренатальной диагностики постепенно побороть недостаточность щитовидки, гипотиреоз или врожденный диабет первого типа. Их вывод — да: если широко применять такие полигенные тесты, можно постепенно уменьшить частоту этих болезней у всего человечества — так как эти мутации будут встречаться все реже и реже.
А что, если сама процедура искусственного оплодотворения повышает риски заболеваний или осложнений? Одно дело бесплодные семьи, для которых ЭКО — единственный выход. А другое — ЭКО для здоровых семей, которые могли зачать ребенка и естественным путем. Да еще массовое. Действительно, этот вопрос не до конца изучен. В разное время ученые отмечали некоторые риски от ЭКО и для матери, и для детей. Например, перед ЭКО матерям часто дают специальные гормональные лекарства — это нужно, чтобы вывести из яичников сразу много яйцеклеток. Это может приводить к неприятным побочным эффектам: прилив крови к коже, головные боли, раздражительность, усталость — но в остальном не очень опасно. Важнее другое: раньше при имплантации часто подсаживали несколько эмбрионов — чтобы повысить вероятность того, что хотя бы один приживется. Нередко из-за этого рождались двойняшки и тройняшки. А при многоплодной беременности куда выше риск и для матери, и для ребенка. В частности, раньше считалось, что при ЭКО у ребенка выше риск родиться с ДЦП. Но позже выяснили, что тут виновата именно старая практика — подсаживать на всякий случай побольше эмбрионов. Когда это делать перестали, частота ДЦП у детей, рожденных через ЭКО, сравнялась с обычными беременностями. Например, в 1990-е годы на 1000 ЭКО-младенцев было 10–12 случаев ДЦП. В последние 10 лет — 2,3 случая. У обычных беременностей за те же годы этот показатель тоже улучшился: был 4,3, а стал 2,1 случая на тысячу.
В общем, если всё делают по последним стандартам, риски при ЭКО не должны превышать риски при обычной беременности. И тут я соглашусь с одним из тезисов Сиддикви: то, что естественные роды естественны, вовсе не делает их идеальными. Каждый раз, когда женщина решает создать ребенка, она сильно рискует — здоровьем, возможностями, даже жизнью: например, в США на 100 000 родов приходится до 30 смертей. А всего в мире каждый день в связи с беременностью погибает 800 матерей. Так что критиковать родителей, которые хотят подстраховаться за счет тестов — мол, «да ладно, еще родит» — это несправедливо.
А теперь основной вопрос: так все-таки метод Orchid — это евгеника или не евгеника? Сторонники этого метода всячески настаивают, что нет, ведь евгеника — это плохо. Но я упоминал исследования, где за счет выбора партнера и тестов эмбрионов почти победили болезнь Тея — Сакса, а теперь пытаются победить гипотиреоз и врожденный диабет. Это в каком-то смысле тоже евгеника — но сложно сказать, что там делают что-то плохое.
Давайте разберемся, почему евгеника в нашем обществе считается чем-то недопустимым. Все потому, что мы прекрасно помним историю нацистской Германии. Там считали, что есть некая высшая раса с лучшими генами, которая должна размножаться. А есть низшие расы, которым лучше не размножаться. То есть проблема евгеники состояла в том, что она служила поводом для угнетения людей. Говорите, что хотите «вывести совершенного человека» — а дальше объявляете всех, кроме себя, «несовершенными» и запрещаете им размножаться, а порой даже жить.
В начале XX века евгеника была чрезвычайно популярной во всем мире, в том числе в США. Понятно, что почву для этого подготовили рабовладение и сегрегация, которые строго запрещали смешение крови между представителями разных рас. Но в ХХ веке в США начался период увлечения именно «научной» евгеникой. Именно в Америке распространялись идеи о стерилизации умственно отсталых и психически больных. Там же работали разные религиозные и общественные ассоциации по евгенике, включая комитет «Американской ассоциации селекционеров».
Разумеется, они тоже объявляли дефективными всех, кто им не нравился: негров, индейцев, азиатов, ирландцев и вообще небогатых иммигрантов (в отличие от старых богатых иммигрантов). К сожалению, дошло и до стерилизаций — за полвека их произвели около 60 000. Есть знаменитое дело «Бак против Белла». В 1927 году американский врач предложил стерилизовать пациентку со слабоумием — 18-летнюю Керри Бак. Повод был прост: Бак родила ребёнка, а рождение детей в её случае, как считал врач, представляло генетическую угрозу для общества. Кстати, малыша Керри родила от своего родственника — он её изнасиловал. 8 из 9 судей тогда проголосовали за принудительную стерилизацию девушки. И прикрывались при этом, как это часто бывает, целью «защиты и здоровья нации». После дела «Бак против Белла» темпы стерилизации в США ускорились.
Остаётся добавить в эту жутковатую копилку заявление тридцатого президента США Калвина Кулиджа: «Америка должна оставаться Америкой, законы биологии демонстрируют, что нордическая раса ухудшается при смешении с другими». Даже во время Нюрнбергского процесса нацисты пытались оправдаться тем, что вдохновлялись разработками американских евгеников! «А что? Они тоже так делают! Посмотрите на Америку! На Америку посмотрите!» Почему предлагающие посмотреть на Америку, всегда призывают перенять худшее, и ни в коем случае не что-то хорошее?
В Советском Союзе тоже существовало Русское евгеническое общество при Институте экспериментальной биологии. Его основал известный биолог Кольцов.
Я знаю его как нормального ученого, который даже смог приблизительно предсказать механизм копирования ДНК. Но еще Кольцов написал книгу «Улучшение человеческой породы». В ней автор исходит из того, что дарвиновский естественный отбор — благодетельный. Уже тут я с ним не соглашусь как эволюционный биолог: эволюция не имеет цели, ни к какому благу она не стремится. В своём труде Кольцов подробно описывает, какая хорошая вещь селекция. И рассуждает, что раз пшеницу или курицу можно вывести, то и людей тоже стоит выводить.
Вообще интересно, что Кольцов всячески отстраняется от любых этических проблем — мол, не дело ученых их решать. И вроде бы Кольцов по-доброму топит за поощрение умных и талантливых и свободу личности. Но раз за разом подчеркивает, что для выведения хорошего сорта нужно все же что-то делать с плохими и уродливыми особями.
Ну и еще немного дичи: в своей книге учёный критикует войны с точки зрения евгеники.... за недостаточный геноцид! Дескать войны уже не те — и не несут столь великой евгенической роли. И говорит о том, как евгеника могла бы оправдывать войну, если бы война была «правильная». Обратите внимание: он это пишет в 1923 году и даже упоминает миллионы погибших и разруху после Первой мировой и Гражданской войн.
В общем, исторически евгеника всегда шла рука об руку с антигуманизмом — даже если ее сторонники не были связаны с нацизмом. А что, если я дам вам еще один обратный пример, в копилку к Тею-Саксу? Уже сейчас людей проверяют на наличие генетических вариантов BRCA и BRCA2: если они есть, то риск рака молочной железы у женщин взлетает до небес. Что важно, это не рецессивный ген — маме достаточно передать ребенку одну копию, чтобы этот ген подействовал. И это страшная проблема: раком молочной железы может болеть вся семья — бабушка, дочка, внучка... Именно так произошло в семье Анджелины Джоли, поэтому она решила превентивно сделать мастэктомию.
Поэтому, если мутации в генах BRCA нашли, то человек либо старается не заводить детей, либо использует ЭКО и тщательно выбирает эмбрион, к которому эта мутация не перешла. И тогда у всех потомков ребенка этой мутации не будет.
И если мы говорим, что компания Orchid предлагает нам евгенику, а евгеника однозначное зло — значит, мы также должны осудить и селекцию против гена BRCA, и селекцию против аполипопротеина Е4, который повышает риск болезни Альцгеймера, и отбор против генов диабета первого типа.
Методы ЭКО и отбора эмбрионов никак не ограничивают свободу людей. Все участники свободно распоряжаются своими половыми клетками и телом. В этом и заключается разница: селекция людей против рака груди или болезни Альцгеймера делается по инициативе родителей. Никто не посягает на свободу и достоинство другого человеческого существа. За исключением... да, конечно же, за исключением эмбрионов.
Мы говорим, что никто не страдает при отборе эмбрионов из 10 штук. Но есть люди, которые считают, что эмбрион даже на пятый день развития — это уже живой человек. В таком случае мы намеренно создаем 10 людей, а потом выкидываем 9 из них на мороз. Но тут появляются два вопроса.
Является ли эмбрион живым?
И является ли эмбрион человеком?
Ответ на первый вопрос: да. Жива любая из клеток моего тела. Но это не делает мои клетки или органы отдельными личностями: печень — это не человек, нейрон — это не человек, половая клетка — это не человек. Является ли эмбрион человеком? А яйцо курицей? Вообще-то, эмбрион на ранней стадии развития больше похож на что угодно, но не на человека. Проще перепутать эмбрионы человека и мыши, чем эмбрион человека с младенцем.
И люди это интуитивно понимают. В Словакии есть знаменитая статуя «Памятник нерожденным детям». Она изображает плачущую женщину и призрак ребенка, который ее утешает. Это очень эмоционально и ярко. Но я заметил, что памятник изображает не эмбриона, а ребенка лет четырех. Когда мы пытаемся показать призрак человека, мы изображаем его в возрасте на момент смерти. Умер малыш — получился Каспер. Умер старик — получилось Кентервильское привидение. А тут умер эмбрион — а видим выросшего ребенка. Не младенца, не взрослого человека. Возможно, скульптор понимал: эмбриона людям не будет жалко, а вот ребенка — да.
Но давайте посмотрим на аргументы в пользу утверждения, что «эмбрион РАВНО человек». Да, эмбрион потенциально может стать человеком. Хотя примерно 20% известных беременностей прерываются сами собой, и, вероятно, еще больше беременностей прерываются незаметно. Назовем это «естественными абортами». Однако я могу взять ядро из любой своей взрослой клетки, вставить в яйцеклетку — и получить эмбрион. Значит, у каждой из триллионов моих клеток есть потенциал стать человеком. Это же не значит, что, почесавшись, я совершаю страшный геноцид! Наконец, после зачатия эмбрион может поделиться на два: так появляются однояйцевые близнецы. И наоборот, бывает эмбрион-химера; образовались два эмбриона, а потом слились в один. Это один человек превращается в двух, а два в одного?
Еще важнее то, что у эмбриона на ранних этапах развития отсутствует нервная система: у него нет не только высшей, но и вообще какой-либо нервной деятельности. На этом этапе эмбрион даже менее развит, чем круглый червяк-нематода. Да, я согласен, что провести черту, до которой зародыш еще не человек, а после которой — уже человек, очень сложно. Ведь развитие идет постепенно. Но я думаю, что все согласятся, что ребенок, который уже готов родиться — это человек. Поэтому странно ставить знак равенства между ним и существом, у которого даже нет нервной системы.
А теперь давайте посмотрим: с какими эмбрионами работают Orchid и вообще все лаборатории ЭКО? Это самая ранняя стадия развития эмбриона, на пятый день после оплодотворения. Такой эмбрион состоит примерно из 120 клеток. Это круглый комочек, без органов, без нервной системы. Заметьте, что Orchid для своего тестирования берет из этих 120 клеток целых пять. Но этап настолько ранний, что для эмбриона это не страшно.
Что из всего этого следует? Мы выяснили, что вред от евгеники заключается в нарушении прав людей: на свободу выбора, на равноправие, на достоинство, на жизнь. А в случае тестов Orchid и вообще ЭКО — нет пострадавшей стороны, если только мы не считаем, что едва оплодотворенные эмбрионы-бластоцисты — это люди.
Вообще хочу сказать одну вещь: я лично никогда не понимал центральную идею евгеники — «улучшать человеческий род». Во-первых, эволюция происходит очень медленно. Даже если мы будем направлять концентрированные усилия на улучшение своей генетики, плоды этой селекции будут пожинать наши потомки через десятки тысяч лет. Какой в этом смысл для нас? Ведь мы видим, что за 50 лет технологии перевернули нашу жизнь гораздо больше, чем любой искусственный отбор за 5 000 лет. Не лучше ли с помощью технологий улучшать жизнь людей, живущих сегодня? Далее, если уж мы решили менять человеческие гены — зачем использовать селекцию? У нас есть генная инженерия, и мы можем просто редактировать гены эмбриона. Да, пока что ДНК эмбрионов редактировал только один китайский учёный (и его за это, кстати, посадили в тюрьму) — но рано или поздно такая технология станет нормой. Что далеко ходить — в России есть Денис Ребриков, который хочет излечивать эмбрионы от врожденной глухоты с помощью генетических ножниц CRISPR-CaS9.
Вам могло показаться, что я рекламирую компанию Orchid. Но я вовсе не считаю, что к ним стоит обращаться. Для начала, это очень дорого. За анализ каждого эмбриона Orchid берет $2 500 — и это не считая самой процедуры ЭКО. Для сравнения, чтение полного генома для взрослого человека стоит 500 долларов, а по скидке 250. А обычная пренатальная диагностика эмбриона, то есть тестирование на отдельные «красные флажки» частых генетических заболеваний, может быть еще дешевле. А ведь чтобы выбирать из эмбрионов, их нужно много.
Далее, полигенные тесты — это штука немного сырая. И вполне возможно, что у Orchid есть проблемы с наукой. Но, как это часто бывает, меня привлекло к этой теме то, что в адрес Orchid много критики не по делу — особенно в отношении этики. Я убежден, что этично было бы уменьшать количество страданий на Земле, при этом не ограничивая никого в правах и возможностях. И получается, что данная технология на самом деле увеличивает права и возможности людей. Те, кто опасался высоких рисков при размножении, теперь могут с большей уверенностью заводить здоровых детей и обеспечивать им счастливое будущее. При этом в момент выбора эмбриона нет какой-то циничной дискриминации, борьбы сильного со слабым.
В конечном итоге совершенно не важно, называть это евгеникой или нет. Я считаю, что устранять генетические заболевания — это хорошо. А «евгеника» — это очередной пример слова, которое так часто использовали негодяи, что оно стало отравленным.