nik.rasov

Довелось мне, лет пятнадцать назад, соорудить себе незапланированный отпуск - с месяц проваляться в нашей, городской травматологии.

А на соседней койке лежал один дедок.

Крепкий, такой, мужчина пенсионного возраста.

Он неудачно побежал за троллейбусом и теперь лежал в больничной палате на спине, задрав ногу, к которой были привязаны всякие гирьки на тросике.

И этот вот мужчина мне, между прочим, как-то говорит:

- Я, - говорит, - второй раз в этом отделении лежу. Первый раз - в 44-м, при немцах, и сейчас вот - при демократах.

Больница наша начала строиться ещё при государе-императоре Александре II Освободителе и в войну, конечно, была сильно разрушена. Немцы брали город долго - двести пятьдесят дней. Начали они заниматься этим делом в 41-м, а закончили - в 42-м.

Господин Манштейн, большой не любитель евреев, получил за взятие города чин фельдмаршала.

По окончании войны, фельдмаршал немножко посидел в тюрьме, а потом помогал правительству ФРГ крепить оборону страны.

Манштейн тихо-мирно скончался в своей постели, был похоронен со всяческими почестями и британская "Таймс" разместила о нём некролог.

Ну, ладно.

А мой сосед по палате был во время войны мальчиком, жил в городе во время его обороны, во время его оккупации и во время его освобождения.

И кое-что повидал.

Он жил в маленьком домике на Корабельной стороне вместе с мамой и папой. При немцах его папа работал в порту и когда они разгружали продукты с транспортных кораблей, у них иногда "случайно" падал в море мешок с мукой.

Мешок потом вылавливали. Мука намокала по краям и становилась снаружи как корка, а внутри оставалась вполне пригодной для использования.

И хоть шла война, у мальчишек всё-равно находилось время на игры.

Один раз, рассказывал мой знакомец, они с ребятами нашли карабин и решили из него стрельнуть. Но настоящими пулями побоялись, поэтому разобрали патрон и вместо пули вставили подходящий, продолговатый камешек.

Так, решили они, будет безопасней. Не по-настоящему.

И один пацан направил ствол на моего соседа по палате и выстрелил.

Мужик рассказывал, что на нём было надето пальто, переделанное из флотского бушлата. А сукно там плотное и толстое и тот мальчик думал, что камешек его не пробьёт.

Однако ошибся.

Камешек пробил ткань и засел в теле рассказчика, который тогда был мальчиком.

Где-то в области печени.

Тут, конечно, поднялись крики, беготня и пришлось звать взрослых.

Раненого погрузили на садовую тачку и повезли в больницу. Другого транспорта не было, а улицы были завалены обломками разрушенных домов.

Везти, наверное, было не удобно - в нашем городе прямых дорог немного. Обязательно нужно или обходить какую-нибудь бухту, или карабкаться на холм, или спускаться в балку - такой вот рельеф.

Когда едешь на машине - этого особо не замечаешь.

В отделении, говорил дед, на первом этаже лежали приболевшие немцы, а второй этаж отвели для местных. Врач был, конечно, наш, русский. Лекарств всяких там не было и лечили чем бог послал.

А о том, чтобы сделать операцию и достать камешек - речь вообще не шла.

Не было ничего для этого.

Рану очистили от частиц одежды и как-то обработали.

- Так, - рассказывал дед, - само потихоньку и зажило. И камешек этот до сих пор во мне сидит.

И ещё сказал:

- Сейчас хорошо лежать - не страшно. А тогда, в 44-м, наши как раз собирались брать город обратно и часто прилетали самолёты и бомбили. А во время бомбёжек больные так и оставались в своей палате на втором этаже. Ну, хорошо, что на больницу бомбы не сбросили.

А что было дальше - уже дело известное.

Вернулась наша армия и решила вернуть город.

Чтобы его освободить, пришлось брать штурмом склон Сапун-горы, на котором немцы выкопали много траншей и понастроили ДОТов.

Сейчас подъём в гору занимает минут двадцать, а тогда поднимались девять часов.

Дело дошло до штыков, финок и прикладов и это, наверное, была одна из долгих рукопашных за время войны.

Жуткое, конечно, занятие.

Вот так, бывает, наткнёшься на интересную историю, сам не зная где.

И, кстати, от этого же мужчины слышал я ещё одну байку о тех временах, подтверждения которой толком не нашёл.

Она вот здесь - https://pikabu.ru/story/ordnung_muss_zayn_4741343

И она была моей первой историей, опубликованной на Пикабу.

А Иваныч, отработав всю жизнь в милиции, так завершил свою карьеру, как мало кому удавалось.

Когда, в начале 90-х, я пришёл на работу в органы, он уже был майором и командовал небольшим коллективом уголовного розыска. В то время у руля стояли те, кто начинал службу в 70-х.

Они шли в милицию сразу после армии, по всяким там комсомольским наборам, начинали с самых низов и потихоньку поднимались по карьерной лестнице.

Все прошли через постовую службу.

Да что там! Поговаривали даже, что сам начальник УВД - генерал-лейтенант и седоголовый патриарх - бегал когда-то по нашему околотку лопоухим участковым с планшеткой.

В 1979 году, когда Иваныч был сержантом в небольшом, пригородном отделении милиции и выслуги у него было столько, что её можно было считать в днях, пропал у них на территории лесник.

То есть ушёл человек на работу - и всё.

С концами.

А работа у лесника, сами понимаете, в лесу.

Стали его искать. Никаких "волонтёров" тогда не было, зато были всякие комсомольские организации, дружины и трудовые коллективы. Так что, можете поверить, народу собрали много и давай прочёсывать лес вдоль и поперёк.

Да только ничего они не нашли.

Шли годы. Бумаги складывались в папки и дело о пропаже лесника стало напоминать полное собрание сочинений какого-нибудь классика.

Иваныч давно уже работал в другом месте.

Периодически в лесу находили чьи-нибудь останки, и тогда опера тащили на место вдову лесника, тыкали пальцем в старый скелет и пытались заставить её опознать в нём своего пропавшего мужа.

А в 41-м по лесу проходила линия обороны нашего города и костей там было предостаточно.

Бедная женщина!

Но вот минуло уже двадцать шесть лет. Иваныч выслужил свой срок, получил две подполковничьи звезды и вернулся в то самое отделение, где когда-то начинал свою службу.

Только уже не сопливым сержантом, а начальником.

Тут как раз задержали одного мужичка, который, помимо того, что любил выпить и похулиганить, имел ещё одно хобби - копать в лесу. Этот род досуга у нас популярен - искали оружие и всякие предметы, что оставила война. Да ещё смертные медальоны солдат вермахта, за которые, говорят, родственники из фатерлянда платили валюту.

Давно осыпавшиеся было окопы, копатели вычистили так, что хоть сейчас можно было занимать оборону.

Ну, вот. У этого самого мужичка обнаружились пуговицы, которые он откопал в лесу. И пуговицы были не военные, а от форменной одежды советского лесника.

Тут уж Иваныч лично принялся за дело.

Мужик показал в лесу засыпанную воронку, а в ней скелет, с остатками одежды.

По всем приметам опознали пропавшего давным-давно лесника.

Вдова наконец-то получила возможность похоронить мужа и ходить к нему на могилку.

А за свою долгую службу, Иваныч, в промежутках между другими делами, нет-нет да и собирал слухи и показания и всё, что можно было бы отнести к этому старому делу.

И теперь, когда лесника действительно нашли, он уже представлял кого можно пригласить на беседу и вывалить на него весь ворох собранной информации.

Подозреваемый поначалу запирался, но потом покаялся и написал как было дело. С его слов он с дружками браконьерничал по-молодости и как-то раз лесник застал его за этим делом. Лесник попытался отобрать у него ружьё, а оно возьми - да и выстрели! Случайно.

Так это или нет - теперь не скажешь. Двоё посреди леса и никаких свидетелей.

А то, что он потом его закопал в старой воронке от снаряда - это, конечно, уже факт доказанный.

Сам убийца эти двадцать шесть лет даром времени не терял и несколько раз успел отсидеть совершенно за другие грехи.

Как в этом случае суд посмотрел на срок давности, я честно говоря, не знаю.

Но случилось так, что Иваныч, на закате своей службы в милиции, раскрыл убийство, которое произошло ещё в первый год его работы. На заре, так сказать.

Круг замкнулся, стрелка сделала оборот и змея укусила за хвост самоё себя...

А вскоре Иваныч отмочил ещё одну штуку.

Через год-другой он вышел на пенсию, выслужив всё, что можно и, не подождав и месяца, не получив ещё пенсионного удостоверения и не обмыв первой пенсии, взял - и умер.

От сердечного приступа.

Кто-то, конечно, сказал: "Сдох, собака!"

На похоронах было множество народа. Его односельчане и куча людей из города. Гроб долго несли на руках от самого дома, а перед ним ехал автобус с родственниками.

Потом гроб опустили в нашу глинистую землю, в присутствии почётного караула.

На крышку положили милицейскую фуражку, разрезанную сверху крест-накрест.

И засыпали сверху.

Смотрите, что можно сделать, если у вас есть бутылка коньяка.

Можно взять два пластиковых стаканчика, батончик "Сникерс" или сыр той породы, что заплетают в "косички" и старого друга, с которым не виделись целый год.

Со всем этим нужно выйти на высокий, глинистый обрыв откуда видно море и здесь немедленно, сразу, сделать первый глоток.

Ощутить как по нёбу прокатится огненный шарик и свалится вниз по пищеводу.

Потом можно смотреть на осеннее море и стайку белых, рыбацких яликов. Спорить о том, какой груз везёт в своём брюхе балкер, что застыл на горизонте и чувствовать, как тепло кругами расходится в животе.

Можно спуститься на берег по асфальтированной змее дороги и брести вдоль кромки прибоя, осторожно переступая на скользких камнях.

Смотреть как юркают в воду маленькие крабы, изучать предметы, выброшенные на берег недавним штормом и слушать как шепелявят волны.

Всё это можно было бы сделать, если б ваш друг не взял бутылку в свои руки-крюки и не положил бы её мимо пакета.

Тогда, глядя на осколки, можно вспомнить, как много лет назад, вы покупали одно мороженое на двоих и оно тоже упало и растеклось по асфальту густой, белой кляксой.

И пришлось приглашать первую встречную собаку и смотреть, как она слизывает мороженое и говорит своим хвостом "спасибо".

Теперь не то. Теперь у вас есть деньги и хватит на ещё одну бутылку, а если надо, то и на целый ящик.

И даже ни к чему считать бумажки или пересчитывать металлические кружочки, а нужно просто протянуть продавщице прямоугольник из пластика и набрать на кнопках несколько цифр, которые никому нельзя говорить.

Только то мороженое и собаку уже не купишь ни за какие деньги.

Смотрите, что можно сделать, если у вас есть бутылка коньяка...

Кого в нашем городе много - так это военных.

Кого в нём ещё больше - так это отставных военных.

Тут один пришёл к нам на предприятие. Видать, в прошлой жизни, мы здорово успели нагрешить.

Он устроился капитаном завода, получил в подчинение несколько береговых матросов и боцмана. Все они тоже раньше служили в армии и уволились, когда перестали помещаться в военную форму.

Они занимались швартовкой кораблей у заводских стенок и смешно бегали за выбросками, тряся животами.

Капитан завёл себе хобби - строить заборы в самых неожиданных местах. Теперь портальный кран, двигаясь параллельным с вами курсом, норовил прижать вас к сетчатому ограждению с каркасом из металлического уголка, а пропиленовый канат приходилось обносить через, возникшее на пути, препятствие, пока буксир нетерпеливо дёргал его с другого конца.

Тут капитан решил, что ему необходимо добавить своим действиям масштабности и прибрать к рукам побольше личного состава.

И грянула битва за Железный трон.

Кто в ней победил - не ясно!

Зато точно известно, кто проиграл.

Полгода интриг, доносов и ежедневных докладов сделали своё дело и капитан получил под свою команду сухой док и все заводские краны. Крановщицы, стропальщики и машинисты дока перешли к нему в подчинение.

Поутру стали проводиться построения, а производственный процесс превратился в один сплошной аврал, словно на судне, которое попало в двенадцатибалльный шторм с горящим в трюме грузом зерна.

- Ага! - сказал докмейстер. И уволился.

Он работал давно, его знали все лоцмана порта, капитаны буксиров и корабельные псы. Чтобы найти новое место, ему пришлось потратить минут пять личного времени.

- Ага! - сказали крановщицы. И уволились.

Они привыкли поднимать из дока гребные валы и подавать в трюма листы металла и механизмы, проводя их через путаницу мачтовых растяжек.

На поиски новой работы они потратили время не больше докмейстера.

- Ага! - сказал механик и...

Тут капитан завода обнаружил, что вместе с людьми, он получил в руки и технику. Причём, в большом объёме. А техника имела свойство ломаться и капризничать в самый неподходящий момент. Она не желала слушать приказов, а ждала, пока её не наладят чьи-нибудь умелые руки.

Тут капитан ничего поделать не мог.

Он огляделся по сторонам и понял, что заимел слишком много проблем и Железный трон уже не казался ему таким привлекательным.

- Ага! - сказал капитан и тоже уволился.

Куда он ушёл - не известно. Наверное, военная тайна.

Теперь он руководит где-нибудь в другом месте, а мы подсчитываем потери.

Конечно, можно сказать, что директор должен был предвидеть ситуацию, не бросаться кадрами и заботиться о пользе производства. Он-то должен понимать - он-то не отставной военный.

Нет!

Директор - отставник ФСБ.

В этом уравнении уже имелись потерпевший и свидетель. Неизвестен был лишь подозреваемый.

Студент снимал комнату в квартире, где кроме него жила и хозяйка, и ходил на занятия в свой университет. Как-то раз, пока он набирался ума, из его комнаты вынесли вещички. Список был обширным, ущерб значительным, а статья тянула на тяжкую.

Сам студент был молчаливым, прыщавым занудой, априори считавший, что вся милиция работает в доле с ворами и ему ни за что и никогда не вернут украденного.

Однако зачем-то пришёл к нам.

Квартирная хозяйка, женщина незамужняя, пока перешла в категорию свидетеля. У неё был сын - молодой разгильдяй, который жил отдельно. Где именно - не известно.

Кража была совершена избирательно и пострадал только студент, а имущество хозяйки осталось нетронутым.

Так что этот самый сынуля очень подходил на роль злодея.

Мама старательно делала вид, что она ничего не знает о том, где сейчас обретается её сынок, с кем живёт и где работает. Она напускала на себя легкомысленный вид, изображая молоденькую девушку, и усердно пыталась сойти за дуру.

Что, в общем-то, по-человечески понятно.

Если б это был сериал, то я допросил бы мамашу и отправил её восвояси. А сам приклеил бы фальшивые усы, поднял воротник ветровки и крался бы за ней по пятам, осторожно выглядывая из-за фонарных столбов и следя за отражениями в витринных стёклах.

Или составил бы список одноклассников разыскиваемого и наносил бы им визиты, одному за другим, и записывал всё в толстый, потёртый блокнот из шкуры молодого дермантина. Выявил бы все связи и, пройдя по цепочке, нашёл бы логово преступника.

Словом, использовал бы все эти штуки из практики личного сыска.

Беда в том, что на такое ну совершенно не было времени!

Я доходчиво объяснил взволнованной матери, что сына мы вскорости поймаем, вину его докажем, так как она лежит на поверхности, и он понесёт всю меру ответственности и так далее и тому подобное...

Говорил я убедительно и единственный выход, который она в конце концов увидела - это явка с повинной.

- А вы его тут бить не будете? - спросила она.

Я, конечно, не стал говорить, что у нас в милиции никого не бьют - я врать без особой причины не люблю. Поэтому объяснил, что придётся нам в этот раз как-нибудь сдержаться и вместо её сына мы побьём кого-нибудь другого.

Через день мама пришла вместе с сыном. Я не стал его задерживать и сажать в камеру. Просто ещё раз рассказал о процедуре явки с повинной. Я показывал ему кодекс и говорил о помощи следствию.

Словосочетания "чистосердечное раскаяние" и "смягчающие обстоятельства" витали в воздухе.

Парень прямо в краже не сознался и попросил время подумать.

Ну, что ж... Думать - дело полезное.

Мне было интересно, чем всё это закончится?

На следующий день он заявился в кабинет с сумками в обеих руках. Всё похищенное было в целости и сохранности. Я взял чистый лист и начал писать протокол.

Материал я передал в следствие, а на словах добавил, что товарищ, похоже, всё осознал и брать под стражу его не обязательно.

Какое-то время он, находясь на подписке, пунктуально приходил на все допросы, правдиво отвечал на вопросы и всячески содействовал следствию.

- А условно мне не дадут? - спросил он меня, случайно встретив в коридоре отделения.

- Не знаю, - сказал я. - Могут и закрыть. Но судья учтёт и то, что ты своими ногами в суд придёшь, а не на автозаке приедешь.

Парень вздохнул и сказал:

- Ну, если что, то отсижу. По-любому должны поменьше дать.

Потом он мне не попадался, а потом я узнал, что следователь - румяная, моложавая женщина - его арестовала.

Я удивился, так как особых предпосылок к этому не видел.

- А что? - сказала она на мой вопрос. - Год заканчивается, а мне надо показатели по уголовным делам, направленным в суд, увеличивать. А вдруг он сбежит и дело затянется?

Всё логично, в принципе!

Сколько тому пареньку дали я не знаю. Больше я о нём вообще ничего не слышал, а специально узнавать не стал.

Вспоминаю только, что в тот день я был почему-то зол, холоден и неприятно трезв.

Герыч и Вован - родные братья. Один из них старше другого на три года, но кто именно - не ясно.

За нашими пятиэтажками у них стоял небольшой, похожий на загончик для козы, гараж, где пытался дожить свой век старый, сороковой "Москвич".

Братья не давали ему спокойно скончаться от старости и всё время копались у него в брюхе или меняли ему одни органы на другие, такие же старые, добытые с других "москвичей".

Герыч и Вован иногда заводили "Москвич" и пёрли на нём куда-то в сторону Керчи. Там у них имелись знакомые браконьеры у которых они покупали осетрину. Один раз они застряли в чистом поле, потому, что у Вована поутру был сушняк и он слил с радиатора воду, чтобы напиться.

Кроме незаконной рыбалки братья промышляли строительством. То они клали плитку какому-то крутому бандиту, то строили дачу районному прокурору.

Остальное время они проводили в гараже.

Собственно, проводить время в гараже, и было их основным занятием. Они сидели, раскрыв ворота и макая в ведро с соляркой какую-нибудь крестовину, и внимательно наблюдали за дорогой.

"Москвич" глазел фарами в небо и думал: "Когда же я, наконец, сдохну!"

Вован и Герыч, как два соловья-разбойника, привечали прохожих и зазывали их к себе. Во времена расцвета они ставили гостю угощение, а в периоды упадка хитро вымогали у него подношение в виде бутылки "беленькой".

Пить вдвоём им было неинтересно. Они знали друг о друге всё и им необходим был третий собутыльник, чтобы узнавать новости или рассказывать ему истории о своих приключениях.

В тот день им попался Пал Прокопыч.

Пал Прокопыч работал контролёром ОТК и одиноко брёл по дороге, бережно неся под мышкой арбуз. Пал Прокопыч всегда терялся, когда надо было определить качество продукции без чертежа и техдокументации. Вот и сейчас он шёл и сильно сомневался, хороший ли арбуз выбрал.

"Э - э..." - думал Пал Прокопыч.

Тут-то его заметили.

Братья зашли издалека и стали укорять Пал Прокопыча, что он не заботится о своём здоровье и пихает в свой организм вредные вещества. Ведь всем известно, что в начале августа арбузы полны нитратов.

- Э-э... - сказал Пал Прокопыч. - Что же делать?

Выход, конечно, нашёлся.

Герыч и Вован достали припасённую бутылочку и торжественно объявили, что именно водка является тем чудесным противоядием, которое нейтрализует действие всех опасных примесей в продуктах. Они были очень убедительны и растерянный Пал Прокопыч попал в их сети.

Арбуз был разрезан и съеден, а водка выпита. Пал Прокопыч рассказывать истории не умел, поэтому он в основном сидел и слушал байки двух братьев, время от времени вставляя своё: "Э-э..."

А вечером всех троих увезли в больницу с тошнотой, рвотой и повышенной температурой.

Немного очухавшись, братья стали крыть руганью Пал Прокопыча и его арбуз, а тот лежал, глядя в белый, больничный потолок, смиренно принимая всё, что с ним произошло.

Но врачи оправдали безответного контролёра ОТК. Они заявили, что дело не в арбузе, а в палёной водке и что всем троим повезло и они ещё легко отделались.

Выписавшись из больницы, братья вернулись в гараж. "Москвич" увидел их, вздрогнул, и понял, что его надежды не оправдались - мучители вернулись.

Пал Прокопыч стал ходить домой другой дорогой.

Вован и Герыч врачам не поверили и распускали слухи об отравителе.

Откуда у них взялась та бутылка, они так и не вспомнили.

Я не был в своём старом дворе уже лет двадцать, но уверен, что и по сей день Вован и Герыч сидят на пороге своего "козьего загончика" и высматривают очередную жертву. А "Москвич" поскрипывает иногда рессорами и думает: "Когда же, господи? Ну когда?"