Крипота
42 поста
42 поста
21 пост
Эту историю я слышал в одном маленьком городке. Она не столько страшная, сколько неприятная.
Все знали, что девчонка Фишеров вздернулась.
И потому на молодого священника смотрели как на умалишенного, когда скромный гроб, на который едва наскребли деньги родители покойницы, закопали в черте кладбища. Они готовы были ноги целовать Огдену, который теперь в городе не получал ничего, кроме злых пересудов за спиной да извечных проклятий от бабки-акушерки из местной больницы, которая едва завидев Огдена в городе начинала поносить его на чем свет стоит. Священник хотел было пристыдить ее, мол, пожилая женщина с золотыми руками, помогшая явиться на свет всем коренным жителям городка, а ругается хуже никогда не просыхающего сапожника. На что Огдену было предсказано вариться в одном котле с девкой Фишеров.
"Какая дикость",- подумалось тогда Огдену. Не средневековье на дворе, и большинство жителей совсем не дремучие люди, а поди ж ты как, в котле ему вариться. Хотя, чем он лучше. Похоронил самоубийцу в кладбищенской земле, понадеявшись, что она сможет удержать в себе покойницу.
На первой же службе после переезда Огден ощутил, что его буквально прожигают взглядом. Пройдясь взглядом по прихожанам, обратившими свои лица к распятию за его спиной, священник увидел тихо хихикающую стайку юных девушек, которые задорно поглядывали на Огдена. Одна их них, сидела, гордо вздернув острый подбородок, игнорируя смешки подруг. Она делала вид, что внимательно слушает Огдена. Он прекрасно знал, когда именно делают вид, а не слушают на самом деле. Девица хотела обратить на себя взор священника, мол, посмотри, я очень заинтересована. Огдену, в общем-то было все равно, его дело - изобразить одухотворенность, вдохновенно озвучить текст, выслушать после проповеди желающих с ним побеседовать или исповедоваться.
Непроходимые дебри - так можно было охарактеризовать сад каждого прихожанина и самого его владельца. Прогуливаясь по городку, Огден ни разу не встретил аккуратного, ухоженного сада. Все заросли сорняками настолько, что проще сжечь все, чем выкорчевывать.
Однажды пропалывая свой сад, он увидел тут самую юную девицу, которая всегда сидела на проповедях так, словно у нее вместо позвоночника был негнущийся металлический штырь. Ее звали Кейтилин, и ей было шестнадцать. Она стояла возле забора, призывно улыбаясь. Огден впервые видел ее улыбку - на проповедях она слушала его с неизменно серьезным видам, в отличие от подружек, а будучи в городе с родителями, едва завидев священника, стыдливо отворачивалась и делала вид, что не замечает его.
Как только Огден подошел к ней, она протянула ему через забор плетеную корзину, от которой исходил дивный аромат. На девушке красовалась вероятно самое глубокое декольте, которое он когда-либо видел в своей жизни.
- Доброго дня,- жизнерадостно улыбаясь, поприветствовала его девушка,- я испекла вам пирог с вишней в честь вашей десятой проповеди. Маленькое круглое число, которое можно и нужно отметить.
Огден взял корзину, дно которой было теплым.
- Благодарю вас.
Девица переминалась с ноги на ногу. Очевидно, она ждала, что Огден пригласит ее разделить с ним пирог и угостит чаем, но священник лишь вопросительно смотрел на Кейтилин.
- Все никак не удавалось с вами поговорить,- она жеманно растягивала слова,- как вам наш город?
"Бывало и хуже, и лучше",- пронеслось в голове у Огдена, но вслух он сказал:
- Замечательный городок, такой славный и уютный.
Они еще с несколько минут вежливо побеседовали о погоде и грядущей ярмарке в конце лета, затем Огден еще раз поблагодарил девицу за угощение и, сославшись на необходимость прополки, он пошел в сторону дома, чтобы оставить корзину в кухне.
Вечером, перед чаепитием, в корзине помимо пирога обнаружилось короткое письмо, в котором юная Фишер желала священнику приятного аппетита и писала о том, что вишни в этом году много, если Огден пожелает, он будет получать пироги каждый день.
После ближайшей службы, Кейтилин проскользнула в будку для исповеди, пока ее родители о чем-то разговаривали с Огденом. Священник же мельком заметил девицу и усмехнулся про себя. Ну о чем ей каяться?
Кейтилин не каялась, она смаковала каждую деталь, о которой в красках рассказывала Огдену через сетчатое окошко. Юная Фишер с придыханием поведала о том, что ее первым стал сын владельца мясной лавки, что они занимались любовью в тот самый момент, когда ее родители молились в соседней комнате. Кейтилин зажала себе рот, чтобы и не застонать, и не рассмеяться. Боли никакой не было.
После седьмого, коим стал молодой фельдшер, Огден попросил у Кейтилин разрешения закончить исповедь на этом, потому что его уже блевать тянуло от подробного описания того, как девице залезали под юбку. Блевать Огдена тянуло не потому что он был ханжой, не потому что он был по мальчикам. Просто сам факт того, что он знаком с юной Фишер и ее родителями, которые выставляют свою дочь примерной, чистой и невинной, так контрастировал с услышанным, что волосы на затылке шевелились. Девица была красивой, но не очень умной, вероятно. Пытаясь обратить на себя внимание молодого мужчины своими умениями, она сделала все с точностью до наоборот.
Кейтилин исправно приходила к забору Огдена, каждый раз в ее корзине был новый пирог. Готовила она отменно, пирог с яблоками был выше всяких похвал. Так говорил товарищ Огдена, новый санитар в больнице, с которым он познакомился, когда пришел в последний раз побеседовать со стариком Бентоном. Все пироги отдавались санитару, Брайару, у которого как раз в тот момент были трудности с деньгами.
Следующая служба закончилась тем же, что и предыдущая - Кейтилин ловко прошмыгнула в будку, отстав от родителей. Приготовившись к худшему, Огден сидел как на иголках.
- Вы так красивы,- жарко зашептала юная Фишер,- меня в дрожь бросает от мысли, что вы понапрасну растрачиваете себя здесь. Если вы позволите вашей красоте сгинуть в этой глуши, мне кажется, вы отправитесь прямиком в ад.
Она глупо захихикала.
- О, и вы непременно тоже,- после короткой паузы сказал Огден. Хихиканье оборвалось и девушка вышла из будки. Огден почесал затылок. Он собирался оставить это при себе. Язык снова начинает превращаться в его врага, как уже было ранее и стоило ему как раз-таки назначением в это захолустье.
Кейтилин явилась с дождем под вечер к забору священника, когда он как раз заканчивал чтение на крыльце и собирался зайти в дом. Дождь хлынул с такой силой, что девица мгновенно промокла. Она стояла, клацая зубами, ожидая пока Огден, несколько замешкавшийся, наблюдающий за ней издалека, соизволит подойти.
Он не стал приглашать ее в дом, лишь спросил зачем явилась. Перекрывая шум дождя, девица выкрикнула:
- Я полюбила вас с самого первого мгновения, когда увидела вас впервые.
- Вы говорили это всем, начиная с сына мясника?
- Вас я люблю по-настоящему!
Огден видел, что по у нее глаза на мокром месте. Толку ей рассказывать обо всем, что крутилось у него в голове.
- Кейтилин, я в любом случае не могу и не стану.
Утром девицу нашли повешенной. Ее вытащили из петли, оставили в доме у родителей. А вечером она вновь стояла у забора Огдена. С синюшной кожей, с темно-синим отпечатком веревки на тонкой шее.
- Уходи!- крикнул Огден, перекрестившись. У него душа ушла в пятки, когда он увидел плотоядную ухмылку, с которой девица смотрела на его дом и на него, если он подходил к окну проверить там ли она еще. Не ушла, стояла до самого утра, пока тишину не развеял крик петуха. Нехотя, кряхтя и что-то бормоча, девица ушла восвояси, покинув Огдена, который позже обнаружил у себя несколько поседевших прядей. Он дошел до дома Брайара, угостился у него виски. Пока обжигающая жидкость спускалась по пищеводу, в голову священника пришла мысль о том, что если похоронить самоубийцу за пределами кладбища, на чем настаивала большая часть населения городка, то что Фишер помешает снова прийти к нему? Все же кладбищенская земля освящена, да и забор у его дома не такой крепкий, чтобы случилось что сдержать натиск гостьи. Осушив вторую порцию, Огден только лишь уверился в правильности своих мыслей, ими же он и поделился с Брайаром.
Через неделю после захоронения, священник пропал. В его кухне горел свет, когда к нему пришел в гости Брайар. На столе стояла чашка с недопитым чаем, раскрытая книга на главе о мертвецах, не нашедших покоя после смерти. В его доме, изначально почти стерильно чистом, все было сплошь загажено сырой землей, как будто кто-то зашел в дом поле дождя, когда дороги в городке раскисают, и, не удосужившись снять ботинки, сплясал на светлом ковре, потоптался на паркете, даже сходил на второй этаж и перевернул там все вверх дном. Однако, домом следы не ограничивались. Они вели к церкви, где вел службы Огден, а точнее на задний двор, где раскинулось небольшое кладбище.
После погребения юной Фишер земля на ее могиле так и оставалась в том состоянии, будто могилу зарыли буквально час назад.
Огден обнаружился в гробу у девицы. Весь неестественно скрюченный, точно его несколько раз сломали, чтобы он поместился с ней в гроб, рассчитанный на одного.
Фишер ласково обнимала священника, чье лицо было искажено гримасой ужаса, на ее же губах застыла победоносная улыбка. Его глаза были открыты, и он выглядел как живой.
Их разделили. Священник был мертв вне всяких сомнений, что подтвердило вскрытие. Умер от разрыва сердца. Несчастного Огдена похоронили в отдельной могиле. И затем пришлось это делать еще два раза: он снова и снова оказывался в гробу у Фишер. Потом на это махнули рукой и не стали доставать Огдена, который к тому времени успел прилично разложиться.
Фишер же оставалась нетронутой гниением.
Говорят, что остается такой до сих пор.
Не люблю лежать в больницах, но иногда приходится. Соседи по палате попадаются разные, кто постарше любят рассказывать истории из своей бурной молодости, кто помоложе от них не отстают. Несколько историй были из числа тех, после которых чувствуешь себя неуютно и потом страшновато высовываться в коридор.
Началось все с того, что один из соседей (пусть будет Сашей) наткнулся в интернете на недошутку: во сне пытаешься сбросить с себя существо, которое хочет съесть твое лицо, а это и не сон вовсе. Посмеялись, но остался неприятный осадок. Другой сосед по палате, солидный мужчина с проседью и обладатель низкого, раскатистого баса, смеяться вообще не стал (назовем его Владиславом). Он рассказал, что в больницах лежал часто и он, считавший себя человеком совершенно неверующим, рассказал, что у каждой больницы есть своя изюминка. И некоторые из них - ночные духи, которые в этих самых больницах творят разные вещи. Не всегда хорошие, но и не самые плохие. Лично он сталкивался со следующими:
1) Кот.
Мужчина лежал в больнице с острым бронхитом. Сначала Владислав думал, что с ума сходит, поскольку когда все пациенты отправлялись на боковую, к нему в палату пробирался кот. Обычный такой полосатый кот, разве что толстоват и ходит так важно, вразвалочку. Первый раз пришел, с тяжелым кряхтением взобрался на кровать к Владиславу, деловито обнюхал его, фыркнул и улегся ему на живот. Владислав ему и "брысь" говорил, и согнать пытался - ни в какую. Кот укоризненно посмотрит на него, да и обратно укладывается. Лежит себе, мурлычет, потом стал мордочку умывать. Владислава почему-то тут же сморило, заснул. Утром спрашивает у медсестры в возрасте, мол, что за дела, почему коты тут у вас ходят да к пациентам на кровати залезают? Та заохала, сказала, что опять этот негодяй появился, да как ему не стыдно, спросила ложился ли на пациента. Получив утвердительный ответ, врача тут же позвала, говорить про кота не стала. Врач расспросил о самочувствии, осмотрел его. Ничего такого не нашел. На следующую ночь кот опять приходит и снова на живот ложится. И так несколько ночей подряд. Медсестра та все расспрашивала Владислава являлся ли пушистый гость. Тут же спрашивала о самочувствии. Потом не стала ходить вокруг да около, сказала, что кот приходит к тем, у кого потом находили что-то, что не нашли сразу. Владислав только посмеялся. А вечером живот прихватило - аппендицит. Кот больше не приходил. Мужчина не стал спрашивать у медсестер что это было, выписали его. Про кота он и думать забыл, если бы потом в ту же больницу не попала его супруга. К ее соседке по палате приходил тот полосатый котяра, укладывался на низ живота, у этой женщины потом нашлось заболевание по женской части. Супруга Владислава сказала, что кота видела собственными глазами, как и все остальные женщины в палате. Списали все на буйную игру воображения, хоть та женщина, к которой приходило животное, говорила, что ощущала тяжесть кота, как под ним проминалось одеяло, и что он был теплый.
2) Беспокойные коридорные.
В другой раз Владислав лежал уже с воспалением легких, если мне не изменяет память. Он часто слышал, что ночью в коридоре кто-то ходит туда-сюда, иногда там как будто везли каталку, однажды послышался женский плач и цокот каблучков, как будто плачущая быстро-быстро убегала. Из-за этого спать было совершенно невозможно, хоть и повторилось это раза два всего, но все равно мужчина пролежал до утра не смыкая глаз. Выйти в коридор не решился, сначала подумал, что ну мало ли, дела у людей какие, а если и плачет кто, то и вовсе неудобно выглядывать. Эти звуки слышали и другие обитатели отделения, один парень выглянул однажды. Увидел лишь женщину с длинными темными волосами, которая сначала плакала, сидя на полу, потом встала и побежала по направлению к выходу. Персонал больницы отмахивался, лишь одна санитарка сказала что-то вроде "ну ходят и ходят, ну давно, вам не мешают и вы к ним не лезьте".
Саша на эти истории пожал плечами и рассказал только, что однажды в детстве лежал в больнице, видел как в соседнем корпусе кто-то баловался фонариком, светил пару раз в окно и больше ничего такого Саша не наблюдал. Страшно было на уколы ходить, вот где жуть.
Если у вас есть чем поделиться, буду рад почитать.
Ребятам, которые хотели бы почитать что-то, кроме рассказов размещенных здесь, могу дать ссылку на блог, там я публикую разные зарисовки, миниатюры.
Есть у меня один знакомый, которого все остальные мои приятели считают немного не от мира сего. Дело, вероятно, в том, что знакомый этот очень дерганный - подскакивает от любого шороха или скрипа. Волосы его когда-то были чернее вороного крыла, теперь же их посеребрила седина. Вечером предпочитает отсиживаться дома, даже на балкон не выходит - все окна закроет, шторами завесит плотно, дверь на замок, а недавно еще и засов на нее соорудил. Я его спрашиваю, мол, Эмиль, к чему все это? А он лишь улыбается и отвечает, что так нужно.
Ну нужно и нужно, кто ж будет за подробностями лезть, если человек сам эту тему не поднимает? Отвечу: я буду. Любопытно мне, ничего не могу с этим поделать. Я ведь помню этого человека жизнерадостным и компанейским. Он мог до утра бродить по темным улицам города, дожидаясь рассвета. Нравилось ему наблюдать за восходящим солнцем и теми красками, в которое оно небеса окрашивает. Было дело мы вообще сидели на лавке в каком-то дворе и разговаривали часы напролет. И не было ему дела до шорохов и скрипов, он сидел, беспечно болтая ногами, глядя, как в черной вышине среди огоньков звезд плутает заблудившийся спутник.
Так Эмиль бы и запирал дверь на засов, если бы не произошло кое-что интересное. В его дворе с незапамятных времен стояла заброшенная голубятня. Тут ее сносят и мой товарищ буквально расцветает: пропадают синяки под глазами, кожа из бледной становится румяной и пышущей здоровьем. Несколько выходных подряд он устраивает вечеринки, созывая абсолютно всех своих приятелей, показывает себя радушным и гостеприимным хозяином. В квартире яблоку негде упасть. Столы просто ломятся от разных угощений. Хочешь выпить? Вот, пожалуйста, лучший коньяк, что смог достать. Курить? Даже окно не открывай, дыми хоть на кухне, хоть в комнате. Так вонять же будет, не? Вентиляция отличная, чего тушуешься, закуривай.
Меня такие резкие перемены настораживают, и на вечеринках я сижу где-нибудь в углу, со стаканом в руке. В этот стакан Эмиль то и дело подливает выпивку, постоянно предлагает что-нибудь съесть. А я не могу, еще порция какого-нибудь салата и попросту лопну. Смотрю на то, как еще недавно забитый приятель воркует с девушками и диву даюсь. Потом он украдкой уходит в ванную с одной из них, а когда возвращается довольный и раздувшийся от самомнения, одну за другой опрокидывает несколько рюмок водки. Девушки не видно, очевидно, сидит на кухне с подружками и делится впечатлениями. Приятель же какое-то время сидит с пустыми глазами, о чем-то думает, потом снова улыбается и лебезит перед гостями.
И вдруг в июне череда вечеринок обрывается так же резко, как началась. На работе товарищ не появляется, на звонки друзей не отвечает. Думая о худшем, я еду к нему домой, захватив с собой еще одного нашего приятеля.
Но к нашему удивлению, с Эмилем все в порядке. Да, от него несет перегаром и вид у него такой, будто он несколько суток не спал, но в целом он жив-здоров. Относительно. Потому как, увидев нас на пороге, Эмиль протаскивает нас в квартиру, где стоит неприятный запах грязного белья и протухшего мяса, усаживает за стол, наливает по стакану водки и велит выпить. Глаза у него безумные, в них мелькает страх и нечеловеческий ужас.
- Слушай, Эмиль,- улыбается Данила, отодвигая от себя стакан,- рановато для такого, не находишь? Утро еще.
Я от своего стакана тоже отказываюсь и Эмиль, мигом подскочив со стула, выливает водку в раковину. Потом присаживается обратно и смотрит на нас. Мы с Данилой переглядываемся и я говорю:
- Ты, может, голоден? Давай мы быстро тебе завтрак организуем.
Эмиль кивает, и я вижу, что глаза его, каким бы безумными не были, наливаются слезами. Спустя минуту товарищ рыдает взахлеб, при этом пытаясь поведать нам что-то нечленораздельное. Пока Данила заказывает еду на дом, я пытаюсь успокоить Эмиля. Но все тщетно, истерика становится только сильнее.
- Ребят,- всхлипывает Эмиль,- как же я есть-то буду? Он ж мне все зубы повыдергал.
Вернее, это звучало как непонятное шамканье, но с трудом мы разобрали слова.
- Кто?- испуганно спрашивает Данила, наклоняясь к Эмилю, чтобы лучше его расслышать.
- В смысле "повыдергал"?- громко изумляюсь я, пытаясь перекрыть возобновившийся плач. Ответом мне был широко раскрытый рот Эмиля. Данила грубо выругался и отвернулся к раковине. Вероятно, его затошнило. Вместо десен мы увидели красно-бурое месиво, в котором виднелись обломки зубов, которыми раньше Эмиль очень гордился. Ему очень повезло с наследственностью и когда я, например, маялся в поисках хорошего врача-стоматолога, коих по пальцам пересчитать можно, наверное, Эмиль хвастался тем, что к его годам у него нет ни одной пломбы. Ровные и белоснежные зубы теперь уступили место неказистым останкам былой улыбки.
- Кто это сделал, Эмиль?- строго спрашиваю я, а сам чувствую, как меня начинает тошнить. Эмиль лишь плачет в ответ. Данила отменяет заказ и мы идем в магазин за детским питанием, больше ничего в голову не приходит. Закупив разные пюре и соки, возвращаемся обратно. Но Эмиль нас не пускает обратно. Уже не плачет, однако товарища бьет дрожь.
- Не пущу,- шамкает он,- уходите. Он сейчас придет, а если вас увидит, то убьет. И меня, и вас. Уходите, ну же!
Захлопывает перед нашими носами дверь и нас ничего не остается, как спуститься на улицу.
- И чего делать с этим вот?- интересуется Данила, заглядывая в пакет, где лежат пюре. Я закуриваю, не в силах отогнать воспоминание, где Эмиль показывает свой рот. Мы направляемся к остановке.
- Съедим, проблема будто,- пожимаю плечами,- меня больше волнует что делать с Эмилем.
- Дак сам как думаешь,- хмыкает Данила,- он того ведь.
Крутит пальцем у виска.
- Надо просто в следующий раз с собой подмогу взять,- Данила тоже достает сигареты,- врачей там или ребят побольше. Вытащить из квартиры его для начала, а дальше понятно куда.
Молча киваю, стряхивая пепел на асфальт.
- Ну а кто зубы ему выдернул-то, а?
- Сам себе и выдернул,- Данила оглядывается на дом Эмиля,- психи, они такие.
Не проходит и суток, как мы узнаем о том, что Эмиль попал в больницу. В спешке отпросившись у начальства, еду к нему, названивая при этом Даниле. Тот приходит в ужас, бормочет, что тоже сейчас будет у нашего товарища.
Возле палаты, куда помещают Эмиля, сидит взъерошенная девушка лет двадцати. В лице ни кровинки, бледна как смерть. Глаза выпученные. Перепугана насмерть.
- Вы к Эмилю?- спрашивает она, едва завидев меня. Киваю.
- Это я вам звонила, я соседка снизу,- говорит девушка,- ваш номер у него был последним в списке вызовов. Он так кричал...
Странно, ведь звонков от Эмиля я не получал. Смотрю на нее в недоумении, а она достает из кармана толстовки телефон Эмиля и в подтверждение своих слов демонстрирует список вызовов. Действительно, мой номер он набирал десятки раз. Залезаю в контакты. Все просто, я иду первым в записной книжке.
Из палаты выходит врач и позволяет мне проведать Эмиля. Ну раз он в обычной палате и его тут же разрешили повидать, то ничего страшного с ним не стряслось, думается мне. Завидев меня, приятель улыбается, не размыкая губ. Вид у него довольно бодрый, хоть под глазами и залегли тени.
- Привет,- глухо произносит Эмиль, стесняясь как следует шевелить губами. У него отсутствует правая рука. Совсем.
В палате пахнет лекарствами и хлоркой. Там, помимо Эмиля, лежат еще трое человек, две кровать пустуют.
- Эмиль,- сипло говорю я, поскольку голос сел начисто,- что произошло?
Приятель мнется, в его глазах я снова вижу слезы. В палату залетает Данила и тут же становится как вкопанный.
- Вот это да,- только и может из себя выдавить он, почесывая затылок. Потом он ругается, чем обращает на себя недовольные взгляды остальных пациентов в палате.
- Ребят,- жалостливо тянет Эмиль,- покурить бы. Есть чего?
Глаза его совершенно нормальные, как и прежде.
- Нельзя же,- опасливо косясь на дверь палаты, говорит Данила.
- Да ерунда,- отмахивается Эмиль левой рукой,- вы, главное, меня на лестницу пожарную проведите, я б сам дошел, но слабость в теле какая-то.
Данила вопросительно смотрит на меня, я же охотно соглашаюсь, поскольку при других пациентах узнать о произошедшем не представляется возможным.
Эмиль берет из протянутой пачки сигарету, я помогаю ему закурить. Когда свет от зажигалки освещает лицо товарища, вижу что оно испещрено мелкими морщинками, которые были не особо заметны при дневном свете. Данила нервно озирается, боится, как бы кто нас не увидел. Эмиль, затянувшись, говорит:
- Вы помните голубятню, которая у меня во дворе была?
Мы киваем.
- Жутковато там было,- говорит Эмиль,- темно, пометом воняет. И тихо. Так тихо, будто не голубятня это вовсе, а склеп самый настоящий.
- А чего полез туда?- интересуется Данила.
- Соседская бабуля попросила. Сказала, что внук ее играл с ребятами, залез туда и потерял там телефон. Лезть обратно боится, все рассказывал про чудовище, живущее в голубятне.
Бабуля-то в это не поверила, но мальчишка наотрез отказался забираться в голубятню. Попросила меня, телефон-то дорогой, влетит ей от матери внука, когда приедет его с каникул забирать.
Данила слушает Эмиля внимательно, аж рот приоткрыл.
- Ну я и забрался туда. Телефон нашел, мне бабуля дала номер телефона внучка, я на него позвонил. Увидел как в темноте экран засветился. Пошел к нему. Наклоняюсь, руку тяну. И меня тут же кто-то хватает. Я даже заорать не смог от неожиданности, смотрю на клешню, которая меня за запястье держит и молчу. Когти здоровые на пальцах, а сама лапа эта перьями покрыта.
- Что за бред,- возмущается Данила. Я цыкаю на него и прошу помолчать, в то время как Эмиль судорожно затягивается и выдыхает клубы дыма изо рта.
- Само это я разглядеть не могу, света из маленького окошка не хватает. Я слышал только как он дышит, нервно так и со свистом. Попросил поесть. Сказал, что голоден очень и то, что не может самостоятельно найти еды, потому что у него повреждено крыло и оно долго заживает.
Я стою, выпучив глаза, Данила закурил еще одну сигарету.
- А дальше?- спрашиваю. Эмиль говорит, что принес этому существу то, что смог в холодильнике найти, а оно отказалось и попросило мяса свежего.
- Зачем ты вообще туда вернулся?- недоумевает Данила.
- Да ну жалко как-то стало его. Сидит там в темноте, ничего не может сделать,- Эмиль отводит взгляд и я понимаю, что ему стыдно перед нами.
- Поехал на рынок, чтобы купить ему мяса, а когда вернулся, то услышал, что он что-то жует. Потом, когда он заметил меня, сообщил, что в голубятню забралась кошка.
Эмиль оставил созданию мяса, а сам убежал домой. И вот с тех пор он завел традицию не высовываться никуда с приходом темноты - вдруг то существо из голубятни начало поправляться и стало делать вылазки. Почему-то Эмилю показалось, что ночью пернатое создание опаснее всего. Голубятню вдруг решили снести и наш товарищ решил, что можно вздохнуть с облегчением. Он хоть и не видел создание целиком, но он какой-то частью себя он подозревал, что зрелище там не из приятных.
- Голубятню снесли. А на следующий день я пришел с работы, он у меня в комнате сидит,- после короткой паузы продолжает Эмиль,- даже не понял, как такая громадина у меня в квартире оказалась. Сидит возле дивана на полу, поджав под себя ноги. Выпрямись он целиком, наверняка проломил бы пол соседям сверху.
Мне становится не по себе.
- Лапищи длинные, и сам он длинный. Все тело в перьях, за спиной крылья. Одно из них вывернуто под неестественный углом, не заживает никак, видать. А вместо башки у него птичий череп, белый-белый, такое чувство, что аж светится, с глазницами пустыми и клювом клацающим. Как вспомню этот звук, аж волосы на голове дыбом становятся. Спрашиваю, мол, ты кто такой, зачем явился? А он мне опять, дескать, есть хочу, но никак не могу еды добыть. И на крыло сломанное показывает.
- А ты что?- Данила слушает Эмиля со смесью отвращения и ужаса, но уходить не собирается. Интересно, видимо.
- Не успел ничего ответить, как он мне говорит, мол, давай я тебе все, что пожелаешь, а ты мне еду. И лапищу когтистую свою протягивает. Ну я что? Недолго думал да пожал ее. Ну вот вечеринки начал устраивать.
У меня невольно вырывается стон.
- Эмиль, ну зачем,- вздыхаю я.
- Девушек в ванную отводил, а там этот сидел. Девчонки даже закричать не успевали, он им шею мигом сворачивал. Пропажу не замечали, он как-то все устраивал, что о девчонках семьи забывали, будто их и не было на свете. Я только помнил и он. Те, кто видел как мы в ванную уходим, думали, что девчонки потом на кухню шли, чтоб подружкам все рассказать. Потом я, правда, одумался. Ну давал он мне денег, ох, много денег, золотыми монетами приносил даже. Я в один день возьми и откажись. Сказал, что не могу так. Он почесал череп да выдал, что крыло, в принципе, зажило, от меня еды больше не нужно. Деньги забирать не станет, даже еще больше дал вдогонку.
- Зубы-то зачем выдернул тебе?- спрашиваю я, глядя на поникшего Эмиля.
- Так еда не нужна, компаньон нужен. Говорит, скучно ему, мало таких как он осталось. Так хоть приятель появится. Я-то поначалу думал, что он меня сожрать просто хочет. Не угадал,- Эмиль грустно усмехается,- говорит, за доброту мою и за помощь подарит мне новое тело, заберет отсюда далеко-далеко. Там много еды и удовольствий.
Тут Эмиль начинает всхлипывать.
- Руку оторвал потому, что новую мне принесет. И зубы выдернул, сказал, что другие даст.
Он плачет. Мы с Данилой подхватываем его и уводим обратно в палату.
Спустя какое-то время его выписывают и у меня из головы почти выветривается история про существо, обещавшее Эмилю "лучшую жизнь". Однако, как выяснится позже, то зря. В больнице он побывает еще трижды - каждый раз из-за потерянной конечности. В конце концов, от него остается лишь неприглядный шамкающий обрубок, который постоянно плачет и кричит во сне от мучающих кошмаров. Мы с Данилой непрерывно дежурим в больнице, стараясь всячески поддерживать Эмиля. Понятное дело, историей про создание никому не рассказываем, не хотим, чтобы приятеля в таком виде загребли в дурдом. И когда наступает вечер моего третьего дежурства, я дремлю в кресле напротив двери палаты товарища. В руках у меня газета, рядом, на соседнем кресле лежит сложенная куртка и сумка. Данила дома, но периодически узнает как дела.
То ли я проваливаюсь в глубокий сон, то ли это происходит на самом деле - непонятно. Я слышу, как с легким хлопком гаснет одна лампа за другой. Смотрю - по коридору медленно идет тот, кого нам в красках описал Эмиль. И вижу, как он правой лапой тащит за собой нечто черное, оставляющее за собой красно-бурый след. На длинной шее у существа своеобразное ожерелье из зубов. В левой лапе несет что-то сверкающее пурпуром.
Вонь в коридоре стоит невыносимая. Пахнет горелой плотью и тухлым мясом. А существо приближается, что-то бормоча и беспрестанно клацая клювом.
Я глаза протираю - не помогает. Щипаю изо всех сил за руку - без толку. От осознания того, что все взаправду, меня начинает тошнить. Встать и пошевелиться не получается, ноги не слушаются, будто к полу приросли. Существо все ближе и бормотание его все громче.
- Уходи, уходи,- говорит мне,- если не хочешь вместе с тем славным юношей пойти. Уходи, уходи...
И так без остановки. Проговорит фразу и с самого начала. При этом голос не в моей голове звучит, вполне себе наяву. Голос его скрипучий, будто не голос это вовсе, а не смазанные дверные петли дают о себе знать. Существо проходит мимо меня, повернув свою голову-череп в мою сторону, толкает дверь палаты и скрывается за ней.
Спустя минуту меня оглушают жуткие крики Эмиля. Но я так и не могу пошевелиться и проверить в чем дело. Дергаюсь-дергаюсь, никак! Чуть не плача от беспомощности, в сотый раз предпринимаю попытку встать и вижу, что дверь палаты снова открывается. Только из нее теперь выходят двое.
Я понимаю, что второй, идущий неуклюже и как-то неумело, ковыляя, будто у него проблемы с ногами, - Эмиль. Только вместо человеческой головы у него - птичий череп, все тело неестественно вытянуто и покрыто черными перьями, за спиной два огромных крыла, которые волочатся за ним по полу. Они скрываются из моего поля зрения, снова включается свет. Теряю сознание.
Утро в больнице начинается с того, что ведутся поиски внезапно пропавшего пациента, нашего товарища. Его соседи по палате ничего не видели и не слышали. Кровать его заправлена, будто Эмиля здесь не было. Данила, приехавший по моему звонку, охает и ахает, мне же дурно и постоянно тошнит. До сих пор в носу стоит тот мерзкий запах.
Мне неизвестно, кем или чем было то существо и куда оно забрало моего приятеля. Я охотнее поверю в то, что заразился от Эмиля сумасшествием и все увиденное являлось наваждением или же дурным сном.
Единственным подтверждением моей нормальности является то, что на своем балконе я регулярно обнаруживаю черные перья и несколько золотых монеток.
Я не знаю сколько времени у нас занял путь от озера до золотого пшеничного поля, над которым навис аметистовый купол небес.
Сапфироокий предложил составить ему компанию, сказав, что делать мне пока нечего и почему бы не расширить знания о географии того мира, где мы находились. Пока мы шли он рассказывал про то, что здесь спокойно и безмятежно, в отличии от других миров. В одном так вообще пылал костер войны и луга там окроплены кровью и ведь это самая малая толика того, что грядет.
Моя супруга шла впереди, чуть поодаль от нас, прокладывая тропу. Петля на ее шее колыхалась с каждым порывом теплого ветра, как и светло-русые локоны. Я же помнил ее с обритой головой. Она просто взяла мою машинку для стрижки волос и обкорнала себя. Вернувшись домой из мастерской, я увидел как она рыдает, сидя на полу, а вокруг нее лежали пряди волос. Она билась в истерике, прижимая к себе маленького потрепанного тигренка, любимую игрушку сына. На тот момент тигренок лежал нетронутым уже более года. А через неделю после этого я вынимал ее из петли.
Мне стало очень неуютно и стыдно. Возможно, в том, что она ушла из жизни таким неприглядным способом виноват я, потому что вместо того, чтобы проводить время с женой, я нырнул с головой в работу, пытаясь хоть как-то заглушить боль утраты. Мне было невыносимо смотреть в ее сияющие васильковые глаза и видеть глаза ребенка.
Сапфироокий внимательно взглянул на меня и, дотронувшись до моего плеча, чтобы я посмотрел на него, покачал головой, мол, перестань. Но я не мог.
Посреди золотого поля, удобно расположившись на светлом покрывале, нас ожидал господин, который являлся точной копией сапфироокого, только кожа его была как белый фарфор, а глаза напоминали пылающие алмазы. Волосы как и его одежда были белого цвета. Увидев нас, господин встал и радушно поздоровался сначала с сапфирооким, а затем и с нами. Его улыбка была радушной и открытой и у меня сложилось впечатление, что мы встретили самого настоящего ангела, лишь немного отличного от тех, которых мы привыкли видеть на иллюстрациях.
- Что-то случилось, брат мой?- поинтересовался сапфироокий. Другой господин пригласил его присесть на покрывало и жестом указал на небо.
- Невенанеспокойна сегодня.
Я проследил за его пальцем и увидел россыпь темных пятен на небосводе. Моя супруга тоже подняла взор и внимательно смотрела вверх.
- Боюсь, мне вновь не обойтись без твоей помощи,- вздохнул господин в белом. Сапфироокий подозвал меня и я подошел поближе.
- Видишь темные прогалины там, в вышине?
- Да.
- Обращайся зверем и отправляйся туда.
- Что нужно сделать?
- Ты сам все поймешь.
Супруга бросила на меня мимолетный взгляд и тут же отвела глаза, словно стыдясь чего-то.
- Может быть в этот раз без зверя как-нибудь, господин?- встревоженно спросила она, обратившись к сапфироокому. Он пристально посмотрел на нее, потом покачал головой.
- Зачем терять время?
***
Через прогалину зверь нырнул в детскую спальню.
Световые полосы от фар проезжающих мимо дома автомобилей разрезали потолок. Зверь видел, что на кровати у окна лежит девочка. Ей лет восемь, не больше. Она хорошо учится и занимается рисованием в кружке при школе, любит родителей и бабушку, подкармливает дворовую кошку и всегда вежлива с окружающими.
Девочка напугана. Не зверем, нет, это обычный человеческий ребенок, который трясется перед ликом темноты.
Но в этой темноте кто-то есть.
И приходит этот кто-то не впервые.
Из тени над изголовьем появляется маленький сутулый силуэт, который крадучись подбирается к девочке, останавливается возле ее головы и несколько минут просто гладит ребенка по волосам, оставляя липкую черную жижу на русом полотне.
Девочка начинает плакать и тихонько звать родителей, однако создание зажимает ей рот маленькой ладошкой, на которой отчетливо виднеются свежие язвы и струпья.
Зверь подбирается поближе и существо поворачивается.
Лицо создания сморщенное, как сушеное яблоко. Злые маленькие глазки сочатся кровью и гноем, как и язвы. Нос как будто провалился внутрь головы, а вместо рта - рваная рана, полная темных обломков зубов.
Сквозь сальные волосы на макушке виднеются проплешины и гниющая кожа.
Существо шипит на зверя и отступает обратно в тень, но зверь проворнее. Прыжок и путь к отступлению отрезан, создание обвито кольцами длинного тела. Зверь смотрит на девочку, которая продолжает плакать, а черная жижа постепенно заползает ей в ухо. Тут ребенок дергается и замолкает, мгновенно погрузившись в глубокий сон. Создание, обвитое тугими кольцами длинного тела, мерзко хихикает.
Зверь снова смотрит на девочку и видит, что у нее из носа и рта идет кровь, ее тело дрожит так, словно в комнате очень холодно. Зверь рычит на хихикающее существо и резко сдавливает кольца. С хрипом и треском, создание испускает дух и расплывается черным пятном на светлом ковре в детской.
Зверь беспомощно глядит на ребенка. Кожа у девочки постепенно становилась голубовато-белой.
Зверь подполз к двери, ведущей в коридор. Где-то там, в глубине квартиры безмятежным сном спят родители девочки.
И зверь завыл.
Завыл так, что отец несчастной проснулся мгновенно и тут же подскочил с кровати. От воя проснулись и соседи, и даже жители самого дальнего подъезда.
Протяжный, леденящий душу вой, в котором была и печаль, и скорбь, исходящий из спальни их дочери, заставил родителей включить свет во всех комнатах, а потом уже следовать в детскую.
Но они успели. "Неотложка", вызванная заплаканной матерью, примчалась буквально в считанные минуты. Зверь, съежившись на потолке, наблюдал за несчастной.
Девочка была жива, но находилась в коме.
***
Я стоял в палате девочки, залитую солнцем. В коридоре рыдала мать ребенка и слышался тихий голос отца, который уговаривал мать прекратить так плакать. Он был уставшим и напуганным, истерика супруги только сильнее давила на него и уж точно никак не давала расслабиться, подумать над тем, что делать дальше. Я буквально слышал как звенят его натянутые до предела нервы, настолько напряжен он был.
Не сразу, но я заметил зеркало. Оно висело возле входа в палату.
С замершим сердцем, я шагнул к нему и, взглянув в него, замер. Все это время мне было так любопытно как я выгляжу, что ожидал там увидеть что угодно, только не себя самого. Того, которому было лет двадцать на вид, с копной вьющихся каштановых волос, с золотыми прядями, выгоревшими на летнем солнце. Того, кто потерялся еще лет десять назад, чьи глаза горели огнем и вдохновением, чья футболка была постоянно испачкана краской. Моя улыбка была лучезарной, и размер одежды никогда не менялся от ночных перекусов.
- Что-то интересное обнаружили?- послышался голос и, обернувшись, я увидел сапфироокого господина, сидящего в кресле посетителя возле кровати девочки. Он держал в руках чашку, над которой завивался пар.
- Как насчет чашечки кофе?
Я покачал головой, сапфироокий пожал плечами. Вкратце рассказав о произошедшем, я воззрился на господина, ожидая ответа на самый простой вопрос:
- В чем дело?
Сапфироокий, который слушал меня с нескрываемым любопытством, смешанным с отвращением, сделал глоток из чашки. И еще один. Потом он поджал губы, откинулся на спинку кресла и задумался о чем-то своем, а отвечать не торопился.
- Вы знаете, мой брат не первый раз уже прибегает к моей помощи,- наконец молвил он,- в его распоряжении попросту нет тех, кто мог бы расправиться с подселенцами.
- Это был подселенец?- ахнул я, чуть наклонившись вперед.
- Да, без человеческой оболочки они весьма и весьма неприглядны.
Сапфироокий допил кофе и сотворил себе еще чашку. Густой аромат заполнил палату.
- У меня складывается впечатление, что они самостоятельно пытаются забраться в детские тела.
Он грустно посмотрел на девочку, опутанную трубками. Ее крохотное личико было синюшного оттенка.
- Кто-то нашел лазейку и пробрался в чертоги моего брата, чей удел сновидения. А через Невену - тот самый прекрасный аметистовый купол - они могут вторгаться в сны.
- Девочка не спала, она знала, что в темноте кто-то есть.
Сапфироокий издал смешок.
- Необязательно через ее сон. Спали соседи, спали родители. Ночью спят практически все.
Посмотрите-ка на эту бедняжку.
Господин повел рукой в сторону девочки.
- Она слаба. Подселенцу, который придет сюда едва лишь солнце скроется за горизонтом в человеческом мире, никакого труда не составит вытряхнуть ее душу из тельца и занять его.
- Зачем это нужно им?
Сапфироокий господин вытащил за ниоткуда пару кубиков сахара и бросил в чашку.
- Думаете, им нравится гнить в темноте и безвременье?
- Не думаю.
Господин понимающе закивал. Мы молчали, глядя на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь жалюзи.
- А кто эти, ну, подселенцы? Откуда они берутся?
Господин сделал еще глоток.
- В основном несчастные дети, умершие по каким-то причинам намного раньше определенного для них срока.
Мне стало как-то нехорошо. Глупые правила.
- А вы случайно не знаете, сколько было отведено моему сыну?- спросил я, ощущая как все внутри неистово сжимается. Я даже мог не спрашивать.
- Восемьдесят три года и четыре месяца.
Все вокруг разлетелось на осколки. Я закрыл глаза и вдохнул поглубже.
- Могу ли я его увидеть?
Господин неотрывно смотрел на меня.
- Так вы уже с ним увиделись этой ночью.
***
- Выходи уже,- некрасивая девушка с обветренным лицом, усыпанным веснушками, достала из кармана помятую пачку сигарет, затем в полумраке комнатки мелькнул холодный отблеск металлической зажигалки. Девушка отбросила за спину копну вьющихся темно-рыжих волос, которые больше напоминали один сплошной нерасчесываемый колтун. Потом закурила.
Дым заполнил комнатушку.
Усталый свет желтого фонаря за окном с трудом пробивался сквозь плотную ткань занавесок.
Я таился в углу, поджимая под себя ноги, спрятав лицо в ворот плаща.
- Выходи,- повторила девушка, затягиваясь и гневно глядя прямо туда, где находился я,- я прекрасно знаю, что ты там. Да, с трудом вижу тебя, поскольку пока ты сам не захочешь показаться, ничто не заставит тебя это сделать. Но. Во-первых, меня предупредили. Во-вторых, я давно минула тот возраст, когда вы целиком невидимы для нас.
Она нервно постукивала пальцами по столешнице письменного стола, который был завален плотными конвертами, клочками бумаги, скомканными конвертами.
Я нехотя встал, распрямился и с удивлением обнаружил, что голова моя коснулась потолка. Высота его была не меньше трех метров. При жизни же я не отличался высоким ростом.
Я шагнул по направлению к девушке и она, щурясь, снова затянулась.
- Ох, воистину, творения господина изумительны,- вздохнула она и по ее губам скользнула грустная улыбка, - если бы только мог видеть то, что вижу я. Ты ведь мужского пола?
Я кивнул. Тут она развела руками.
- К сожалению, никто из вас в зеркалах не отражается.
Мне стало интересно.
- Что ты видишь?
Девушка откинулась на спинку стула. Я видел, что она не только некрасива, но еще и весьма полновата, однако в ней чувствовалась такая раскованность и свобода, что эти недостатки отходили на второй план.
- Тебя не смущает то, что я курю?- девушка подняла на меня глаза. Я покачал головой.
- Нисколько,- и это была абсолютная правда. Что мне чьи-то привычки, я со своими никогда не мог до конца разобраться.
Девушка протянула мне руку.
- Посмотри сам.
Я взял ее ладонь и спрятал в своих. Тотчас перед глазами возник некто очень высокий с кожей чернее ночи, с глазами ярче звезд, с волосами белее снега. И глаза его полыхали диким пламенем, и волосы светились будто луна.
- Еще одна сигарета и можешь приступать,- девушка отдернула руку и видение пропало. Я молча стоял и смотрел на нее, прокручивая в голове увиденный образ.
- Ты не боишься?- произнес я, гладя как она выпускает клубы дыма из-под тонких губ. Девушка покачала головой.
- Я всегда знала правила и всегда знала, что грядет за их нарушением, и это справедливо.
Она помолчала, а потом заплакала.
- Не хочу обратно в темноту,- она вытирала выступившие слезы рукавом шелковой блузы. Девушка затушила окурок, встала со стула.
- Давай.
***
Ее руки треснули как сухие веточки. С тихим вздохом, сорвавшимся с губ девушки, несколько раз хрустнули ребра. Голова безвольно повисла, упав на продавленную грудную клетку. Бесформенный кожаный мешок, набитый мясом и переломанными костями, упал на пол. Зверь съел некрасивое лицо, откусил полные пальцы.
Самым сладким на вкус оказалось сердце.
Оно было совершенно нормального цвета, в отличие от черного сердечка, вытащенного из груди мальчишки.
Оставив нетронутыми легкие, кишечник и желудок, как и большую часть внешней оболочки, зверь выполз на улицу, выбив окно. В его пасти пылал черный турмалин, у мальчишки ничего такого внутри не оказалось. Зверь держал камень очень аккуратно, стараясь не оставить ни сколов, ни царапин, ни трещин.
***
- У вас уже быстрее получается вернуться к приемлемому для вас облику.
Сапфироокого я нашел возле лазурного озера, в котором плескались две очень похожих друг на друга женщины с рыбьими хвостами вместо ног. Хвосты их были красно-пурпурного цвета, светло-розовая кожа была полупрозрачной и я мог видеть как бьются их сердца. В жемчужно-белые волосы они вплели цветы, названий которых я не знал. Я видел только, что бутоны были серебряными, как и те, что прятались в высокой темно-изумрудной траве, на которой мы сидели.
- Кто они?- я указал на женщин, которые выползли на берег и теперь выжимали волосы.
Сапфироокий не ответил, а я не стал расспрашивать, лишь протянул турмалин господину. Тот взял его и спрятал в карман.
- Эта девушка знала, что я приду,- пробормотал я,- и она видела меня.
Господин выдавил из себя корявую ухмылку.
- Сказала, что ее предупредили. И...
Я замялся.
- Дала увидеть мне как я выгляжу. Я в самом деле такой, как в ее глазах?
Сапфироокий господин смотрел на женщин. Они о чем-то разговаривали, но нам было не расслышать о чем именно.
- А каким вы были в ее глазах?
Я начал рассказывать и воспоминание отчетливо проявилось у меня перед глазами. В тот же миг я ощутил, что будто вытянулся, а на лице господина появились отблески.
- Вижу,- вздохнул господин. Воцарилось молчание, прерываемое лишь отголосками разговора женщин. Малахитовые небеса расчертила надвое пересекающая их сверкающая звезда, а за ней еще одна, и еще, а потом и бесчисленное множество огоньков понеслись вдогонку за ними. В безмятежной лазурной глади озера отразились их ослепительные тельца.
- Вы будете выглядеть так, как видят они или так, как угодно вам,- подал голос сапфироокий,- чуть не забыл.
Он выхватил из воздуха какую-то легкую невесомую материю и протянул ее мне.
- Ваше одеяние.
Я помял в руках совершенно неосязаемую прохладную и легкую ткань. Едва накинул на плечи и она обволокла все мое тело, кроме головы, кистей рук и ступней. Мне стало тепло и комфортно, будто бы меня укутали в уютное одеяло.
- Чем провинилась она?- спросил я. Сапфироокий оскалился.
- Она убила отца.
На меня навалилась печаль. Я вспомнил своих родителей и от осознания того, что скорее всего, никогда их больше не увижу, мне захотелось громко закричать.
- Убила его, когда узнала, что он насиловал младшую сестру.
Словно молотом по голове ударили.
- Что?
- Да,- продолжал господин,- увидела, когда вернулась с работы прежде обычного. Мать их, вымолившая подселенца, давно почила от злой болезни, которая пришла к ней на порог лет десять назад. Я лично провожал эту печальную даму туда,- сапфироокий махнул куда-то в сторону дремучего леса.
- Девушке дали время уладить дела, чтобы ее сестра не осталась на обочине жизни и да, ее предупредили о твоем визите,- господин явно с огромным удовольствием любовался женщинами.
- Но она же убила человека не потому, что хотела причинить боль, а потому, что хотела защитить слабого,- пробормотал я, ощущая как голову накрывает ощущение, схожее с приступом мигрени.
- Что поделать,- сапфироокий пожал плечами,- ослушаться правил никак нельзя.
Я обхватил голову руками и сделал глубокий, тяжелый вздох.
- Господин, вас ждут,- вдруг услышал я до боли знакомый голос. Сапфироокий поднялся, надел шляпу. Я поднял голову и обомлел: возле господина стояла моя повесившаяся супруга.
Даже петля была на месте.
Приветствую.
Не так давно я публиковал вот этот пост, посвященный сонному параличу - http://pikabu.ru/story/sonnyiy_paralich_4871623.
Сонный паралич, если вкратце, состояние нашего тела, когда мозг успел проснуться, а остальной организм еще спит.
В посте были описаны 10 видов галлюцинаций, которые я испытывал лично или о которых мне рассказывали друзья, коллеги, родственники. Собственно, спустя какое-то время в моей копилке появились еще несколько таких случаев. Ну-с, начнем.
1) Чавкающий кот.
Звучит смешно, согласитесь. Однако моему хорошему приятелю смешно не было. Ему, спящему на боку, среди ночи довелось увидеть здоровенного такого черного кота, который восседал на соседней подушке и, прижавшись своей мордой вплотную к лицу приятеля, издавал непонятные, чавкающие звуки, которые постепенно перерастали в утробное мурчание, затем рык, а потом в жуткий вопль. Описать этот вопль он смог таким словом как свистящий, не знаю почему. Приятель сначала зажмурился, потом начал вспоминать молитвы. Кстати, который раз уже слышу про молитвы и их помощь в таких ситуациях, да и соображениями уже делился - пока мы вспоминаем молитвы, наше тело получает время на полноценное пробуждение.
2) Рычание из-под кровати.
Знакомая говорила, что утром как-то раз открыла глаза, а под кровать метнулась какая-то тень. Затем она услышала рычание, которое исходило из-под кровати. Пошевелиться было невозможно, и пока она отходила от этого состояния, приходилось слушать рычание. Сказала, что много чего видела в жизни, но от этого случая долго не могла прийти в себя. Ей было известно про случаи сонного паралича, правда, не думала о том, что галлюцинации могут быть настолько реалистичными.
3) Скрежет.
Другая моя знакомая рассказала, что сонный паралич преподнес ей темную сущность, сидящую за окном и беспрестанно - пока длился паралич - проводящую когтями по стеклу, от чего знакомая слышала очень громкий скрежет. Ее удивило, что скрежетало будто прямо возле уха, а не там, за окном.
4) Стук в дверь.
Приятелю слышалось, как кто-то сначала монотонно стучал в дверь, а потом начал молотить изо всех сил, потом стук переметнулся на окна - кто-то невидимый рвался в квартиру через оконную раму, сначала вежливо постукивая, а потом уже колотя очень громко. Как только паралич отступил, стуки прекратились.
5) Объятия.
Сосед рассказывал, что однажды он проснулся и ощутил, что позади него как будто кто-то лежит и очень крепко обнимает его. Жены дома не было, а больше некому было так сделать. Повернуться и посмотреть у соседа не получилось, но буквально спустя какое-то время объятия ослабились и он смог повернуться. Естественно, лежал он один и даже следов присутствия кого-либо не обнаружилось. Такое повторялось еще несколько раз, а потом прекратилось.
6) Дама в белом.
Знакомый рассказал, что проснулся и увидел, что возле кровати сидит кто-то. Потом этот кто-то встал и со вздохом прошелся в другой конец комнаты. В целом сущность имела очертания женщины, одетой в белое. Сущность несколько раз прошлась по комнате, все вздыхая, как будто переживая о чем-то. Знакомый зажмурился, стал считать до ста и потом, когда проснулся окончательно, сущности уже не было.
7) "Неваляшка".
От описания этой галлюцинации мне стало очень не по себе. Приятельница поделилась, что открыла глаза среди ночи и увидела, что на кровати сидит нечто, по очертаниям напоминающее ребенка неопределенного пола. Нечто сидело, обхватив очень длинными руками колени и качалось из стороны в сторону, тихо-тихо что-то напевая. Тихий голосок постепенно становился громче, пока не превращался в истошный крик, а нечто так и продолжало беспечно покачиваться туда-сюда.
8) Бабка.
Довольно-таки странный случай разговорчивых сущностей, которых видят люди. Приятель рассказал, что рядом с ним на кровати сидела какая-то бабка, которая монотонным шепотом выдавала поток весьма своеобразной информации, которая, в целом, бессвязна и бессмысленна: мол, люди странные существа, живут и боятся совершать ошибки, а ведь дальше, за чертой, ничего нет, пустота одна да холод, темно там и страшно, все время назад хочется, а не выйдет - путь отрезали. Так она и бубнила себе под нос, пока приятель вспоминал "Отче наш".
9) Паук.
Знакомая поведала, что одним прекрасным утром она открыла глаза и увидела огромного паука, сидящего на потолке над ее кроватью. Паук был черн, волосат и ужасен, от чего знакомая долго и безуспешно пыталась заорать, но в силу состояния паралича вышло беспомощное мычание.
10) Беспокойное нечто.
Коллега поведала, что как-то раз проснулась от давящего ощущения, словно кто-то лег на нее и вытянулся во всю длину. А открыв глаза, увидела что-то темное и расплывчатое. Это что-то начало шипеть и свистеть, а потом начало шептать несуразицу, вроде "давай уходить, плохо тут", "бежать, бежать, только ног нету" или "не хочу оставаться, вставай, пошли".
Пока все. С удовольствием снова почитаю ваши истории.
Я сидел на черной траве где-то на границе миров, сжимая в лапах потрепанную игрушку - плюшевого зайца с заплаткой на ухе. Над моей головой сотни золотых небесных тел купались в фиолетовом и изумрудном фимиаме небес.
- Не вышло вернуться к привычному облику?
Трава примялась под шагами сапфироокого господина, он подошел ко мне вплотную, сел рядом. Равнодушно посмотрел на игрушку и похлопал меня по плечу:
- А вот это я бы вам не советовал,- он мягко обхватил шею зайца, но я зарычал и его пальцы разжались,- впрочем, как хотите.
Он, наверное, думал, что я сейчас наброшусь на него, но я просто сидел, пустой и неподвижный. Как камин, в котором прогорели поленья, отплясало пламя, а теперь осталась только зола.
- Далеко вы забрались, однако,- вздохнул сапфироокий и тоже поднял голову, чтобы взглянуть на небосвод.
- Никогда бы не подумал, что меня отправят детей убивать,- прорычал я кое-как и рык мой был подобен грому. Вздрогнув от звука собственного голоса, я поежился и втянул голову в плечи. Сапфироокий господин оскалился.
- Ну, для начала вы сами вызвались, никто вас силой не заставлял подпись на документе ставить. К тому же принуждать не имею права.
Я посмотрел на него, на его искусственную улыбку и мне захотелось завыть.
- Да и если бы детей вы убивали,- продолжил господин, потирая руки,- вашу печаль можно было понять.
В этот момент мне хотелось разорвать ему глотку, но я понимал, что с господином ничего не произойдет. Разве что его это немало повеселит.
- То, что находилось в палате, с телом, расчерченным шрамом, в пижаме, пахнущей лекарствами, с волосами светлее золотой пшеницы, навряд ли можно было назвать ребенком.
Я непонимающе уставился на господина, глядя как задорно сверкают его глаза. Пусть у его губ не очень-то выходило подражать человеческой улыбке, но два мерцающих камня в глазницах лукаво искрились.
- Это создание - паразит, если выражаться вашим языком. Настоящий ребенок умер давно, еще в младенческом возрасте от воспаления легких. Но мать выпросила для ее чада дополнительные годы жизни, хотя женщине было сказано о том, что после смерти первенца она сможет зачать и выносить близнецов. Женщина настаивала на своем. Что ж, плату взяли, в опустевшее тело поместили подселенца, чья жизнедеятельность заключалась в том, чтобы слушаться мать, любить ее или имитировать данное чувство, хорошо питаться, не волновать окружающих, не выделяться и не причинять вред другим живым существам.
Я смотрел на плюшевого зайца и мне становилось неуютно. Меня вообще немного поражало мое собственное отношения ко всему происходящему. При жизни я был человеком довольно-таки нервным, вспыльчивым и в некоторых ситуациях у меня не получалось держать себя в руках. Я отчетливо помню какими бывают страх и ужас, но ничего подобного в момент рассказа сапфироокого не ощутил.
- Подселенец ослушался. После травли и избиения одноклассника его наградили болезнью сердца, намекнув, что при дальнейшем непослушании недуг окажется неоперабельным,- продолжал господин,- подселенец подчинился.
Сапфироокий на мгновение нахмурился, глядя куда-то вдаль. Потом межбровная складка разгладилась и лицо вновь приобрело безмятежное выражение.
- И тут, почти сразу после операции, негодяй столкнул с лестницы маленькую девочку, которая едва оправившись после операции на сердце сломала позвоночник.
Господин перевел взгляд на меня.
- О, приятно снова видеть вас настоящего,- произнес он. Я оглядел себя. От кожи шел черный дым и ко всему прочему я был голым. Стыдливо прикрывшись руками, спросил у господина нет ли какой-либо возможности получить безразмерное облачение, которое не будет повреждаться при видоизменениях. На что господин пообещал что-нибудь придумать и протянул свой плащ, оставшись в шляпе, водолазке и брюках.
- Поэтому нужно было убрать подселенца и изувечить тело, чтобы в дальнейшем не впустить в него еще одного паразита,- промолвил господин, когда я оделся.
- Но ведь получается, что работа эта не самая дурная. Убрал подселенца, избавил людей от всего того, что он мог натворить.
Господин издал смешок.
- Не все создания, подобные мне, разбираются в таких тонкостях и здесь, за гранью, вы будете негодяем с клеймом детоубийцы, ибо зачастую паразитов выпрашивают матери, оплакивающие умершего дитя. О подселенцах тут не говорят, есть места, где о них и вовсе не слышали. Где слышали - предпочитают молчать.
- Как это не все разбираются?- изумился я.
- А вы что думали,- господин всплеснул руками, а потом встал, отряхнул брюки,- полагали, что за гранью царит идеальный порядок?
Я пожал плечами, кутаясь в плащ. Без шерсти становилось холодно.
- Мне пора,- сапфироокий вытащил из кармана часы,- и вам тоже.
Он щелкнул пальцами.
Когда я был подростком, наша семья постоянно переезжала с места на место из-за работы отца. Но в один не очень прекрасный день он пришел домой и сообщил нам о том, что все переезды в прошлом и мы теперь сможем осесть на одном месте. Маму это несказанно обрадовало, ведь переехав на новое место, она начинала обустраивать дом и когда жилище приобретало тот вид, которого она желала достигнуть, мы снова переезжали. Отец сам был доволен тем, что уволился.
Все было бы просто чудесно, только имелось одно "но". И "но" это было огромным минусом: на момент отцовского увольнения мы жили в маленьком захудалом городишке, больше похожем на деревню чуть больше средних размеров, где слова "цивилизация" местные жители побаивались, считая чем-то непотребным. Для меня, собственно, проблем как таковых не было. Все, что мне требовалось всегда имелось в избытке. Плюс я был общительным и проблем с налаживанием общего языка с соседскими ребятами и одноклассниками у меня не возникало. У меня сложились хорошие отношения с несколькими ребятами, мы часто гуляли после окончания занятий в школе, а летом пропадали вместе до самой ночи. Однако и тут я натыкался на большое "но". В двухэтажном доме напротив, рассчитанном на несколько квартир, жила занимательная семья. Родители и двое детей, брат с сестрой. Вот с ними общение у меня не заладилось от слова совсем. Девчонка, как я понял, была немая, но это ничуть не мешало ей компенсировать свой недостаток тем, что она кидалась в ребят, в том числе и в меня, камнями и грязью. И получала бы за это по шее, если бы не брат. Хоть они оба и были болезненного вида, силы, ловкости и прыти им было не занимать. Я не знал их имен, но за глаза прозвал девчонку Чахоткой, ибо она была бледна, сторонилась солнца. Ее тусклые светлые волосы редели день ото дня, а под глазами залегли черные тени. Мальчишку я называл Бешеным, слишком уж агрессивен он был к окружающим. Мои родители и родители других детей неоднократно беседовали с родителями Чахотки и Бешеного, они понимающе кивали, делали сочувствующие лица, обещали, что поговорят со своими чадами, что уж там - отлупят! Но ни к чему эти беседы не привели, только эти брат с сестрой свирепели сильнее и ладно бы кидания землей и камнями продолжились. Они усугубились.
Мы находили безжизненные тельца кошек и собак. Бедных животных насмерть забивали камнями, полностью размозжив им головы. Все прекрасно понимали, что так стали развлекаться Чахотка и ее братец, но никаких прямых доказательств у нас не было, мы ни разу не смогли поймать их с поличным. Других настолько отбитых личностей в округе просто не было. Я и другие ребята ходили по городку и хоронили несчастных созданий, каждый раз заливаясь слезами. Родители много-много раз запрещали мне это делать, ведь приходя домой я запирался в комнате и отказывался есть. У меня кровью сердце обливалось, после того как приходилось засыпать землей несколько котят, а ведь им еще расти и расти, бегать, радоваться солнцу и щекочущей траве, лакомиться молоком и прочими прелестями раздольной кошачьей жизни. А вышло так, что оборвалась она еще толком не успев начаться.
Лично у меня терпение лопнуло после того, как мы нашли соседскую собаку, прекрасную, умную, но доверчивую и очень любящую детей Герду. Чудесное создание с еще недавно пушистым белым мехом лежало в овражке, недалеко от гаражей. Одной разбитой головой тут не обошлись, ей вспороли брюхо и отрубили лапы. Герду опознали по ошейнику. Мы ребятами просто стояли и молча смотрели на несчастное животное, не в силах вымолвить и слова. Самым страшным для нас было то, что придется дойти до хозяина Герды, славного доброго дедули, который коротал дни в одиночестве и для которого любимый питомец был единственной отрадой. Мы сняли ошейник, собрали охапку полевых цветов и, прежде чем засыпать бедняжку землей, укрыли ее мягким цветочным покрывалом.
Ошейник соседу я принес лично. Другие ребята струсили, да я их прекрасно понимал. После увиденного сердце разрывалось от стыда за то, что ничего нельзя исправить, от боли и желания причинить страдания тем, кто это сотворил. Я открыл калитку, прошел через дворик, миновав опустевшую собачью будку, постучался во входную дверь. Сосед обрадовался, увидев меня, но когда я молча протянул ему ошейник, схватился за голову и завыл. Я стоял и вытирал слезы, пока старик, захлебываясь рыданиями, прижимал к груди ошейник и выкрикивал имя собаки. Потом, немного успокоившись, он пригласил меня войти в дом, угостил чаем и, перед моим уходом, сунул в руки кусок пирога с вишней, завернутого в пергамент.
Все то время, пока мы пили чай, старик сокрушался, что смог уберечь своего питомца от гибели и причитал, что с рук этим поганцам ничего не сойдет. Помню, что меня так сильно поразила его уверенность в неминуемом наказании паршивцев, что я чуть было не пролил на себя чай, не донеся чашку ко рту и начав ее наклонять. Глядя на полные слез глаза соседа, я твердо решил донести до Чахотки и Бешеного, что если они причиняют боль беззащитным существам, то пусть будут готовы к тому, что больно может стать и им самим.
Тем же вечером мы с ребятами организовали небольшое собрание и на нем решили устроить "тёмную" живодерам. Сначала решили избить их по отдельности, но один из нас предложил сначала избить Чахотку и дать понаблюдать за этим Бешеному. Пусть они и были уродами, но семейные узы были крепки между ними. На тот момент эта идея только раззадорило мое желание выбить всю дурь из этих ублюдков и я с радостью поддержал говорившего. Сейчас я понимаю, что сам далеко не ушел от них.
Однако нам не удалось воплотить в жизнь наши намерения, все получилось без нашего вмешательства. Согласно плану одним вечером я должен был прийти домой к Чахотке и ее братцу и постараться выманить их на улицу, где нас ожидала компания агрессивно настроенных ребят, имеющих при себе непоколебимое желание отомстить за невинно убиенных и довольно-таки крепкие кулаки.
Когда я постучал в дверь, то она распахнулась. Незаперто. Мне бы развернуться и уйти сразу же, ведь открытая дверь в квартиру служит только дурным признаком развития событий. Но мне ведь все нипочем. Хоть у меня и тряслись поджилки, я смело шагнул в жилище.
Я почему-то представлял себе, что брат и сестра живут в разрухе и грязи, потому что я никогда не видел Бешеного в чистой одежде, а у Чахотки были вечно грязные сальные волосы, плюс от них обоих не очень приятно пахло, да и их родители не всегда могли похвастаться опрятным внешним видом. У моей мамы складывалось впечатление, что родители подростков регулярно прикладывались к бутылке. Однако в квартире было на удивление чисто, хоть и обстановка оставляла желать лучшего и немного пахло плесенью: потертая мебель, обои кое-где отошли от стен, загубленный линолеум.
По мере того как я продвигался по коридору, к легкому запаху плесени примешивался еще один аромат. Настолько неуловимый, что сначала мне было тяжело идентифицировать природу его источника. А когда я дошел до гостиной, все сразу стало на свои места: пахло кровью. На этом бы моменте мне выбежать прочь и никогда не возвращаться, но я решил идти до конца, пусть и по спине побежал холодок. Я приоткрыл дверь гостиной и у меня перехватило дыхание. Посреди комнаты стояла огромная белая собака, в разы превосходящая нормальные размеры довольно крупных пород. Я тогда еще подумал, что она с трудом втиснулась в крохотную квартирку.
На белоснежной пушистой шерсти тут и там алели пятна крови. Вся морда собаки была перемазана ею от уха до уха. Собака утробно зарычала, завидев меня, и страшно выпучила свои и без того жуткие глаза, в которых плясало пламя. Животное ощерилось и, продолжая рычать, двинулось было ко мне. Я мельком увидел, что лапами она стояла на кровавой каше, по всей видимости, оставшейся от Чахотки, ее брата и родителей. Местами белели обломки костей и осколки черепов. Запах был тошнотворным: содержимое кишечников и желудков тоже проглядывало на общей картине. Вздувшиеся обои стали шедевром абстракционизма: брызги, капли красной жидкости доставали до самого потолка.
- Герда,- я узнал собаку и сипло произнес ее имя, увидев как мгновенно меняется агрессивно настроенное животное. Она подошла ко мне. При каждом ее шаге, месиво под ногами чавкало и пузырилось. Опалив гнилостным дыханием мое лицо, собака лизнула мою щеку, оставив на ней алый след . Я пошатнулся, все же размер животного был исполинским. Герда заскулила, ткнулась носом в мое плечо и махнула головой в сторону выхода, мол, нечего тут делать, уходи давай. Я провел ладонью по ее носу и Герда довольно оскалилась и снова толкнула меня. Я подчинился и вышел на улицу. Самое удивительное, но ребят нигде не было. И вот в эту самую секунду меня охватил самый настоящий неподдельный страх и ужас: они ушли, все до единого. Будь Чахотка и Бешеный целы и невредимы, если бы они открыли мне дверь и я бы с ними заговорил, не зная при этом, что остался без поддержки, неизвестно что бы им взбрело в больные головы.
Я побежал, побежал быстрее ветра куда глаза глядят, не обращая внимания ни на кого вокруг. Дыхание сбивалось и грудная клетка очень быстро наполнилась болью, но остановился я лишь тогда, когда оказался у озера, окруженного деревьями. Мы с отцом часто ходили туда рыбачить и я один любил иногда посидеть на берегу и послушать о чем шепчет вода. Я кричал и рыдал в голос, меня вряд ли кто-то слышал, а даже и были слушатели, было наплевать. Кошмар осознания от увиденного накатывал волнами, у меня тряслись руки и ноги, даже один раз вырвало.
Я просидел у озера всю ночь и пошел домой, едва на небе забрезжил рассвет. Дома меня встретила насмерть перепуганная мама, от которой пахло сердечными каплями, и бледный отец, на голове которого прибавилось седины. Я упал в мамины объятия и пока слушал, о чем она сбивчиво рассказывала тонким, натянутым от нервного напряжения голосом, у меня перед глазами стояла большая белая собака и кровавая каша под ее лапами. Мама говорила, что в соседнем доме произошло ужасное: семью так хорошо знакомых нам Чахотки и Бешеного превратили в фарш, злоумышленников никто не видел, никаких улик нет и в мое долгое отсутствие родители начали думать о том, что я никогда не вернусь. Я сначала было подумал, что кто-то да видел как я входил в квартиру, но за все время расследования дела не было ни одного свидетеля. Думал, что наверняка было слышно как кричали от боли эти люди, когда их рвали на части. Тщетно. Дело застопорилось.
Несмотря на то, что переезжать нам больше было не нужно, родители все же решили выбираться из этого места. Вплоть до отъезда я не общался ни с кем, кроме хозяина Герды. Он умер от сердечного приступа через месяц после бойни в доме напротив. Ребята, с которыми я общался, "борцы за справедливость", стыдливо опускали глаза, если видели меня на улице, сторонились в школе. За партой я всегда сидел один. Да и мне было все равно.
Перед отъездом я пошел на то место, где была захоронена Герда. Я сел на траву, погладил выпирающий из земли холмик и услышал негромкое тявканье. Позади меня сидел смешной щенок с белоснежной пушистой шерстью. Мальчишка, как потом выяснилось и которого я забрал с собой. Непонятно почему, но я разревелся, подхватив на руки щенка и зарывшись лицом в его мягкий мех.
Щенок пищал и облизывал мне лицо.