FalseDetective

Армстронг и Олдрин стали первыми людьми которые вступили на поверхность Луны. Это удивительное достижение о котором не следует забывать, что за ним последовали еще пять успешных посадок.

Давайте разберем наиболее частые вопросы, на которые можно найти объяснения.

1. Человек в среднем потребляет 100 литров воздуха в час. Сколько воздуха Армстронг и Олдрин брали с собой во время своих лунных прогулок?

Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо сделать несколько уточнений. Воздух, которым мы привыкли дышать на уровне моря, в основном состоит из азота, и только пятая часть его - кислород. Азот вообще не используется в дыхании, только кислород. Хотя в среднем человек может вдыхать около 100 л. воздуха в час (примерно 2400 л. в день). Для экономии веса в "Аполлоне" была использована чистая кислородная атмосфера только около трети стандартного атмосферного давления (5psi по сравнению с 14,7 psi).

Более низкое давление позволило создать легкую конструкцию. Скафандры "Аполлона" были герметизированы до 3,5-4,0 фунтов на квадратный дюйм. Поэтому космонавты не потребляли 100 литров воздуха в час. Человеческие легкие принимают кислород, который нам нужен для жизни из воздуха, но они не являются на 100% эффективными поглотителями кислорода.

Они представляют собой механизм газообмена, выделяя углекислый газ по мере поступления кислорода. Только около 5% по объему кислорода в воздухе, вдыхаемого при каждом вдохе, используется организмом, остальная часть выдыхается вместе с углекислым газом на выдохе.

Космонавт в ограниченном пространстве может дышать воздухом, медленно потребляя кислород, но с каждым выдохом этот воздух становится все более насыщенным токсичным углекислым газом. В скафандрах и космических аппаратах "Аполлона" воздух очищался через гидроксид лития, тем самым удаляя углекислый газ, поэтому воздух не просто вдыхался один раз.

Эта система возрождения в скафандре Аполлона", как говорят, была на 20 процентов эффективнее, чем обычный акваланг.

2. Учитывая все это, как долго оба астронавта оставались за пределами посадочного модуля?

Миссия "Аполлона- 11" длилась, 2 часа 31 минуту 40 секунд чистого времени на поверхности луны.

На более поздних миссиях были выделено больше времени, самыми длинными из которых были изнурительный семичасовой марафон Юджина Сернана и Харрисона Шмитта в декабре 1972 года. "Аполлона 15-17" использовали усовершенствованный скафандр "A7LB", который мог взять больше кислорода, гидроксида лития и охлаждающей воды.

3. Нет никакой пыли на ножных креплениях посадочного модуля - А почему?

Ракета или реактивное транспортное средство, спускающееся в пыльном ландшафте на Земле, взорвет вздымающиеся облака частиц пыли, которые медленно опускаются, поддерживаемые сопротивлением воздуха.

Однако в отличие от Земли, Луна не имеет атмосферы, и это означает, что пыль ведет себя по-другому.

4. Сколько воды требовалось в скафандрах, чтобы обеспечить охлаждение и нагрев, и как это охлаждение и нагревание достигались за долю секунды при переходе от солнечного света к тени?

Для Аполлона-11" каждый скафандр A7L нес (3.9 л) охлаждающей воды. Астронавт мог регулировать температуру от термостата на пульте дистанционного управления на груди скафандра.

Райли и Доллинг сказали после полета:

Водяное охлаждение оказалось очень эффективным на Луне – астронавты сообщали о быстром нагревании или охлаждении.

5. Знаменитый отпечаток ноги Армстронга показывает глубокую следы проступи. Его костюм, который сейчас хранится в зале славы НАСА, не обладает таким ботинками. Что здесь сказать?

Отпечаток ботинка Олдрина на Луне в 1969 году. Он и сейчас там хранится. Скафандр имеет относительно тонкие цельные подошвы, но для прогулок по Луне поверх скафандра надевались более прочные бахилы.

Они имели толстые изоляционные силиконовые  подошвы.

6. Скафандры были предположительно разработаны, чтобы противостоять жестким условиям с изменчивыми температурами, потенциальными падениями метеоритов, радиацией и т. д. А щас где они?

Космические скафандры "Аполлон" действительно были спроектированы так, чтобы противостоять жесткой космической среде Луны, но в отличие от скафандров, используемых экипажами МКС сегодня, они не были предназначены для использования на длительное времени.

На самом деле они были рассчитаны на срок службы шесть месяцев.

Спустя более чем сорок лет костюмы "Аполлона" быстро стареют, внутренний слой, изготовленный из смеси резины и неопрена, хрупок и уже рассыпается, несмотря на тщательное хранение в климатических контролируемых условиях в Смитсоновском институте.

Еще двадцать лет назад прозрачная ПВХ трубка в охлаждающей одежде становилась коричневой. Существующие музейные манекены для демонстрации исторических предметов одежды не обеспечивают достаточной поддержки тяжелым скафандрам, подчеркивая и повреждая их.

7. - Дверь лунного модуля открывалась внутрь или наружу? Если она открывалась внутрь, как же два астронавта смогли выйти, там же ведь не было места, чтобы выйти в скафандрах и всем снаряжением?

Она открывалась внутрь и направо. Люк был сконструирован таким образом, чтобы внутреннее давление воздуха держало его плотно закрытым. Утверждение о том, что астронавтам не было места для перемещения через люк, является ложным. Это было неудобно, так как выход из кабины требовал, чтобы командир вышел первым, затем пилот лунного модуля закрыл люк, пересек кабину и снова открыл люк, прежде чем выйти. Возвращение обратно было столь же неэлегантным процессом. Обе процедуры были отрепетированы в макете лунного моуля на Земле.

8. Был ли у лунного модуля воздушный шлюз, если да, то как он был герметизирован и разгерметизирован?

Нет, лунный модуль не имел воздушного шлюза, так же, как в командно-служебном модуле "Аполлона" (CSM) и более ранних космических аппаратах "Gemini", кабина разгерметизировалась путем выпуска воздуха в космос, чтобы выпустить экипаж и снова загерметизировать его по возвращении. Каждый астронавт должен носить скафандр, когда происходит выход в открытый космос. Экипажам не требовалось надевать скафандры, когда в кабине было повышено давление.

9. Армстронг и Олдрин надевали свои скафандры и шлемы, когда входили в лунный модуль из командного?

Нет, в этом не было необходимости.

10. Как лунный модуль был снова присоединен к командному и требовал ли он воздушного шлюза?

Была специально разработана стыковая система, использующая зонд, который взаимодействовал с лунным модулем, гарантируя, что оба аппарата были правильно выровнены. Как только это произошло, защелки на стыковочных колонн  командного и лунного модулей защелкивались, образуя туннель между кораблями.

Зонд и тормозной механизм были удалены, чтобы астронавты могли перемещаться между транспортными средствами. Никакого шлюза не требовалось.

11. Каковы были шансы, что каждая миссия "Аполлона", за исключением тринадцатой, пройдет без каких-либо серьезных инцидентов?

Нюансы на "Аполлоне-13" были, безусловно, худшим моментом среди лунных миссий. Аполлон-13 доставил экипаж на орбиту Луны и обратно, но потерпел неудачу. В целом можно сказать, что лунные мисси выполнены на 88 процентов.

12. Правда ли, что двигатель лунного модуля можно было запустить только один раз, после чего он требовал настройки. Если это так, то как он был использован для посадки, а затем повторно использовался для запуска с лунной поверхности?

Это еще один вопрос, который нуждается в разъяснении, прежде чем на него можно будет ответить. Лунный модуль имел два отдельных и независимых ракетных двигателя. Это были спусковой двигатель (для спуска с лунной орбиты на поверхность) и двигатель подъема, используемый для отправки ступени подъема лунного модуля обратно на лунную орбиту. Спусковая машина была оставлена позади, когда экипаж покинул Луну в ступени подъема ЛМ. Оба двигателя были предназначены для использования только один раз для каждой миссии.

13. Почему астронавты не фотографировали звезды в темные периоды времени, например, находясь на орбите вокруг так называемой темной стороны?

Фотографирование звезд не было целью миссий "Аполлона", мисси заключались в успешной высадке на Луне и возвращение обратно. А зачем их фотографировать? Я не вижу, что мы получили бы в фотографировании звезд с космических аппаратов, которые не были специально построенные для этих целей. С тех пор было проведено множество специальных астрономических миссий, в ходе которых были получены изображения звезд и других объектов.

14. На популярной уже фотографии "восхода Земли" , сделанная НАСА, видно, что Земля совершенно не пропорциональна, учитывая, что она намного больше Луны?

Оставлю здесь фото, которое показывает как меняется видимый размер объекта на фотографиях сделанные разными объективами.

Утром 16 июля 1969 года начался первый в истории человечества полет на Луну. «Аполлон-11» доставил трех астронавтов — Нила Армстронга, Базза Олдрина и Майкла Коллинза. 20 июля Коллинз вышел в эфир и сказал: «Хьюстон, База Спокойствия на связи. „Орел“ сел», а вскоре Нил Армрстронг уже ступил на поверхность Луны и произнес фразу, которую теперь знает весь мир: «Это один маленький шаг для человека и огромный скачок для всего человечества». Рассказываем необычные факты о планете и людях, которые принимали участие в подготовке полетов на Луну.

#1

Над тем, чтобы три астронавта (технически — два, потому что Майкл Коллинз остался на корабле) впервые смогли прилуниться, в общей сложности работали 400 000 человек: космонавты, инженеры, математики, программисты, а также дизайнеры и швеи, которые сшили Нилу, Баззу и Майку герметичные скафандры.

#2

Память бортового компьютера на пилотируемом космическом корабле «Аполлон-11», доставившем космонавтов на Луну, составляла 36 000 14-битных слов. Это соответствует примерно 64 килобайтам — в 2019 году столько может весить ваша аватарка на фейсбуке, и скорее всего, разглядеть вас на ней будет невозможно. К слову, самый скромный объем памяти в современном iPhone составляет 64 Gb.

#3

По одной из версий, впервые на Луне должны были высадиться совсем другие люди: например, инженер НАСА и командир экипажа «Аполлон-8», совершивший первый пилотируемый облет Луны, Фрэнк Борман. Рокировке способствовало публичное заявление Бормана 9 января 1969 года. На пресс-конференции астронавт он сказал, что больше в космос не полетит, так как «обещал жене и детям остаться на Земле». После этого в фавориты вырвался экипаж Армстронга.

#4

К юбилею высадки людей на Луне Майкл Коллинз специально для Google записал обращение, в котором рассказал, что между Землей и Луной на космический корабль постоянно падал солнечный свет.

«Нам приходилось регулировать температуру на „Аполлоне-11“, медленно вращая его вокруг оси, как курицу на вертеле»

#5

За месяц до отправки экипажа Армстронга на Луну в НАСА подстраховались и вместе со спичрайтером Ричарда Никсона Уильямом Сафиром подготовили альтернативное обращение президента к нации — на случай, если астронавты не вернутся на Землю. Президент Никсон начал бы речь с такой строчки: «Судьба предопределила, что люди, которые отправились на Луну, чтобы исследовать мир, останутся на Луне, чтобы успокоиться», — а дальше говорил бы только о Армстронге и Олдрине — было известно, что Коллинз останется в «Аполлоне-11», и если что-то пойдет не так, вернется на Землю без коллег. К счастью, этот вариант речи так и остался драфтом.

#6

Астронавты на Луне, конечно, не снимали скафандров, но микрочастицы лунной пыли после прогулок попадали внутрь корабля. По словам Нила Армстронга, Луна пахнет, «как мокрый пепел в камине». Пилот «Аполлона-16» Чарли Дюк говорит, что запах больше напоминает «выстрел из карабина».

#7

Сразу после того, как Армстронг, Базз и Коллинз приземлились в Тихом океане недалеко от Гавайев, они получили таможенную декларацию. Астронавты заполнили ее в тот же день, 24 июня: указали маршрут — мыс Канаверал, Флорида — Луна — Гонолулу, Гавайи — и тип импортируемого груза — «образцы лунной скалы и лунной пыли». Определить, не заболели ли астронавты чем-нибудь в космосе, таможенники не смогли, поэтому в графе «Возможные заболевания» написали «Будут

Определены»

#8

Кстати, о заболеваниях. Это сейчас космонавты и астронавты, закончив миссию, могут сразу же обнять своих родных. В 1969 году все было куда более строго — по возвращении с Луны Армстронг, Базз и Коллинз три недели провели в карантине. Точно так же НАСА поступило и со следующими экипажами, отправляющимися к Луне: «Аполлоном-12» и «Аполлоном-14». Пятнадцатый корабль уже так не лорнировали: к тому времени стало ясно, что Луна в тех местах, где ее исследуют люди, совершенно для них безопасна.

#9

Братья Райт, сконструировавшие в 1903 году первый в мире самолет, были родом из штата Огайо. Как и Нил Армстронг. Именно поэтому астронавт взял с собой на лунный модуль кусочек дерева от пропеллера и частицу ткани от левого крыла знаменитого аэроплана. В отличие от флага Соединенных Штатов и памятных медалей советским космонавтам Юрию Гагарину и Владимиру Комарову, которые Армстронг оставил на Луне, части самолета братьев Райт астронавт вернул на Землю. Сейчас они выставляются в Национальном мемориале братьев Райт в Северной Каролине.

#10

После завершения полета астронавты стали настоящими звездами. Вместе с женами они отправились в 38-дневное мировое турне: объехали 22 страны, встретились с 20 президентами и множеством поклонников. В одном только Нью-Йорке Армстронга, Базза и Коллинза приветствовали четыре миллиона человек. Это рок!

Шел 1972 год .

В тот период, я работал начальником областной санитарной авиации, офис которой располагался в здании Областной клинической больницы, что на пересечении улицы Спартака и Красного проспекта.

Это здание известно многим Новосибирцам. Теперь в нем детская больница. В моем распоряжении было 9 врачей разных профессий (нейрохирург, травматолог, хирург, невропатолог, анестезиолог, инфекционист, акушер-гинеколог и др.),?санитарные автомашины, два самолета (ЯК-12 и АН -2) и вертолет МИ-1.

Сам же я выполнял роль бортхирурга, травматолога, нейрохирурга, то есть, чем владел, что мог сам, то и выполнял при полетах в районы Новосибирской Области.

Работая начальником санавиации, я побывал почти во всех районах области, был лично знаком со всеми хирургами районов, главными врачами больниц, считался заместителем главного хирурга области и как правило присутствовал на аппаратных совещаниях в Облздравотделе.

Да ,я был довольно известным в то время хирургом и считался большим начальником.

Летать приходилось часто ,так как в то время вопрос с кадрами в районах области был решен не полностью, поэтому решать вопросы тактики и лечения больных приходилось силами санитарной авиации.

Лично мне приходилось оперировать на черепе,грудной клетке,животе,на костях,как при травмах,так и при заболеваниях.Одним словом, работы было много ,а я был уже опытным, зрелым хирургом и профессионализма было достаточно,а мое имя часто фигурировало в

газетах ( «Сов.Сибирь» «,Вечерний Новосибирск», «Медицинская газета», «Молодость Сибири» и даже «Правда» и др.).Довольно часто в полет напрашивался корреспондент какой ни будь газеты, который после полета удивлялся:

- Как это Вы прямо с самолета – в операционную,

а затем снова в самолет и –домой. Это же так тяжело. Я вот слетал, так меня до сих пор тошнит от полета, а ведь Вы еще и операцию делали. Это удивительно! Это же прямо героизм. . . . .

Но я скромно отвечал, что это наша работа и

не более того.

Итак. Была зима 1972 года.Шел сильный снег,пурга. Автомобильные дороги были занесены так, что даже вездеходы не могли прорваться через снежные заносы.

Именно в это время мне позвонили из Дубровино и сообщили ,что у них очень тяжелый ожоговый больной и нужна срочная помощь. Я послал туда опытного хирурга на УАЗ-ике, который вернулся к вечеру, сообщив, что дорога так занесена снегом ,что проехать невозможно.

Я тут же связался с Дубровинской участковой больницей, где работали одни фельдшера, а врача не было, еще раз подробно спросил о состоянии пострадавшего, и понял, у пострадавшего ожоговый шок.

Сообщив о невозможности приехать из за снежных заносов на дорогах, я рассказал фельдешру что нужно делать с больным и сообщил, что как только появится возможность вылететь, я тут же прилечу.

Погода успокоилась только на третий день. Небо было чистым, ветра не было и я тут же на вертолете МИ-1 вылетел с пилотом Герой Новожиловым.

Должен сразу сказать, что этот вертолет давно уже отлетал свой срок и даже был списан, но крайняя необходимость вынудила лететь нам именно на этом вертолете, так как другие все были в разлете.

И вот мы с Герой Новожиловым в воздухе. Летим над Обью,любуемся зимней природой – зелеными высокими соснами, покрытой льдом и снегом рекой и снежными берегами великой сибирской реки, разговариваем по внутреннему переговорному устройству, которое еще, слава богу, работало.

Обь имеет множество изгибов и на одном из них я говорю Гере:

- Гер! А чего ты все по реке идешь ?Давай вправо и срежем изгиб. Так же ближе.

На что он мне ответил:

- А ты ,Олегыч,видишь вон там ,в лесу блестят

купола ? Это ведь ракетные установки. Сунемся туда,так сразу, без предупреждения грохнут. Там запретная зона.

И действительно, когда я посмотрел, куда показывал Гера, то увидел эти серебристые

купола, но видно их было плохо, все – таки

военные придерживались маскировки и хоть

таким образом прятали ракеты . А Гера рассказал, что когда эти ракеты установили, то по Би-Би-Си поздравили нашего военного министра с новой ракетной базой. А что ? В то время такое было возможно. И вот мы увидели нескольких женщин, которые

стояли около деревянного дома в огороде (так мне показалось ) и махали белыми простынями.

Гера посадил вертолет прямо на огород около дома, метрах в 20 от него, и я отправился в сопровождении фельдшеров осматривать пострадавшего.

По пути мне рассказали, что утром кто то шел мимо бани и увидел, что из бани идет дым.

А когда вошли туда, то увидели лежащего там

мужчину, у которого вся одежда сгорела и еще кое где тлела. Мужчину перенесли в больницу и начали лечение, рекомендованное мной по телефону.

Больница мне понравилась. Дом деревянный,

комнаты побелены, полы покрашены, кругом чистота и даже уют. В одной из небольших комнат, на единственной койке, лежал пострадавший. На вид ему было около 60 лет. Сознание сохранено, но на вопросы он отвечал медленно, неохотно и было видно ,что ему это дается с большим трудом.

Осмотрев ожоговую поверхность, а ее было более 80 процентов, прощупав пульс, измерив артериальное давление, пропальпировав живот и послушав легкие, я пришел к выводу, что пострадавший находится в глубоком ожоговом шоке, который несколько отличается от травматического и шоков других патологий.

Оценивая работу фельдшеров,я нашел, что все было сделано правильно, а именно: пузыри на коже не удалялись, а только подсекались, на ожоговую поверхность были наложены марлевые салфетки, смоченные раствором новокаина, внутривенно вливались необходимые лекарственные препараты и т.д.

Кроме того я пришел к выводу , что транспортировать такого пострадавшего противопоказано, его даже пошевелить опасно, так как это может привести к летальному исходу.

Все это подробно я записал в историю болезни, дал рекомендации по дальнейшему лечению и в сопровождении фельдшеров направился к вертолету, где уже собралась многочисленная родня пострадавшего.

Я подробно объяснил родственникам состояние пострадавшего, сообщил о том, что он нетранспортабелен, что нужно какое то время полечиться здесь, что условия для лечения вполне приличные, как вдруг меня перебил один из родственников и с какой то издевкой в голосе заявил:

- Да чего уж там ,хватит нам сказки рассказывать, это вы его в город не хотите везти, вот и наговариваете тут нам всякое.

А вот если не повезете в город, то мы на вас такую жалобу накатаем, что потом не отмоетесь. Так что как хотите, а в город его везите. И все тут.

Я начал объяснять, что ему сейчас необходим строжайший покой,что любая физическая нагрузка, даже незначительная, может привести его к смерти, как только мы его пошевелим, что ему необходимо постоянно находиться под капельницей, чего нельзя сделать в вертолете,  что . . . . . .Но меня уже никто не слушал. Вези и все тут. Иначе от жалобы не отмоешься. Ну что тут будешь делать ?!

Убедить их ни мне ,ни фельдшерам не удалось.

Пришлось сделать соответствующую запись в истории болезни со ссылкой на безуспешность убеждения родственников, требование их немедленно транспортировать пострадавшего в город, на угрозу жалобы и большой упор в записи я сделал на то, что за последствия всю ответственность родственники берут на себя.

Как мне не хотелось, но пришлось разрешить

родственникам перенести пострадавшего в вертолет.

Те, кто летал на вертолете МИ-1, те знают, что

там всего три места – впереди пилот, сзади едва размещаются два пассажира.

«Пристежной люльки» к этому вертолету не было и пришлось усадить пострадавшего рядом со мной, можно сказать почти на колени. Разместившись в вертолете под строгими взглядами родственников, Гера, запустив двигатель, начал набирать высоту.

Едва мы набрали высоту 100 метров, как голова пострадавшего упала мне на плечо.

Я пощупал ему пульс на сонной артерии – его не было. Он был мертв. Я сообщил об этом Гере и мы начали снижаться. Из окна вертолета было видно как лошадь, запряженная в сани в сопровождении

толпы родственников уже достигла кромки леса, но, по-видимому, они услышали звук вертолета и начали возвращаться.

Приземлившись в том же месте, мы с Герой вышли из вертолета, и я сказал подъехавшим родственникам:

- Ну вот вам и результат. Похоже вы этого очень хотели. Вот и получайте – с раздражением произнес я.

Совершенно молча, ни издав ни звука, они переложили тело умершего в сани и так же молча отправились к лесу и, сопровождая сани. скрылись за поворотом.

И вновь я сделал соответствующую запись в истории болезни, обсудил произошедшее с фельдшерами и в сопровождении их направился к вертолету.

Но неприятности на этом еще не закончились. Увидев меня, Гера запустил двигатель, я уселся в

кабину вертолета и прощаясь с фельдшерами,

стал ожидать подъема вертолета в воздух.

Но вертолет взлетать не пожелал. Гера начал нервничать.

Дело в том, что никак не раскручивался воздушный винт вертолета, хотя двигатель работал исправно.

Тогда Гера заглушил двигатель и попросил у фельдшеров какие ни будь инструменты–отвертку, рожковый ключ на 24 и еще кое что.

Одна из фельдшеров тут же куда то исчезла и через несколько минут привела высокого, тощего человека лет 50–ти с чемоданчиком в руке и толстых очках на переносице.

Гера открыл чемоданчик ,взял отвертку ,отвернул несколько болтиков и открыл капот двигателя с левой стороны.

Затем ключом на 24 в глубине открутил контрагайку. Передав ключ и отвертку мне,

он сел на пилотское место и запустил двигатель.

- Олегыч ,вон видишь гайку и в ней болт? Так

ты ответркой закручивай болт до тех пор, пока не закрутится винт. Как закрутится – садимся и летим.

Подобраться к этому болту было сложно тем, что здесь же выходили две выхлопные трубы, из которых вырывалось пламя и было жарко.

Но я умудрился просунуть руку с отверткой, попасть в прорезь болта и начал потихоньку завинчивать болт, тем самым повышая компрессию в гидравлической системе для раскручивания винта.

Вскоре я заметил, что винт раскрутился достаточно быстро, а Гера подавал мне сигналы заканчивать, закрывать капот.

Закрыв капот ,я передал инструменты высокому тощему человеку и, поблагодарив его, начал отряхивать снег с брюк.

И вдруг я увидел перекошенное от ужаса лицо Геры, который что то кричал и указывал туда, куда отправился человек с чемоданом.Я посмотрел туда и тоже пришел в ужас:

человек шел вдоль вертолета прямо на вращающийся хвостовой винт, расположенный на высоте человеческого роста.

Я застыл от ужаса и не мог сдвинуться с места , хотя понимал, что нужно в считанные секунды быть возле этого человека и оттолкнуть его от винта. Но этих считанных секунд уже не было.

Он прошел рядом в вращающимся винтом на расстоянии 20 – 25 см. от него, и даже не повернув головы, направился дальше.

Мы с Герой пережили ужас. Ведь он был в толстых очках, вероятно плохо видел и конечно, не заметил этого винта и прошел мимо. Но если бы он взял чуть левее, то от его головы не осталось бы и следа.

Рядом стоявшие фельдшера не обратили на это внимание, мы с трудом делали вид, что ничего не произошло.

Наконец то мы взлетели, обсуждая с Герой

произошедшее, и все еще не могли успокоиться.

Наконец, немного успокоившись, мы заговорили на другие темы, как вдруг Гера спросил:

- Олегыч ,а ты гайку то законтрил?

Я опешил.

Гайку я не законтрил, потому что Гера на этом не заострил мое внимание после того, как закрутился винт. Я только закрыл капот и фиксировал его винтиками, а затем отдал инструмент мужчине с чемоданчиком. Делая вид, что я совершенно спокоен, я спросил:

- А что? Разве она может отвернуться ?

На что Гера спокойным голосом ответил:

- Да нет. Она не отвернется, но может вывернуться тот болт, который ты закручивал для повышения давления в гидросистеме и воздушный винт отключится.

- И что тогда ? – спросил я.

- А ничего.Будем пробовать садиться на авторотации.

- А каковы результаты статистики при авторотации?

- Бывает ,что и нормально садятся.Может и нам повезет – закончил Гера и мы дружно рассмеялись.

Однако он посоветовал мне проделать дыру в моторный отсек и следить за гайкой.

Я руками разорвал обшивку задней стенки и увидел злощастную гайку, которая от вибрации вращалась туда – сюда, но находилась на одном уровне, не отвинчивалась. На протяжении всего

полета я пристально следил за этой гайкой, но ничего не произошло.

Мы входили в зону города, когда по рации передали, что на аэродроме нас не могут

принять в данный момент и нужно переждать около часа где ни будь поблизости. Гера произвел посадку прямо на снег вблизи аэропорта, где мы, ожидая разрешения, перемалывали произошедшие за этот день события, о которых Гера не мог говорить без крепких матерных выражений и пообещал «набить морду авиамеханикам, которые перед вылетом не проверили гидросистему».

Вскоре по рации передали разрешение на взлет и посадку в аэропорту. Запустив двигатель, Гера в крепких выражениях подбадривал винт:

- Ну раскручивайся ,раскручивайся . . . . . твою мать!».  И, как бы боясь крепких выражений, винт нехотя раскрутился и мы взлетели.

Как только приземлились на площадке, Гера

выпустил тираду таких слов в адрес авиамехаников, что те не рискнули сразу подойти к вертолету.

- А мы чего ? – говорил один из механиков – вертолет давно уже списан ,подлатаем чуть- чуть, летит и ладно. На нем уж давно летать нельзя.

- Так какого хрена нас выпустили ? – не мог угомониться Гера.

- А мы то чего ?Есть начальство ,а наше дело чинить . . . .

- Чинщики гребаные – не мог успокоиться Гера.

Прощаясь со мной, Гера, пожимая мне руку ,

сказал:

- Ни хрена себе,  Олегыч, слетали на санзадание !

Мужика угробили, другому чуть башку вдребезги не разнесли, вертолет доканали,

целый час мерзли на снегу. Ну и полет !

Ну, Олегыч, будь здоров ! - и тут же продолжил осыпать крепкими выражениями механиков, а я отправился к ожидавшему меня автомобилю.

А что ? Слетали, да еще с приключениями.

Отрывок из книги-сборника воспоминаний советского хирурга Юрия Абрамова, в котором он рассказывает о своем опыте работы в деревенской больнице.

Я проходил ординатуру на кафедре хирургии, которой руководил профессор Георгий Дмитриевич Мыш, он же был главным врачом областной клинической больницы. Однажды он меня спросил:

— Юра, а не хотел бы ты поехать в районную больницу на три недели? Там надо заменить хирурга на время отпуска. Ко мне заходил главный хирург области и просил найти кого-нибудь. Что скажешь? — и выжидающе посмотрел на меня.

Я ответил:

— А почему бы и нет? Сейчас сентябрь, погода прекрасная, можно поработать в сельской больнице, а заодно и отдохнуть, покупаться в реке.

В то время я был уже опытным хирургом с десятилетним стажем и не боялся трудностей.

Самолет приземлился в чистом поле и остановился около деревянного строения с надписью «Аэропорт». С одной стороны поле было огорожено забором из длинных жердей, а с другой паслись коровы. Перед каждым взлетом и посадкой работник аэропорта просил их удалиться с поля, используя выражения, которые я здесь привести не могу.

Автомобиль с красным крестом доставил меня к больнице. Выйдя из машины, я осмотрелся. Все сибирские районные центры похожи друг на друга. В каждом имелись райисполком, гостиница, школа, больница, магазин, а вокруг одинаковые деревянные домишки с палисадниками. Дополняет пейзаж лесостепь, в отдалении — сосновый бор и, конечно, речка. Хоть картину пиши.

Главный врач, женщина лет пятидесяти, встретила меня без эмоций. Она записала мою фамилию, задала несколько вопросов и сообщила, что «квартира уже готова и шофер вас позднее отвезет, но сейчас нужно принять больных у Лидии Васильевны». Как выяснилось, Лидия Васильевна и есть тот хирург, которого я должен заменить на время отпуска.

Хирургическое отделение располагалось в бараке. Меня ждали и приготовили белоснежный халат, колпак и тапочки. Медсестры проводили меня в ординаторскую и сообщили, что Лидия Васильевна будет с минуты на минуту.

В ожидании отпускницы я стал просматривать лежащие на столе истории болезней. В них были заполнены только лицевые стороны, то есть записаны фамилии больных, диагноз при поступлении, адрес и дата. Никаких других записей не было, но, судя по датам, эти больные в настоящее время должны были находиться в отделении.

Дверь ординаторской открылась, и вошла Лидия Васильевна. Я встал и поздоровался в соответствии с правилами вежливости, однако никакой ответной реакции не последовало. На приветствие она не ответила, а лишь произнесла недовольным голосом:

— Пошли покажу больных!

Во время краткого обхода, если это можно назвать обходом, она давала мне указания, что делать с тем или иным больным, и напоследок, удаляясь, сказала:

— Все! Меня нет. Я уехала в отпуск!

Когда она ушла, все сестры дружно с облегчением вздохнули. Я спросил:

— Что так?

— Вот теперь и мы отдохнем и поработаем нормально! — ответила одна из них.

Впоследствии я выяснил, что Лидия Васильевна любила выпить и не выбирала выражений, общаясь с коллективом. При этом она никогда не делала обходы больных и имела репутацию хирурга, к которому лучше не попадать в руки.

Я собрал коллектив отделения и предложил план работы: утром — пересмена, отчет дежурных сестер, затем обход больных, перевязки, возможно, операции, лечебные мероприятия и так далее.

После осмотра некоторых серьезных больных меня пригласили на кухню отобедать (должен сказать, кормили там отлично). Затем шофер скорой помощи отвез меня на постой в старый домишко на две квартиры, состоящие из кухни и комнаты. Печка была растоплена, на плите стоял чайник, на полке — кое-какая посуда, а в комнатушке — кровать, застеленная чистым бельем. Уже темнело. Шофер уехал, я выпил чаю и лег спать.

Прошло три дня. Среди ночи меня разбудил стук в дверь. За окном рокотал двигатель автомобиля. Шофер сообщил, что привезли женщину с острыми болями в животе. Мы прибыли в отделение. Сестры извинялись, что пришлось меня разбудить во втором часу ночи, но я их успокоил, сказав, что они все сделали правильно.

На вид женщине было лет сорок. Она тихо стонала. Даже при электрическом освещении бросалась в глаза бледность ее лица. Она рассказала, что упала на живот, споткнувшись о порог. При этом она отворачивалась и прятала глаза. Ну, упала так упала. Я приступил к осмотру. Когда я начал осматривать живот, то обнаружил в нем наличие жидкости и решил, что это кровь, так как были и другие симптомы: низкое артериальное давление, частый слабый пульс, бледность кожи.

— Внутреннее кровотечение! Будем оперировать! — сказал я, только сейчас заметив стоящих рядом операционную сестру и санитарку.

Сестра переспросила:

— Юрий Олегович, что будете делать?

Я ответил одним словом:

— Лапаротомию.

Пока я записывал данные осмотра в историю болезни, операционная была подготовлена, а санитарка провела масочный наркоз.

Молодому поколению хирургов покажется невероятным то обстоятельство, что санитарка дает наркоз больному, но в то время анестезиологической и реанимационной служб не существовало. Наркоз больному давали санитарки под наблюдением оперирующего хирурга. Конечно, это отвлекало хирурга от хода операции, но что поделаешь…

Вскрыв брюшную полость, я обнаружил в ней большое количество свежей крови и поврежденную мелкую ветвь брыжеечной артерии, которую прошил и перевязал. Затем я тщательно проверил состояние кишки, и, когда убедился в том, что она не изменила цвет и нормально перистальтирует, осушил полость живота и зашил его, оставив выведенный наружу микроирригатор (тонкую резиновую трубку). Удаленную из брюшной полости кровь мы перелили больной, чтобы восполнить кровопотерю.

Женщина быстро поправилась, но вскоре до меня дошли слухи, что она не упала, а ее избил пьяный муж. Такое у меня не укладывалось в голове. Как же можно избивать самого близкого тебе человека, жену, мать твоих детей? Я настаивал, чтобы ее муж пришел ко мне для беседы, но он прятался от меня. Больная позднее говорила, что он очень переживает, но встречаться со мной стесняется. Наверное, ему было стыдно.

За период пребывания в этой больнице я сделал несколько операций (удаление червеобразного отростка, ушивание перфоративной язвы желудка, грыжесечение, вскрытие гнойников и так далее). Кстати, грыжесечение — это интересно.

Ко мне явился главный бухгалтер совхоза и продемонстрировал большую паховую грыжу, которая была у него уже пятнадцать лет. Я удивился такому сроку:

— А что же вы к Лидии Васильевне не пришли?

Но он поспешно возразил:

— Вот уж нет! Как только я узнал, что она уехала в отпуск и приехали вы да уже спасли (!) двух больных, сразу решил: вот теперь я доверю свою грыжу хирургу!

После того как я его прооперировал, у меня на столе в ординаторской стали появляться гостинцы: то вареная курочка, то сливочное масло с домашними печенюшками, то творожок. На мой вопрос, откуда это взялось, сестры делали большие удивленные глаза и отвечали, что никого не видели. Но я всегда приглашал их на чаепития, во время которых узнавал о житье-бытье деревни.

Однажды меня пригласили в родильное отделение, что меня несколько удивило. Я, конечно, незамедлительно отправился туда. Встретила меня акушер-гинеколог из областной больницы, которая оказалась здесь в командировке. Она рассказала, что женщина двадцати лет из-за суженного таза не может разродиться и что у плода уже слабо прослушивается сердцебиение. Хотя я и не был силен в акушерском деле, но кое-что с институтских времен у меня в голове осталось, и я спросил:

— А шейку рассекла?

— Рассекла в четырех местах, как положено, но плод ни с места!

— А кесарево?

— Уже поздно, плод почти погиб, еле-еле прослушивается сердцебиение.

— А тягу за череп применяли? — поинтересовался я.

— Нет, — ответила она, — но можно попробовать.

И мы приступили к делу. На меня надели халат, нарукавники, маску, фартук, перчатки и дали соответствующие приспособления. Пулевыми щипцами мне удалось зацепиться за череп плода, и мы смастерили тягу через блок, но уже через пятнадцать минут врач сказала, что плод погиб и надо спасать мать. Я тут же предложил плодоразрушающую операцию, поскольку другого выхода не видел. Операцию доверили делать мне, так как я хирург и к тому же мужчина. И действительно, на враче-акушере, как говорится, лица не было.

Хотя опыт проведения подобных операций у меня отсутствовал, но что нужно делать, я знал. Проткнув специальным перфоратором череп плода, я удалил головной мозг, затем наложил специальные щипцы на лицевую часть, но щипцы при тракции сорвались. Тогда я снова наложил щипцы, но уже на затылочную кость, и с большим усилием вытянул плод наружу. Весь персонал засуетился, мне сказали, что нужно еще удалить послед. Пилящими движениями ладони я отделил его, и он шлепнулся в таз. Мне протянули шприц, и я ввел препарат в шейку матки. Кровотечение заметно уменьшилось и вскоре совсем остановилось. Таз наполовину был заполнен кровью. Требовалось переливание крови. Женщина — хотя какая она женщина, девчонка — была очень бледна, пульс еле прощупывался, артериальное давление упало.

Крови нужной группы не оказалось. Я велел сестре немедленно ехать в соседний район за кровью. Под утро кровь привезли, мы сделали переливание, и дело потихоньку пошло на поправку.

Измученный, усталый, весь в крови, я наконец отмылся, привел себя в порядок и зашел в хирургическое отделение посмотреть больных, но сестры единодушно отправили меня домой поспать.

Вернувшись в больницу после короткого сна, я зашел в родильное отделение и с радостью увидел бледную, ослабленную, но улыбающуюся девчонку, а вокруг нее всех участников ночного кошмара. Я был счастлив, что удалось сохранить жизнь этой девочке. Она молода и еще нарожает детей.

Отработав положенный срок, я возвращался домой. Конечно, перед отъездом зашел попрощаться с поварами, с работниками родильного отделения, а уж хирургическое отделение меня провожало с огромным сожалением. Все врачи, сестры, санитарки махали на прощание, и я им помахал. В деревне почти у каждого дома стояли люди и молча провожали машину взглядом. Я спросил шофера:

— А что это народ-то весь на улице? Разве праздник какой?

— Да нет, Юрий Олегович, не праздник. Вас провожают. Много хорошего вы сделали нашим людям, а ведь на деревне все быстро распространяется, и помнить о вас будут долго. Спасибо вам! — ответил он.

Спустя много лет, когда я работал на кафедре хирургии факультета усовершенствования врачей, один из молодых хирургов- слушателей сказал:

— Юрий Олегович, а я ведь из Н-ского района, и о вас там помнят до сих пор, просили передать вам огромный привет, приглашают приезжать!

Приятно было такое услышать. Добро не забывается.

Отрывок из книги-сборника воспоминаний советского хирурга Юрия Абрамова, в котором он рассказывает о своем опыте работы в деревенской больнице.