Многим русским эмигрантам, жившим в 1920-х годах как во Франции, так и в других странах, был хорошо знаком парижский еженедельник «Иллюстрированная Россия» («La Russie illustree», до 1926 г. выходил раз в две недели). В 1925 г. журнал начал печатать рассказы о дореволюционной уголовной преступности и борьбе с нею российских сыщиков. Видно было, что их автор, бывший сыщик, обладает незаурядным литературным талантом. Уже в 1926 г. 20 его рассказов вышли отдельной книгой в издательстве «Rapid- Impremerie». На обложке значилось: «А. Ф. Кошко. Очерки уголовного мира царской России. Воспоминания бывшего начальника Московской сыскной полиции и заведующего всем уголовным розыском Империи». Русским эмигрантам во Франции, особенно бывшим москвичам, фамилия автора «Очерков» была давно известна.
Аркадий Францевич Кошко родился в 1867 г. в семейном имении Брожка Минской губернии. Отец его, Франц Казимирович Кошко служил в Могилевской палате гражданского суда и имел чин коллежского секретаря. Мать — Констанция-Пульхерия Карловна, урожденная Бучинская. Выбрав карьеру военного, Аркадий в 1888 г. закончил Казанское пехотное юнкерское училище и получил назначение в полк, расквартированный в Симбирске. С детства он зачитывался детективными романами и понял со временем, что его истинное призвание — криминалистика.
В начале 1894 г. Кошко подал в отставку и в марте был принят рядовым инспектором в рижскую полицию. Но уже в 1900 г. Кошко назначается начальником рижского сыскного отделения. «В ту пору я был новичком в сыскном деле, — отмечал в своих очерках Аркадий Францевич,- а потому не без робости принял это назначение» Деятельность Кошко на этом посту была успешной, он удачно проводил самые разные дела: от поимки банды убийц и грабителей во главе с Карлом Озолиныпем до разоблачения короля карточных шулеров Ракова, фальшивого «испанского графа Рокетти де ля Рокка». Во время волнений 1905 г. Кошко уже пришлось думать о безопасности своей семьи: немало уголовников мечтали, пользуясь революционной неразберихой, поквитаться с «лелькунгс Кошкас» (главным начальником Кошко). Поэтому одно время Аркадий Францевич служил заместителем начальника полиции в Царском Селе, но вскоре был переведен в столицу, получив назначение на должность заместителя начальника санкт-петербургской сыскной полиции.
За время, проведенное в Санкт-Петербурге, Аркадий Францевич усовершенствовал свои профессиональные познания в области криминалистики, юриспруденции, приобрел известность опытного сыщика и организатора сыскного дела. Но настоящая известность, всероссийская и даже европейская, пришла к нему в московский период службы, начавшийся в 1908 году. Именно в Москве развернулся сыскной гений Кошко.
1908 год был переломным не только в карьере Аркадия Францевича, но и во всей организации уголовного розыска в Российской империи. Сыскные отделения появились уже в последние десятилетия XIX в., но действовали они лишь в обеих столицах и некоторых крупных городах. 6 июля 1908 г. был принят закон «Об организации сыскной части», гласивший: «В составе полицейских управлений Империи образовать сыскные отделения четырех разрядов для производства розыска по делам общеуголовного характера как в городах, так и в уездах». Всего было создано 89 сыскных отделений. «Инструкция чинам сыскных отделений» (принята 9 августа 1910 г.) установила, что они «имеют целью своей деятельности негласное расследование и производство дознаний в видах предупреждения, устранения, разоблачения и преследования преступных деяний общеуголовного характера». Начальник сыскного отделения подчинялся «в общем порядке службы полицмейстеру по принадлежности», а в Москве и Санкт-Петербурге — градоначальникам
Подлоги, вымогательство, получение взяток, перерасходование средств, слабый надзор за подчиненными, запущение дел — вот какой «стиль управления», получивший название «рейнботовщина» (по имени генерала А. А. Рейнбота, градоначальника Москвы с января 1906 по ноябрь 1907 г.), выработался у московской администрации. После многочисленных жалоб обывателей и нескольких «малых» ревизий, проводившихся в основном прокуратурой, в Петербурге поняли, что дела в Москве идут скверно и нужно послать туда ревизора с широкими полномочиями. По мнению сенатора Гарина, задача Рейнбота сводилась лишь к тому, чтобы «поддержать и укрепить добрые начинания своих достойных предшественников — Трепова и Власовского. Генерал Рейнбот оказался, однако, администратором иного закала, и за два года его управления Москвой преследуемая до него и частью даже вовсе изгнанная из местного полицейского обихода взятка вернулась обратно и цепкой паутиной окутала обывательскую жизнь Первопрестольной столицы». В ходе ревизии добрая половина чинов московского градоначальства (включая Рейнбота) была не только изгнана со службы, но и предана суду. Была уволена и значительная часть чинов сыскной полиции, поскольку «агенты распустились, чиновники бездельничали, и столичная шпана, учтя столь благоприятную конъюнктуру, обнаглела до крайности». Сенатор Гарин вынес суровое заключение: «Я признал необходимым возбудить предварительное следствие против московского брандмайора надворного советника Гартье по обвинению в растрате и уничтожении документов и против начальника московской сыскной полиции коллежского советника Моисеенко по обвинению в превышении власти, бездействии оной, растратах и присвоении казенных денег, взяточничестве, вымогательстве и целом ряде других преступлений». Ревизия отметила и «совершенную неспособность и нерадивость этого исключительного по лени чиновника».
Через две недели после беседы с Трусевичем Кошко вызвали в Елагин дворец к Председателю Совета Министров П. А. Столыпину. Тот предложил навести порядок в Московской сыскной полиции, реорганизовать ее и попросил поскорее выехать в Москву. Через две недели Кошко был уже там. Опубликованный в газете «Правительственный вестник» Высочайший приказ N 27 от 3 мая 1907 г. гласил: «По ведомству Министерства внутренних дел назначаются… помощник начальника санкт-петербургской сыскной полиции надворный советник Кошко — начальником московской сыскной полиции с 8-го апреля»
Приблизительно через год Кошко удалось вполне наладить дело. При каждом из московских полицейских участков состоял надзиратель сыскной полиции, имевший под своим началом трех-четырех постоянных агентов и сеть агентов- осведомителей, вербовавшихся, как правило, среди жителей данного полицейского района. Несколько надзирателей объединялись в группу во главе с чиновником особых поручений сыскной полиции. Он не только ведал участковыми надзирателями, их агентами и осведомителями. Он же еще имел свой особый штат секретных агентов и с их помощью контролировал деятельность надзирателей. Чиновники и надзиратели состояли на государственной службе, агенты и осведомители служили «по вольному найму» и вербовались из числа дворников, извозчиков, горничных, приказчиков, телефонисток, актеров, журналистов, кокоток и др. Некоторая часть агентов получала определенное жалование, но большинство вознаграждалось устройством — с помощью полиции — на какую-нибудь казенную или частную службу. Выдавались им и бесплатные железнодорожные и даже театральные билеты.
За деятельностью чиновников для особых поручений наблюдал лично Кошко, имея для контроля за ними около 20 секретных агентов. Имена и адреса этих агентов были известны только ему, с ними он встречался исключительно на конспиративных квартирах, которых у начальника угрозыска имелось три. С помощью этих тщательно подобранных секретных агентов Кошко мог наблюдать за поведением любого из своих подчиненных, не возбуждая в нем никаких подозрений. Среди секретных агентов «была и старшая барышня с телефонной станции, довольствовавшаяся театральными и железнодорожными билетами, коробками конфет и духами; был и небезызвестный исполнитель цыганских романсов, вечно вращашийся в театральном мире; было и два метрдотеля из ресторанов, наблюдавших за кутящей публикой, и агент из бюро похоронных процессий, и служащие из Казенной палаты, Главного почтамта и пр.».
Один агент проверял другого и одновременно сам подвергался тайной проверке. Но жизнь показала всю необходимость подобного метода. Зачастую поступала, например, информация о появлении очередного клуба-притона, где шулеры беспардонно обыгрывали в «железку» доверчивых посетителей. Кошко отдавал приказ надзирателю района прийти с ночным обходом в этот клуб и в случае обнаружения азартной игры закрыть его. Надзиратель делал обход, потом еще один, но запрещенной игры не оказывалось. Кошко приказывал чиновнику для особых поручений проверить действия надзирателя, и бывало, что сведения чиновника совпадали с рапортом надзирателя, между тем как жалобы на притон продолжались. Тогда Кошко привлекал своих секретных агентов, и обнаруживалась преступная корысть и надзирателя, и чиновника: «Надзиратель заблаговременно извещал хозяина притона о предстоящем обходе и, получая за это соответствующую мзду, делился с чиновником». Иногда надзиратели ленились, относились спустя рукава к порученному делу или сочиняли всякие небылицы, чтобы показать свою энергию и старание. С помощью «контроля над контролем» удалось убедить чинов сыскной полиции, что начальник ее в курсе всего происходящего, и серьезно подтянуть их.
Всегда находились люди, которых Аркадий Францевич не без юмора называл «агенты-любители». Бывало, что воры, не поделившие добычу, присылали кляузные письма, жалуясь друг на друга; скупщик краденого, снедаемый завистью к «коллеге по ремеслу», являлся в полицию и с удовольствием «сдавал» конкурента. И, конечно, честные (или почти честные) обыватели, желавшие заработать 5, 10 и даже 25 руб., приходили к Кошко и предлагали сообщить данные по очередному делу, ставшие им известными случайно (или не случайно).
Еще в первые месяцы работы в Москве элементы своей системы Кошко опробовал на железной дороге. На московском железнодорожном узле вспыхнула эпидемия краж. Крали все: от пассажирского багажа до груженых товарных вагонов. На Николаевской дороге уворовали целый паровоз, загнали его на запасной путь и разобрали по частям. Борьба с преступностью на железных дорогах была возложена на Жандармское полицейское управление железных дорог. Но московский губернатор генерал В. Ф. Джунковский обратился за помощью и к Аркадию Францевичу.
Кошко решил начать с Николаевской железной дороги, соединявшей Москву со столицей империи: «Ряд моих гласных агентов был принят на дорогу и начал подвизаться на разных мелких должностях по службам движения, пути, сборов и т. д. «. Кроме того, Кошко пристроил на службу 10 тайных агентов, о которых знал лишь он сам. Тайные агенты следили за гласными. К концу третьего месяца операции были изобличены, арестованы и преданы суду 50 человек из состава мелких служащих. Дела их объединили в один процесс — сенсационный не только для Москвы, но и части России. Прекращение железнодорожных краж сильно разгрузило сотрудников угрозыска. Ведь краденые товары обычно сбывались в Москве, и немало сил и времени уходило на их розыск.
Успешным средством борьбы с московским отребьем и заезжими «гастролерами» Кошко сделал облавы, проводившиеся по заранее продуманным планам. В те годы «окрестная шпана» стягивалась в Первопрестольную к Рождеству, Пасхе, Троице и Духову дню для совершения самых дерзких и крупных краж и иных преступлений. «Помню, что в первый год моего пребывания в Москве я на Рождестве чуть не сошел с ума от огорчения,- вспоминал Кошко. — 27 декабря было зарегистрировано до шестидесяти крупных краж с подкопами, взломами, выплавливанием несгораемых шкафов и т. п., а о мелких кражах и говорить нечего: их оказалось в этот день более тысячи. Из этих цифр явствовало, что город наводнен мазурьем и мне надлежит вымести из него этих паразитов». Частичные, мелкие облавы проблемы не решали: обычно при приближении наряда полиции преступники скрывались; если попадались лица, не имевшие права жительства в столицах, то будучи отправленными в родные места по этапу, они вскоре бежали оттуда и вновь появлялись в Москве. Кошко прибегнул к крупным облавам, проводимым три- четыре раза в год.
День и час облавы сохранялись в строжайшей тайне, и это было особенно трудно, поскольку в операции принимали участие свыше 1 тыс. чинов сыскной и наружной полиции. Дней за пять — десять до больших праздников Кошко приказывал своим надзирателям, чиновниками и агентам собраться в полиции часам к 7 вечера якобы для ознакомления с новым циркуляром или для получения общих указаний по очередному сложному делу. Собравшимся объявлялось, что сегодня ночью — облава, после чего запрещалось не только выходить из помещения, но даже разговаривать по телефону. В то же время градоначальник по просьбе Кошко отряжал 1 тыс. городовых, 50 околоточных, 20 приставов и их помощников. Глухой ночью все стягивались в один исходный пункт (часто во дворе при жандармском управлении), получали подробные инструкции, и облава начиналась.
Для большей эффективности отряды следовали шагом до определенного места, затем переходили на бег и молниеносно оцепляли намеченный район, квартал или группу домов, подлежащих осмотру. Сам Кошко выезжал на место действия на автомобиле в сопровождении трех-четырех хроникеров московских газет (редакции извещались за час до начала облавы). В ходе облавы вся «клиентура» разбивалась «на людей с неопороченными документами и на тех, у кого документы либо не в порядке, либо отсутствуют вообще». Первых оставляли в покое, вторых отправляли в полицейские участки. Подобные ситуации особенно частыми были при облавах в Кулаковских домах у Хитрова рынка — огромных каменных сараях, сдававшихся под ночлежки. Хозяевами отдельных квартирок зачастую были скупщики краденого, тайные винокуры, мошенники, а жильцами — не только «коты», шулеры и жулики, но и просто несчастные, опустившиеся люди, порой бывшие интеллигенты. Приведенных в участки поили в 6 часов утра чаем, каждому выдавался фунт хлеба и кусок сахару. Днем им выдавалось тюремное белье, обувь и одежда, и они препровождались в сыскную полицию.
Предпраздничные облавы дали свои результаты: на четвертый год пребывания Кошко в Москве на Пасху не было зарегистрировано ни одной крупной кражи!
При московской сыскной полиции функционировали специальный «стол приводов», фотографический кабинет с архивом, дактилоскопическая картотека. В «столе приводов» происходили как опознание доставленных преступников, скрывавших свои истинные и уже зарегистрированные полицией имена, так и регистрация людей, впервые попавшихся на преступлениях. Последних «тотчас же регистрировали за столом приводов и снимали с них фотографии и дактилоскопические снимки, производя вместе с тем и антропометрические измерения». Измерялись рост, объем черепа и даже след ноги. Огромный циркуль и специальная платформочка с цинковой доской, на которой виднелся черный рисунок следа, оказывали еще и психологическое воздействие на самых невежественных «мазуриков». Кошко разработал и впервые применил в Москве способ «относительно быстрого нахождения в многочисленных, прежде снятых отпечатках (пальцев. — П. Р.)снимка, тождественного с только что снятым». Этот способ вскоре перенял английский Скотленд-Ярд.
Развитие телефонной сети в Москве существенно помогало сыщикам. Необходимую оперативную информацию в прокуратуре или наружной полиции можно было теперь получать, не выходя из служебного кабинета. Правда, появились и неожиданные проблемы. Порой начальника сыскной полиции беспокоили даже ночью по нелепейшим поводам.
В те годы в московской сыскной полиции началось активное использование собак-ищеек, для чего был создан питомник. «Несколько дрессированных собак, — замечает Аркадий Францевич, — не раз были использованы моими агентами для розыска, и два-три преступления, удачно раскрытых, благодаря чутью и нюху знаменитого Трефа, создали этой собаке широкую популярность в Москве». Доберман-пинчер Треф (вожатым его был околоточный надзиратель Дмитриев) стал героем самых невероятных историй, ходивших среди москвичей. В журнале «Вестник полиции» имелась постоянная рубрика «Полицейская и сторожевая собака», регулярно появлялись там и заметки о подвигах Трефа.
При московской сыскной полиции имелся так называемый летучий отряд из 40, примерно, человек. «В него входили специалисты по разным отраслям розыска. В нем имелись лошадники, коровники, собачники и кошатники, магазинщики и театралы — названия, происходящие от сферы их деятельности». Такое подразделение признавалось необходимым, поскольку, «во-первых, кражи резко отличаются друг от друга способами их выполнения, а, во-вторых, места сбыта ворованного различны».
Результаты трудов Кошко и его сотрудников перечеркнул «славный Февраль» 1917 года. Накануне переворота в тюрьмах и других местах заключения содержалось всего около 155 тыс. человек. Уже 27 февраля 1917 г. все тюрьмы Санкт-Петербурга были разгромлены, а преступники выпущены на свободу. Повсюду жгли полицейские управления, архивы, тюрьмы, охотились за руководящими полицейскими чинами, сотрудниками угрозыска, тюремным персоналом. Опустели тюрьмы в Москве и других городах. В местах лишения свободы осталась примерно треть от тех, кому полагалось там пребывать. Уже 2 марта возглавленное А. Ф. Керенским Министерство юстиции опубликовало декларацию о полной амнистии по всем политическим делам. 14 марта Министерство распространило амнистию на осужденных по военному ведомству, а 17 марта был обнародован документ об общеуголовной амнистии: на свободу выходили «урки» и «жиганы». Находившиеся в бегах и освобожденные во время беспорядков уголовники получали в случае добровольной явки с повинной сокращение срока наполовину. А желавшие служить в армии, на фронте и вовсе освобождались из заключения для прохождения службы. В лучшем случае все это отребье просто разбегалось, в худшем — принималось за грабежи и убийства, прихватив оружие из воинских частей.
Если в Москве за март- август 1916 г. в общей сложности было совершено 3618 преступлений, то за тот же период 1917 г. — 20268. Число убийств увеличилось в 10 раз, грабежей — в 14 раз
После Октябрьской революции Аркадий Францевич долгое время скитался по осколкам империи. Осенью 1918 г. он пробрался к гетману в Киев. «С падением Скоропадского и при нашествии Петлюры я дважды порывался выбраться из Киева, но оба раза меня высаживали петлюровцы из поезда и, таким образом, я застрял и пережил в Киеве большевистское нашествие», — вспоминал Кошко. Боясь, видимо, подвести людей, оставшихся в советской России, он не упоминает о том, как ему удалось из Киева перебраться в Одессу, а затем в Крым и каким образом смогла собраться в Крыму почти вся его семья. Здесь, при правительстве П. Н. Врангеля, Аркадий Францевич служил в должности заведующего уголовной полицией.
Но в ноябре 1920 г. красные захватили Крым. И снова начался исход из России, на этот раз — через Севастополь в Турцию.
Новое бегство — теперь уже во Францию, где в 1923 г. Кошко было предоставлено политическое убежище. В эти годы Аркадий Францевич как бы продолжает бороться с преступным миром, но уже не в своем служебном кабинете, не в ходе облав и хитроумных операций, а на страницах печати. Он скончался 24 декабря 1928 г. и похоронен на одном из городских кладбищ Парижа, расположенном в пригороде Сент-Уан.
