История о детском эшелоне.
Слабонервным не читать.
18+
Рассказ «Мрази»
Записки немецкого врача:
19 июля 1941 года
После того, когда с психическим расстройством я уложил уже двенадцатого летчика, то не смотря на наступление, этой проблемой занялись офицеры безопасности.
20 июля 1941 года
Привезли на плановый осмотр девиц из борделя. Война только началась, а публичные дома не успевают за частями.
Тыловики выдали им трофейный транспорт, может дело пойдет теперь получше.
21 июля 1941 года
Сегодня еще один, уже шестой летчик из тех, что летал на Лычково, повесился.
Проверки из Берлина не миновать.
22 июля 1941 года.
Пока все идет по плану. Текущие вопросы, требующие немедленного разрешения:
1.Пополнить склады медикаментами.
2.Покрасить в белые стены будущих палат для послеоперационных раненых.
Войска двигаются быстро.
Вся Германия наполнена оптимистическими прогнозами. Но потери возрастают, госпитали танковой дивизии, сражающейся на линии фронта прямо перед нами, переполнены.
Подразделения медицинской службы, о которых вермахт никогда не сообщает, находятся в критическом положении.
Госпитали Даугавпилса не справляются с работой.
Самолеты не успевают перевозить раненых…
23 июля 1941 года
Повесился еще один летчик из тех, кто бомбил Лычково.
Там сейчас находится линия фронта.
Решил провести свое собственное расследование.
Да, когда-то официальное извещение о гибели немецкого солдата, например в Первую мировую войну было таким:
«Он погиб за Бога, Императора и Отечество».
Сейчас же наши писари заполняют смертные бланки так:
«Он погиб за Фюрера и народ», вот и всем тем, кто повесился, летчикам, напишут точно такой же текст.
Я, как немецкий солдат принимал присягу, вот ее текст:
«Я клянусь тебе, Адольф Гитлер, как фюреру и канцлеру Рейха, в верности и храбрости! Я обещаю Тебе и назначенным Тобой начальникам повиноваться до самой смерти.
Да поможет мне Бог! Да поможет нам всем, Бог, это я добавил уже от себя.»
24 июля 1941 года, в нашу армию прибывает генерал-фельдмаршал фон Браухич…
Он спешит объявить собравшимся офицерам, что поход на Россию уже почти выигран.
Когда до нас, советников, доходит эта стремительно распространяющаяся фраза генерал-фельдмаршала, от ужаса мы теряем дар речи. С собой он привез проверяющих по покончившим с собой, летчикам.
25 июля 1941 года.
Меня вызвали на допрос. Оказывается, был приказ на станции Лычково разбомбить все воинские эшелоны. Разведчики заметили эшелон Красного Креста.
Командир дал приказ бомбить несмотря на то, что они размахивали флагами и изображениями своей организации.
В эшелоне были только дети и сопровождающие их педагоги. Около пяти тысяч человек.
Когда начали бомбить, то помимо наших авиабомб с детонировали и боеприпасы из эшелона русских. Также на путях стояли эшелоны с бензином и другим топливом.
Через тридцать минут Лычково превратилось в ад.
Все взрывалось и горело. Дети и взрослые, те, кто не сгорел и не погиб при бомбежке, разбегались по окраинам. Командир эскадрильи Фон Хесснер, уже покойный (наложил на себя руки) отдал приказ расстрелять всех.
Летчики подчинились.
Проводили атаку за атакой до тех пор, пока не закончились боеприпасы.
С их слов, останки детей висели на макушках деревьев, на проводах, на крышах домов.. их так разметало после взрывов вагонов со взрывчаткой.
Офицер СД показывал мне аэроснимки. С вопросом, как будем спасать оставшихся летчиков, потому что они уже не хотят воевать...
Станция Лычково.
Из воспоминаний учителя, который сопровождал детей:
Я знал, что наших детей отправляют, но то, что они остановятся в Лычково не знал...
(Лычково - село и небольшая железнодорожная станция на линии Бологое - Старая Русса. Ныне - в составе Демянского района Новгородской области. Примерно, между Питером и Москвой – прим.автора)
18 июля 1941 года на станции Лычково на втором пути остановился эшелон с детьми.
Всех их эвакуировали из Ленинграда.
Эшелон был переполнен, в связи с тем, что по дороге он останавливался и подбирал беженцев–детей с других населенных пунктов.
Прибывали на станцию Лычково и местные дети, из соседних с Лычково сел и деревень, которые должны были эвакуироваться вглубь страны.
В тот страшный, злосчастный день на станции Лычково собралось около пяти тысяч детей и сопровождавших их работников (педагоги и медики).
Линия фронта тогда была всего в сотне километрах от Лычково.
На станции были и воинские эшелоны, составы с танками, броневиками, топливом.
Примерно в 14.00 на станцию начали падать фашистские бомбы... прилетела немецкая авиация.
Воспоминания одного из раненых солдат, который чудом выжил в тот день:
Фрагменты тел, детских и взрослых, но больше детских, были разбросаны повсюду, нельзя было шагнуть и одного шага, чтобы не наступить на чей-то пальчик или внутренности... и все это еще горело и дымилось, висело на телеграфных проводах, столбы которых были повалены и тоже дымились... на деревьях и на кустарниках.
Стаи воронья, когда наступило затишье, и фашисты окончательно улетели, с гвалтом кружили над местом трагедии, предчувствуя и радуясь, что у них сегодня будет пир... кровавый пир...
Мы, все, кто выжил, раненые солдаты и офицеры, пытались собирать изуродованные детские тела, чтобы не дать поживиться ими воронью... да и жарко очень было.
Июль. Все это начало разлагаться и издавать тошнотворную вонь уже на следующий день.
От смрада и ужаса тошнило и кружилась голова.
Вот такое у нас было начало войны.
И мы понимали уже, кто на нас напал... не люди на нас напали, нелюди, зверье...
...к такому мы не были готовы...
А через два дня на Лычково нахлынули матери несчастных жертв, которые жили неподалеку, в соседних селах и кошмар набрал новый виток... несчастные мамы растрёпанные и простоволосые метались между вагонами, танками, искорёженных взрывами бомб, хватали оторванные детские ручки, гладили их и выли... выли... и плакали без слез... их уже не было..
Потом, посходив с ума от горя, они с безумным взглядом бродили, ходили по окрестному лесу, совсем не обращая внимания на то, что лес был заминирован нашими войсками, и подрывались на них... и подрывались вместе с останками детей на руках...
...всю ночь и весь день слышались эти глухие взрывы...
Записки медицинской сестры:
Немецкий самолет кружится над нашими головами и медленно снижается, мы даже замечаем длинное, вытянутое лицо немецкого летчика.
Детсадовская нянечка, в окружении малышни, от четырех до семи лет, в количестве нескольких групп, может детей сорок, командует ими, а они, как цыплятки выполняют все, что она им кричит, кричит, пытаясь перекричать грохот бомб, крики ужаса и рев низколетящих самолетов:
«Скорее вон туда, в огород, скорее, миленькие мои!» — и прячет, и прячет деток между капустными грядками.
И то, что вижу, каждый раз, закрывая глаза, это детские ручки, которые закрывают головку, которая так и не поместилась под капустный лист, и фашистский самолет, который летит, летит, гад, практически над землей, и его пулеметы, которые выпускают смерть из крыльев с черными крестами, длинными, очень длинными и очень точными очередями, вспахивают эти самые капустные грядки, которые в миг из зеленых превращаются в красные... и когда увидела все это нянечка, то встала во весь свой небольшой рост и начала угрожать им, своими сжатыми кулачками, проклинать немецких лётчиков, которые кружили и кружили над ней, стреляя в нее, и не попадая...
...так и осталась она стоять, пока они не улетели... маленькая, пухленькая нянечка, грязная, окровавленная, с опущенными руками и ничего не видящими, пустыми глазами... и тишина, ее окружающая, была страшнее всего...
...под грядками было тихо... никто не выжил... никто не шевелился....
Если бы меня не затащили в погреб... то не было бы очевидцев этой трагедии... не было...
Звери, хуже зверей, нелюди... сродни воронью, которое радовалось разорванным детским телам...
Воспоминание почтальона:
Я чудом выжил, потому что машина поломалась, за километр от узловой станции.
Видел, как над Лычково появились фашистские самолёты, много самолетов.
Детский эшелон был вторым с края, но на него также начали сыпаться бомбы, прямо на белые с красным крестом флаги, которые вскоре исчезли в огне и дыму пожаров.
Когда все закончилось, ближе к вечеру я решился подойти поближе, то, что я увидел меня ужаснуло... из детей никто не уцелел.
Да, практически, не было даже целых трупов, все тела были разорваны, растерзаны в клочья. Повыходили–повылазили откуда-то люди, раненные солдаты, офицеры, женщины... и даже не знали первое время, что им делать, как хоронить деток, как собирать... с земли-то понятно, а как снимать останки тел детей с проводов и деревьев, никто не знал...
На следующее утро нашли пустые ящики и складывали в них, потом относили в сторону кладбища и там оставляли... сил не было рыть могилы... все было в крови, ручках, ножках, фрагментах головок маленьких, косичек, простреленных игрушках, которыми пытались детки защититься от немецких пуль...
Помню, что был, как автомат, все делал, не думая... сознание было парализовано...
Не забыть мне это, не забыть...
Потом я ушел в партизаны, когда Лычково было оккупировано фашистами.
За полтора года, которые я провел с партизанами, я не взял в плен ни одного фашиста... расстреливал, гадов, тварей, на месте...
Сколько деток погибло в тот день на станции Лычково, не знает никто.
Война.
Фронт с каждым часом приближался. Надо было заниматься живыми...
Детей, собранных в коробки, похоронили в братской могиле на кладбище Лычково.
В той же могиле были погребены и сопровождавшие их взрослые, нянечки, воспитатели, медсестры, учителя, и разорванные на минных полях их родители.
Да и сейчас, спустя столько лет определить это не представляется возможным.
Сразу, после тех страшных событий лета 1941 года, станция Лычково была захвачена фашистами.
Линия фронта и тяжелые, кровопролитные бои затянулись там на долгие полтора года, которые перепахали не только лычковскую землю, но и судьбы всех пассивных и активных участников этой трагедии.
После войны были найдены и расстреляны войсками НКВД все летчики из того немецкого авиаполка «самоубийц» Люфтваффе, так его прозвали сами фашисты, которым удалось дожить до нашей победы.
Когда их расстреливали, мне кажется, что они жалели, что не наложили на себя руки в июле 1941 года.
Мрази.
Геннадий Веретельников.