Рак и онкология

На днях управления по контролю за продуктами и лекарствами (FDA), предоставило статус прорывного экспериментальному препарату достарлимаб, применяющемуся для лечения одного из видов онкологических заболеваний прямой кишки. Данный статус позволит значительно ускорить разработку и сертификацию лекарства.

Одобренная терапия — ещё один кирпичик в фундамент борьбы со самой страшной болезнью человечества. Сейчас, на пороге 2025 года, можно смело сказать — в исторической перспективе онкологии осталось недолго. Совершенствуются как методы лечения, так и методы диагностики (об этом стоит поговорить отдельно, ибо ранняя диагностика — залог успешного лечения). Наука прошло гигантский путь и сегодня многие виды подобных заболеваний можно либо вылечить, либо перевести в хронические. А заметную их долю — предотвратить, просто вовремя привившись или ведя здоровый образ жизни.

Увы, «лекарства от рака», как какого-то единого укола или таблетки нет (даже когда и если оно появится, таблетки будут разные). Под «раком» понимается огромная группа болезней, каждая из которых обладает своей спецификой и под каждую из которых нужен свой подход. Что-то получается лечить лучше (и полностью излечивать), что-то куда хуже.

И казалось бы — ну что значит один из побеждённых видов, если их число больше ста? Тем более, достаточно редкий. Но он стоит того, чтобы на нём остановиться подробней.

Речь идёт о раке прямой кишки вида MMRd (дефицит репарации несоответствий) или MSI (высокая микросателлитная нестабильность). Это не слишком «популярный» вид опухоли: в год раком прямой кишки, например, в США заболевают около 45 тысяч человек, MMRd/MSI составляют до 10% от заболевших, но обычно эта цифра ещё ниже — 3-5%.

При делении человеческой клетки дублируется вся её структура, включая ДНК, «исходный код», по которому живут все организмы а планете (кроме ряда вирусов). В случае, если код переписывается неверное, возможно перерождение клетки в раковую. При MMRd/MSI внутренние механизмы исправления ошибок в дублировании ДНК не работают так, как должны.

В норме иммунные клетки, обнаружив изменённую клетку, должны её уничтожить, однако раковые клетки научились обходить подобный механизм, продуцируя на своей поверхности белки PD-1, которые как бы говорят клеткам иммунитета «не ешь меня»:

Разработанная терапия направлена на ингибирование PD-1, благодаря чему иммунная система начинает уничтожать мутировавшие клетки, а клетки MMRd/MSI, с их огромным количеством мутаций в ДНК уничтожает с особой свирепостью. У метода есть проблемы, но в данном случае он срабатывает так, как нужно.

Так в чём же значимость именно этой терапии? В том, что она первая, которая радикально отличается от принятых методов лечения.

Несмотря на то, что ряд заболеваний сегодня излечимы полностью, само лечение достаточно сложное. Необходимо будет проходить химио- и лучевую терапию, а затем и хирургическое вмешательство. Всё это дорого, долго и с кучей побочных эффектов, иногда пожизненных. Даже инновационная Car-t, нацеливающая модифицированные иммунные клетки на уничтожение раковых, не обходится без химио- и лучевой терапии.

Вот и лечение рака прямой кишки, хотя и поставлено на поток, обладает серьёзными недостатками в виде снижения сексуальной функции, бесплодия, недержания и другими.

Терапия, направленная на ингибирование PD-1 всего этого лишена. Человеку раз в три недели на протяжении полугода делают внутривенную инъекцию препарата. И на этом всё. Никакой химиотерапии. Никакого облучения. Никакого хирургического вмешательства. Побочные эффекты от введения достарлимаба хотя и были, но не угрожали здоровью и не сильно снижали качество жизни.

Всего терапию прошли 48 человек и у всех из них отмечается полная ремиссия. Первые 12 пациентов прожили уже более 4 лет без каких-либо негативных последствий. Мало того — три женщины забеременели и родили детей, что при традиционном лечении с их побочными эффектами практически невозможно.

Можно, конечно, сказать: 10% от 45 тысяч — это всего 4,5 тысячи, а обычно и того меньше. Но эти пара тысяч — это пара тысяч спасённых жизней. И это ведь только в США. Со временем лекарство станет доступно по всему миру. Кроме того, это высвобождает ресурсы, которые можно направить на других пациентов.

Ну и главное — человечество впервые разработало терапию нового поколения: дающую 100% результат без долговременных побочных эффектов. Терапию, какой она и должна быть в 21 веке.

P.S. Ещё у меня есть бессмысленные и беспощадные ТГ-каналы (ну а как без них?):

Про игры и игровую индустрию: https://t.me/gameprodev;

Мой личный, куда сваливается наука и всякое гиковское: https://t.me/deeplabscience.

Я выбила страйк. В хреновом смысле этого слова. Продолжение

8 мая рано утром мы расстались с мужем в приграничье. Было совсем не по себе, когда он прям потребовал с меня дать ему обещание, что я поставлю ему пирамидку на Лиманчике, на "телевизоре". Лиманчик, наше любимое место отдыха в районе Абрау. А "телевизор" - название стоянки. Пришлось пообещать. Если тут есть лиманоиды, то они 100% знают Димку.

Ну, вернулась я в Воронеж. Грустно, тоскливо. Но надо продолжать лечение. По результатам обследования, после трех химий опухоль уменьшилась на 2/3. Так что, все отлично. А главное, нет метастаз.

11 мая я последний раз общалась с мужем в телеге. И по телефону. Последний раз в сети он был в 17-44. Он сказал, раньше, чем через месяц кипиш не поднимать, будет без связи. 18 мая просыпаюсь ночью в слезах, с чувством пустоты. Не знаю, как это объяснить. Состояние паники и дикой потери. Уснуть смогла только под утро. Написала командиру мужа. В ответ, ребята на задании, связи нет. Понемногу начинаю искать информацию по их 138 бригаде. оказалось, что теперь это 69 дивизия. А часть 02511 в управлении дивизии. Добавляюсь в телеге в несколько групп этой части. Боже, сколько же жени матерей ищут своих родных! Вот так, не дождавшись месяца тишины я начинаю искать своего мужа. В этих поисковых группах нахожу номер горячей линии части. Девочки сразу предупреждают, что дозвониться можно только ночью. июня я дозвонилась. Оставила данные - ФИО и номер жетона. Через 2 дня мне перезвонили. Их звонок был, как приговор. С 21 мая Ваш супруг числится безвести пропавшим. И начался мой личный ад. Не дожидаясь извещения от части, сдаю с ребенком по платному ДНК. Через неделю, с готовым результатом иду в военный следственный комитет, заполняю опознавательную карту, прикладываю ДНК, пишу заявление на помощь в розыске бойца. Майор, принимавший у меня заявление, услышав номер военной части, схватился за голову. По его словам, бардак везде, но эта часть, и еще одна, переплюнули все. В этом я убедилась позже. В военкомате было написано несколько заявлений, отправлено несколько запросов. тишина. Часть молчит. В принципе, они только в конце сентября изволили прислать извещение о том, что он бп и предписание сдать ДНК. И это при том, что помимо СК я отправила ДНК направленцу части, и в базе Ростовского морга оно было зарегистрировано 1 июля. Сколько жалоб было мною написано - не передать. Прокуратура Выборгского гарнизона, прокуратура Ленинградского военного округа, военная прокуратура РФ, генеральная прокуратура, УПЧ. И это далеко не полный список. При этом, никто не отменял лечение. В июле 6 химия и обследование. По результатам - все отлично и меня отправляют домой на 3 месяца. Ура! Ремиссия. И поиски...Поиски... Поиски... В телеге в эти группы периодически заходили бойцы. С госпиталей. Первый раз 7 июня прозвучало 200.

Весь период, до настоящего времени, меня очень поддерживают ребята с московского суворовского училища. С кем мой муж когда-то учился. Если б не они, я б точно в дурку загремела.

продолжение следует...

Диагноз МКБ: С71.5 Злокачественное новообразование: желудочка мозга. Эпендимома.

Курс лучевой терапии мне назначили в 27 сеансов, пять дней в неделю, то есть пять с половиной недель (или почти шесть, если считать с понедельников) я буду находится в дневном стационаре. Началось все с регистрации моей личной карты и расчета необходимой дозы облучения, в первый день меня отправили на КТ что бы точно определить зону облучения, это был понедельник. В первый день мне делают маску на голову, что бы точно фиксировать положение тела и головы, когда я буду находится под аппаратом линейного ускорителя. Во второй день я принесла диск с до операционным МРТ для сравнения выбранных областей облучения и узнала, что к области операции добавляют 10 мм для облучения, врач радиотерапевт мне снова показывает монитор компьютера с моей головой, показывает где будет проходить облучение. Она рассказывает как это все происходит и предупреждает о алопеции в месте облучения.

С третьего дня первой недели я начиню курс лучевой терапии, это была среда. С этого дня я начинаю пить таблетки, которые будут влиять на мой сон, точнее его отсутствие в моей жизни, у меня будет повышенный аппетит от них, просто побочные действия этих таблеток. Кто не в курсе, лучевая терапия это абсолютно безболезненное мероприятие и говорят, что переносить его намного легче, чем химиотерапию. В первый день тебе наносят разметку на маску, что бы после просто надевая ее, твоя голова всегда находилась в одном положении, маска всегда плотно прилегает к лицу, ведь она буквально его отпечаток. Процедура разметки занимает не больше 10 минут, а процедура лучевой терапии не больше 5 минут за день, не считая конечно очереди на нее. Хотя время для разных пациентов разграничено, все равно это живая очередь и очень много людей, в первый раз увидев очередь и просидев там 1,5 часа я была удивлена, как же много людей болеет онкозаболеваниями, но больше меня удивляло наличие в этой больнице маленького ребенка, на вид ему было лет 12, он всегда был с матерью рядом и лечили его.

Процедура лучевой терапии заключается в том, что ты ложишься на стол, на столе лежит подставка под голову находящая ровно по середине. Тебе надевают маску на голову и фиксируют ее на столе, на маске уже имеются крестики (разметка), по которым с помощью луча аппарата работник поднимает стол, что бы совместить координаты маски с координатами аппарата. После этого работник выходит за пределы комнаты и закрывает за собой плотную дверь, ты остаешься лежать и смотреть на то, как в аппарате перемещаются зубчики, создающие энергию для луча, который будет бить тебе в голову. Аппарат крутится вокруг головы дважды, и снова приходит в исходную точку, процедура закончена. Тебе снимают маску, отпускают стол и ты идешь заниматься своими делами вне стен больницы.

Прошло три дня посещения лучевой терапии, меня все еще ничего не беспокоит, иду на выходные и жду понедельника. Вторя неделя проходит без ощутимых изменений состояния здоровья. Сдавала общий анализ крови на пятый день лучевой терапии, в анализах повышены лейкоциты, врачу это не сильно нравится, но лечение продолжаем. Мне меняют таблетки на уколы в попу, повышая дозировку, уколы неприятные и болючие.

А вот начиная с понедельника третьей недели облучения я уже явно чувствую себя хуже, у меня ежедневно поднимается температура, не очень высокая до 37,2 в среднем, но каждый день. Я была направлена на сдачу крови еще раз, был 9 день лечения. Лейкоциты продолжают рости, после этого мне меняют уколы на капельницы и дозировка снова увеличивается. Меня отправляют на дополнительные исследования: УЗИ органов брюшной полости и флюорографию легких в двух проекциях, что бы исключить восполнения. Так проходит еще одна неделя. По результатам этих обследований у меня все в порядке нормы, никаких отклонений не выявлено.

Рубрика "Колонка эксперта". Выпуск 21.


С введением скрининга рака молочной железы и внедрением цифровой маммографии заболеваемость протоковой карциномы in situ (DCIS) возросла более чем в пять раз и составляет порядка 20-25% всех впервые выявленных случаев рака молочной железы (РМЖ). Хотя DCIS является потенциальным предшественником инвазивного рака, по оценкам до 80% поражений DCIS никогда не трансформируются в инвазивное заболевание. Кроме того, установлено, что около 20% всех инвазивных РМЖ, диагностированных после лечения DCIS, не связаны с первичной DCIS, подразумевая, что последующее возникновение РМЖ является не закономерным процессом, а скорее, вторым первичным опухолевым заболеванием. 
Поскольку потенциально прогрессирующую DCIS с высоким риском трансформации в инвазивный рак фактически нереально отличить от потенциально не прогрессирующей DCIS с низким риском трансформации, практически всем женщинам с DCIS проводят мастэктомию или органосохраняющие операции с последующей лучевой терапией и/или эндокринным лечением. 
В тоже время, несмотря на увеличение выявления и лечении DCIS не наблюдается снижения заболеваемость инвазивным РМЖ и существенного снижения смертности от данного заболевания. Следовательно, обосновано беспокойство среди врачей по поводу возможного чрезмерного лечения DCIS. 
Некоторые клинико-морфологические особенности, такие как низкодифференцированная опухоль и молодой возраст пациентки связаны с повышенным риском развития послеоперационного рецидива ипсилатерального (т.е в той же железе) DCIS или инвазивного рака молочной железы. Другие характеристики, такие как размер DCIS и статус послеоперационного края (наличие или отсутствие элементов опухоли в удаленном фрагменте) также могут предсказать возможность дальнейшего прогрессирования.
Несколько исследований, включавших женщин с DCIS, прошедших только органосохраняющую операцию, продемонстрировали, что размер DCIS связан с более высоким риском развития рецидива рака. Напротив, британское исследование, включавшее 24 779 женщин, прошедших органосохраняющую операцию или мастэктомию по поводу DCIS, не обнаружило значимую связь между большим размером DCIS и увеличением риска возникновения инвазивного РМЖ. Аналогичным образом, не достигнут консенсус относительно влияния статуса края DCIS на риск последующего инвазивного рака или рецидива DCIS. 
Ряд проведенных исследований показали различные результаты относительно потенциальной пользы эндокринного лечения DCIS. Более низкий риск ипсилатерального инвазивного РМЖ у пациенток, перенесших органосохраняющую операцию с лучевой терапией и эндокринным лечением в сравнении с плацебо, был зарегистрирован в исследовании NSABP B-2426. Однако в исследовании UK/ANZ DCIS было обнаружено только снижение риска возникновения ипсилатерального DCIS, но не инвазивного РМЖ у получавших эндокринное лечение, по сравнению с теми, кто не получал его. 
Лучшее понимание этих и других связанных факторов риска может дать представление о том, какие женщины могут быть кандидатами на деэскалацию лечения и избежать чрезмерного лечения женщин с низким риском DCIS.
В этом аспекте интересны результаты исследования (опубликовано в BMJ в октябре 2023г), включившее 47 695 женщин из Нидерландов, Великобритании и США с DCIS без инвазивного компонента, перенесших операцию — органосохраняющую или мастэктомию, часто с последующей лучевой терапией или эндокринным лечением, или и тем и другим в период с 1999 по 2017 год. Цель, которую поставили исследователи – оценить наличие связи между размером выявленной DCIS, состоянием края (≥2 мм и <2 мм до линии удаленной ткани) и риском последующего развития ипсилатеральной DCIS, инвазивного рака, его стадией и подтипом. 
По результатам данного исследования 10-летняя кумулятивная заболеваемость инвазивным РМЖ в зависимости от размера первоначальной DCIS составила 3,5% для <20 мм, 3% для 20-49 мм и 2,7% для ≥50 мм. Соответствующие значения для ипсилатеральной DCIS составили 1,9%, 2,0% и 0,9%.

Результаты данного исследования подтверждают низкорисковый характер DCIS в отношении возникновения будущего инвазивного рака. Для справки, в общей популяции развитых стран риск возникновения РМЖ у женщин в возрасте 60 лет составляет в среднем 3,2-4,5%. 
У женщин с первоначальной DCIS ≥50 мм в последующем чаще развивался РМЖ III и IV стадии по сравнению с женщинами с DCIS <20 мм. Но, такой связи не было обнаружено между вовлеченными краями DCIS и более высокой стадией последующего ипсилатерального инвазивного рака.
В многофакторных анализах риск гормонально-отрицательного HER2 положительного (HR-/HER2+) инвазивного РМЖ, при исходной DCIS >50 мм, был в 2,64 раза выше в сравнении с DCIS <20 мм. Аналогичным образом, риски были в 2,21 выше для возникновения ER-/HER2+ инвазивного РМЖ, а также в 1,91 раза для тройного негативного РМЖ после DCIS с вовлеченными краями по сравнению с DCIS с чистыми краями. При этом применении адъювантной эндокринной терапии было умеренно связано (на 14%) со снижением риска инвазивного рака по сравнению с лечением без данной терапии. 
Итак, подведем итоги, что нам известно по обозначенной проблеме. Главный вопрос: какие женщины с протоковой карциномой in situ подвержены высокому или низкому риску развития последующих онкологических событий, так и не имеет ответа. Пока неясно, в какой степени общеизвестные клинические переменные полезны для прогнозирования риска. Некоторые клинико-патологические особенности, такие как низкодифференцированные поражения и молодой возраст, связаны с повышенным риском последующего ипсилатерального инвазивного рака молочной железы. Для других характеристик, таких как размер DCIS и состояние края, связь менее очевидна. Когда эти факторы (размер DCIS и состояние края) были объединены с другими предполагаемыми факторами риска (возраст, дифференциация, гормональный и HER2 статус), прогностическая ценность объединенных факторов была, в лучшем случае, скромной в отношении стратификации низкого и высокого риска последующего рецидива онкопроцесса. 
Напрашивается необходимость смещения фокуса интереса в сторону новых прогностических маркеров, которые мы обсудим в следующих публикациях.
С любовью, Ваши триплята)

Если Вы копируете и распространяете наш пост на своих ресурсах, пожалуйста, сохраняйте ссылку на источник.
Если Вы нашли ошибку в нашем тексте, пожалуйста, сообщите нам об этом.