Нинка, только-только отметившая восемнадцать, стояла у облезлой двери своей комнаты, прижимая к груди потрёпанный рюкзак. В нём – пара шмоток да студенческий. "Чтоб духу твоего тут не было!" – голос матери, словно гром среди ясного неба, прокатился по старой двушке.
Люська, как все соседи кликали её мать, опять накатила. Третий день не просыхает, с тех пор как новый хахаль съехал, прихватив её заначку. "Ну и катись!" – мысленно огрызнулась Нина, глотая слёзы. Сколько себя помнила – вечно эти крики, попрёки: то не так села, то не так встала. А уж когда на бюджет в медицинский поступила – совсем крышу у маман снесло.
За окном серело ноябрьское утро. На кухне громыхнула опрокинутая табуретка – мать опять искала, куда Нинка "заныкала бутылку". В прихожей зазвонил допотопный телефон – баба Клава с пятого этажа, вечная мамкина собутыльница.
– Люсь, ты чего буянишь? У меня канарейка от твоих криков чуть кондратий не словила!
– Клав, у меня тут своя канарейка... тьфу, змеёныш, в институт упорхнуть собралась! – мать на секунду притихла, всхлипывая в трубку. – Говорю ей: хочешь учиться – иди в вечернюю смену, работай, помогай матери. А она, представляешь, нос воротит!
Нина стиснула зубы. В кармане завибрировал мобильник – Катька, соседка по общаге, строчила сообщения:
Ты где? Первая пара через полчаса!
– Щас приду, – пальцы дрожали, набирая ответ.
Мать, бросив трубку, привалилась к дверному косяку:
– А, так ты ещё и телефончик завела? На какие шиши, позволь спросить? Небось, хахеря нашла, как я в твои годы?
– Это Катька подарила, на день рождения! – Нина сама не заметила, как сорвалась на крик. – И вообще, пап перед смертью просил, чтобы я выучилась! А ты... ты его последнюю волю...
– Не смей! – швабра, стоявшая в углу, полетела в сторону дочери. – Не смей мне про Сашку напоминать! Сбежал от нас с тобой в могилу, паразит!
Нина увернулась, рюкзак съехал с плеча. На пол выпала помятая фотография – она с отцом в парке, ей тогда тринадцать было. Последнее лето перед его болезнью. Фотка словно оживила что-то в мутных глазах матери. Люська осела на пол, подобрала снимок трясущимися руками.
– Сашенька... – прошептала она, размазывая тушь по щекам. – А помнишь, доча, как он тебя на карусели катал? Всё приговаривал: наша Нинуська врачом будет...
"Помню, мам", – Нина замерла у двери, чувствуя, как предательски дрожит нижняя губа.
Звонок в дверь разбил момент вдребезги. На пороге нарисовалась тётя Рая из третьей квартиры, медсестра из районной поликлиники.
– Люсь, ты что опять творишь? – она решительно протиснулась в прихожую. – Весь подъезд на ушах стоит!
– Райка, она... она меня бросает, – мать попыталась встать, но только неуклюже завалилась на бок.
– Да кто кого бросает? – тётя Рая подхватила Люську под мышки. – Нинка, детка, беги в институт. Я тут с мамой твоей потолкую. Давно пора.
В глазах тёти Раи читалось понимание – сама когда-то медучилище заканчивала, пока мать-одиночка на трёх работах вкалывала.
– Мам, – Нина сглотнула комок в горле. – Я вечером приду. И это... там в холодильнике борщ, я вчера наварила.
– Вали уже! – мать дёрнулась в руках соседки. – Все вы, умные, валите. А я тут... я...
Хлопнула входная дверь. Нина вылетела во двор, утирая слёзы рукавом старенькой куртки. Возле подъезда маячила Катька с термосом кофе.
– Ну, подруга, – она молча протянула дымящийся стакан. – Айда ко мне жить? У меня в общаге места навалом, комендантша не заложит – я ей с английским помогаю".
На первой паре – анатомичке – Нина только делала вид, что слушает. Перед глазами всё маячила фотка с отцом. "Врачом будешь..." А ведь правда, батя, буду. Чего бы там мамка ни выделывала.
В перерыве телефон разразился трелью – тётя Рая.
– Нин, тут такое... – голос соседки звучал встревоженно. – Мамка твоя, как я ушла, всю хату вверх дном перевернула. Нашла твою копилку в шкафу. Ту, где на учебники копила.
Нина похолодела. Два года заначку делала – с репетиторства, с подработок в аптеке.
– И что? – язык еле ворочался.
– Уже пропила. С бабой Клавой на пару. Слышь, Нин... может, правда, к подружке переедешь? Хоть на время.
Нина молча нажала отбой. В голове шумело, будто кто-то врубил центрифугу на полную. В аудиторию вплыла Катька с двумя стаканами кофе. Глянула на подругу – и молча протянула один.
– Знаешь что, – Нина решительно встала. – Я после пар домой. Последний раз.
– Только не одна, – Катька подхватила свою сумку. – Я с тобой.
Дверь в квартиру была не заперта. Из кухни несло перегаром и горелой яичницей. Мать спала, уткнувшись лицом в клеёнку на столе, рядом валялась пустая бутылка.
– Мам, – Нина тронула её за плечо.
Люська дёрнулась, подняла мутные глаза:
– Явилась? Думала, совсем сбежала, как батька твой...
– Пап не сбегал. Он умер от рака, мам. Ты же знаешь.
– А какая разница? – мать с трудом подняла голову. – Все вы... всё бросаете меня. Одна я, как палец...
– Ты сама всех бросаешь, – Нина принялась собирать учебники с полки. – Вон, тётя Рая говорит, в наркологии бесплатные группы есть. Но тебе ж оно надо?
– Больно умная стала! – Люська попыталась встать, но только съехала со стула. – Вот и катись в свою общагу! К умным! А я... я и одна проживу!
Нина замерла с рюкзаком в руках. Вспомнился вдруг прошлый Новый год – мать, трезвая и причёсанная, готовит оливье, напевает "малиновки заслышав голосок". Всего-то год прошёл...
– Ладно, мам. Я ухожу. Но если надумаешь завязать – звони. И это... – Нина положила на стол потрёпанную фотографию с отцом. – Может, хоть ради его памяти?
Прошло три месяца. Нина сидела в "Макдональдсе" напротив общаги, ковыряя остывшую картошку. Телефон пиликнул – сообщение от тёти Раи:
"Включи-ка вечером скайп, тут кое-кто поговорить хочет".
Следом пришла фотка: мать, осунувшаяся, но трезвая, сидит на кухне с бейджиком группы АА. На заднем плане – та самая фотография с отцом, теперь в новой рамке.
"Доченька... – пришло следующее сообщение, уже от материного номера. – Я тут подумала... может, зайдёшь как-нибудь? Я пельменей налеплю. Помнишь, как раньше, с отцом?"
Нина уставилась в окно. На карнизе суетились воробьи, деля корочку хлеба. Один – самый мелкий – всё никак не мог пробиться к еде, но упрямо пытался снова и снова.
"Зайду, мам, – набрала она, улыбаясь сквозь слёзы. – В воскресенье как раз анатомичку сдаю. Если пятёрка – будет повод отметить. Чаем".
