Раз уж жизнь дала такой крутой поворот, значит надо что-то менять. И, как бы в подтверждении слов, включил свет. Затем оделся, зажег свет на кухне и, позавтракав, посетил ванную.
С удивительной легкостью он покидал квартиру и был несказанно рад, что на пути ему не встретилось ни одной живой души. Ни одной знакомой души. А незнакомые, все-таки были. Нахохлившиеся. Голову в плечи втягивают. Руки из карманов не достают, чтоб лишний раз не морозить.
В непривычном автобусе, на другом маршруте, Виктор Федорович добирался до электрички.
- Билетик или пенсионное? – едва разборчиво спросила кондукторша.
Честное слово, сговорились все! Помешались все на своей пенсии.
- Билетик, - пробурчал Виктор Федорович и протянул бумажку.
Ближе к одиннадцати приехал на дачу. Дороги занесены снегом. Проваливаясь по колено, добрался до дачи и остановился у ворот. За спиной болтался рюкзак с припасами.
Виктор Федорович прикоснулся к воротам, понимая, что вот так сходу – не открыть. Там столько снега навалило, что и трактор не сразу справится.
Раскачивая калитку из стороны в сторону, он сделал небольшой проход и, вначале просунул рюкзак, а затем и сам пролез. Ворота жалобно скрипнули и этот скрип в деревенской тишине, разнесся на соседние дворы.
Яркое солнце играло в переливах снега.
Виктор Федорович открыл дверь и с удовольствием вспомнил вчерашний вечер. Да, все именно так как он представлял. Промерзший до фундамента дом. Пар изо рта. Сугробы и жгучее желание тепла. Только вот тепла нет и не будет, пока он не включит обогреватели или не растопит печь.
Спустя час, Виктор Федорович стянул куртку и бросил ее на стул, потому как градусник в крохотной кухоньке дотягивал почти до плюс двадцать. Он налил себе крепкого чая и пошел по комнатам искать занятие. Если честно, дел было много. Несказанно много. Вот уже третий год он хотел сделать капающий кран, убрать кучу мусора в углу участка, починить межкомнатную дверь, поднять упавший столб, который едва держится на рабице. В общем и целом дел на даче хватало. Виктор Федорович нехотя взглянул на занесенный двор, где мороз даже воздух сковывает, затем дотянулся до горячего чая, отхлебнул немного и тут же успокоился. Он делал вид, что еще колеблется с решением – идти работать или посидеть в доме? Отремонтировать или посмотреть телевизор? Починить или почитать книгу? Но в свои года он довольно хорошо изучил свой характер. Никуда он не пойдет. Не будет гнуть спину и морозить руки. И телевизор он смотреть не будет. Лучше почитать. Да, несомненно, книга лучше.
Усевшись возле пылающего радиатора, Виктор Федорович накрылся пледом, поставил рядом с собой чай и раскрыл книгу. Раскрыл ее в самом прямом смысле этого слова. Взял первую попавшуюся с полки и раскрыл где-то на середине. Затем углубился в чтение, совершенно не вчитываясь. Глаза бегали по строчкам, внутренний голос проговаривал слова, но Виктора Федоровича здесь словно и не было. Он будто бы спал, уткнувшись в книгу и периодически перелистывая страницы.
Через несколько часов и после пары выпитых чашек, книга надоела. Не запоминая страницы и не делая закладок Виктор Федорович закрыл книгу и вернул ее на полку. Он знал, что не вернется к ней, поэтому даже обложку не удосужился запомнить.
Время обеда. Что-что, а кушать Виктор Федорович всегда любил. Но самое главное то, что и готовить ему нравилось. Он с удовольствием кашеварил и подолгу проводил время за плитой, но это дома – в квартире. Здесь же минимум припасов, только картофель хлеб и пара мороженых котлет.
Отобедав, Виктор Федорович включил телевизор. Он не отходил далеко от радиатора. Перед креслом поставил небольшой стул, куда закидывал ноги и накрывал пледом.
Точно старость, - промелькнула мысль, когда он представил себя со стороны – на кресле, укутанный, с пультом в руке, с чаем.
Но эта мысль не задержалась. Телевизор начал бубнить и под этот монотонный звук, Виктор Федорович уснул.
Весь день он ничего полезного не сделал. Разве что протоптал тропинку до туалета и обратно. Хотелось сделать много, да и надо было сделать много, но эта проклятая мысль – я уволенный пенсионер, и время теперь у меня уйма – не давала покоя.
А, собственно, куда спешить, если и завтра, и послезавтра, и даже послепослезавтра выходной. Не хочется делать сейчас, сделаю чуть позже, делов-то.
Виктор Федорович и сам не почувствовал как эта крошечная и такая простая мысль выела в нем огромную дыру, которую тут же заполнила лень.
За неделю, проведенную на даче, Виктор Федорович не сделал ровным счетом ничего. Не отремонтировал, не убрал, не починил, дров не наколол. Обогревался только электрическим радиатором. Он и сам иногда задумывался о своей ситуации, дескать, ничего не делаю, разленился совсем. Да и как так вышло, что одно лишь слово – пенсия, так сильно изменили его характер. А ведь раньше… да что там раньше. Какой-то месяц назад он неустанно работал на предприятии, после чего работал дома. Ему не хватало времени и он пытался выкроить его из своего сна и отдыха. И каждый раз думал, что надо бы немного задержать на работе, чтобы успеть.
Но ведь сейчас, все это есть.
Иди и делай! Ремонтируй, чини, просвещайся.
Но как-то уже не хочется. Да и надобность отпала. Пенсия, как приговор. Пенсия, это осталось недолго, а если осталось недолго, то кому это, собственно нужно.
Никому.
Ни мне. Ни кому бы то ни было из этого мира.
Тогда смысл?
Все верно…
…нет никакого смысла.
Все думал и думал Виктор Федорович, лежа на кушетке или сидя в кресле и дальше мыслей дело не доходило.
Иногда, вечерами он выходил на заснеженный двор и так же, закутавшись в плед, сидел на кресле. Однажды увидел, как в соседнем доме зажегся свет – значит он тут не один такой. Но этот факт скорее расстроил его, нежели обрадовал. Только бы не встретиться. Придется что-то говорить, придумывать, оправдываться.
Перед поездкой на дачу, он рассчитывал, что здесь, в одиночестве, он соберется с мыслями, смирится со своим приговором и определит план на будущее. Но кроме безумной и всепоглощающей лени ничего здесь не было.
Спустя пару дней, когда яркое зимнее солнце упало за горизонт, Виктор Федорович как обычно сидел в кресле и смотрел телевизор. Окинув взглядом продукты, понял, что придется выбираться в магазин, а это как-никак почти пять километров по заснеженным тропам и дорогам. Отведя презрительный взгляд от кучки продуктов, он уставился в телевизор и мысль о том, что все-таки предстоит выйти, тут же испарилась.
Монотонный голос диктора успокаивал. Виктор Федорович немного спустился на кресле и, держа пульт в руке закимарил. Спал недолго. По крайней мере, ему так показалось. Когда открыл глаза, то кроме лунного света, льющегося через окно, ничего не было.
Подняв с пола пульт, он нажал на кнопки, но никакой реакции не последовало. Телевизор упорно продолжал молчать. Даже красная лампочка над панелью не светилась.
Нехотя Виктор Федорович встал и щелкнул включатель – ничего.
- Вот дрянь, - выругался он и пошел к счетчику.
Все было включено. Все должно работать, но, почему-то не работает.
Виктор Федорович вышел на крыльцо и не увидел ни одного огонька. Даже одинокий фонарь на повороте и тот не горел. Заснеженные крыши отражали лунный свет и было неестественно красиво. Красиво, но как-то тревожно и немного страшно.
Даже чая не попить, снова негодовал Виктор Федорович, по привычке включив чайник. Он проверил телефон, на котором осталась пара процентов зарядки. Значит и телефон скоро ёкнет. Вот дела.
Еще и выспался перед ночью.
Продолжая бурчать, Виктор Федорович ходил по дому не зная чем бы себя занять. Ему казалось, что будь электричество, он непременно нашел бы занятие. Быть может, он бы сейчас и отремонтировал чего. Или же книгу почитал, хотя к книге он притрагивался только в первый день своего пребывания. У него вновь появилось жгучее желания что-то сделать. Что-то сотворить. Но, к сожалению, нет электричества, а без электричества в нашем веке – никуда.
Он знал, что вновь обманывает себя и появись свет в эту самую секунду, он тут же завалится на кушетку и все мысли, все желания и надежды, растворятся в голубом экране телевизора.
Ближе к полуночи, Виктор Федорович лежал в кровати и продолжал думать о том, а что бы он сделал, будь сейчас электричество. Лежал и думал. Мысли плавно сменялись одна другой. Он накрылся толстым ватным одеялом и по неосторожности сложил на груди руки как складывают их покойнику.
Мгновенный страх пронзил сознание, а после и тело. Виктор Федорович вздрогнул и едва не выпрыгнул из-под одеяла. Страшно. Жутко.
Он вытянул трясущиеся руки по швам, ощущая, как в бешеном ритме колотится напуганное сердце.
Как все-таки давно он не чувствовал себя таким жалким и брошенным. И как давно он не задумывался о смерти. Даже периодические боли в пояснице не навевали ему мысли о скором уходе. И скачущее давление. И даже колики в сердце. Все занят и занят. Работа, дом. Бесконечная рутина съедала все время, и отбирало все внимание. А когда ложился спать, то обязательно включал на фон телевизор или новомодный планшет. Не было тишины. Не было такого одиночества. Да и в любое время ночи он мог дотянуться рукой до провода и включить ночник. Бах… и уже не так темно. Уже не так одиноко. А если включить радио, то совсем можно забыть об этих проблемах.
Но здесь ничего этого нет. Нет ночника. А если бы и был, то все равно нет света. Здесь жгучая тьма, тишина и одиночество.
Будто в гробике лежу, - подумалось Виктору Федоровичу.
А ведь и правда. Туда ничего не заберешь. Все что накоплено, все что куплено, все что заработано – останется здесь. А туда ты пойдешь чистенький и свеженький.
Единственное что возьмешь с собой – это память. Единственное что останется здесь – это память о тебе.
И без того пугливый сон, совсем покинул взведенного Виктора Федоровича. Долго он лежал в тишине, блуждая взглядом по темноте. Следил за руками, чтобы вновь ненароком не сложить на груди. Как бы там ни было, а уходить он явно не намеревался. Пенсия пенсией. Но это ведь еще не приговор. Очередной рубеж, очередная социальная роль, но не приговор. Люди и до ста лет живут и даже больше. Так что я еще потопчу землю в этом мире. Я еще накоплю память. Я еще…
Он продолжал думать, вспоминать и помнить, пока сон не сморил его.
Но он забыл об одном, очень важном моменте. И вспомнил о нем, лишь когда проснулся среди ночи, понимая что замерз.
Холод, сантиметр за сантиметром пробирался в дом и захватывал территорию. К своему удивлению, Виктор Федорович увидел пар изо рта, словно в свой первый день пребывания на даче. Он понимал, что его начинает трясти, но если вылезти из-под одеяла, теплее не станет. Да и вылезать крайне не хотелось.
Минут десять он пролежал в сомнениях, покидать ли нагретое место или дожидаться утра и надеяться, что дадут свет. Надеялся уснуть, но холод не дал. Мороз подкрадывался все ближе. Иногда забирался под одеяло и кусал за ноги.
В один момент, Виктор Федорович скинул одеяло, почувствовав, как тело теряет тепло. Кожа покрылась мурашками. Прижимая плечи к груди и обвивая тело руками он надел остывшие вещи и взяв топор, вышел во двор. Мороз пощипывал щеки.
Виктор Федорович оглядел заснеженный двор. Прошелся взглядом по тропе до туалета и провалился в занесенные следы, что уходили за угол дома, где грудой валялись распиленные, но не порубленные дрова. Он ходил туда лишь однажды, в те первые дни, когда ему еще хотелось работать и творить. А потом радиатор и телевизор отобрали желания.
Но не в этот раз. Сейчас должно быть все по-другому. Ситуация требует решительных действий.
Лениво и нехотя, ступая в свои давнишние следы, Виктор Федорович завернул за дом и оглядел толстый сугроб на дровах. Осмотрел и место, которое погрязло в снегу. Он прислонил топор, сходил за лопатой и начал чистить снег. Поначалу шло тяжело. Все еще было холодно. Лопата втыкалась в сугробы и по неумению, Виктор Федорович набирал столько снега, что не мог оторвать ее от земли. Но он быстро научился и спустя полчаса площадка была очищена. Все было готово
Разгоряченное тело дышало паром. Брошенная куртка лежала на дровах, а Виктор Федорович довольствовался лишь вязаным свитером.
С дровами приключилась та же история что и со снегом. Топор либо намертво застревал в бревне, либо соскакивал отколов щепку. Виктор Федорович ругался, злился, но продолжал попытки.
Ближе к утру по обе стороны красовались две кучи наколотых дров, а Виктор Федорович, раскрасневшийся и вспотевший, продолжал одним ударом раскалывать даже самые большие бревна. Он работал на автомате и за эти несколько часов довольно хорошо отточил технику колки дров.
- Я еще жив! – довольно громко сказал он и расколол очередное бревно. – Это не приговор, - второе бревно разлетелось. – Ух, сколько силища еще! – и топор вгрызся в твердое морозное полено, которое рассыпалось как кусок льда. - Я не списан на обочину жизни. Жив! – почти прокричал он. А после и действительно заорал во все горло. – Жиииив! – и голос его, пролетая над крышами опустевших домов, исчезал в морозном утреннем воздухе.
Дрова, которые колешь, согревают два раза.
Чувствуя, как тело горит и дышит жаром, Виктор Федорович набрал охапку дров и занес в дом. Ему не было холодно, но он понимал, что стоит перестать работать минут на десять и мороз сделает свое дело. Даже плотная куртка не спасет. Ничего не спасет кроме огня. Живительного огня.
Входную дверь закрывать не имело смысла, так как температура в доме и на улице, скорее всего, сравнялась. Виктор Федорович наносил целую кучу дровишек, которые горкой выросли около печи.
Он чувствовал, как мороз вытягивает тепло. Уже ощущал, как мерзнут руки, и пальцы перестают слушаться. Положив в печь мятую газету, он наложил сверху мелких щепок, а после завалил наколотыми поленьями. Огонь, поначалу нехотя и лениво съедал бумагу и облизывал белесые щепки. Спустя минуту, яркое оранжевое пламя танцевало перед Виктором Федоровичем, поглощая щепки и пробуя на вкус колотые поленья.
Когда огонек разгорелся настолько, что тепло стало выливаться из печи, Виктор Федорович придвинул руки, ощущая живительное негу. Ему, как маленькому ребенку, глупому и совсем еще незнающему законов природы, захотелось обнять этот огонек. Схватить его и поместить себе в грудь, чтобы всегда было тепло и чтобы тепло всегда было с ним.
Виктор Федорович прильнул к отрытой печи. Спиной он чувствовал мороз, а лицом райское тепло. Огонек продолжал отплясывать, карабкаясь к вершине по поленьям. Спустя пять минут, дрова, что были в печке, оказались охваченным пламенем. Послышался приятный треск горящего дерева. Почувствовался характерный запах зимнего костра. Редкие струйки дыма вырывались из печи в помещение.
Наверное, тяга где-то шалит, - подумал Виктор Федорович, наблюдая за сизым дымком, что тонкой нитью тянулся и изгибался в холодной комнате.
Но его этот факт нисколько не расстроил. Наоборот, он был рад почувствовать запах костра. Вдохнуть противно-приятный дымок поленьев. И, ему казалось, что вместе с дымом он вдыхает и воспоминание о своем прошлом. О том, как когда-то выбирались на природу. Жарили на углях овощи и мясо. Веселились. И просто хорошо проводили время. Как же давно это было.
Небольшая кухня быстро наполнилась теплом, дымом и запахом костра. Виктор Федорович покрутился возле печки, обогревая себя со всех сторона, а затем наполнил чайник до краев и сунул в печь.
Он начал готовить завтрак. Предвкушая, что этот завтрак будет самым вкусным и самым сытным за последние… за последние лет десять, не иначе.
Почистил картошку, залил водой и отправил в печку.
Когда заваривал чай, то… неожиданно включился телевизор. Тихая кухня наполнилась посторонними шумами. Виктор Федорович вздрогнул, едва не разлив чай. Ему стало вдруг неестественно противно. Так было хорошо. Так было спокойно и умиротворенно, а тут на тебе… ба-ба-ба… бесконечные проблемы цивилизации ворвались в его тихий мирок.
Но привычка подлая вещь. И как бы не злился он на растревоженное состояние, а все-таки сел в кресло, закинул ноги на стул и уставился в телевизор. Дескать, посмотрю всего минутку, а там и продолжить можно будет. Злость и негодование исчезли, и все внимание нового безработного пенсионера было приковано к экрану. Ему вдруг стал интересен сюжет про мошенников и дорогие машины, хотя он трезво понимал, что его эта проблема никогда не коснется. Потому как настолько дорогой машины у него точно не будет. Этот сюжет сменился следующим, который был не менее интересным. Потом гороскоп, новости, снова гороскоп. Программа начала повторяться, а Виктор Федорович все равно сидел и с интересом глядел в экран.
По обыкновению, он немного спустился и почувствовал, как клонит в сон. Вспомнил про чай, дотянулся. Но чай уже остыл. Тогда он встал, нажал на кнопку чайника и тот в свою очередь начал шипеть.
Виктор Федорович вылил чай и насыпал нового. Щелчок оповестил о том, что вода вскипела. Он уже схватил чайник и почти залил в кружку, но в самый последний момент, когда пара капель предательски сорвались в кружку - замер.
- К черту! – вслух сказал он. – К черту! Все к чертям собачьим!
Пока не прошло желание, он выключил телевизор, твердым шагом пошел в коридор, открыл счетчик и выключил свет во всем доме.
И снова эта волшебная тишина с легким треском бревен в печке. С исчезновением шума, вроде бы и запах костра вернулся. Хотя он и до этого был, но как-то не чувствовался. Не замечался. Растворялся на фоне проблем всего человечества. А теперь блаженство.
Такой чай, даже вкуснее должен быть, - подумал Виктор Федорович и вновь засунул чайник в печку. Как раз и картошка готова.
Горячая крышка жгла пальцы. Но он и от этого получал свое странное удовольствие. Дотронется, почувствует, как жжет, отдернет руку и сунет пальцы в рот. Странно. Даже каким-то мазохизмом попахивает, а все равно приятно.
Несколько дней он жил, не включая свет. Поначалу было тяжело, а после привык. Включал лишь единожды, чтобы помыться. Он сам себя загнал в такие скучные условия, когда и отвлечься-то не на что. Книги, да работа. Вот и чистил от снега весь двор. Починил, все, что планировал починить. Заготовил впрок дров и больше не переживал, что нежданно пришедшие морозы застанут его врасплох.
Несколько раз выбирался в город. Как бы тяжело ни было, и как бы он ни приспособился к жизни вдали от цивилизации, молясь на прохудившуюся печку и зачитываясь по вечерам книгами, а деньги все же нужны. Без них в этом мире никуда. Пенсия, конечно, капает на карточку, но толку от этой карточки в здешнем магазине. А кушать хочется. Снегом и чаем сыт не будешь.
И каждый раз, возвращаясь в свою берлогу, Виктор Федорович чувствовал, что город балует его. Так и норовило его остаться в квартире. Там где тепло и привычно. Где для того чтобы заварить чай, не надо проделывать столько сложных операций, вроде: чистка снега, колка дров, огонь в печи и только потом на выходе получаешь горячий, дурманящий чай. Он, конечно же, вкусный. И, как говорится, прилагая столько усилий ты невольно заряжаешь этот чай своей энергетикой, но все же… энергетика последнее время какая-то негативная идет. От желания попить чая, до его реального обличия проходит так много времени, что и чая как-то не хочется уже. Да еще и не раз матом покроешь мерзлые дрова, что разлетаются в щепки как хлопушки с конфетти. Одна из щеп угодила Виктору Федоровичу точно в бровь. Пошла кровь. Он зажал глаз и побрел в дом. Хотел побежать, да побоялся, что рухнет на крыльце. Так к рассеченной брови еще и перелом, не дай бог, прибавится. А кто тут поможет? Кто? Так и замерзнет на крыльце собственной дачи.
Эта мысль ворвалась в его мозг как та самая щепка. Рассекла другие мысли и застряла точно между полушарий. И страшно стало, точно как тогда, лежа под одеялом со сложенными на груди руками. Даже бровь перестала ныть от одной такой мысли.
Чтобы промыть и хоть как-то обработать рану, пришлось включить электричество. А после незатейливой процедуры Виктор Федорович долго разглядывал вспухшую бровь.
- Ишь ты… точно посередине прошла. Как бы не загноилась.
После этих слов, он наклонился над раковиной и для верности результата вылил половину пузырька перекиси водорода. Помазал по краям йодом, кое-как залепил пластырем вместе с глазом и уставший повалился на кресло.
С этого момента он почувствовал, что омут лени вновь затягивает в свое болото. Снова оправдывался мол, как все заживет, то он вновь отречется от благ цивилизации и вернется к своему аскетическому существованию.
Бровь затянулась. Последний кусок пластыря Виктор Федорович снял вместе с остатками волос. Оглядел сухую корку, потыкал пальцем. Не болит. Шрам останется. Ну и ладно.
В доме тепло. Не от печи – от радиатора. Телевизор бубнит. Холодильник изредка напрягается и дрожит минут десять кряду, а после останавливается так, словно сейчас растеряет все свои запчасти. Старичок – подумал Виктор Федорович. – Как и я. Я ведь тоже долго завожусь и так же долго останавливаюсь. Ну, ничего… скоро дерну рубильник, - он посмотрел на серую коробку щитовой. – Вот дерну рубильник и тогда снова будет благодать.
Рубильник, он естественно не дергал. Жил в свое удовольствие. Все что хотел починить, починил. Новых задач нет, значит, и делать ничего не надо. Пенсия она ведь на то и дана, что человек отработал свою юность, молодость, зрелость… теперь самое время отдыхать.
Виктор Федорович иногда все-таки возвращался в свой мнимый аскетический мир. Почему мнимый? Потому что он выключал всю технику, но рубильник не трогал. Пульт всегда лежал рядом, на столике. Стоит протянуть руку и снова все вернется к прежнему, шумному режиму. В такие моменты он усаживался в кресло, вытягивал ноги на стул, накрывался пледом и думал…
«Работа, конечно, дело хорошее, но и она ведь должна когда-то закончиться. Нельзя ведь вот так, изо дня в день пахать. Если даже техника ломается, то, что уж говорить о человеке. Особенно о пожилом человеке. Больно и тяжело это признавать, но так оно и есть. Я прожил свои лучшие года и сейчас имею полное право отдыхать. Не корячиться там с топором, а пользоваться тем, что дает мне жизнь. Электричество. Телевизор. Чайник. Обычная лампочка, в конце концов… силы есть. Да, безусловно, есть. Не так как в лучшие годы. Далеко не так. Хочется обычного комфорта и спокойствия».
И вновь Виктор Федорович выбрал нечто среднее. Он решил жить на даче, но не лишать себя всех привилегий. Иногда чистил снег – от этого никуда не деться. Иногда ездил в город за продуктами. И просто жил… доживал, если уж на то пошло. Тихо, спокойно доживал. Большую часть ленился. Злился на себя, но понимал, что вряд ли уже изменится. Молодого человека еще можно прогнуть и вывернуть. А старый больше похож на камень. Не согнуть, не выгнуть. Треснет и все тут. Поминай, как звали.
Продолжение следует
