Он еле нашел не освещённый фонарями дворик и Галькин дом. Его точно уже расселили. Только в одном окне слабо мерцал огонёк, видимо, от керосиновой лампы. В подъезде убрали перила, и Влад осторожно поднялся на четвёртый этаж, светя мобильником на ступени, покрытые мусором и облупившейся штукатуркой.
Он позвонил в обитую облезлым дерматином дверь. Послышались шаркающие шаги. Ему открыла Галька, до того изменившаяся, что он не сразу её признал.
— Пришли… Влад… ислав Дмитриевич, — прошептала она. — Я знала, что придёте.
— Да, решил заглянуть, — сказал Влад. — Ты же попросила…
Из его рта повалил пар от этих слов. Похоже, что дурёха вообще не закрывала форточки. Иначе отчего в квартире такой же минус, как на улице? Да и отопление, скорее всего, уже отключили.
Галька с керосиновой лампой пошла вперёд. Грязно-жёлтый свет лампы высвечивал круги пыли на полу, рухлядь, узлы. На девушке был ситцевый халат и тапки на босу ногу. Она только шею закутала клетчатым шарфом.
— Чайку выпьете? — она повернулась к нему, поднимая лампу ближе к лицу, раздутому, тёмному, будто опалённому, с запавшими глазами. — Только он холодный. Газа давно нет, как и электричества.
— Нет, я на пару минут заглянул…
И вдруг он увидел громадный живот под бесформенным халатом. Тут же вздохнул с облегчением: не-е-ет, это не его грех. Почудилось ему всё ночью: и чёрная фигура, и её обвинения. Гальку он больше года не встречал, иначе бы, случись последствия их близости, ребёнку было бы уже полгода. И сказал чуть ли не радостно:
— Так, Галя. Я вижу, ты в беде. Тебе жильё не предоставили? Я позвоню в мэрию, этот вопрос решу. А сейчас вот… деньги на гостиницу, на питание для тебя. Родишь — обращайся, тоже помогу. А сейчас, извини, мне по делам нужно.
— Есть у меня жильё вечное. И питания не нужно. Я только вас хотела ещё разок увидеть. Время сейчас такое, что нам можно встретиться и поговорить.
— Какое ещё время? — удивился Влад и содрогнулся: он заметил, что в квартире при таком холоде изо рта Вальки не выходит парок от дыхания.
— Святочное время, — объяснила Галька. — Могу ещё на земле побыть. Нашим-то ничего не нужно, они почти все без сознания уходили, а я до последней минуты про вас думала. Вот мне и позволили…
У Влада вдоль позвоночника пробежали мурашки. Он не понял смысла слов этой дурёхи, но от них исходил ужас. И боль, и страдание.
Влад развернулся, взялся за ручку двери и сказал:
— Я тебя не понимаю. Не нужно было просить приехать, если не хочешь помощи.
И тут он почувствовал ледяное прикосновение к щеке. И не заметил, как эта сумасшедшая подобралась так близко. Влад с омерзением оттолкнул Галькину руку и вырвался в дверь. Но, захлопывая её за собой, успел на миг увидеть шарф на полу и покойницу с верёвкой на шее, тянувшую к нему руку.
Он помчался вниз по ступеням, касаясь стены, чтобы не споткнуться и не улететь в лестничный пролёт. Отдышался только в машине. Все окна дома глядели на него чернотой бездны. Влад еле унял трясучку, завёл машину и рванул со двора, повторяя: «Это всё только в моей голове… Только в голове».
Он остановился на парковке в центре и собрался с силами завершить ещё одно дело. Да, нервишки пошаливают, но, слава Богу, он ещё на этой стороне мира, хотя чёртова изнанка так и пытается дотянуться до него жуткими видениями. Похоже, Галька умерла. В БИОТЕХе почти весь персонал был молод, на похороны собирали только дважды: разбившемуся в аварии менеджеру и ещё кому-то. Может, Вальке. Но он-то при чём?
Влад достал телефон и позвонил своей бывшей девушке. С Миланкой он отдыхал на Бали. Она осталась недовольной, потому что ждала кольца с бриллиантом, предложения руки и сердца. Влад всем своим пассиям объяснял, что женится не раньше тридцати пяти, когда достигнет всего, к чему стремится. А Миланка оказалась непонятливой и настырной. Они рассорились, но продолжили встречаться. Пока однажды вздорная возлюбленная чуть их не угробила.
Влад должен был забрать её с девичника, на котором Миланка перебрала со спиртным. Он собрался везти её домой, а пьяная в зюзю девушка пожелала поехать к любовнику. Влад брезгливо отказался. Они здорово поругались, и невменяемая девица неожиданно схватилась за руль на повороте к дому Влада. Там мирно дожидалась, пока внедорожник проедет мимо, «ауди». И машина Влада «поцеловалась» с ней из-за того, что Миланке удалось крутануть руль. Рассчитываться за всё пришлось Владу, но он объяснил аварийным комиссарам, что всё произошло из-за неадекватного поведения пьяной пассажирки. Миланка психанула, назвала его предателем. И чёрт бы с ней… Но на Бали случился эпизод, о котором следовало поговорить. В той ситуации, в которой оказался Влад, показания Миланки просто необходимы.
Влад позвонил ей. Девушка отжигала в клубе и, по обыкновению, оказалась сильно навеселе. Она обрадовалась его звонку и выскочила на крыльцо, даже не одевшись: в босоножках на гигантской золочёной шпильке, в лёгком платье, с грудой побрякушек на шее, привезённых с Бали. Она потянула Влада в клуб, но он подхватил её на руки и донёс до машины, объясняя, что нужно срочно поговорить наедине, без гремящей музыки и толпы пьяной молодёжи. Миланка поняла всё по-своему и, облапив его скульптурной красоты руками, звеня браслетами, потянулась с пьяными поцелуями.
— Милая, — сказал Влад в машине, освободившись от объятий, — разговор серьёзный. В Гороховске я влип в нехорошую историю. Нужно, чтобы ты подтвердила, что на островах мы были всё время вместе, не разлучаясь ни на час.
И это было истинной правдой. Он тогда так устал от возлюбленной, что просто перестал замечать причудливую экзотику Бали.
Миланка протянула ему руку и ответила:
— На моём пальчике ещё нет колечка…
— Всё будет, дорогая, как ты захочешь. Но ответь на один вопрос: ты подслушала два разговора по телефону, когда мне позвонила мать, а потом я связался с другим абонентом?
Мать поговорила с Владом в то время, когда Миланка принимала душ. А потом, едва отойдя от второго напряжённого разговора, он заметил, что не слышно звука льющейся воды. Через миг вошла Миланка с тюрбаном из полотенца на голове, но голая. На её лице была лишь обычная для неё похоть.
— Конечно, подслушала, — совершенно трезвым голосом произнесла девушка.
— Это нужно забыть, если вдруг тебя будет расспрашивать полиция, — сказал твёрдо Влад. — В разговорах не было ничего особенного. Но лучше про них не вспоминать.
— Ах вот для чего ты примчался… — язвительно протянула Миланка. — Тебе нужно, чтобы я тебя выручила… А хренка с бугорка не хочешь? Ты меня предал, выставил неадекватной пьянчужкой, а я должна за это тебя покрывать? Обещал жениться и кинул! Надо мной теперь все друзья ржут, говорят: «А мы думали, что ты из поездки с кольцом вернёшься!» Да я слово в слово передам, что ты тогда сказал!
Влад хотел ответить, что он никогда не обещал жениться ни на ней, ни на ком другом, но его взгляд словно затянули чёрные снежинки. Он схватил побрякушки на шее девушки и намотал их на кулак, затянул так крепко, как только мог. Миланка сначала пыталась разжать его пальцы, сучила ногами, но потом её голова безвольно упала на подголовник.
Влад одумался, отпустил груду цепочек, бус, каких-то низок блестящих подвесок и схватился за виски, которые ломила ужасная боль. Миланка молчала. Он глянул ей в лицо: глаза с расширенным до предела зрачком бездумно смотрели на снегопад за лобовым стеклом.
Влад похолодел: неужто он придушил её? Это под камерами наблюдения на фасаде клуба! Теперь ему точно конец!
Но девушка вдруг протянула руку и открыла дверцу машины, потом выбралась наружу. Её движения были странно механическими, как у заводной игрушки.
Влад облегчённо вздохнул. В полиции он скажет правду: были два разговора. А слова свидетельницы — чистейшая ложь и оговор из-за обманутых ожиданий дурочки, которая вдруг решила, что он на ней женится. Он глянул в окно: по ступеням клуба поднималась не Миланка, а грузная фигура в шубе, шали с шапкой поверх и валенках.
Влад зажмурился: чёртова изнанка мира и здесь достала его! Потом успокоился и погнал машину назад, в Гороховск. Нещадно болела голова, тошнило, а сердце бухало, словно отбойный молоток. Влад раньше был здоров, как бык, не курил, очень мало выпивал на вечеринках, занимался в спортзале. Он не понимал, что творится с ним. Однако позволил себе остановиться, только когда мелькнул указатель выезда из его родного города.
Влад вышел из машины, чтобы в багажнике найти аптечку. Тёмную громаду леса и шоссе засыпал снег. Тишина баюкала весь мир, мельтешение снежинок завораживало, и после таблетки валидола под язык стало казаться, что все неприятности исчезнут, как и бешеное сердцебиение. Он уселся в машину.
И тут за боковое стекло, ранее приоткрытое им, схватилась белая ладонь. Влад вздрогнул и посмотрел на того, кто оказался вместе с ним на ночном шоссе.
Это была Галька, заснеженная с головы до ног. Она открыла чёрный рот и крикнула:
— Не езди туда! Опасно! Оставайся со мной и нашим малышом! Может, он наконец-то родится!
Влад вскрикнул и даванул на газ. Он помчался вперёд, надеясь увидеть свет фар хоть одной встречной машины, потому что шоссе казалось ему белым полотнищем, ведущим в адскую тьму. Несколько раз он видел заснеженную фигуру, которая махала рукой, пытаясь остановить его, но проносился мимо.
И внезапно снежная Галька возникла перед ним. Влад зажмурился и наддал газу. Показалось, что он врезался в сугроб. Но реальные лошадиные силы автомобиля одолели призрачную изнанку. И он спокойно поехал дальше. Дворники счистили наледь с лобового стекла, а снег, залетевший в так и не закрытую боковушку, растаял от печного тепла. Остатки снежной Гальки стали просто лужицей воды на кожаном сиденье.
Влад припарковался возле бабкиного дома, боясь, что войдёт в квартиру и снова увидит выброшенные вещи на своих прежних местах. К счастью, квартира была такой, какой он её оставил. Надо было поспать, но Влад представить себе не мог, что придётся лечь на бабкин диван. В её спальню он не заходил и даже дверь не открывал.
Влад сварил себе кофе и сел к окну. Теперь лёгкий снежок был ему неприятен, а соседние дома казались полными угроз и своих зловещих тайн. От мысли, что ему придётся время от времени, а может, всегда видеть изнанку, его замутило. Он всё-таки допил вторую почти за двое суток чашку кофе и решил съездить на кладбище. Если поклониться-повиниться перед бабкой Машей, наверное, ему простятся вольные и невольные прегрешения. Ведь Галька говорила про святочное время. Влад помнил: в древности считалось, что вплоть до Крещения по земле гуляет всякая нечисть, вредит людям, губит слабых. Видно, изнанка как-то с этими Святками связана. Но не руководствоваться же суевериями в поступках? Он, сильный современный человек, наделал ошибок в своей жизни, вот его и принялась терзать эта изнанка. А она есть не что иное, как пробудившаяся совесть.
Влад хотел налить ещё кофе, но раздумал. Он всегда был кофеманом, и никогда любимый напиток не вызывал у него ни плохого самочувствия, ни глюков с изнанки мира, ни чувства вины.
И Влад отправился на кладбище — постоять у могилы, очистить душу.
Он сходил в административное здание, еле уговорил гонявшую чаи регистраторшу указать место, где похоронили бабу Машу. Ему выдали ксерокопию погоста с кружком, сделанным красным фломастером, обозначающим место захоронения. Естественно, он ничего не понял. Попросить объснений не решился, потому что злющая работница разворчалась, мол, кладбище пора закрывать, а посетители всё тащутся и тащутся, времени другого найти не могут. Зато Влад поговорил со сторожем, который показал ему аллеи, главные и боковые, и сказал, что эту могилу он знает, её часто посещают. На вопрос — кто посещает? — только пожал плечами. И тоже напомнил, что ближе к вечеру сюда ходить не принято, особенно сейчас — Святки же…
Влад шагал по заснеженному миру мёртвых людей, о которых напоминали только фотографии да искусственные еловые венки. Кое-где яркими язычками торчали из сугробов лепестки пластмассовых цветов и думал: «А есть ли у Гальки украшенная запоздалой людской памятью могила?» И хотя он убил её дважды: первый раз — своим презрительным невниманием, а второй — бампером машины, решил во что бы то ни стало после возвращения отдать долг той, которая, на свою беду, полюбила его больше жизни. Такова реальность, в которой оказывается ненужной самая яркая и преданная любовь… Чёрт бы побрал эту реальность, в которой рулят деловые цели и планы; уверенность в том, что ты лучше всех и достоин самого лучшего: руководящей доходной должности, престижной машины, самой красивой девушки, власти над другими людьми, наконец…
Он бы прошёл мимо могилы бабы Маши, если бы с невысокого и дешёвого, видимо, из алебастра, памятника не свалился пласт снега. Влад глянул на фотографию и оцепенел: без шапки и шали лицо на фотографии точь-в-точь напомнило старуху, преследовавшую его. Снег треснул, и из него высунулась синяя раздутая рука… Нет, это показалось. Влад в мыслях сказал бабке всё, что хотел. Он повинился в том, что отрёкся от Марии Николаевны, когда ему позвонила на Бали мать: соседка сообщила, что бабку разбил удар, она сейчас в больнице, но её скоро нужно забрать и организовать уход. Раньше она говорила, что оставит квартиру Владу, вот он пусть этим и займётся. Наследник таки. А им с отцом недосуг: работа, дача, дела. И дала номер телефона соседки тёти Люды.
Влад тогда скрипнул зубами от злости. Он был очень экономен, а роуминг обойдётся недёшево. Но нужно было сказать, что он не сможет прервать отпуск: ведь Бали — это не шесть часов езды на машине. И ухаживать за бабкой долго не сможет, у него очень ответственная работа. Кроме того, перелёт вдвоём обойдётся в сумму около ста пятидесяти тысяч. Да и билеты не удастся поменять.
Тётя Люда затараторила, что бабка совсем плоха, двигаться не может; то орёт, что удавится, раз никому не нужна, то ругает на все корки наследника и обещает, что перепишет завещание.
— Да пусть вешается или переписывает, отпуск прервать не смогу.
Тётя Люда предложила план:
— Моя старшенькая, Ирка, в больнице работает, она за бабкой приглядит, чтобы завещание в порядке было. Они вместе Марию Николаевну и домой привезут, и земле предадут по-человечески, если что. Сколько билет-то стоит? Сто пятьдесят? Вот в такую сумму и обойдутся наши услуги. И ещё сотня на похороны. Поди, у бабки деньги есть, они наследнику вернутся. Какие-то пожелания ещё будут?
— Хорошо, я согласен, — ответил Влад. — Двести пятьдесят. Даю вам полную свободу действий. И желаю, чтобы ваша возня с бабкой была недолгой.
В то время он от злости действительно так думал. Но после признания облегчение не пришло.
Вездесущий снег показался ему грязным, а с неба повалилась сажа вместо снежинок. Гулко треснула замёрзшая земля, перед глазами мелькнула чёрная молния, и Влад увидел разверзшуюся под ногами мёрзлую землю. Страшно закружилась голова, и он не понял, что происходит: то ли мир вращается вокруг него, то ли он летит в трещину.
Влад упал и так сильно ударился головой о ледяное дно ямы, что потерял сознание.
Когда очнулся, увидел себя на дне могилы. Над ним в потемневшем небе зажигались первые анемичные звёзды. Он встал на колени, упершись руками в комья замёрзшей земли, попытался крикнуть, позвать на помощь, но горло издало лишь хрип. А ещё через миг над краем ямы появилась голова в шапке-ушанке.
«Это конец, — подумал Влад. — Расплата за грех, возмездие»
— Эко тебя, милчеловек, угораздило свалиться в вырытую могилу. Мы их заранее роем для новых покойничков. Да ещё как далеко забрался-то от того места, которое искал. Выпил лишку, что ли? — спросил голос давешнего сторожа.
Влад ничего не сказал, только стал лить слёзы, размазывая их по лицу вместе с кровью из разбитого лба.
— Щас я тебе помогу. Ты отодвинься, ноги подбери. Я спрыгну и подсажу тебя. Двигаться-то сможешь?
С горем пополам сторож помог Владу выбраться, поволок его к выходу.
— А я смотрю: ушёл человек на могилку и не вернулся. Дай, думаю, проверю, не случилось ли беды. И как в воду глядел. Не нашёл бы тебя ни за что, только ты захрипел, я и пошёл на звук. Ты, милчеловек, глаза не закрывай, держись. Доберёмся до сторожки, я тебе скорую вызову. Расшибся ты сильно, — трещал сторож, и каждый звук отдавался грохотом в голове Влада.
В больнице Владу забинтовали голову, наложили гипс на растянутый локтевой сустав — это сторож постарался, вытаскивая его из ямы. «Вы алкоголь принимали?» — строго спросила медсестра, беря кровь на анализы. «Вообще почти не пью» — это были первые слова Влада после падения.
А наутро к нему пришёл врач с полицейским. В крови пострадавшего обнаружились наркотические вещества. Влад даже резко уселся в постели от неожиданности и долго, схватившись за голову, переживал приступ боли. Полицейский с ним побеседовал о том, что он ел и пил в последние дни.
— Газовая хромотография поможет определить, какое время вы принимали наркотики, — сказал он. — Но анализ займёт время, дней пять. Мы проведём обыск в вашей квартире.
— Да ради Бога… — прошептал Влад. — Проверьте банку с кофе. В неё легче всего подсыпать наркоту. И я знаю зачем.
И рассказал полицейскому обо всех событиях и, конечно, об изнанке мира, которая показывалась ему как раз после утренней чашки кофе.
— Вы лечитесь, отдыхайте. А мы продолжим следствие после анализов.
Влад провёл неделю в жуткой реальности провинциальной больницы, давно не ремонтированной, забитой страдающим людом, полной отвратительных запахов медикаментов и кухни. Но его здоровье улучшалось с каждым днём. А когда его выписали, во дворе больницы он встретился с дознавателем, похожим на воробья. Он пригласил его в машину и отвёз в полицию. Там состоялся разговор.
— В интересах следствия мы не стали проводить обыск в вашей квартире. Но наружное наблюдение поставили. Дом оказался тихим, спокойным. В ваш подъезд посторонние вообще не заходили. Вы точно всё рассказали следователю из наркоконтроля? Ничего не утаили об отношениях с соседями?
И дознаватель устремил на Влада недоверчивый взгляд. «Ничего не поделаешь, придётся признаться о сделке с тётей Людой», — подумал Влад. И рассказал почти обо всём, утаив самую малость.
— Мы считаем, что покушение на вас должно состояться именно сегодня, когда вы вернётесь из больницы. Не делайте ничего, что не делали раньше, не обыскивайте квартиру, просто занимайтесь своими делами, а потом сварите кофе. Но не пейте ни капли. Если к вам придёт соседка, впустите её. Ничего от неё не берите, но ведите себя приветливо. А дальше приступим к делу мы. Договорились?
Владу вызвали такси, и вскоре он открыл квартиру. Ему показалось, что замок заедает. Он осмотрел механизм — вроде всё в порядке. Когда принимал душ, был соблазн закрыться на шпингалет — всё-таки жутковато каждую минуту ожидать покушения. Но Влад послушно выполнял все советы полицейского. В бабкину спальню не заглянул, проветривать комнату не стал. В одном только поступил по-своему — уселся работать за кухонный стол, напротив окна. И увлёкся так, что позабыл о времени. Здоровая голова и восстановившаяся психика позволили ему не вздрагивать каждую минуту, и мысли об опасности отошли на второй план.
Сумерки наползли вместе с неясной тоской ожидания — скорей бы всё закончилось. Влад сварил кофе, но поставил на стол две чашки, в одной из которых была простая минералка. И засмотрелся на темнеющее небо, крыши соседних домов. Как этот тихий провинциальный городок мог раньше до дрожи пугать его? Скоро он уедет в свой город, в район многоэтажной застройки. И ему будет не хватать вида крыш и неба, которые, как ни крути, давали человеку иллюзию свободы. А дома эта свобода будет ограничена стенами высотных домов, и он будет представлять себя частью громадного девятнадцатиэтажного муравейника.
Так, философствуя, он и смотрел на начавшуюся метель. И не заметил, что уже темно.
Вдруг в бабкиной спальне послышались звуки. Кто-то явно встал с кровати, пошарил по полу в поисках тапок. Влад даже передёрнулся от мысли: а может, это снова изнанка? Послышался скрип двери.
Влад сидел лицом к окну и не поменял положения, хотя так хотелось глянуть на причину этих явственных, вполне материальных звуков.
Кто-то тихонько прошёл к кухне. Влад опустил голову на грудь, дескать уснул за работой. А что будет дальше? Убийца накинется на него с верёвкой сзади? Влад приготовился к обороне: он повалится на убийцу вместе со стулом, а там ещё нужно посмотреть, кто кого… Но человек прошёл в коридор. Щёлкнул входной замок. Послышался диалог:
— Ты насыпал в кофе того, что я тебе дала?
В квартиру вошли двое. Раздался ласковый голос тёти Люды:
— Владушка, ты где? А, заснул на кухне. Тебе бы нужно в постельку… А почему в темноте?
Влад поднял голову и повернулся.
— А это Ирка, дочка моя, медсестричка. Сказала, что тебе сейчас витамины нужны. Она и шприц, и ампулки с аскорбинкой принесла. А я — пирожков с яблочками. После больницы хорошее питание нужно. И витаминчики, — зачастила тётя Люда.
Рядом с ней стояла как бы её молодая копия — длинноносая женщина с такими же хитрыми глазами.
— Мне ничего не нужно, — медленно, хрипло и тихо от долгого молчания отказался Влад.
«Авось хрипота сойдёт за голос одурманенного наркотой», — подумал он.
На улице прошипели по снегу шины подъехавшей машины.
— Ну, если ничего не нужно, то поставь, Владушка, подпись вот здесь. Рядом с подписью главного врача. Ты забыл расписаться, и он мою Ирку попросил занести бумаги тебе, — елейным голосом произнесла тётя Люда и подсунула Владу какие-то документы с печатями и подписями.
«Твоя Ирка же в другой больнице работает», — хотел сказать Влад, но покорно пододвинул к себе листы и попытался прочесть.
— Всем оставаться на своих местах! Работает полиция!
Женщины засуетились, Ирка попыталась раздавить руками в перчатках какие-то ампулы, тётя Люда, тупо на что-то надеясь, выбросила пакет с пирожками в мусорное ведро. Но преступниц схватили, скрутили, защёлкнули наручники на руках.
На следующий день Влад съездил в полицию и узнал обо всём, что творилось в Гороховске. В больницах старых, безнадёжно больных людей под препаратами заставляли написать завещания на подставных лиц или родственников, оплативших смерть близкого человека. По правилам, такие завещания заверял не нотариус, а главврач. После возвращения из больницы стариков тихо устраняли. Были случаи повешения, утопления в ванне, отравления лекарствами, травмы. Действовала целая группа медиков, «соседей» больных, родственников. Ирка и тётя Люда входили в неё и были весьма активными: только за год в доме умерло пять человек.
Быстро и легко всех сдал Лёха. Он рассказал, что баба Маша вообще собиралась завещать всё фонду строящегося храма. Ирка устроила так, что бабка написала завещание на Влада, и преступницы стребовали с него хорошую сумму. Но тёте Люде мешал её пьющий Лёха-балбес, и она пожелала, чтобы смерть наследника принесла ему отдельную квартирку.
Самым гадким событием оказалась смерть Марии Николаевны. У неё была большая воля к жизни. И состояние оказалось не таким, как сообщили Владу: она потеряла способность говорить и ходить, не могла обслужить себя. Несмотря на препараты, старуха не помирала. Тогда Ирка и тётя Люда обмотали её шею бельевой верёвкой, привязали к спинке кровати и ушли. Они знали, что бабка станет ворочаться или попытается встать, свалится с кровати, и петля затянется. Так всё и произошло.
Но баба Маша жила ещё три дня, вися в петле. Тётя Люда каждый день заходила к ней и проверяла.
А потом был разыгран спектакль для Влада, отравленного смесью опиатов и синтетики. Лёха надеялся, что Влад разобьётся на машине или, напуганный до смерти галлюцинациями, переполненный чувством вины, сам наложит на себя руки. Но наследник оказался на диво живучим, весь в свою погибшую родственницу.
Так что реальность оказалась более гнусной и страшной, чем изнанка мира. И эта изнанка существовала на самом деле, иначе бы Влад просто пускал слюни и грезил, как настоящий наркоман. Призрачные баба Маша и Валька не пугали, а своим присутствием просто вытаскивали его из наркотического дурмана, заставляли действовать, напоминали о его долге, сталкивали с реальностью и не давали полностью порвать с обычными людьми. Им помогло святочное время.
Влад закончил все дела в филиале БИОТЕХа и выполнил волю бабы Маши: перевёл квартиру и вклады в фонд храма. Он забыл о преступлении быстрее, чем о судьбах людей, которых бросил ради себя любимого. Могилы Гальки и бабы Маши никогда больше не останутся в забвении.
