«…Они впервые увидели друг друга, когда Архип пришел с поручением к ее отцу — купцу Елевферию Кечеджи. Вера на всю жизнь запомнила момент, когда раздался стук в дверь и в ответ на ее: «Да, входите!» в комнату ворвался поток солнечного света. Он слепил так сильно, что нельзя было рассмотреть вошедшего. Постепенно глаза привыкли, и Вера увидела высокого кареглазого незнакомца, очень бедно одетого, с копной темно-русых волос. И — страшно смущенного. Запинаясь, он спросил ее отца.
— Как вас представить? — поинтересовалась девушка.
— Архип Куинджи, — представился тот и покраснел.
Гость, без сомнения, смутился бы еще больше, догадайся, какое впечатление произвел на дочь купца. За те несколько минут, что отец беседовал с порученцем, Вера придумала себе срочное дело, схватила корзинку и затаилась во дворе за высоким ореховым деревом.
Архип, ничего не подозревая, вышел из дома, увидел дочку хозяина и, конечно, предложил проводить и поднести корзинку.
Вера осмелилась спросить, не грек ли ее новый знакомый, поспешив уточнить:
— Отец решил, что для торговли будет лучше именоваться на православный манер Леонтием Шаповаловым, а вообще-то его зовут Елевферий Кечеджи.
— А я работаю ретушером у местного фотографа, мечтаю стать художником и вряд ли подходящее для вас общество, — признался 23-летний Куинджи, протягивая корзинку.
— Глупости какие, — капризно топнула ножкой Вера. — Отец ведь в купцы выбивался тоже своими силами!
А потом эта удивительная девушка попросила его показать картины.
Конечно, незамужняя девица никак не могла вот так просто заявиться в дом к холостяку. Пришлось пойти на хитрость и попросить сестру с нянюшкой сопровождать Веру на прогулку к морю. В условленном месте компанию поджидал Архип с папкой рисунков.
Заметно нервничая, Архип попросил разрешения написать портреты всех дам, но было понятно: ему невероятно хочется запечатлеть именно Веру. Казалось, сеансы проходили в условиях строгой конспирации, но в маленьком Мариуполе скрыть ничего невозможно, и отцу быстро доложили о странной дружбе его Веры и молодого ретушера.
Как-то Леонтий Спиридонович пошутил за обедом:
— Не замуж ли ты собралась за нищего, красавица?
У Веры моментально вспыхнули щеки, звякнув, упала ложка. Голос от волнения пропал, она лишь кивнула.
Теперь уже ложку уронил отец:
— Да ты не в своем уме! Чтобы я отдал дочь за какого-то оборванца-художника... Тоже мне удумала партию: сын покойного сапожника Еменджи — ни кола ни двора!
— Папенька, я безмерно люблю и уважаю вас, но если не за Архипа, то только в монастырь, — к своему удивлению услышал Леонтий Спиридонович.
Такой решимости от дочери он не ожидал. И тут за неразумную дочь вступилась жена: мол, Куинджи — очень хороший молодой человек, порядочный и добрый, а что беден, так это не порок.
Тогда Леонтий Спиридонович решил пойти ва-банк. Он пригласил «будущего зятя» в дом и в присутствии всех домочадцев заявил:
— Ты, Архип, по сердцу моей дочери, но я не могу допустить, чтобы она мыкалась в нищете. Вот тебе мое отцовское слово: коль сможешь предъявить 100 рублей золотом — соглашусь на свадьбу.
Вера охнула: в Мариуполе таких огромных денег Архипу никогда не заработать. Понятно, на что отец надеется: либо Куинджи никогда не вернется, либо она устанет ждать и согласится на «приличную» партию.
…Вера Леонтьевна услышала, как часы пробили час пополудни.
Надев полотняный передник, она поставила в печь горшки, чтобы нагреть воды. И принялась чистить картошку, вспоминая юность.
…Нянюшка скромно сидела в сторонке, не мешая молодым прощаться.
— Вера, я не могу позволить вам погубить свою жизнь, — голос Архипа срывался от волнения. — Помните, я рассказывал, что уже пытался устроиться в ученики к Айвазовскому, но не судьба, пришлось ехать в Одессу — там ретушеры требовались. А теперь я должен начать все заново: поступить в Академию художеств, выучиться… Это же годы!
— Я люблю вас и буду ждать, — только и сказала она в ответ.
Теперь смыслом ее жизни стали письма, а главным событием — приход почтальона.
Архип писал, что в Академию не приняли, но он стал вольнослушателем, поступил ретушером и подружился со студентами Ильей Репиным, Виктором Васнецовым, Константином Савицким и Василием Суриковым. Он никогда не писал о своих трудностях, напротив, убеждал, что у него все хорошо: «Работа продолжается от десяти до шести, но зато все утро в моем распоряжении». Но Вера-то отлично понимала: денег катастрофически не хватает, и в надежде отложить лишний рубль он часто голодает.
Через 3 года Куинджи собрал 100 рублей и приехал в Мариуполь. Но купец не отступил и назначил еще большую сумму… — Папенька, вы могли убедиться: я ждала 3 года, буду ждать и дальше, — не сдавалась упрямица.
Теперь на конвертах из Петербурга значился адрес: угол 5-й линии и Большого проспекта Васильевского острова, квартира Мазановой, где селились студенты Академии художеств вместе: и веселее, и дешевле.
Первые годы Леонтий Спиридонович нет-нет, да и подкалывал дочь: мол, знаем мы, какие нравы в художественной среде, а уж против соблазнов столицы никто не устоит.
В одном из писем Вера прочла, что Репин прозвал Куинджи «скромным бедняком».
Именно Репину крайне скрытный Архип рассказал о намерении жениться и попросил помочь приобрести все необходимое для жениховского наряда. Было это уже во Франции, куда выпускники Академии направились на стажировку.
Как потом смеялся Илья Ефимович, хорошо знавший аскетичную натуру друга, когда Архип занялся своим гардеробом.
Он таскал Илью по парижским лавкам, советуясь по поводу цвета и качества сукна и атласа, не жалея, как обычно, денег. А какие муки перенес Куинджи при объяснениях с портными, у которых заказывал фрак и цилиндр! Он лично рассчитал размер обшлагов и фалд, следил за формой полей и высотой тульи.
Все эти хлопоты он объяснял Репину желанием предстать в наилучшем виде перед родней невесты.
Едва дождавшись последней примерки, Куинджи прямо из Парижа уехал в Мариуполь. На этот раз Леонтий Спиридонович дал согласие на брак, оговорив, что коль Верочка ждала суженого 12 лет, то имеет право на настоящую свадьбу по всем греческим канонам.
Венчались в Карасевской церкви — родной для Архипа, здесь когда-то крещеного.
Место, выбранное молодыми для свадебного путешествия, всех удивило: не Европа, не знаменитые курорты наподобие Баден-Бадена, а далекий остров Валаам.
— Опять чудачества художника, — недовольно ворчал купец.
Но для Веры было важно побывать на святом острове и познакомиться с игуменом Дамаскином, которого так почитал Архип.
...Из Мариуполя мать писала Вере, что
отец на весь город вещает: зятек-художник оказался предприимчивым малым.
Кто бы мог подумать, что за свои картины он купит в Петербурге не один, а сразу 3 дома. Да еще кусок земли в Крыму под Кикенеизом в 245 десятин!
Вера решила не расстраивать домашних: узнай они правду, точно решили бы, что отдали дочь за душевнобольного!
На самом деле эти дома по 10-й линии вблизи Малого проспекта Куинджи купил, восхитившись видом с крыш. С тех пор там жили неимущие художники, естественно, безо всякой платы. А в Крым Архип за свой счет вывозил на этюды. Еще и студенческую кассу взаимопомощи практически единолично пополнял, а расписки сразу рвал. Вряд ли папенька одобрил бы и нежелание попусту тратить деньги на строительство дома, и то, что они с мужем живут так скромно.
…Как же удивилась Аня — вторая жена Дмитрия Менделеева, впервые побывав в их доме!
Знаменитого химика с Куинджи связывала любовь к шахматам. Пока шла многочасовая партия, Анечка бродила по комнатам и не могла понять, отчего стены пусты, никаких картин, хотя хозяин дома — известный художник. У Веры Леонтьевны даже нет будуара! Фабричные рабочие, наверное, живут богаче: в гостиной — один диван, два кресла да несколько стульев, причем видно, что мебель покупали по дешевке и много лет назад.
— Вера Леонтьевна, — не удержалась Аня, — ведь ваш муж успешный художник! Почему же вы живете так аскетично, словно схиму приняли?
Вера попыталась было объяснить гостье, что пользоваться чужим трудом — грех и лучше обслуживать свой дом и близких самой. Именно поэтому она и научилась готовить, стирать, убирать.
— А как же ваши руки? — спросила шокированная гостья. — Дмитрий Иванович рассказывал, что вы — хорошая пианистка.
— Занимаясь домом, совершенно не обязательно калечить себе руки, — улыбнулась Вера Леонтьевна. — И потом, я играю только для Архипа Ивановича и себя.
— Простите меня, Вера Леонтьевна, — на прощание призналась Аня, — надеюсь, при всей экстравагантности Дмитрия Ивановича он никогда не заставит меня чистить картошку!
Что взять с юной особы, если даже старинные друзья и те часто не понимали Архипа.
Сколько же слухов покатилось по петербургским гостиным, когда 40-летний Куинджи объявил о намерении оставить живопись! В чем только не подозревали его коллеги: и цены на свои работы решил резко поднять, и угасающий интерес к собственной персоне подогреть…
Как-то Архип Иванович принялся за обедом объяснять Якову Минченкову — директору выставок передвижников, который, как оказалось, специально напросился в гости:
— Художнику надо выступать на выставках, пока у него, как у певца, есть голос. А как голос пропал — уходить надо, не показываться, чтобы не осмеяли. Вот я стал Архипом Ивановичем, всем известным, ну, это хорошо, а потом увидел, что больше так не сумею сделать, что голос, так сказать, будто пропадает!
Ну вот и скажут: был Куинджи — и не стало Куинджи.
Минченков сразу стал горячо возражать: мол, на дворе 1881 год, разве можно слушать, что всякие дураки говорят, и буквально «зарывать талант». Так и сказал: «Зарывать талант». К ней, жене, апеллировал:
— Вера Леонтьевна, помогите отговорить неразумного! Ведь без Куинджи и передвижники закончатся!
— Яков Данилович, — ответила Вера, — я глубоко уважаю вас, но полностью принимаю любое решение мужа.
Минченков только руками развел…
Вечером Архип Иванович пришел домой с промокшими ногами: долго бродил по набережным, пытаясь успокоиться.
Супруга налила чаю, подала сушки, а потом принялась расспрашивать о причине волнения.
Оказывается, у Крамских жена Репина, узнав о завещании Куинджи, устроила публичный скандал.
— Архип Иванович, — восклицала Наталья Борисовна, — помилуй, где ж такое видано! Ну не хотите вы с Верой Леонтьевной держать прислугу — дело ваше, одеваетесь как нищие — на здоровье, ездите на перекладных, чтобы на собственный экипаж не тратиться, — это тоже понять можно. Но завещать весь капитал обществу своего имени, оставляя супруге крохи, — полное безумие! Вы же знаете, как вас любит Илья Ефимович. Конечно, он вам ничего не решится сказать, боясь испортить отношения. А вот я — женщина прямая и открыто вам заявляю: оговорить в завещании одинаковые суммы для Верочки и на строительство школы в Мариуполе — глупо, глупо и глупо!
Куинджи, не переносивший публичного выяснения отношений, совершенно растерялся.
— Кругом такая нищета, что не знаешь, кто сыт, кто нет...
— проговорил он. — Идут отовсюду, всем нужно помочь... А как всем помочь?
— Архип, ты прости мою жену, — попытался замять инцидент Репин, но старинный друг завелся:
— Ты забыл, как сам был в таком же положении, когда мы с тобой питались одним хлебом да огурцами, а если попадалась колбаса, то это был праздник?.. Забыл? Стыдился бы... Сердца у тебя нет!
Затем взял шляпу и поспешно откланялся.
— Сумасшедший! — не сдержалась Наталья Борисовна.
…Архип Иванович взял сушку:
— Я, Верочка, как Наталью послушал, прямо сердце зашлось: может, права она?
— Ты же знаешь, — улыбнулась ему Вера, — нисколько я не нуждаюсь и уж тем более ни о чем не жалею. Разве только о том, что детей у нас нет. А если и прошу бога, то только об одном: чтобы мне либо уйти с тобой, либо не долго после тебя одной оставаться.
Архип Куинджи умер в 1910 году. Вера Леонтьевна пережила мужа на 10 лет и скончалась от голода в послереволюционном Петрограде.»
