Книги + Свидание

Он предложил мне написать роман о войне. 1812 года. Историк, с легкостью выпускающий книги и студентов. Познакомились в доме моего редактора, когда она собрала нас всех после ремонта. Он зашел, оглянулся, бросил небрежно: "И вот ради вот этого ты год жила на чемоданах? Не понимаю!"

Мне нравилось его фотографировать: у него выразительное худое лицо с трубкой наперевес. Казалось, что волосы его поседели именно от этого густого табачного дыма. Он был мистически похож на графа Калиостро. Пессимистически, судя по утомленному взгляду. Не хватало трости...

Внезапно, спустя сколько-то дней, он мне позвонил:
- Вы хорошо пишите. Я же сухо описываю факты. А мне нужна художественная книга. Лев Николаевич, к сожалению, совершенно все напутал в своем романе. Я настолько и давно возмущен, что решил написать, как это все было на самом деле. Его ошибки дико раздражают. Предлагаю встретиться и обсудить книгу. Про Наполеона в России.
- Но я пишу в коротком жанре. У меня терпения не хватит на роман.
- За год осилите, я буду наседать. Обеспечу безупречной фактурой. Мы его издадим, и можете дальше писать рассказы в свое удовольствие.

Я согласилась. Тем более, что рассказы неизвестных авторов отдельной книгой не издают. Он вызвал меня к себе домой, потому что не тащить же ему груду своих рукописей в институт! Я купила диктофон. У меня в голове назрел какой-то светский сюжет. Я смирилась с мыслью стать знаменитой, тем более, что гадалка мне предсказывала, что первая моя книга будет о войне и написана в соавторстве. Как в воду глядела!

Квартира его была странной. Запущенной. Среди бесконечного хлама был вытоптан узкий путь на жирную пережаренную кухню. Затем он зачем-то показал мне спальню, по центру которой стояла бесстыжая неубранная кровать с развратными одеялами. Потом отвел в кабинет, заваленный прокуренными книгами - везде, везде были эти узкие тропы!
- Располагайтесь! Я приготовлю Вам лангустинов!
- Что приготовите?
- Лангустинов. Это большие креветки.

Я не знала, где разместиться, и села на стопку книг. Надеюсь, не им написанных - я ведь даже не смахнула пыль, чтобы прочитать название! Теперь понятно, почему он тогда так презрительно отнесся к ремонту. Чистоту и эстетику быта он действительно презирал.
По его квартире прошлась кутузовская армия! Как, как в таких условиях нам с ним работать! Какие такие "лангольеры" из его сальной гусарской кухни! (Да, я не сразу запомнила название этих "больших креветок", я апеллировала к Стивену Кингу и его пожирателям пространства и времени).

Он занес в кабинет тарелку горячих "лангольеров" и сказал, что должен видеть мой дебют.
- Вы правда-правда никогда не пробовали лангустинов? Мне будет интересно Ваше мнение.

Каждый раз, когда кто-то пристально смотрит, как я ем, мне хочется переварить саму себя. Но я выдержала его взгляд. Не выдержал он. В тот момент, когда нежная лангустинка еще была у меня во рту, он, как какой-то зачарованный кадет, бросился меня целовать. Клянусь, я чуть не подавилась!
- Боже, Вероника, Вы покраснели!
«Еще бы! - думаю, - У меня приступ асфиксии и гнева». Но я промолчала, потому что надо же было эту креветку проглотить, пока я еще жива.
- Я давно не видел, чтобы девушка краснела! Простите, что смутил Вас...
Он так долго извинялся, что сам покраснел и запутался.

Я, конечно, дура, что возомнила себя Толстым и повелась, но и ему зачем было врать насчет романа (или он какой роман имел ввиду?) Можно же было начать поступательно - с кофе в Старбаксе, а не быть таким многообещающим и резким, и уж тем более не тратиться на этих лангустин. Боже, какой нелепый развод с этой книгой! Я, между прочим, сюда не как женщина шла! :)

Это было мое самое тяжкое поражение, как писателя. Поэтому я решила устроить триумф хотя бы как женщина. Я встала, молча накинула пальто и презрительно вышла из его дома. Когда он меня догнал, казалось, от него остались только глаза. Утомленные, уставшие, успевшие (до моей маршрутки).
- Так мы все же будем писать книгу? - спросил он.
- Нет, завязка бездарна. И "лангольеры" были не очень.
- Какие "лангольеры"?..

Вечером у меня поднялась температура. И я заболела гриппом. Так всегда бывает, когда я строю из себя гордую женщину вместо того, чтобы устроить скандал. :) Да, мое фото в дыму он потом разместил на очередной своей книге и в Википедии. Без подписи.

Журналистка-лесбиянка Нора Винсент на полтора года стала Недом, настоящим мужчиной, и написала об этом книгу. Фрагменты из главы 4 "Любовь".

Я надеялась, что знакомиться с девушками будет легко и весело. У мужчины больше выбора, чем у лесбиянки, и мне представлялось, что это — лучшая часть моего эксперимента: наконец-то можно побыть гетеросексуалкой и позвать на свидание любую женщину, не оскорбив её. Но, конечно, меня ожидала гора отказов и ненависть к себе — неотъемлемая часть жизни унылого пикапера, от которого женщины отмахиваются как от назойливой мухи.

К сожалению, именно таким был первый опыт Неда, когда он пытался подкатить к незнакомкам в барах для одиночек. Позже я узнаю, что это опыт большинства парней. Таковы условия дикой природы: вы бодрый атлет, разукрашенная пташка, танцующая на подмостках; она — судья, суровая, по-немецки дотошная, одаривающая вас одобрительным кивком.

Мы посетили несколько заведений района, в которых отдыхали ребята, желающие познакомиться, или компании друзей за выпивкой.

В первом же баре, элитном и спортивном, я была готова броситься в бой, хотя Кёртис всячески меня отговаривал — он имел на это полное право, ведь именно ему известен мужской опыт: слишком часто лобовые атаки на скучающую красотку заканчивались щелчком по носу. Он советовал отложить попытку до другого раза.

Но мне не терпелось испытать себя в новой роли. Когда мы сели, я заметила несколько двадцатилетних девушек за столиком, и бросила в их сторону пару взглядов, желая узнать, заинтересованы ли они. Мне удалось поймать взгляд одной из них и удержать его на секунду, она улыбнулась в ответ и отвернулась. Этого показалось достаточно, я поднялась и подошла узнать, не хотят ли они с нами выпить.

«Нет, спасибо, — ответила одна из них, — мы скоро уходим».

Ничего ужасного, правда? Отшили. Подумаешь. Но когда я повернулась и поплелась обратно, я почувствовала себя как подросток в столовой, поскользнувшийся и уронивший поднос перед всей школой: отказ — это ужасно неприятно.

«Для парней отказ — норма, — объяснил Кёртис со смехом, когда я, униженная, села со вздохом, — привыкай».

Это был мой первый урок ухаживания: либо привыкай к ударам, либо жди небывалого чуда. Здесь тебе не волшебный остров из рекламы пива, в которой ты делаешь глоток, и на тебя смотрят все девочки.

Я приняла его слова на веру, и они, надо признаться, почти всегда подтверждались моим опытом общения в колледже, где большинство парней, решавшихся со мной заговорить, действительно хотели одного. Для остальных я оставалась невидимой. Зачем заморачиваться, если не ради секса?

Как бы мужчина не пытался скрыть своё намерение — как правило, не самым изящным образом — я всегда знала, или думала, что знаю, чего он хочет. Я поняла, что обращалась с мужчинами так же холодно, как эти девушки относились ко мне сейчас.

И я вижу в этом парадокс: даже если (и это большое «если») утверждать, что большинство мужчин, заговаривающих с незнакомками в барах и на улице, хотят одного, несомненной правдой было также и то, что я была не такой, как большинство парней. Я была женщиной с женской чувствительностью. И мне не хотелось с ней переспать — для меня она была всего лишь очередным экспериментом.

Все же быть объектом их подозрений было неприятно. В мире есть немало мужчин, желающих, например, создать семью, и которым хотелось бы узнать девушку получше, но другого способа, кроме как импровизировать на ходу, у него нет. Почему они должны отдуваться за большинство представителей своего пола? И ведёт ли себя это большинство настолько уж плохо?

Я угодила в старую как мир историю: неспособность мужчин и женщин понимать друг друга. Её задача обороняться, потому что этому её научил опыт. Его задача наступать, потому что нет другого выбора. Либо так, либо никак.

Знакомства были не только самым тяжёлым опытом — в них было больше всего лжи. Я обманывала людей в самых различных вопросах, и ответственной части моей личности это не очень нравилось. При этом я приходила в восторг от того, что у меня получалось сойти за мужчину в настоящем мире, а значит я наслаждалась своей ложью за чужой счёт. Меня это настолько увлекло, что я могла навредить себе и другим людям.

Для большинства женщин даже одно-два свидания значили очень много, особенно если им за тридцать, и они давно пытаются найти спутника жизни среди тех, кто хочет только встречаться.  Почти неизбежно они тащат за собой эмоциональный багаж боли, которую им причинили мужчины, и многих из них это настраивает против мужчин. Для них, как и для большинства людей, боль, причинённая в романтических отношениях, становится основанием для обвинения, а так как речь идёт о гетеросексуалках, то часто оно предъявляется всему мужскому роду, а не только человеку, который её причиняет.

Бисексуалы знают, что представители обоих полов причиняют боль если не одинаковым образом, то в одинаковом объёме. Но для этих женщин — никогда не встречавшихся с другими женщинами, а значит никогда не страдавшим из-за них — мужчины как подвид, а не только те, с кем они сближались, обвиняются в неудачных отношениях и психологических травмах.

Неудивительно, что в такой атмосфере одинокий мужчина чувствует нападение и осуждение, и ему приходится обороняться. Если в обществе мужчин я чувствовала, что действует презумпция невиновности — то есть, что ты хороший человек, пока не зарекомендуешь себя плохо, с женщинами — напротив- действует презумпция виновности: ты дрянь, пока не докажешь обратного.

«Пройди испытание, и мы посмотрим, достоин ли ты меня» — вот, что пыталась незаметно донести до меня девушка напротив. Как правило, именно таким женщинам самим нечего предложить. «Будь помягче, — говорит она с лёгкостью свинцового дирижабля, — будь ласковым, — настаивает угрожающим тоном». «Не будь как другие» — хотя сама уже причислила меня к ним.

Самыми злыми были женщины за тридцать пять: они давно уже в этом варятся и успели хлебнуть отвратительных свиданий и однодневных отношений ещё до моего появления. С их слов можно было сделать вывод, что свободных, зрелых, стабильных, отвечающих взаимностью чутких мужчин очень мало, и что им, женщинам, часто не хватает терпения перебирать отребье, когда больше всего хочется устроиться в жизни — основать семью.

Но, опять же, большинство женщин, которых я встречала, сложно назвать магистрами чуткости, да и стабильностью или приспособленностью к жизни они не отличались — они только считали, что всем этим обладают. Даже те, которые понимают, что травмированы, считают возможным требовать от мужчины невозмутимости: словно в освящённой веками традиции он должен быть сильным, поддерживать свою женщину, поднимать её снова и снова, когда она сама на это не способна.

Свидание вслепую с книгой

Выбираешь книгу, не зная ни названия, ни автора, лишь жанр и краткие намеки на содержание.