Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, мистер Пух обнаружил, что он у себя в постели превратился в ужасное насекомое. Лежа на пушистой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой желто-черный, выпуклый, невероятно пушистый живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.
«Что со мной случилось?» – подумал он. Это не было сном. Его берлога, настоящая, разве что слишком маленькая, но обычная берлога, мирно покоилась в своих четырех хорошо знакомых стенах. Над столом, где были разложены распакованные книги – Пух был поэтом, – висел шарик, который он недавно попросил у своего друга и вставил в красивую золоченую рамку. «Хорошо бы еще немного поспать и забыть всю эту чепуху», – подумал он, но это было совершенно неосуществимо, он привык спать на правом боку, а в теперешнем своем состоянии он никак не мог принять этого положения. С какой бы силой ни поворачивался он на правый бок, он неизменно сваливался опять на спину. Закрыв глаза, чтобы не видеть своих барахтающихся ног, он проделал это добрую сотню раз и отказался от этих попыток только тогда, когда почувствовал какую-то неведомую дотоле, тупую и слабую боль в конце спины, где располагалось жало.
"Ах ты, господи, – подумал он, – ну хоть одно я знаю точно:
Я нипочем,
Никогда и не подумаю
Так высоко строить дом"
