Нина Ивановна была завучем по воспитательной работе и одновременно парторгом школы. Свои неудачи в личной жизни она компенсировала самоутверждением в жизни общественной. Самоутверждалась она как за счёт учеников, так и за счёт педагогов. Её боялись не только учителя, но даже директора. И боялись не без оснований: первая директорша, при которой я начинал учиться, её стараниями вынуждена была досрочно уйти на пенсию, а её преемник на этом посту прямо из директорского кресла пересел сначала на скамью подсудимых, а потом и на нары.
Преподавала Нина Ивановна природоведение и биологию, но её уроки превращались в уроки жизни на основе её жизненного опыта.
– Запомните, ребята, – говорила она на одном из уроков, – есть на свете страшные люди, которые называются педерастами. Вы думаете, что педерасты есть только в тюрьмах? Не только… Полно их и в Доме моды на Кузнецком мосту, и в труппе Большого театра, и даже наш трудовик вполне может оказаться самым отпетым педерастом. А что? Мужику 45 лет, а он ни разу не был женат. Зато организовал какой-то непонятный кружок, за который ему никто не доплачивает, и собирает там пацанов. Что они там вечерами выпиливают?
– Наверное, член КПСС, – пошутил ломающийся мужской голос откуда-то с задней парты.
– Не остри тупым концом, – едко ответила Нина Ивановна.
– А откуда вы знаете, что конец у него тупой? – вступил оттуда же в диалог теперь уже женский голос.
Голос этот принадлежал ныне уже покойной Лильке Безроговой. Безрогость своей фамилии она с лихвой компенсировала остротой языка, за что с самой начальной школы была записана в хулиганки и даже поставлена на учёт в детской комнате. Её всё время пытались спихнуть в обычную неязыковую школу, где её судьба, возможно, сложилась бы более благоприятным образом, но в ближайших школах не было английского – был только немецкий или французский. Это же обстоятельство удерживало от добровольного перехода в другую школу и меня. Зачисление в число хулиганов сыграло в её судьбе роковую роль – уже в пионерском возрасте она связалась с настоящими хулиганами, в 15 лет родила мальчика от иностранного студента, пошла по рукам, а где-то на рубеже веков замёрзла пьяная под забором. На сегодняшний день половины из одноклассников в живых уже нет: кто-то спился, кто-то скололся, а кто-то скончался. И лишь немногим из них довелось умереть от пули или тротила.
– Заткнись, Безрогова! – прикрикнула на неё Нина Ивановна.
¬ А чё вы на меня орёте? – возмутилась Лилька. – Вы на своего мужа орите!
– Дура ты, Безрогова! – ответила Нина Ивановна. – Да если бы у меня муж был, я бы здесь вообще не работала. Думаешь, приятно таких баранов учить? На какой икс вообще для вас школ понастроили? Надо бы было вас всех в ПТУ загнать после третьего класса. В прежние годы, к вашему сведению, были школы для дефективных, для нормальных, и для особо одáренных*.
__________
*Будучи по образованию биологом, Нина Ивановна всегда произносила слова с «медицинским» ударением: «áлкоголь» вместо «алкогóль», «наркоманúя» и «педерастúя» вместо, соответственно, «наркомáния» и «педерáстия» и т.д.
Так вот, из вашего класса одáренный один только Яша Эпштейн.
– Это потому, что у него фамилия на Эйнштейна похожа, – прокомментировал всё тот же мужской голос на задней парте. Принадлежал он тоже уже покойному Вите Косолапову. Умер он отнюдь не под забором, а в роскошном шестисотом Мерседесе, под днище которого подложили килограммовый заряд благодарные конкуренты после того, как он отмёл у них бизнес.
– В нормальные определили бы еще от силы штуки три человека, – не обращая на него внимания, продолжала Нина Ивановна. – А все остальные попали бы в школы для дефективных. А что? Понарожали вас на пьяную голову и в школу отправили. А мне с вами что, до пенсии мучиться?
Как оказалось, кружковцы под руководством трудовика выпиливали модели судов, но не тех, которые выносили приговоры по 121-й статье УК РСФСР, а тех, которые плавали по морям и океанам. За одну из таких моделей на смотре научно-технического творчества молодежи в 1982 году школа стараниями этого кружка получила-таки почётную грамоту, после чего от кружка отстали. Тот трудовик уже умер, и ответ на вопрос о его ориентации сгорел вместе с ним в печах крематория.
