Жизнь + Наркотики

Прошу прощения за вчерашнее молчание, пост читется за две минуты, а на написание уходит 2,5-3 часа, не подозревал, что это такая трудоемкая работа. О том, что не всегда выдержана хронология - иногда я забегаю вперед, когда о событиях в будущем уместнее сказать сейчас. Иначе придется вываливать все несвязанной кучей и читать станет неприятно.
Так, вот, про кухню. В условиях отсутствия привычных для торчков источников кайфа, оставшиеся два играли первостепенную роль. Еда и стимуляторы. Сначала про стимуляторы. Многие ребусы имели за плечами сроки, поэтому традиция чифирить прочно сидела в их умах. Лично я познакомился с чифирем еще в армии, и, в принципе, ничего плохого в этом не видел, да и не вижу по сей день. Первыми чай открыли монахи, и пили они его исключительно для бодрости и бдительности. И жили хорошо. В современном обществе эта традиция извратилась, сейчас чай пьют просто как напиток, было бы чем кипяток закрасить. После кружечки крепкого чаю голова проясняется, появляются силы, и бодрость, и настроение, да и работать легче. В центре отношение руководителей к чифирю было неоднозначное. Сами они не пили его, все же признавая это вредным или просто излишним. Поэтому открыто, на виду у всех, чифирь не пил никто. Но это не было под таким строгим запретом, как табак например. Для того, чтобы утром чифирнуть, нужно было встать не в 7 часов со всеми, а в 6. Тихонько спуститься на кухню, где сестра, отвечающая сегодня за готовку, уже кашеварила, попросить ее достать твою секретную заначку, которую вчерашняя сестра куда-то затырила на кухне по твоей просьбе, заварить чифир и посидеть тихонько попить. Угостив, конечно, тех, с кем у тебя в центре сложились близкие и доверительные отношения. Или, как вариант, угостившись у них. Иногда, когда этот вариант по каким-то причинам был невозможен (не удалось вчера купить чаю, или просыпаешься в 6, а руководители уже на ногах), многие заходили по пути на работу в магазин, покупали несколько пакетиков кофе, высыпали его в рот и запивали газированной водой – неприятно, конечно, но эффект был. Я тоже этому научился. Разумеется, без содействия сестры никакой чифирь был невозможен. Это раз.
Теперь про еду. Кормили в центре неплохо, а для колдырей и нариков, годами не видевших нормальной пищи, это был вообще санаторий. Утром каша на смеси воды с молоком, как правило, сладкая. Каждому по куску масла, не сливочного конечно, маргаринного, но вполне съедобно. Хлеба всегда было вдоволь. Плюс те балабасы (вкусняшки), которые были в центре. Кому-то привозили передачи родители, и если они понимали, что в центре много народу, старались привозить столько, чтобы понемногу хватило всем. Когда-то что-то закидывали редкие спонсоры. Это могли быть рыбные консервы, когда-то конфеты, сало, да все, что угодно. На обед – наваристый суп и второе. На ужин какие-нибудь макароны по флотски. Еда была калорийной, но за счет того, что все продукты покупались «подешевле», в ней было много жиров и углеводов, но практически не было белков. Ежедневно сестра-кашеварка с парой надежных братьев (которые не покурят по дороге и не сбегут) ходили в магазин, ежедневно приносили большие сумки, и все это выходило на полторы – две тысячи рублей. По сто рублей на человека – это очень скромно даже в 2009 году. Например, суп всегда варили с мясом, но это были пара банок тушенки или полкило фарша на огромную кастрюлю – запах был, но сытости не особо. Между тем, через неделю-две трезвой жизни, режима и трехразового питания организм наркоши выводит основные токсины, понимает, что получил передышку, по прежнему опыту знает, что такие передышки бывают недолгими, и изо всех сил принимается наверстывать все потери и укреплять все слабые места. Для этого ему нужны белки. Основным источником белков в центре была «просрочка». Выполняя какие-то работы для одной торгующей организации, ребятам удалось договориться о том, чтобы просроченный товар отдавали им. В основном это были рыбные консервы, кальмары в вакуумной упаковке и прочая такая рыбная дребедень. Иногда попадалась упаковка с запахом, ее сразу же выбрасывали, но в целом, все это было вполне съедобно, а главное – очень востребовано. Поначалу мне было противно, и я не прикасался к «просрочке», но постепенно голод взял свое. Началось мое падение с красной икры) Срок хранения ее год, у нас на столе она оказывалась через месяц-два, а иногда и через неделю после истечения срока годности. Справедливо рассудив, что сроки эти пишутся с большим запасом, я наелся в центре икры на всю оставшуюся жизнь. Ее всегда было вдоволь, даже в другие центры отправляли иногда. А потом я начал есть просрок вместе со всеми. Справедливости ради, нужно сказать, что запах выдавал негодный товар не всегда, бывали случаи, когда то, что есть консервы не стоит, все понимали на следующее утро по очереди в туалет из 5-6 человек, но случалось такое по моему только один или два раза за время моего пребывания в центре.
Я сам впоследствии пытался договориться с некоторыми огромными торговыми сетями в этом городе:
- Здравствуйте, я представитель реабилитационного центра «Преодолей себя», мы нуждаемся в помощи. У нас вечная проблема с нехваткой продуктов, а у вас наверняка время от времени появляется товар с истекшим сроком годности. Вот наше официальное письмо о помощи.
Товаровед мгновенно становилась пунцовой:
- Да вы что, молодой человек, вы понимаете вообще, о чем говорите?! Представьте, ваш посетитель съел нашу просроченную рыбу. У него поднялась высокая температура, вызвали скорую. Медики спросили: есть жидкий стул? – Есть. Все, это нам приговор, даже если у него понос не от рыбы, а от того, что он огурцы с кефиром ел. При подозрении на кишечную инфекцию медики обязаны госпитализировать и изолировать человека, а так же выяснить, откуда исходит угроза. Начнут допрашивать пристрастно, что ел? Выяснят, что ел рыбу, рыба наша а срок годности был просрочен. Если кто-то пострадает от нашей просроченной продукции, нам предъявят такие штрафы, что бизнес разорится, меня уволят, а газеты будут вопить об этом случае на весь город. Мы не имеем права, обязаны все утилизировать! Уходите!
Кстати, приютам для животных удавалось с этими сетями договариваться, видимо, если пострадает собака, штрафов не будет и газеты ничего не напишут. Мы же были заложниками своей человеческой природы – о нас так заботились.
Завтракали и ужинали все вместе, а вот обедали небольшими группами. Кто-то приезжал с работы, кто-то наоборот, ехал на заявку, кто-то в принципе сидел дома и на работу не ходил. Руководитель центра, его помощник либо водитель вообще могли кушать в любое время, достаточно было сказать сестре собрать на стол. И от расположения сестры-кашеварки зависело, будут стоять на столе балабасы для очередной группы, или нет.
Я все это к тому, что от расположения к тебе сестры зависело, насколько комфортно ты будешь жить, будешь ли вкусно есть, чифирить по утрам, пить чай со сладостями вечером, когда вроде бы не положено… Портить отношения с сестрами, тем более вступать в конфликт, категорически не рекомендовалось. Сестры чувствовали это, и потихоньку наглели. Периодически на эту тему бурлили говна, кто-то срывался и начинал высказывать все на общем собрании. Как правило, это происходило, когда сестра, чувствуя свою неуязвимость, совсем забывала о некоторых своих обязанностях. Например, если какая-то группа ехала на заявку на целый день, а заказчик не мог накормить их обедом. Денег на обед не давали никогда, только на проезд и строго по числу пересадок (я еще коснусь темы денег). Поэтому, в такой ситуации сестра должна была собрать им в дорогу сухпаек, или с утра специально для них что-нибудь приготовить. Сестра из-за своей расслабленности забывала об этом, или откровенно забивала, и ребята весь день были голодные. Вообще, говорить о еде в центре (прям как зоне), считалось дурным тоном, это я тут подробно так описываю эти нюансы. По большому счету, никто не голодал, и вроде как «предъявлять за свою кишку» стремно. Но когда парни весь день разгружают вагон с цементом, им там нечего есть, при этом они знают, что дома в это время сидят всякие халявщики и приблатненные и вкусно едят, в то время, как они зарабатывают деньги, тут, конечно их срывало. Дело было даже не в еде, а в чувстве нарушенной справедливости, незаслуженном отношении. Сестрам тогда здорово доставалось от руководителей, им было велено вообще не пускать никого на кухню, кроме завтрака, обеда и ужина. Гайки закручивались, но через неделю режим тихонько расшатывался и постепенно все опять возвращалось на круги своя.

В следующие несколько дней я отходил от похмелья и понемногу приходил в себя.
Я облазил весь коттедж, и вот, что я там увидел.
Первое, конечно, меня поразили туалетные комнаты, на каждом этаже. С современной душевой кабиной, с ванной джакузи и дорогим кафелем. «На воле» я жил гораздо скромнее, и в центре для наркоманов увидеть такого не ожидал. Во дворе, через который я сбежал за куревом, была бревенчатая баня, которую два раза в неделю топил Михалыч – веселый старик. Записывать приходящих и уходящих в тетрадь тоже было его делом. Он был вроде вечного дневального, и самым взрослым в центре. Вообще, потом я узнал, что в центр после сорока стараются не брать. Официальная версия – врача в центре нет, а после сорока у алкашей и наркоманов обостряются болячки, с которыми так просто не совладать. Версия некоторых реабилитантов – после сорока не все могут активно работать физически, поэтому прибыли они не приносят и выхлоп с них небольшой. Я поездил по центрам, и скажу свою версию: я видел центры, где было много мужчин за сорок, туда лучше не попадать. Эти мужики сидят и молчат, каждый со своей проблемой. Кто-то читает газету. Они инертны, в них нет живости, нет огня. В нашем молодом коллективе всегда было место для шуток и споров, конфликтов, общения. Это всегда был опыт, это была жизнь, это был рост. Они сидят и молчат. Я не делился с Вадиком этим наблюдением, но много позже он сам подтвердил это:
- Серега, если я возьму к себе в центр пятерых взрослых мужиков, это утянет центр в болото. Это будет балласт, который утянет на дно всю атмосферу.
На первом этаже был теплый гараж на две машины, просторная кухня и комната для собраний, в которой я очнулся. На диванах вдоль стен запросто усаживались 20-30 человек. Когда в центре было много народу, там же стелили тем, кому не хватало места в спальне. Днем там тусовались те, кто по каким-то причинам находился дома. В выходные был день «кинопросмотра», диваны разворачивали особым образом и получался «кинотеатр» в несколько рядов. На втором этаже была мужская спальня с кроватями в два яруса и тумбочками. В свободное время там тоже зависали, валялись на кроватях, играли в шахматы. Рядом была сестринская, которая разительно отличалась от мужского казарменного помещения. У девчонок была мягкая мебель, кресла, зеркала, платяные шкафы, даже ковер на полу. Там было по домашнему уютно, но находиться там парням не полагалось. Я знал, что несмотря на долгие сборы, что-нибудь обязательно забуду. Забыл расческу, и хотел попросить у сестер – мне не дали зайти в комнату и вынесли расческу в коридор.
Про кабинет я уже упоминал, ну а четвертая комната на втором этаже была такая же уютная, но жили в ней четверо парней. Некрасивое слово, но лучше всего передающее суть – приблатненные. Рыба-Женек единственный из всего центра имел права, поэтому был незаменимым человеком: у центра была своя «девятка». Был, конечно, еще огромный джип Вадика, но Вадик был «региональным» руководителем и решал вопросы более высокого порядка. Он мог вполне свалить куда-нибудь в Казань, на съезд региональных руководителей организации на недельку. Еще в «блатной» комнате жил помощник руководителя, Рома. И еще пара человек, не то, что бы блатные, просто были в центре дольше остальных, поэтому в свое время там и поселились. Несмотря на комфорт этой комнаты, ее обитателей можно было застать там только спящими: видимо, вчетвером у них разговор не особо клеился, поэтому чаще они зависали в общей, двухъярусной спальне. А так как своих мест у них там не было, то над ними по-доброму посмеивались.

Большинство парней ездили на работу, меня же пока никто не дергал, и у меня было время осмотреться и со всеми познакомиться. В центре было от 20 до 30 человек, кто-то уезжал, иногда привозили новеньких. На всю эту толпу было всего три девушки, в центре их называют «сестрами». (А мужчин – «братьями». Мне это показалось весьма удобным, потому что чтобы запомнить, как зовут всех, нужно пару недель. А тут просто: Братан, передай хлеб!). Видимо, все же девушек заносит течением на дно жизни реже, чем парней. Света, о которой я упоминал – у нее был СПИД, уже несколько лет. Врачи давно списали ее со счетов, и каждый ее визит в больницу вызывал у них удивление. Судя по анализам, прийти к ним она была не должна.
- В последнее время анализы стали улучшаться, у них вообще шары на лоб, такого не бывает в принципе. Говорят мне: ну ты фартовая! – для приговоренного человека Светка держалась очень хорошо.
- Таблетки выписывают?
- У меня их гора была, но я их не пила, мне с них плохо становится, крыша едет. Парни как узнали, что с них прет, кое-кто стал выпрашивать, ну я их в унитаз все и спустила, от греха.
У Светки был ребенок, жил с бабушкой.
- А почему не с ними живешь, а в центре?
- Я героиновая. Город маленький, цыганский поселок, там в любое время купить можно. Друзья все вмазываются, я не удержусь просто. Пробовала, не вышло. Опять в центр приехала.
Разговорить Светку было тяжело, бывший муж ее был сидевший и, видимо от него она переняла привычку «не раскрываться», говорить только необходимый минимум. Она профессионально уходила от нежелательных вопросов: и человека в обиде не оставив, и открыто вроде и дружелюбно, и ничего не ответив по факту. Поэтому со временем задавать ей личные вопросы желание пропадало само собой, а о каких-то насущных проблемах, текущих делах она всегда говорила охотно.
Лена, полненькая светловолосая девушка лет 25, была «старшей сестрой».
Вообще, тут надо сказать пару слов о том, как были распределены обязанности в центре. Система была такая: братья работают и зарабатывают деньги, сестры следят за домашним очагом, так сказать. Домашний очаг включал в себя стирку, уборку и готовку. По числу сестер. Если девушек было четверо, у них появлялся выходной. Если их было трое – выходных не было, и они менялись обязанностями по кругу. Работа у них была не особо простой – например, полностью вымыть огромный коттедж не так-то просто. Чтобы приготовить завтрак на такую ораву, приходилось просыпаться в 5 утра. Стирки тоже всегда было много – большинство работ, которые выполняли братья, были грязными, поэтому от глины или цемента часто приходилось стирать одежду чуть ли не каждый день. Потом все развешивалось на длинных сушилках на балконе лоджии. По утрам возле них вспыхивали споры на тему: кто опять взял мои носки, е-мае?!
Вообще, надо сказать, близость к кухне портила сестер, на мой взгляд, изрядно.

Друзья мои, завтра, а возможно и послезавтра очень напряженные дни, пока не знаю, но возможно писать тне смогу. Поэтому напрягся и накропал четвертую часть сегодня же. Не теряйте.
Я очнулся на следующий день с дикого похмелья. Я был в большом двухэтажном коттедже. На окнах были решетки.
- Цешка есть? – Какой-то парень взял меня за плечи.
- Чего?
- Гепатит С есть?
- Есть.
- Женек, на почки не получится, у него цешка!
- Ха-ха-ха! Дебил, нахер ты его пугаешь, ему и так плохо сейчас. - донеслось откуда-то из-за пределов комнаты.
Мне действительно было не до шуток. Я был еще пьян, но похмелье настигало все сильнее. Я попросил воды, мне указали на полторашку, стоящую у моих ног. Я попил и огляделся. Я был в большой комнате, по периметру которой вдоль стен стояли диваны, оставляя свободным только проход в коридор и место для тумбочки, на которой стоял огромный, метра два в диагонали, тонкий телевизор. На полу лежал ковер с толстым ворсом. Стены были оклеены дорогими обоями. Женек зашел в комнату и оказался высоким и сутулым, как все высокие, худым парнем, предплечья, плечи и шея которого были синими от татуировок.
- Тебя же Саня зовут? – улыбнулся он золотым ртом.
- Саня.
- А я Рыба! Будем знакомы, Серега! Нас ждут великие дела!
Я пожал протянутую руку, Рыба-Женек хлопнул меня по плечу, подмигнул и ушел вместе с шутником.

Я остался один. Мне было интересно, что за великие дела могут нас тут ждать, но мыслей на этот счет не было, я вообще плохо соображал. Вдруг до меня дошло, что я дико хочу курить. На абстиненции сигарета не облегчала страдания, но позволяла отвлечься от них, хотя бы на время курения. Последние сигареты я выбросил перед тем, как сел в машину. Я посидел еще минут пять. Мысль о сигаретах не отпускала. На окнах решетки. Я осторожно выглянул в коридор. Перегораживая длинный узких проход, лицом ко входной двери стоял конторский стол с креслом, на нем валялась тетрадь и ручка. Над столом висел большой стенд «Информация», в прозрачных кармашках которого белели какие-то листы. Я подошел и стал их разглядывать. Устав реабилитационного центра. План эвакуации. Список реабилитантов (меня в списке еще не было). Пачка бланков анкет. Памятка, как действовать при террористической угрозе. «Горячие телефоны» - пожарная, горгаз, дежурный по МВД, по ФСБ и так далее. Я заглянул в тетрадь, лежащую на столе – очевидно, там записывали всех, кто ушел, и всех, кто пришел в каждый определенный день. Подход серьезный – подумал я. На душе немного отлегло. Из светлого прохода, за которым, как я догадался, была кухня, вкусно пахло. Было слышно, как там кто-то возится. Я дошел до входной двери и без особой надежды проверил ее – закрыто. Одна лестница из коридора вела наверх, на второй этаж. Другая уходила вниз. Я спустился по ней, открыл дверцу внизу, и неожиданно увидел солнечный свет. За первой дверью была площадка, с которой можно было спуститься ниже, в подвал, а можно было выйти на улицу через заднюю дверь, которая сейчас была открыта. Я быстро вернулся в коридор, нашел там чьи-то тапки на три размера меньше, и рванул на улицу.

Пригибаясь, чтобы никто не заметил, я прошел через густой сад и оказался на улице. Это был коттеджный поселок. Отбежав от нашего коттеджа метров 100, я чуть успокоился. Вокруг не было ни души. Надо было стрельнуть у кого-то сигарету. Вдали, метрах в пятистах, работал трактор. Я пошел на звук и вышел на бригаду южан, которые ползали по крыше недостроенного коттеда и что-то приколачивали.
- Парни, дайте 2-3 сигареты и прикурить!
- А тебе не много будет?
- Я две жизни не курил, мужики, простите меня.
Забрав сигареты и полупустой коробок спичек, я пошел обратно. На середине пути присел на какое-то бревно и закурил.
Меня накрыло, как, наверное, в первый раз с кокса. Не было ни одной мысли в голове, все вытеснили ощущения. Все-таки никотин это мощнейший наркотик. От первой я прикурил вторую, третью курил уже через силу. Была мысль свалить куда-нибудь и опохмелиться, хер с ним, с этим центром. Мне было очень плохо. Но я хорошо понимал те проблемы, которые передо мной встанут, если я пойду по этому пути. Незнакомая местность. Незнакомый город, до которого еще нужно добраться. И что там? Настрелять мелочи на боярышник… Меня трясло. Я очень плохо выглядел. Я даже не смог бы нормально объяснить человеку, чего я от него хочу, если бы я обратился к нему за деньгами. Я побрел в центр. На лестнице меня встретила молодая светленькая девушка с серьезным лицом.
- Куда ходил?
- Курить.
Не знаю, восприняла это Светка, как шутку или просто она была достаточно порядочной, но никто так и не узнал потом, что я отлучался. Да еще и чтобы покурить.


Мне предложили поесть, но я отказался – первая еда в таком состоянии обычно случалась на третий-четвертый день. Тогда меня позвали наверх, к руководителю центра.
Решеток на втором этаже не было, да и вообще он был какой-то светлый, солнечный. Комната, куда мы прошли, называлась «кабинет». Уютный угловой диван, шкаф, сервант с Кораном, Бхагават-Гитой, Библией и еще какими-то религиозными книгами, несколько кресел на колесиках и компьютерный стол. Правда, самого компьютера не было. В кабинете сидели несколько парней. Как я позже узнал, руководитель нашего центра Костя, его помощник Рома и региональный руководитель Вадик.

Вадик был не очень высокий, крепко сбитый, но полноватый, коротко подстриженый бычара. На шее у него висела золотая цепь граммов на 150. Перед Вадиком стояла моя раскрытая сумка и он с изумленной улыбкой переводил взгляд с нее на меня и обратно.
- Здорово, Серега, меня Вадик зовут, присаживайся, сейчас сестры чаю принесут, чайку попьем, поговорим. Ты куда с таким сумарем собрался, первый раз в жизни такого ребуса вижу!
- Кого?
- Ну, реабилитанта. Со стиральным порошком! Ты откуда такой?
- Собирался в другой центр, там это обязательное требование. А у вас почему ничего не просят?
- Серега, а где ты видел нарика, который может такой сумарь собрать? К нам с улицы приходят. Кто под кайфом, кто без документов.
Все было логично.
- Значит, и с туберкулезом может человек попасть, и со СПИДом?
Света принесла снизу заваренный чай, разлила всем в чашки и присела с нами. На чай, да и на новенького посмотреть, уши погреть подтянулись еще несколько человек.
- Может, и должен, и попадает, Серега. А куда ему еще идти, сам посуди? Леха с туберкулезом, да Леха?
- Не дождетесь! – засмеялся сухонький парнишка. Все его движения были медленными, говорил он тоже не спеша и даже смеялся так же.
- У Светы СПИД. Но ничего, живем, верим и боремся, а как иначе?
- Можно ведь заразиться?
- Сплюнь! За десять лет ни одного случая не было, не переживай. Сейчас мы опишем и упакуем в конверт твои паспорт, карту (у меня с собой была банковская карта с парой тысяч, на всякий случай) и телефон. И раньше, чем через две недели ты ничего из этого не получишь. А сейчас ты нам в этом распишешься. – Вадик протянул мне анкету. Голова по-прежнему была ватная, поэтому я просмотрел анкету по диагонали. Там говорилось, что я соглашаюсь с правилами реабилитационного центра и добровольно принимаю их. Алкоголь и наркотики запрещены. Табак запрещен. Насилие в любой форме запрещено. Ложь в любой форме запрещена (Спорили потом об этом пункте до кровавых соплей.) Я добровольно сдаю свои вещи и добровольно же подписываю, что я согласен, что в течение так называемого «реабилитационного периода», то есть двух недель, мне их не вернут и вообще из центра не отпустят. С некоторыми пунктами я был не согласен, но спорить в таком состоянии был не готов. Подписал. Вадик описал мои вещи, запечатал в большой конверт, поставил на него печать и убрал в сейф.
- С кем ты живешь?
- С мамой.
- Набери ее – он протянул мне дорогой телефон. Я набрал.
- Алло! Екатерина Ивановна? Здравствуйте, меня зовут Вадим, я руководитель центра «Преодолей себя», у нас сейчас находится ваш сын Алесандр. Сейчас я дам ему трубку.
- Привет, мам. Ну все нормально, доехал, осваиваюсь. Давай, пока!
- Екатерина Ивановна, у нас такие правила, что вот пока первое время Александр будет без своего телефона, а его телефон будет недоступен. Поэтому если захотите узнать что с ним и как, звоните мне прямо вот на этот номер, хорошо? Вот и отлично, досвидания!
P. S. Сейчас перечитал и увидел, сколько воды налил. Дальше обещаю писать сжато. Расскажу об устройстве центра, иерархии, финансах, о людях, которые там. Простите за растянутость, исправлюсь.

В начале этого поста я хочу обратиться ко всем, кто в комментах обвиняет меня во лжи и кармадрочерстве: горите в аду. Надеюсь, вас заставит срать кирпичами тот факт, что я вчера зарегистрировался и вчера же получил награду за первую 1000 подписчиков. Для которых и продолжу.

Сколько себя помню, я был воинствующим атеистом – сказалось воспитание в советской семье. Я не читал библию самостоятельно, но той критики, которую я слышал в ее адрес, было достаточно. Я не упускал случая подколоть верующих людей, поспорить при случае с батюшкой и т. д. Я не был агрессивен по отношению к верующим, но смотрел на них, как на юродивых. Потом я запоем зачитался Ошо, который от христианства и мусульманства и камня на камне не оставил. Как-то раз был интересный случай. Кто-то посоветовал мне знахаря в нашем городе, который якобы успешно с этой проблемой справляется. Я встретился с ним, переговорил.
- Желательно покреститься.
- Я не верю в бога.
- Все равно. На крещеных лучше действует.

Ну, ему виднее. Узнал, по каким дням крестят. Пришел в церковь, заплатил за крещение, купил крестик, встал в очередь, разделся до трусов. Завели меня в зал с этой купелью вместе с какой-то взрослой парой и их ребенком. Сначала батюшка разбирался с ними, по их диалогу я понял, что со мной ничего хорошего не получится. - Зачем ребенка привели? Воспитываете ли во Христе? Ходите ли в церковь по воскресеньям? Регулярно ли причащаетесь? А если нерегулярно, то может вам подумать еще годик, себя дисциплинировать, да ребенка потом привести, через год? Бедные родители не знали, что ответить. Но все же мальца покрестили.
Затем батюшка стал задавать те же вопросы мне.
- Бываешь ли в церкви?
- Бываю иногда.
- Не каждое воскресенье, то есть?
- Что же мне каждую неделю-то у вас делать? Так, если похороны чьи.
- А почему на службы не ходишь?
- Я в бога не верю, да и к вашей организации очень скептически отношусь.
- А зачем же ты пришел в храм божий креститься?!
- Знахарь сказал.
Гнали меня оттуда, как будто живого черта увидели, только что кадилом по башке не зарядили. Знахарей, оказывается, они тоже не любят. Деньги, правда, уплаченные за крещение вернули. Церковь меня отвергла, подумал я. В этом было какое-то величие. Это был повод. Да и деньги высвободились. И я нажрался в очередной раз.

Так вот, это я к тому, что когда Дима предложил мне прочитать молитву, я к этому тоже отнесся скептически. До этого, когда я расспрашивал его о центре, я был довольно пристрастен в этом плане, потому как слышал не раз, что все эти центры представляют из себя религиозные секты. Но Дима ответил уклончиво. Мол, основа конечно христианская, но никому никаких взглядов не навязывают, и в свою веру никто никого обратить не пытается. Это было приемлемо – пусть живут там со своими тараканами, лишь бы ко мне не лезли, думал я.
А тут он предлагает мне молиться. Тем не менее, я хоть и не верил в то, что в центре мне способны оказать какую-то помощь, но другого выхода на тот момент все равно не было, механизм был запущен и мне не хотелось обострять отношения на начальной стадии. Поэтому я просто сказал:
- Я пьяный.
Я действительно был слегка пьян.
- Это не страшно.
- Я не знаю молитв.
- Просто повторяй за мной.
- Ну ладно.
Я не смогу повторить текст той молитвы, но смысл был в том, что я приглашаю бога (или Иисуса, не помню, кого-то из них) в свою жизнь и с этой минуты вверяю свою жизнь в его руки. Мы помолились, он еще раз пообещал, что к назначенному сроку решит вопрос с машиной, и мы расстались. Я был в угнетенном состоянии духа, частично с похмелья, частично пьяный, но почему-то по дороге домой меня охватило нечто вроде вдохновения, что ли. Как будто крылья выросли. Почему-то на тот момент у меня появилась даже не уверенность – надежда, что все это может успешно кончиться. Даже не так. Наоборот, у меня к тому времени была железобетонная уверенность, что я ничего изменить в своей жизни не смогу уже никак. Я понимал, что дольше 35 мне не протянуть. Было испробовано все. Я все уже знал. Так вот, эта уверенность пошатнулась тогда, что ли. Я конечно понимаю, что все это самовнушение, но в тот момент таких переживаний я совершенно не ждал, да и взяться им было неоткуда. Но вот это чувство пришло само собой, со стороны откуда-то, абсолютно извне. Все, что было внутри, было диаметрально противоположным. Поэтому домой я пришел изрядно удивленным)

Я кое-как держался до назначенного срока, чтобы не сорваться. И вот, в день икс я звоню Диме:
- Привет, ну как?
- Братан, извини, продавец подвел, нужно еще недельку подождать. Ты держись!
- Ладно, постараюсь, давай…
Наверное, я бы смог продержаться трезвым день. Может быть, два. Я бы смог даже три, если бы я четко видел финал. Но неделя… Такого, чтобы я смог провести без алкоголя неделю, никогда не было. На этой неделе поджидало столько неожиданностей, столько депрессняков и соблазнов накатить, что я бы сорвался. Я знал себя, это было неизбежно. Поэтому я вызвонил армейского дружка, такого же колдыря, ныне покойного, мы набрали аптечной отравы и забухали в тот же день.
На третий день пьянки, на излете остатков здоровья, перед неминуемой неделей адского похмелья меня взяло отчаяние. И злость на Диму. Два месяца собираться в реабилитационный центр, пройти все эти круги ада со справками и порошками, чтобы забуксовать на финале из-за транспорта. Я нашел глазами объявление на ближайшем дереве с номером, начинающимся на 8-800 и позвонил.
- Здравствуйте, есть проблема.
- У вас, или у близких?
- У меня. Я в запое. Не могу остановиться.
- В центр готовы ехать?
- Готов.
- Сколько нужно времени на сборы?
- Все уже собрано.
- Какая ближайшая к вам остановка транспорта?
- Подлесье.
- Через час вас там будет ждать Олег, автомобиль – серая девяносто девятая.
- Хорошо, я подойду.
И все. В это не верилось. Даже про паспорт не спросили. Я пришел домой обрадованный, что этот глупый запой заканчивается чем-то конструктивным. Сказал матери, что решил ехать в другой центр, оставил его телефон, забрал сумку и пошел быстрым шагом в аптеку. За боярышником. Купил два пузырька, один вмазал сразу, другой оставил «на дорогу», спрятав поглубже. Я знал, что в таких центрах нельзя курить, мне об этом рассказывал Дима. Поэтому к тому моменту, как подъехал Олег, я докуривал, наверное шестую сигарету. Уже не лезло, но я все курил, чтобы потом подольше не хотелось. Было лето, и на жаре меня с боярышника прилично развезло. Я думал, с этим будут проблемы, но парни (с Олегом были еще двое) по видимому были к таким ситуациям привычны. Поэтому встретили меня все вполне дружелюбно (чтобы ничего не заподозрил, пока не окажусь в рабстве, подумал я), усадили в машину и мы поехали. Меня о чем-то расспрашивали, я рассказывал вполне дружелюбно, так как алкоголь действовал. Собеседник я неплохой, а под градусом даже остроумный, поэтому помню, разговор был живой и приятный, иногда мы смеялись вместе. Правда, о чем говорили, не помню. На этой волне я конечно решил, что если я допью остатки боярышника, мне станет еще лучше. Поэтому я попросил остановить, чтобы поссать, отошел от машины метра на три-четыре, чтобы не успели остановить, выковырял из недр внутренних карманов боярышник, натренированным движением сорвал с него зубами железную крышку и залпом выпил. Потом я вернулся к машине и сказал:
- Простите парни, я алкаш.
- Это че было шкалик?
- Нет, боярышник.
- Он же 70 градусов?!
- Да.
- И ты вот так, не разводя и без запивона?
Тут я понял, что я, наверное, всем алкашам алкаш, раз могу удивить привычных ко всему матерых, хоть и бывших, наркоманов. Остаток дороги я не помню. Не помню, как меня привезли, как вшестером затаскивали в дом, как положили спать на кухонном полу, на котором ночью я обоссался. Все это мне рассказали потом.

Это было лето 2009 года, насквозь теплое и солнечное, как я помню. Мне тогда удалось устроиться на довольно непыльную работенку – торговать на рынке всякой мелочевкой. С утра я забирал у владельца точки со склада товар, он привозил меня на рынок, я раскладывался, маздякал «боярышник» и торговал с настроением до обеда. После обеда алкоголь практически отпускал, и можно было маздякнуть еще раз. Вечером сдавал выручку и товар хозяину, и можно было уже расслабиться и выпить сразу две дозы. А на следующий день все повторялось. Но однажды система дала сбой. Так всегда происходит, рано или поздно. Я утратил контроль, выпил больше обычного, и дальше помню лишь отрывками, да и то вспомнил не сразу. Были какие-то менты, смутно помню отделение, помню как не мог стоять на ногах и падал на асфальт… Но где это было – понятия не имею. В общем, очнулся я в нейрохирургии с пробитой головой.
Голову мне зашивали, поэтому половина черепа была выбрита, и на этой половине горели кровяными нитками огромные уродливые стежки. Это для меня было потрясением – даже в самые плохие времена я следил за прической, можно сказать, это был мой фетиш.
В палате было два соседа. Один, с забинтованной головой и привязанными руками, никогда не открывал глаз. Временами он мычал и стонал. Другой был в сознании, вставал с кровати и кушал самостоятельно, но всегда, когда он пытался что-нибудь сказать, выходило неразборчиво. Его спросишь о чем нибудь, он услышит, отвечает – ничего не понятно. Поэтому мне было не совсем ясно, понимал ли он, о чем я спрашивал, или в состоянии спутанного сознания отвечал «от балды». Как мне объяснила медсестра, у него был поврежден участок мозга, ответственный за речь. Но он хотя бы иногда улыбался.
С забинтованной головой… Иногда к нему приходили родственники и молча сидели возле него. Дня через 3 мне стало ясно, что в сознание он не придет никогда. Или он всегда в сознании. По каким-то признакам мне стало ясно, что ничего уже не изменится, пока он не умрет. Я забунтовал и потребовал перевести меня из палаты, где лежат безнадежные больные. – С чего вы взяли, что он безнадежный? – по испугу медсестры было видно, что я попал в точку. Меня перевели.
Почему-то в тот момент я очень ясно представил, что если бы я упал чуть сильнее, я мог бы сам лежать с привязанными руками, мычать и молиться о скорой смерти. Он был рядом, и его судьба ужасала меня. Кроме того, работу я потерял (выяснилось, что товар, которым я торговал, куда-то исчез, я грешу на ментов.) На новую, с наполовину побритой и зашитой головой все равно не взяли бы. И я всерьез подумал о центре.
Дома я залез в интернет и стал читать отзывы о подобных центрах. Отзывы были очень разными, чаще это были даже не отзывы, а мнения тех, кто ни разу в этих центрах не бывал. Тех, кто писал, что был там и ему помогло были единицы. Намного больше тех, кто говорил, что оттуда не убежишь, бьют, заставляют работать и т. д.
Но один вариант привлек мое внимание: в соседнем регионе был центр, реклама которого иногда мелькала на билбордах нашего города. У них был сайт, на сайте были фотографии, в которые верилось с трудом. Какой-то пионерский лагерь, а не реабилитационный центр. Деревянные скульптуры, беседки, чистые, накрытые столы со всякими вкусностями. Как будто это все для школьников, а не для наркоманов и алкоголиков.
Я стал искать отзывы именно об этом месте, и нашел. Люди писали, что все это – проект одного местного бизнесмена, который владеет лесопилкой неподалеку, а посетители этого центра – бесплатная рабочая сила. Однако, я также прочитал, что время от времени этот центр посещает делегация из правительства области. По крайней мере, я смогу сбежать если что – думал я.
Я созвонился с представителем этого центра в моем городе, его звали Дима. Сначала он предложил мне «мягкую» реабилитацию: не ехать в центр, но общаться с их реабилитантами в своем городе и ходить вместе с ними на работу. Я такой откровенной наглостью был, конечно, изумлен. Во-первых, я понимал, что если меня не изолировать, я забухаю на следующий день. Во-вторых, не предложив никакой помощи, сразу сказать «иди и работай на нас»… Я, конечно, от этого варианта отказался сразу. Тогда Дима продиктовал мне список вещей, без которых в центр не принимают. Я позволю себе привести его здесь:
Вещи: спортивный костюм, рабочая одежда (по сезону), тапочки (банные, домашние), полотенце (банное, лицевое), комплект постельного белья.

Бытовая химия: мыло банное – 4 куска, порошок – 5 пачек, зубная паста – 2 тюбика, зубная щетка, шампунь – 2 флакона, мочалка – 1 штука, станок для бритья, пена для бритья, туалетная бумага – 10 рулонов.

Медикаменты: парацетамол, темпалгин, фарингосепт (антиангин), баралгин, трависил, валидол, пиносол, фестал, алмагель, бисептол (амоксицилин ), бинты широкие, лейкопластырь бактерицидный, вата,перикись, витамины.

Справки: СПИД (+имуннограмма), гепатит, сифилис, флюраграфия (пройденная), справка от дерматолога.

Документы: паспорт, страховой медицинский полис, СНИЛС, 3 конверта.

Откуда наркоман должен все это взять, не уточнялось. Я время от времени работал, но среди моих знакомых нарков я был такой один. Наверное, по-хорошему, перед отправкой в этот центр нужно было стукнуть вечером кому-нибудь по голове, забрать у него деньги и телефон, телефон замотать и на вырученные деньги купить не героин а 5 пачек порошка, постельное белье и прочую требуху. И тогда уже уехать в центр.
Или должны помочь родные. Но у наркоманов и алкашей, как правило, родные уже давно отвернулись, ни во что не верят и не помогают никак и ни при каких обстоятельствах, потому что обмануты и преданы уже миллион раз.
Мне помогла мама. Я сдавал анализы, собирал справки. Сумка, с которой я должен был ехать, потихоньку пухла.
Но Дима все не звал. Я позвонил ему и сказал, что долго так не смогу, со дня на день сорвусь вновь, и по-серьезному, и он предложил встретиться.
Было уже темно, он жил недалеко и мы встретились у магазина между нами. Он сказал, что ему не на чем меня отвезти в центр, т. к. он продал свою машину, а новую купит через пять дней, и мы уедем. А пока он предложил мне прочитать «молитву покаяния».
Тут, наверное, нужно рассказать, до какой степени я в своей жизни воевал с религией.