Я очень люблю свою деревню. Она прекрасна. Здесь простор, горизонт и нереально красивые закаты. Я приезжаю сюда дважды в год. Часто оказывается, что кого-нибудь из тех, кто был здесь всегда, больше нет. В основном, это мужчины, нестарые и даже не пенсионные. Их жены живут потом десять, двадцать лет без мужиков.
Я сплю в домике в саду и поутру принимаюсь наводить порядок- сгребаю прошлогодние листья, жгу сухие ветки. А потом звонит телефон. Это Ирка, соседка через три дома. Ирке 56 лет, она вышла на пенсию по старому стилю и переехала из города в родовое гнездо. У нее всегда все хорошо. Мужа никогда не было, хотя дети есть.
Помимо Ирки, в трубке слышно кобылье ржание и звуки пьянки. Время одиннадцать часов утра.
-Подруга!- кричит Ирка, - сегодня первомай!
-Ура!-говорю я
-Ты мне не уракай, ты давай приходи! Мы у Танюхи заседаем. Сигареты не забудь!
Я беру сигареты, селедку "Особенная", колбасу и иду к Танюхе. За столом, кроме Ирки, сидят широкая мягкая Алена, муж которой умер от рака лет семь назад, и Ольгуня, нарядная и в макияже. Ее муж много лет назад разбился за рулем, пьяный в сопли. Хозяйка вечеринки "всего наготовила, умаялась и отдыхает". Из "всего наготовленного" я вижу вареную картошку и жареные курьи ляжки. С моей особенной селедкой вообще шикарно, тем более, что есть еще пятилитровая канистра с водой из колонки. Я сижу, болтаю с "девками" часа полтора, и ухожу, когда разгорается спор о том, в каком именно году на 9 мая было так холодно, что поп служил панихиду в оранжевом пуховике поверх рясы.
Наутро Ирка звонит снова и радуется:
-Танюха очухалась! У ней давление! Сходи померь ей.
-Ты же медсестра!-удивляюсь я.
-Так я же терраску крою!- еще больше удивляется Ирка.
-Чем кроешь?!
-Ахах, матом, конечно!- ржет остроумная Ирка, - ну и поликарбонатом еще. Ольгуня рейку прибивает, а я подаю.
-Ни хера себе! А как у вас с давлением?
-Дак мы похмелились!-объясняет Ирка, - ты вечером приходи, терраску-то обмывать!
-Не, Ир, у меня дел полно...
-Да какие у тебя дела?! Ты же москвичка!.. в жопе спичка...
Вечером я слышу снова кобылье ржание и песни о женской доле.
Назавтра сажали картошку у Ольгуни. Похмелившись, конечно. С обеда пили за картошку. Весь следующий день вчетвером пилили Алене дрова и жарили на этих дровах курьи ноги. Я пришла, когда Танюха снова сошла с дистанции. Подруги ей сочувствуют.
-Скисла Танька. Совсем стакан не держит. Как Вовку похоронила, так третий год пьет по-черному, -басом сетует Алена.
-А вы, значит, по-белому?-спрашиваю.
-А мы вообще не пьем почти!- оскорбленно кричит Ирка,- мы же все делаем!
Я иду в дом к скисшей Танюхе.
-Ну как, плохо?
-Плохо, -соглашается она,- давления же. Каждый день сердце останавливается.
-А зачем же ты пьешь столько?!
-А что мне еще делать?!
Я растерянно бормочу:
-Как это что? Ну бабы что-то ведь делают! Вон Алена...
-У Алёны четверо внуков, -перебивает Танюха, - с ними не соскучишься. Если бы у меня хоть дети были...
-А Ольгуня?
-Ха! У нее работа. И машина.
Ольгуня в учебное время моет полы в школе в райцентре.
-Ну а Ирка?
-А у Ирки сын богатый!
-И что?
- Он ей денег дает. Хочешь теплицу - на теплицу. Хочешь терраску - пожалуйста, строй, да крой!
Танюха еще не на пенсии, ее содержит брат из Питера, но очень скромно, даже на водку не всегда хватает.
-Ну... Заведи увлечение какое-нибудь!
-Чтоб я совсем с ума сошла трезвая? Это летом тут красота, а зимой знаешь, какая тоска одной?!
Я знаю, поэтому молчу.
-Хватит тебе уже! Принеси мне лучше полстакана и водички похолодней...
