Саша вот уже год, как служил художником в губернском театре. Трудился на совесть, надеясь однажды быть замеченным и покинуть провинцию. Мечтал получить приглашение в Москву, а если очень повезёт, то и в столицу. В оазисы искусства, где не боялись дерзких экспериментов с декорациями и эпатажа публики эксцентричными костюмами.
- Наша публика консервативна, - вспоминал он первый разговор с директором театра, - оттого футуризма не потерпит. Сами знаете, как ныне модно стало. То художник солнце треугольное на небе изобразит, то хлебопашцев в рыцарские доспехи закуёт или, не приведи господь, так дам оголит, что хоть святых выноси.
Саша согласно кивал, стараясь никак не проявить некоторого разочарования.
- Обещаю, скучно не будет, - напоследок похлопал его по плечу директор.
И действительно! Сашин предшественник, пристрастившийся к горячительным напиткам, мало уделял времени работе, чем привёл реквизит в плачевное состояние. Пришлось, засучив рукава, браться за дело, восстанавливая, а то и полностью переделывая декорации.
- Тружусь маляром и плотником, - сетовал Саша вечерами матушке, - точно государь Пётр. Вычищаю владения от праха и гнили, укрепляю пошатнувшийся фундамент…
Какова же была его радость, когда директор, собрав труппу, объявил о постановке нового спектакля. Выслушав восторженную и несколько сбивчивую речь, Саша понял, что пьеса написана современным популярным автором, что театр удостоился великой чести и что «ударить в грязь лицом никак невозможно».
- За дело, други мои, - потирал руки директор. – Час славы близок.
- Знаем этого уездного Некрасова, - помрачнел трагик. – Хитрован, каких поискать. Почуял, что деревня сейчас в моде, ухватился двумя руками и доит, как хочет. Прежде пьески самого низкого пошиба за копейки кропал, а ныне его столице ставят. Отчего ж нет? Господа либералы все уши прожужжали «мужицкими натруженными руками» и «бесхитростными глазами простого народа». Мол, примите истину из мозолистых ладоней пахаря. Вот увидите, в тексте сплошь «чаво» да «кубыть» будут. Докатились!
Саше вручили экземпляр пьесы и он, обложившись альбомами, ушёл в работу.
Через неделю эскизы были готовы.
- Чудесно-чудесно, - радовался антрепренёр, рассматривая разложенные листы с набросками. – Деревенская изба из папье-маше ещё от «Ивана Сусанина» осталась. Подкрасить кое-где, как новая будет. Армяков-сарафанов с лаптями пруд пруди. Лес же с деревьями за вами будет. Уж, будьте любезны, сами сочините из чего да как, но помните, рубля лишнего потратить не позволю.
- Мне видится, - говорил Саша, - что цвет платков крестьянок должен меняться по мере приближения к финалу. Понимаете? От беспечно-розового к тревожному-багровому.
- Вот с автором и обсудите.
- С удовольствием. Когда его ждать?
- Ждать? – рассмеялся антрепренёр. – Нет, невинная душа, самим придётся с визитом отправиться. Он, на манер графа Толстого, на природе поселился. Творит среди нив и полей. Питается, чёрт бы его драл, соками земли российской. Так что перерисовывайте набело и на днях будьте готовы в путь.
Стоило выйти из вагона на платформу, как налетели оводы со слепнями. Одни, угрожающе гудя, взялись водить над головами путников зловещий хоровод, другие же, бесшумно подлетая, безжалостно жалили.
- Сейчас наймём коляску, помчим с ветерком, глядишь, и отстанут, - отмахиваясь носовым платком, обнадёжил антрепренёр.
Экипажей в этой глуши не оказалось, так что пришлось удовлетвориться мужицкой телегой. Возница, заросший до самых глаз чёрной смоляной бородой, не торгуясь, согласился довезти за гривенник.
Въехав в берёзовую рощицу, наломали веток, коими и принялись отбиваться от мух.
- Вот, - ободряюще подмигнул антрепренёр, - прелести деревенской жизни.
Словно в ответ мужик вполголоса затянул бесконечную песню. Слов было не разобрать, за исключением часто упоминавшихся «кандалов», «посеченной спинушке» и «волюшке». Допев до конца, тяжело вздохнул и дальше ехал молча.
- Кстати, - спохватился антрепренёр, когда впереди показались первые избы, - как вас величать по батюшке?
- Так вот, не забудьте представиться не Сашей, а Александром Васильевичем.
- Тута, - мужик остановил лошадь у высокого, в человеческий рост забора.
На стук долго не открывали.
- Чего надо? – наконец спросил сердитый женский голос.
- Мы, любезная, - пропел антрепренёр, - из города. Прибыли засвидетельствовать почтение.
Громыхнул тяжёлый засов и в приоткрывшемся створе ворот появилась дородная баба с изрытым оспой лицом. Недовольно осмотрев гостей, впустила внутрь.
- Обувку скидайте, - возясь с запором, буркнула она. – Нанесёте грязи-то.
Двор был чисто выметен и пуст. По левую и правую руку – поленницы, доверху заполненные берёзовыми дровами. В тени, осторожно переступая, вышагивал петух. Лохматая собака спала у миски с водой.
Гости поднялись на крыльцо. Послушно разулись в тёмных сенях.
- Делайте как я, - шепнул антрепренёр и, прежде чем ступить в горницу громко произнёс, - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго.
Затем, отворив дверь, вошёл в комнату.
Чистая половина оказалась точно такой же, как Саша себе и представлял. Белёная русская печь, лавки вдоль стен, окованные медью сундуки. В красном углу - иконы в окладах. Непривычным казался только новенький «Underwood», стоявший на заваленном бумагами столе, да обилие керосиновых ламп, расставленных тут и там.
Хозяин, тучный мужчина с багровым носом, сидел на полу с иллюстрированным журналом. Взглянув на гостей, даже не предпринял попытки встать, а коротко кивнув, вернулся к чтению.
- Дорогой вы наш, - ничуть не смутившись холодным приёмом, принялся выпевать антрепренёр, - слов не найдётся, выразить восторг от встречи с величайшим драматургом эпохи. Шекспиром и Мольером земли российской. Простите великодушно, что отрываем, да уж больно дело неотложное.
Автор нехотя, с кряхтением встал. Прошлёпав босыми ногами к столу, сел и жестом указал на лавку напротив.
- Извольте, - антрепренёр достал из портфеля с десяток листов. – Вот контракт со всеми вашими пожеланиями. Вот список актёров-актрис для утверждения. А начать вернее будет с декораций и костюмов. Александр Васильевич, прошу.
Саша, стараясь выглядеть уверенным, разложил перед классиком листы.
- Задник для первого акта, - пояснил он, указывая на первый рисунок.
Хозяин, насупившись, мельком глянул и тотчас застонал, как от зубной боли.
- Ты, милостивый государь, прежде чем рисовать, пьесу прочёл?
- Разумеется, - заволновался Саша. – И не раз.
- Тогда должен был уразуметь, что действие происходит в Ушатовке. А где Ушатовка, знаешь? Здесь она, - и драматург указал пальцем в пол.
Сердито посмотрел сначала на антрепренёра, потом на Сашу.
- А теперь скажи, видел здесь хоть одну избу у которой наличники с петухами? Нет? Потому как в Ушатовке наличники с плодами-ягодами. На том она стояла и далее стоять будет.
- Всенепременно исправим, - спохватился антрепренёр. – Замечательно, что заметили, иначе оконфузились бы перед публикой.
- Я же, - возвысил голос хозяин, - в том не огрех, а пренебрежение вижу. Презрение к деревне. Ты, сударь, случаем не социал-демократ?
- Помилосердствуйте! – вскричал антрепренёр. – Какой же Александр Васильевич социалист? Прекрасный, талантливый художник и только.
- Скучились в городах, - не слушая, продолжал драматург, - и плюёте на крестьян, а в них вся правда-то. На мужиках Русь стоит, а не на пьяных рабочих. Фабричные что ли государство кормят? Хрен вам!
И драматург сложил пальцы в кукиш.
- Сейчас Александр Васильевич, - подталкивая Сашу к сеням, успокаивающе зачастил антрепренёр, - пройдётся по деревне. Срисует, что надо в блокнотик. Как раз, по приезду так и собирались поступить.
- Вреда в том для господина социалиста не вижу. Пусть на народ, что его кормит-поит поглядит.
Саша, огорошенный словами писателя, поспешил выйти.
Обувшись, спустился с крыльца во двор. С трудом отомкнул тяжёлый засов и вышел на улицу ровно тот момент, когда мимо проходили два мужика, волоча под руки пьяного третьего. Заметив Сашу, остановились, отпустив товарища и тот, словно тряпичная кукла, мягко повалился в дорожную пыль.
- Добрый день, - поздоровался Саша, на всякий случай, добавив, - Бог в помощь.
Мужики, ни слова не говоря и пошатываясь, смотрели на него. Затем подхватили приятеля и двинулись дальше.
- Чаво он хотел? – громко спросил первый.
- Да разве их, захребетников, поймешь?
Саша, решив отказаться от прогулки, вернулся во двор. Прошёлся вдоль поленницы, трогая сохнущие дрова. Достал из кармана карандаш и, оторвав от полена кусок бересты, попробовал рисовать. Бросил. Присел на корточки, наблюдая за петухом. Из-за дома, держа корзину с бельём, появилась баба, что встречала по приезду. Села на крыльцо и подтянув собачью миску с водой, вымыла в ней ноги. Охая встала и скрылась в дверях.
Саша, окончательно заскучав, прокрался к окну, в надежде подслушать, что же происходит внутри.
- Повторяю, рожа у него, социал-демократическая, - гремел голос хозяина. – Так бы и двинул кулаком!
Саша, вздрогнув, скоро отошёл подальше. Устроился в тени, прикрыл глаза и незаметно для себя задремал.
Разбудил его антрепренёр. Молча протянул папку с эскизами, отпер ворота и зашагал в сторону станции.
- Надо бы мужика с телегой поискать, - робко предложил Саша.
Но тот, продолжая идти, лишь отмахнулся.
Миновав поле, вошли в рощу. Антрепренёр остановился, широко расставил ноги, снял шляпу и внезапно испустил такой вопль, что зазвенело в ушах. Затем ещё и ещё раз. Откричавшись, сел в траву на обочине и вытер покрасневшее лицо платком.
- Всё утвердил. И актёрский состав, и декорации, и костюмы, - устало сказал он. – Напился, упырь, моей кровушки и подписал контракт.
- Саша, признайтесь как на духу, вы точно не социал-демократ?
- До сегодняшнего дня о них не слышал, но, клянусь, уже испытываю симпатию.
