И этот день в горах врезался в мою память на всю жизнь.
Мой маршрут верхом на Чалом начинался замечательно. Навьючив на эту умную и спокойную лошадь все необходимое для однодневного маршрута, я отправился в путь.
Чалый был как средством доставки в исходную точку маршрута, так и средством транспортировки отобранных проб. Впоследствии, уже в Кызылкумах, таким средством мне многие годы служил мотоцикл. Если на Чалом была специально сшитая переметная сума– хурджун ,то на мотоцикле я использовал два сшитых между собой старых рюкзака на войлочной подкладке.
Тропа наша пролегала через огромную поляну между хребтами, всю заросшую высоким разнотравьем и разноцветьем. Я словно плыл по морю цветов. Воздух, несмотря на приличные высотные отметки, был настолько насыщен ароматом цветов, что слегка кружилась голова, мысли в ней обитали самые романтические. Несмотря на отсутствие слуха что–то само собой напевалось.
Не знаю, что было в голове Чалого, морда которого то скрывалась в волнах растительности, то выныривала из них, но временами он недовольно фыркал. Видимо пыльца цветов, попадала в ноздри. Тропу он чувствовал хорошо и по направлению она меня пока устраивала. В общем, рабочий день начинался классно и ничего, естественно, не предвещало дурного.
Впереди показались разрозненные скальные выходы, между которыми струился ручей. Чалый с удовольствием испил хрустальной водицы, я же решил сделать это позже. Достав карту мне стало понятно, что с тропы надо съезжать и двигаться вверх по ручью. Первая т.н. (точка наблюдения) напрашивалась в полукилометре, на крупном скальном выходе. Здесь и произошло то, о чем даже сегодня вспоминается с ощущением мурашек на коже.
Все шло как обычно. Я спешился, привязал Чалого к стволу сухого деревца и взяв геологический молоток, пошел осматривать обнажение вертикально вздыбившихся бурых сланцев. Бурый цвет обнадеживал, свидетельствуя об окислении содержащихся в сланце сульфидов. Но больший интерес у меня вызвала довольно мощная, до полутора метров, жила светло– серого кварца, рвущая сланцы по диагонали. Все это запомнилось очень отчетливо. Обстучав кварцевую жилу, я обнаружил, что и в ней есть пустотки выщелачивания сульфидов, выполненные бурой охрой. Это были хорошие поисковые признаки. Необходимо было отобрать пробы и из жилы и из сланцев. С жилы я и начал.
Молодость, пренебрежение техникой безопасности и сыграли со мной эту злую шутку. Я с таким рвением начал колотить молотком по кварцу, этой стеклоподобной массе, что один из осколков тут же вонзился мне в правый глаз. В этот чудный день это было дико, нелепо, неожиданно, а главное– очень больно. Может быть я и взвыл, не помню, но все же что–то соображал. Тут же бросился к ручью, чтобы в холодной воде приостановить боль. Ручей брал начало с ледника неподалеку и вода соответственно, была ледяной. Из – за торчащего осколка веко не закрывалось, да я и не давал ему закрыться, придерживая пальцами левой руки. Распластавшись на берегу ручья , прямо в воде пытался выяснить степень опасности своей травмы. Больше всего, конечно, боялся, что глаз вытечет. При ощупывании мне даже казалось, что глазное яблоко становится меньше. Пальцами правой руки я пытался определить величину осколка и пытаться его извлечь. Одно только прикосновение к нему вызывало дикую боль. До этого я не знал, что глазная боль может быть такой нестерпимой. Инстинкт самосохранения делал свое дело. Я понял, что с осколком в глазу до лагеря не добраться и надо извлекать его здесь, в ледяной воде, под водой.
Сколько я провалялся на берегу ручья точно и не знаю. Набрав воздуха раз за разом погружал лицо в ручей и все время, через дикую боль, пытался делать движение пальцами, как бы расшатывая осколок. И своего добился! В какой–то миг я вдруг почувствовал, что боль резко уменьшилась, и под пальцами осколок не ощущается! Нет, боль не исчезла и последствия травмы еще были неясны, но одно то, что осколок вышел, привело меня в неописуемую радость. Глаз, правда, тут же закрылся, и открыть его не удавалось. Веки и кожа вокруг глаза опухли. В голове били какие– то молоточки. Надо было быстрее добираться до лагеря. Это был тот еще вопрос.
Обратный путь помню смутно. Обмотав правую часть головы разодранной мокрой футболкой, я на ощупь отвязал Чалого и перевалился через его круп, не в силах сесть в седло. Поскольку так кровь приливала к голове ,кое– как устроился в седле. Чалый, умница ,быстро вышел на тропу и доставил меня в лагерь. Там я сказал, что напоролся на острую ветку. Начальник нашего геологического отряда Джурабай Наргитов, хотел было вызвать вертолет из Бричмуллы (там была база партии), но я отказался, хотя и не знал последствий травмы. Наверное, подсказывали интуиция и оптимизм. Для отряда это было бы ЧП. А если– бы выяснилось и истинная причина– ЧП вдвойне.
В лагере наш пожилой конюх таджик сделал мне повязку с какими– то горными травами, которую менял после высыхания. Через пару дней я увидел просвет между веками.
Незаконченный маршрут я продолжил через неделю. И в сланцах, и в кварцевой жиле после проведенного анализа обнаружилось небольшое количество рудных минералов, и это внушало надежду. А надежда, как поется в одной замечательной песне– "наш компас земной".
Автор Марченко Владимир Сергеевич. Полевой геолог.
Папа, до сих пор пишет.
Спасибо за прочтение!
