Украинская армия шла в очередную геройскую атаку. Держась друг за дружку; обмотав головы изолентой "a la Рэмбо"; закрепив скотчем на груди и спине смародеренные на вражеской территории крышки от бидонов, сковороды и противни; сжимая в одной руке ремни с заранее вложенными в них камнями, на случай внезапной команды "огонь!" и поддерживая другой сползающие штаны, они угрюмо, метр за метром, продвигались вглубь Донбасса. Все вокруг дышало ужасом.
Перекошенные от голода военные хари распугали всех окрестных грызунов в радиусе пяти километров. Зазевавшийся бродячий кот был пойман правофланговой ротой и растерзан на сухпайки. Правофланговая рота стала выглядеть чуть более оптимистично и даже вяло зашевелилась. Центр завистливо на нее косился и зыркал по сторонам глазами в поисках ворон. Случайно пролетающий воробей неосторожно снизился над строем и оказался в пределах досягаемости пращей. Несколько десятков кирпичей тут же взметнулись в воздух. "Прекратить огонь! Экономить боеприпасы!" - разрывался комбат, но было уже поздно. Кирпичи посыпались обратно на головные кастрюли и котлы гвардейцев. По рядам пронеслась волна металлического гула и незаконного русского мата. Тут же пронеслась вторая: потерявшие координацию от наползших на глаза кастрюль начали бестолково вертеться и сталкиваться головами. Целехонький, но ошалевший воробей вильнул хвостом и дал деру. Из под хвоста вниз полетело что-то бело-черное. "Проклятые сепаратисты используют биологическое оружие", - взревел комбат и махнул сучковатой дубиной в направлении окопов ополченце: "Ускорить шаг!" Бряцая амуницией, батальон попытался ускориться. Передние ряды особо не горели желанием наткнуться на противника, центр на них напирал, хвост колонны окончательно остановился и, резонно предположив, что впереди дело плохо, попытался отступить. Отступить не вышло: шеренга заградотряда нацгвардии, как по команде, вскинула рогатки и принялась обстреливать трусов щебенкой. Щебенка раскалывалась о сковородки и больно кололась, вынуждая дезертиров повернуть обратно. Авангард увидел торчащие из мешков с песком дула автоматов и встал окончательно. Арьегард дул не видел и, повизгивая от случайных попаданий щебня, бодро пер напролом, сминая товарищей по опасному бизнесу и втаптывая их в рыхлый, богатый сланцевым газом, чернозем. Окончательно потеряв построение, громыхающей и матерящейся толпой, батальон остановился в пятидесяти метрах от окопов. Кто-то вытряхивал землю из ушей, кто-то щурился и пытался пряжкой приподнять кастрюлю, в правофланговой роте слышно было чье-то верещание: "Убери сапог с моей руки, гад! " Победоносная армия смутилась. Она была озадачена. Никто не прятался и не стрелял - напротив, все ополченцы, как один, повысовывались из-за укреплений и снимали атаку на мобильники. Такого унижения не смогли стерпеть даже видавшие виды ветераны. С оскорбленными "йоптвоюматями!" и "идитенаухо!" батальон побежал обратно. Заградотряд был сметен бегущими солдатами вместе со своими рогатками и обозной подводой, груженной кирпичами и щебнем. Вскоре поле боя опустело. Лишь валяющиеся там и сям брошенные кастрюли и противни напоминали о произошедшем только что сражении. И только один комбат, не пожелав позорно бежать с поля боя, прыгал, махал руками, и вопил в камеры: «Мама, привет! Мама, я живой!»
