Настыдили за богомерзкий поступок.
Мне следовало бы удавиться от стыда.
Будь у меня совесть, конечно.
Однако, выводы сделаны.
Единожды украв, гражданин/гражданка уже не сможет остановиться.
Неважно, что было спёрто – кусок колбасы или целый мясокомбинат, начало положено.
Бывших колбасных воров, как и бывших алкоголиков, не бывает.
Как-то мне удавалось сдержать свою преступную страсть в течение долгих-долгих лет.
Но вот сижу думаю, до сих пор рецидива не случилось, но давление-то нарастает, натуру не укротишь.
Значит, скоро рванёт.
Так что вижу своё будущее в весёлых красках.
Звоню это я, скажем, Ивановым, говорю, мол, я тут неподалёку, заскочу к вам через часок, давно не виделись.
В трубке сдавленный вопль, но интеллигентные ж люди, куда им деваться, говорят, да-да, конечно, мы так рады, так рады.
И следующий час семья Ивановых очень занята – лихорадочно роет тайники в огороде, закапывает ценности, корову-кормилицу прячет в ближайшем перелеске, гусей спускает в подвал, замотав скотчем клювы, остальное добро прибивает к полу здоровенными гвоздями.
Ну, вот я пришла.
Пьём чай.
Дети притихли.
Бабушка рта не открывает, не хочет рисковать съёмными зубными протезами.
Разговор постоянно сползает к криминальной хронике.
То есть я им, например, про онтологическую поэтику Достоевского, а они мне про Раскольникова, вроде как бог с ними, со старухами, отжили своё, а вот кошелёк с триста семнадцатью рублями и тремя двугривенными – это уже, милостивые государи, перебор, воспитанные люди так не поступают.
Говорю, благодарствую, Ивановы, за дивно проведённое время и приятную беседу, однако засиделась, пора и честь знать.
В задумчивости направляюсь домой.
За мной громыхает по неровным булыжникам мостовой гружёный обоз.
К последней телеге привязана неосторожно высунувшаяся из перелеска корова.
Размышляю, не заглянуть ли ещё и к Петровым, отсюда до них рукой подать.
Оглядываюсь и понимаю – не поместится.
Стало быть, к Петровым завтра.
И без предварительного звонка, к чёрту это благородство.
Вечернее небо меняет цвет, от голубого к сиреневому, от сиреневого к синему, ночному.
Шагаю под ним неспешно, напевая арию Берениче из оперы Россини «Случай делает вором» и пощелкивая в такт бабушкиными искусственными челюстями.