Серия «В тот год, когда кончилось лето...»

В нашем сердце комсомол
Говорили в наше время.
То ли счастье, то ли бремя...
Каждые что-то приобрел!

Кто призвание, кто любовь,
Кто-то вроде бы оковы...
Вот позвали б нынче снова,
Комсомольцем стали б вновь?

По лицу бегут морщин
Разудалые дорожки...
Мож сыграем на гармошке
Комсомольский гимн дружин?

Вспомним лозунгов огонь.
С теплотой, без укоризны,
Дни великие отчизны...
...
Душу рви, моя гармонь!

Голова моя седа...
Комсомольскую поэму
Про значок ВЛКСМа
Не прочесть уж никогда.

– А я тебе говорю, что детишки родятся из животиков мам! – разозлился Санька.

– Нет, глупости и враки, – набычился я и толкнул его в плечо. – Их аисты приносят!

– А я тебе говорю – из животиков. Мне старший брат рассказывал! – ощетинился в ответ Санек.

– Ах так! Ну, Санька, сам напросился! – крикнул я и стукнул его кулаком по носу.

У Сашки тут же пошла кровь. Он всхлипнул. Потом смахнул капающую кровь одной рукой. Другой. И кинулся на меня!

Так, сцепившись, мы с минуту боролись на краю проселочной дороги, а потом скатились в овраг и уже там продолжили выяснять, кто был ближе к истине касающейся человеческого деторождения.

В овраге рос высоченный татарник и не менее высоченная крапива. Но мы не обращали внимания на ожоги и колючки и продолжали, махая кулаками, увлеченно искать верный ответ на столь важный для нас вопрос.

Нас разнял проходивший мимо дед Андрей – сторож фруктового питомника, который находился на окраине нашего поселка.

Дед нас знал хорошо – и нас и наши попы: мы часто были непрошеными гостями на его территориях. Поймав нас, он заголял наши мягкие места и лечил (как он это называл) хворостиною нашу совесть.

– А ну, хулюганы, с чего сыр-бор и кто первым начал?! – грозно спросил он, отвесив каждому леща, для острастки.

Мы, перебивая друг друга, стали рассказывать.

Дед Андрей закряхтел и, почесав затылок, выдал нам совет: «Так, мелюзга, сейчас идете к своим мамкам и узнаете все у них».

– Пусть оне отдуваются, раз уж вы до таких вопросов доросли, – усмехнувшись, продолжил он. – Скажете, что дед Андрей послал – я потом проверю.

В глазах у сторожа плескались веселые смешинки-светлячки.

– Давай, тянем, к чьей мамке сначала идем. Кто короткую вытянет, знать, к евошной мамке и идем по первой, – предложил Санька.

Я вытянул короткую…

– Маам, расскажи, а откуда дети родятся?

Мама полола картошку.

Медленно повернувшись, она долго смотрела на нас, будто бы видела впервые.

Перед ней стояли чумазые от пыли и запекшейся крови семилетние мальчишки. Открытые участки их тел были покрыты ожогами и царапинами. Вся одежда – в зеленых пятнах от травяного сока. У каждого на лице, под глазами, наливались красавцы-синяки.

Ничего не говоря, она стала снимать с себя передник и закручивать его в жгут.

– Беги, Санька! – крикнул я другу и для верности подтолкнул его в спину.

Метров через сто я оглянулся.

Мама, конечно же, бежала за мной.

Вечером, когда мама оттаяла, когда все мои царапины были залиты зеленкой, а синяки и ожоги замазаны мазью Вишневского, она спросила:

– Значит, хочешь знать, откуда дети берутся?

Я кивнул.

И мама стала рассказывать:

– Если Бог видит, что мужчина и женщина очень хотят завести ребеночка, то Он, глубокой ночью, когда все спят, подходит к кровати и дует на животик мамы... И в животике начинает зарождаться новая жизнь.

– Спокойной ночи, мама, – удовлетворенный ответом, я повернулся к стене и тут же уснул.

Ночью мне приснился Бог, дующий на животик моей мамы.

***

– А я тебе говорю, что это папы дуют на животики мам, – зло закричал Сашка. – Мне мама рассказала!

– А я говорю Бог! – набычился я и толкнул Сашку в плечо...

«Доброе утро, балам (дитя - с татарского). Вставай, я сделала твои любимые блинчики», - сказала, разбудив меня, нанай.

Она нагнулась к постели и, откинув одеяло, стала тормошить и щекотать мне пятки и смеяться, глядя как я весь сжимаюсь от щекотки и одергиваю ноги. Она умела так заразительно смеяться, что любой человек, услышав ее смех, тоже, начинал, как минимум, улыбаться…

«Нанай, сделай мне «усюсюшечки», - попросил я и она, сжав мои плечи своими руками, стала передвигать руки, вдоль боков моего тела, вниз, в район груди.. живота.. моей попы, приговаривая при этом:

- Усь, балам, усь (расти).. Усь, усь, усь!..

Очередной день счастливых летних каникул набирал свои обороты..

…

Ах, какие нанай умела делать блинчики!.. На молоке и каком-то еще дополнительно секретном ингредиенте, который знала только она. Они получались у нее очень тонкими и какими-то воздушными! Однако, при этом, я наедался с двух-трех, а мой папа с четырех-пяти! Мама, сколько ни старалась, таких блинчиков делать не умела.

***

Нанай осталась сиротой, будучи еще совсем маленькой девочкой, после революционного красного террора. Ее приютили дальние родственники. Когда она рассказывала о своем рудном детстве, я думал о том, что, наверное, сказку про Золушку писали с нее.

«Абый, апа (дядя, тетя), можно уже мне, тоже, ходить в школу, учиться?» - так она спрашивала, раз в неделю, своих дальних родственников, у которых жила.

Однако, абый только посмеивался и приговаривал: «Нет еще, Магира. Работы по дому много – как поменьше станет, так и пойдешь», а апа, лишь опускала голову и вытирала глаза кончиком платка, покрывавшего ее голову…

И еще много лет, нанай, даже уже став взрослой, ставила крестик, вместо подписи.

…

- Ма-ма мы-ла ра-му.

Я учил ее по азбуке. Мне шел девятый год, а ей, тогда, шестьдесят шестой.

Она поднимала напряженный и сосредоточенный взгляд от книжки и, встречаясь с моим взглядом, оттаивала и начинала улыбаться.. а потом, откладывая учебник, хохотать.. И я, тоже, заразившись ее смехом, смеялся до колик в животе.. Нанай же, с гордостью, восклицала: «А ведь былдырам але (могу еще!)».

***

- Аккошлар кебек, аккошлар кебек, Менәбез һаваларга (Как лебеди, как лебеди, поднимаемся в небеса).

Ах, как нанай любила и умела петь.

Слух у нее был уникальный и память ого-го! Один раз услышав, она могла, без аккомпанемента, спеть любую песню.

Пела она красиво.. Она пела вкусно.. Она пела так, что казалось, будто ангелы помогают ей раскрасить песню в божественные небесные краски из слов и мелодии создаваемой только голосом.

Было понятно, что нанай сама получала огромное удовольствие от процесса.

А потом она замолкала и начинала плакать, всегда говоря одну и ту же фразу: «Ий, балам, тиз гумер узды! (Эх, сынок, жизнь пролетела быстро!)».

***

Мне было 5 лет, когда я, впервые, полетел на самолете ТУ-134, с нанай, в Узбекистан.

Это было незабываемо! Огромный красавец-самолет, специфический запах в салоне – я «помню» его даже сейчас, красивые тетеньки-бортпроводницы, обед на высоте 9000 метров над землей и твердая уверенность, что я буду жить вечно!

Мы еще много раз летали с нанай на самолетах.. И я никогда не боялся. Ведь рядом со мной была она.

А потом был большой промежуток времени в жизни без авиаперелетов.. А потом настало время, когда жизнь продолжалась, а нанай не стало.. И я, вновь попав на самолет, уже во время взлета понял, что я боюсь.. Я боялся и во время полета и во время посадки..

С тех пор я очень боюсь летать.. Всегда. Из раза в раз.

***

Шло время.. Я учился в техникуме, потом в институте.. Моя нанай всегда была рядом.

Когда я женился, и у нас с женой родилась наша первая дочь, она предложила нам жить в ее квартире. Точнее, в двух ее комнатах - в большой коммунальной квартире на несколько соседей.

…

Она шаркала ногами, по утрам, когда мы еще спали, проходя из своей дальней смежной комнаты, через нашу, в общую коммунальную кухню. И я знал, что она делала это специально) Значит пора было вставать моей жене и готовить завтрак, для ее балам))

Она сажала на коленки свою правнучку и поила ее чаем, таким крепким, что этой крепости могли бы позавидовать бывалые каторжане. Она говорила, что такой чай помогает избавляться от лишней детской энергии и позволяет ребенку спокойно засыпать по вечерам))

***

Старела нанай как-то незаметно.

Но пришло время, когда она стала забывать события произошедшие в ее жизни ранее. Затем она стала забываться в реальном времени.. А затем стала забывать и нас. Она уже мало и плохо ходила (до туалета и обратно) и все больше спала.. Тогда ей было 84.. а мне 28.

Мы с женой забрали ее в свою большую квартиру и решили, что доживать она будет у нас.

Жена (ей было тогда всего 24 года), для которой, по сути, это был совершенно чужой человек меняла ей дневные и ночные (когда успевала) подгузники, мыла ее в ванной, кормила с ложки.

Нанай, нередко забывала, что ее только-только недавно кормили, просила еды и обижалась..

Рано просыпаясь она, все так же шаркала по квартире, еле двигаясь по одному, посильному для нее, маршруту..

…

Она ушла, когда я был на работе.

Мама и жена были дома.. Когда я приехал они рассказали, что нанай позвала их.. Взгляд у нее был осмысленный и ясный..

«Коя минем балам? (где мое дитя?)» - спросила она и, сделав последний вздох, ушла..

Надеюсь, мы еще увидимся, нанай.

***

«Ну хватит, папа! Не щекочи! Лучше сделай мне опять «усюсюшечки», - просит меня, всегда, моя младшая дочь, когда я бужу ее по утрам…

«Ну вот как?! Как у тебя так быстро руками двигать получается, а?! – воскликнул Маратей. – Нее, я знаю - это, потому, что ты моложе меня на целых семь лет и у тебя рефлексы», - сказал он и вынув шайбу из ворот поставил ее в центр игрового поля...

…

Мы с Маратеем жили в пригородном поселке Тимашево.

В нашем поселке размещалось и размещается по сию пору, городское (Уфимское) северное кладбище. Именно на кладбище я и познакомился с Маратеем – мы встретились с ним на озере, которое находилось внутри кладбищенского периметра и в котором было полным-полно карасей!

Вообще, кладбище, для нас, для тимашевских пацанов, было излюбленным местом для игр.. Сейчас бы эти игры, наверное, назывались квестами)

Мы и на похоронных процессиях присутствовали.. И карасей на кладбищенских озерцах ловили.. И конфетки, что уж греха таить, на могилках собирали.. И даже по ночам бродили, чтобы увидеть, как могилы светятся..

***

«Эй, пацан, поделись червями, а то у меня закончились», - ко мне подходил черноволосый, то ли подросток, то ли юноша.. Ростом, чуть выше меня.. И все же было понятно, что парень годами постарше. Разрезом глаз и овалом лица мы с ним были будто бы братья-близнецы..

…

Моя нанайка часто гладила меня по голове и с нежностью говорила, что лицо у меня, как луна – круглое, а глаза, как два татарских лука)

…

«Ой, а я на перловку ловлю», - ответил я.

«Ну, давай перловку, - сказал парень, - никогда на перловку не пробовал».

Он присел рядом со мной.

- «Меня Маратей зовут, а тебя?»

Я назвал свое имя..

«А ты чего с карасями пойманными делаешь?», - спросил он.

Я ответил: «Кошку и кур комлю. Нанай говорит, что нам их есть нельзя, потому что они останками людей питаются».

«Да нее, чепуха!» - рассмеялся Маратей.

Затем добавил: «Но я тоже сам не ем. Я их в «Карасевку» (озеро на краю поселка) выпускаю. Чтобы они там росли и размножались».

Я с уважением посмотрел на него…

…

Так мы и познакомились..

***

Маратею, в тот год, исполнилось 17, а мне 10..

Домой с озера мы возвращались вместе.

Оказалось, что мы живем на одной улице, только напротив и в разных ее концах.

…

Нашу улицу разделял большой сквер со сценой-помостом, на котором никто никогда не выступал и футбольное поле.. Летом, почти каждый день, и взрослые мужики и малые дети гоняли на нем в футбол.

Но, как оказалось, мы с соседом были большими любителями другой вида спорта – в котором гоняли не мяч, а шайбу!))

У соседа была крутая игра - «Настольный хоккей».. Мы с ним проводили чемпионаты мира и СССР - составляли очень подробные турнирные сетки и играли – кто-то за Канаду или ЦСКА, кто-то за СССР и Салават Юлаев.

***

«Я все равно этот матч у тебя выиграю, - нервничал Маратей, – ты у меня сегодня почти все игры выиграл, но я за Канаду играю и значит у меня еще есть шанс».

«Давай давай, дружище, - подзадоривал я его, - догоняй меня».

...

Через год мой сосед ушел в армию.

Его мама с гордостью говорила: «Минем болам (мой ребенок) на Байконуре служит!»

И мы тоже гордились Маратеем. Потому что служить на Байконуре считалось большим везением и великим подвигом!

…

Прошло еще полгода..

Мама моего взрослого друга часто получала письма, в которых он всегда передавал мне приветы.. А еще рассказывал об армейских буднях – о том, как проходит служба. Оказывается, он служил водителем бензовоза и отвечал за доставку горючего до космических ракет и немножко за их заправку.

…

«Нанай, почему ты плачешь?» - спросил я у бабушки, когда вернулся из школы и застал ее сидящей на кухне и всю в слезах.

«Ий, болам, - ответила она, - Ты же помнишь Маратика, который напротив по улице живет? Ты же к нему часто в гости бегал..».

«С ним что-то случилось?!» - спросил я.

Нанай заплакала еще сильнее.. Притянула меня к себе.. Обняла и молча кивнула головой..

Затем вытерла слезы подолом передника, взглянула на меня и сказала: «В пожар он попал.. Сильно сгорел.. Обе ноги у него кистэляр (ампутировали).. Домой вот привезли вчера».

Я сел рядом с нанай и от шока не знал что делать. В голове стоял гул..

Потом, вскочил и выбежал на улицу и побежал к дому Маратея..

…

Меня встретила его мама..

Она не плакала.. Уже не плакала.. Но огромное горе было отпечатано на ее лице.

Меня завели в дом.. Провели в дальнюю комнату..

Пахло в комнате очень плохо (потом я узнал, что так пахнет гной).

На кровати, весь в бинтах, лежал человечек.. Маленький человечек..

Его глаза были огромными.. и из них текли слезы..

Я не смог сдержаться и тоже заплакал.. И.. И я убежал..

…

Дни тянулись за днями.. Весна сменилась очередным летом..

Прошлым летом мы играли с Маратеем в нашу любимую игру.. А в это лето.. В это лето мой друг лежал на кровати и не хотел никого видеть.. Ни с кем не разговаривал.. Почти ничего не ел..

…

Как он ушел, не знаю.. Его мама никому не рассказывала. Соседи конечно шептались и сплетничали всякое, но я не верил.. Не хотел верить!..

На похороны приехал взрослый военный со звездами на погонах и говорил прощальную речь перед гробом.

Он рассказал, как наш Маратей, когда загорелся бензовоз, во время заправки космической ракеты, прыгнул в кабину и постарался отогнать машину как можно дальше от ракеты.. А потом машина взорвалась..

На красной подушечке, которую нес какой-то мальчик (родственник, наверное) лежала красная звезда, которая переливалась на солнце кровавыми искорками, похожими на огненные язычки пламени..

…

Когда похороны закончились, когда установили памятник и оградку и родственники пошли на выход с кладбища, я подошел к могиле Маратея и поставил на горизонтальную железную полоску памятника стеклянную банку.. в банке плавало два карася.

«Ух-ты.. Это, что, золото?», - спросил Руслан.

«Может быть», - ответил я ему..

Крест, который мы с Русланом вытащили из-под подоконника заброшенного дома был огромным и очень тяжелым. Цвет его был желто-матовым.. На кресте был изображен раскинувший руки бородатый мужчина, опустивший голову к своей груди.

Случилось это в середине лета 1980-го года. Нам было тогда по 9 лет..

***

Мы долго любовались крестом, а потом решили, что его нужно перепрятать, пока что…

Ну и перепрятали!

А на следующий день я не смог найти Руслана.. Нигде его не было. Ни дома, ни на футбольном поле, ни на озере, ни в нашем потайном месте – в нашей крепости – в небольшом пространстве, между сложенных, как попало, железнодорожных шпал.

А мне так хотелось посмотреть на нашу находку.. Но сделать это хотелось вместе – чтоб по-честному!

...

Тем вечером, когда мы нашли крест, я лежал и фантазировал, как мы с Русланом сдадим нашу находку в музей и что это окажется очень ценной вещью и нас поощрят, а может быть даже наградят медалью!..

...

Ночью крест снился мне во сне.. Он сверкал и переливался какими-то огненными всполохами.. И сон был цветным!

Мне часто снились сны, как я летаю. И всегда они были цветными! Но все прочие были черно-белыми.. Так вот сон про крест, тоже, был разноцветным..

***

Не нашел я нигде своего товарища и соседа (наши придомовые участки соприкасались сарайками для хранения сена и содержания некрупных домашних животных – овец, кур, гусей).

Ну и пошел сам к нашему схрону.

Креста в нем не было. Будто ветром сдуло.

Но ведь, точно, вчера никто не видел, как мы прятали! Точно!!

Я был очень расстроен.. И поплелся домой, понурив голову..

***

А на следующее утро мы уехали на поезде отдыхать, на юг.. в Адлер.

А потом, после отдыха, еще в Москву – отец, в тот год, занял 3-е место в конкурсе лучших рационализаторов СССР и мы, дождавшись на юге окончания Олимпиады-80 (в Москву тогда не пускали и даже вывозили неблагонадежных из города) приехали в столицу нашей родины за призом – призом был «Москвич-412». В эпоху жуткого дефицита приз был просто фантастическим по своей ценности.

…

«Вы только не волнуйтесь. У нас все хорошо. Дом и баню мы отстояли. Сгорела только сарайка с курами в конце участка», - такими словами встретил нас старший брат моей мамы, Риф, который остался с нанай, маминой мамой, «на хозяйстве», пока мы путешествовали.

Затем дядя Риф продолжил: «А вот у соседей горе. Сын у них в том пожаре сгорел. Залез на чердак сарайки и спичками баловался. Наверное. Так пожарные предположили».

Мама заплакала..

Отец начал расспрашивать, уточняя подробности..

А я.. я убежал.. Убежал в нашу крепость.. И там плакал.. плакал..

...

Ночью у меня была горячка.. температура поднялась к 41-му градусу.. я бредил.. было такое ощущение, будто бы меня накрыли дюжиной матрасов и я задыхаюсь и не могу из под них выбраться..

А потом пришла Она!

Я не знал кто это – это был лик женщины в каком-то чуднОм головном уборе и с большими грустными глазами.

Ее образ будто бы висел над моей кроватью какое-то время, а потом растаял в воздухе.

И мне сразу стало легче. Температура спала.

И я уснул.

***

Прошло время.. Наступил новый учебный год.

Я был в гостях у одноклассника - Игорешки Алексеева. Мы с ним мопед собирали.

И его отец позвал нас обедать.

Отец был у Игорешки верующий. И перед приемом пищи помолился и перекрестился, глядя куда-то в угол и вверх.

Я посмотрел туда же.. И увидел! Увидел Ее!! Ту женщину, которая приходила ко мне в бреду!

Ее печальный лик смотрел на меня со старой иконы…

«Слышал новую песню Цоя? - спросил меня Эд. – «Кончится лето» называется».

Эд был мой одноклассник и верный друг..

Я засыпал его вопросами: «Еще нет, а ты где ее слышал? Есть текст песни? Дашь списать?».

Мы с Эдом были (впрочем, как и почти вся страна в те годы!) безумными фанатами Цоя и группы «Кино» - мы, как пылесос, втягивали в свои домашние архивы все, что касалось Виктора и его парней – скупали любые носители с песнями, переписывали в тетради тексты новых произведений, посещали все уфимские концерты, гонялись за автографами, подражали. Я носил, в те годы, челку, как у Цоя, и выпячивал вперед, как и Витя, подбородок, пытаясь отзеркалить его манеру исполнения.

…

Заканчивалось лето 1990-го года..

Я отстрелялся на госниках и, защитив диплом, попрощался со строительным техникумом, поступив, без экзаменов, по собеседованию, на строительный факультет нефтяного института.

А Эд защитился в техникуме механизации и учета и его, тоже, только по собеседованию, взяли в авиационный институт.

В середине лета мы с Эдом просто слонялись по городу – скучали и не знали, как убить время до нового учебного года.

До июля еще было чем заняться – я, почти каждый день, по вечерам, посещал тренажерку у Рима на «калининском универмаге» и занятия по рукопашке, которые вел у нас Олег Велигодский – кумир черниковских пацанов тех лет.

Но в середине июля оба тренера засобирались в отпуска, до конца лета, и в городе стало находиться нестерпимо скучно.

…

После апрельских выступлений Цоя и его группы, в нашем городе, мы сильно с Эдом поиздержались. Билеты на концерты стоили пять рублей, а мы умудрились посетить все восемь выступлений, которые проходили в местном дворце спорта!

Нам нужны были деньги – на «жили-были» и на наше фанатское хобби.

И мы приняли решение устроиться на работу в пионерский лагерь, на последний августовский заезд, «парашютистами». Таким громким словом называли работников собирающих мусор из уличных урн и кухонных бачков с последующей загрузкой всего этого «богатства» в спецмашины, которые раз в два-три дня приезжали из города.

…

Лагерь назывался «Альбатрос».

Наша работа была «не бей лежачего» - за пару-тройку часов мы делали то, что от нас требовалось и, потом, были свободны.

Я навел мосты в сторону лагерного пищеблока и познакомился с красавицей-поварихой Ксюхой В.

Она тоже подрабатывала после окончания поварского училища и планировала, затем, осенью, трудоустраиваться в столовую одного из наших нефтеперерабатывающих заводов.

Жила она, как и мы, в Черниковке, в районе «Восьмиэтажек» - двух и единственных, в этом «городе рабочих», домов, с лифтами. В народе ходили байки, будто «Восьмиэтажки» — это секретные объекты и лифтовые шахты – это шахты для пуска ракет, находившихся в подвале.

Отец у Ксюхи, тоже, хаживал в черниковские тренажерные залы и был, на районе, в достаточном авторитете..

…

«У меня еще никогда этого не было», - сказала, шепотом, Ксюха, когда мы остались с ней наедине в маленькой каморке – в складском помещении для хранения чемоданов первого пионерского отряда, в которое меня подселили и за подработку (выдачу чемоданов детям – каждый день, по расписанию, в одно и то же время) доплачивали небольшую денежку.

«У меня тоже», - ответил я.

Но каждый из нас думал и говорил о разных вещах – Ксюша, о том, что у нее еще не было ни с кем.. этого.. – волшебства – вроде бы так, сейчас, иносказательно, выражается нынешняя молодежь)

Я же говорил о том, что у меня еще не было девушки, у которой еще никогда не было.. этого.. – волшебства.

…

Мне повезло – весь заезд меня вкусно, и от пуза, кормили и весь заезд был просто фантастически волшебным!))

***

Была середина августа..

Погода стояла шикарная – лишь, пару раз, небольшие кратковременные дожди, а в остальные дни слепило солнце и доходило до 29 градусов тепла.

Смена шла великолепно..

Я, частенько, помогал вожатым своего отряда, чтобы они могли поспать лишний часок-другой – забирал (без согласования с руководством; на свой страх и риск) отряд на рыбалку во время тихого часа, на старицу реки Уфимки или гонял мяч на футбольном поле, расположенном рядом с плацем, на котором проходили общие лагерные линейки.

…

В ночь с 14 на 15 августа разверзлись хляби небесные и поднялся ураганный ветер – на землю, казалось, обрушились водопады.

Работы, на утро, нам, парашютистам, прибавилось значительно – сливать всю воду скопившуюся в урнах, прочищать ливневки, собирать мусор, который разметала по территории непогода.

…

«Цой погиб! Витя разбился», - услышали мы крики со стороны административного корпуса..

…

Уже через час возле здания собралась целая толпа – здесь были почти все молодые наемные сотрудники, многие вожатые и даже несколько пионеров из старших отрядов.

Мы с Эдом тоже пришли. Мы находились в шоковом состоянии. Многие были в шоке..

…

Сотовых в России (точнее – в СССР) в 90-м году еще не было..

Многие не верили. Все ждали, когда начальник лагеря созвонится с городом и узнает достоверна ли новость и уточнит подробности, если все же эта страшная весть окажется правдивой.

Со всех сторон слышался шепот – никто не смел говорить громко.

…

Начальник вышел на крыльцо и.. «и сказал одно лишь слово» - да!.

Повисла жуткая гробовая тишина, которую, через паузу, нарушил девичий плач - кто-то из девчонок заплакал.. заплакал навзрыд.

***

«Парни, давайте проводим Виктора красиво!», - предложил кто-то из сотрудников.

Было принято решение разделиться на команды:

- кто-то поехал за спиртным в город (а достать его, в те годы «сухого закона», было неимоверно тяжело) и даже начальник лагеря, узнав о поездке, не сказал ничего против.

- кто-то, в основном девушки и девочки-подростки из старших отрядов, решили украсить клуб – были подготовлены свечи, простые спичечные коробки.. навешены черные траурные ленты.

- диджеи готовились по-своему..

…

И вот, в набитом битком (персоналом, вожатыми и детьми) клубе, зазвучала первая композиция.

Это была песня «Кончится лето»..

Почти у каждого в руках была свеча или просто спички.

И пару сотен огоньков вспыхнули, заколыхались, в попытке разогнать по углам страшную тьму, которая успела пробраться и в наши души.. в наши сердца – разогнать эту тьму безнадежности.

Уже ни у кого не оставалось сомнений, что это все взаправду, что это не сон – что никто не позвонит и не скажет: «Цой жив!»

…

«…Птицей стучится в жилах кровь

Вера да надежда любовь…» (с)

Я прощался.. Прощался со своей верой, что буду жить вечно и.. и «заедала меня тоска, верная подруга моя» (с).

Я прощался со своей надеждой на вселенскую справедливость – жизнь не справедлива.. И тому городу, откуда пошла эта несправедливость «..две тысячи лет, прожитых под светом звезды по имени Солнце» (с).

Я прощался со своей любовью – человеческой братской любовью к тому, «..кто судьбой стал больше любим.. кто жил по законам другим.. и кому досталось умереть молодым» (с).

«..И я пишу тебе письмо

Про то, что больше не могу смотреть на дерьмо,

Про то, что больше нет сил,

Про то, что я почти запил, но не забыл тебя.

…

И.. И я жду ответа, больше надежд нету.

Ведь скоро кончится лето. Это...» (с)

..И скоро страна поменяет свое название и свои лозунги..

..И скоро наступят страшные перестроечные годы..

..И умрет, через несколько лет, Ксюша В. от передозировки наркотиками..

..И сядет в тюрьму начальник пионерского лагеря, убив насильников своей дочери..

..И разобьется, по моей вине, наша дружба с Эдом..

..И сам я проживу, no regrets, нелегкую, насыщенную невероятными событиями жизнь - иногда благоприятными и позитивными, а иногда жестокими, трудными и невыносимыми.

P.S.

Но!

Но, если есть в кармане пачка сигарет… (с)

«Страшно, пацаны. Давайте выбираться от сюда!», - прошептал Андрейка.

Где-то закаркала ворона и, будто бы это был условный знак, вокруг стали загораться зеленые огоньки..

Размер их был невелик – много меньше наших советских копеек, которые мы частенько получали, на сдачу, покупая четырнадцати копеечное фруктовое мороженое у поселковой продавщицы тети Любы, сдав, предварительно, пару пустых молочных бутылок (бутылки из-под молока, 0,5 литра, принимали по 15 копеек) в пункт приема стеклотары.

…

Было, действительно, страшно..

Такое привычное в дневное время, для нас, для Тимашевских мальчишек, городское кладбище..

Ночью оно покрывалось мурашковыми шорохами и ставящими волосы дыбом тенями.

Днем мы здесь бывали часто – ловили карасей на небольших озерцах располагавшихся внутри периметра.. бегали, промеж могилок, в поисках оставленных конфет.. присоединялись к похоронным процессиям, с любопытством заглядывая в гробы.. до отвала объедались черемухой, которая росла в правой дальней части, рядом с фруктовым питомником, который располагался сразу за кладбищенской оградой.. наблюдали, как могильщики копают, вручную, могилы и спорили на мороженое, выступит (по весне) или не выступит на дне вода..

Мы долго не могли понять, почему на кладбище так много ворон и сорок, но потом решили, что это, скорее всего, потому, что люди, приходящие поминать своих родных, часто оставляют на могилках конфеты в блестящих обертках, а эти птицы любят их коллекционировать – относят конфетки в свои гнезда и их птенцы играются с ними..

…

Было, действительно, страшно..

«Я согласен, пошлите домой», - не выдержал и я.

«Эх вы, храбрецы, - громко, и с иронией в голосе, сказал Сашка, - мы же хотели увидеть, как могилы светятся, когда луна за тучи уходит».

Мы, все трое, были одноклассниками и считались самыми хулиганистыми и самыми отважными.

Теперь получалось, что самым смелым был среди нас именно Сашка.

Я подумал и прошептал, видимо говорить громко у меня таки не хватило доблести: «Хорошо, подождем еще, хотя что-то на небе ни облачка».

Действительно, на небе висела почти полная луна – она будто бы глядела на нас с насмешливой улыбкой и дразнила: «Эй, храбрецы, я тут надолго! А вы?!».

…

Как-то раз мы с пацанами оказались рядом с траурной церемонией, на которой присутствовало много детей примерно нашего возраста.

Оказалось, что хоронили девочку.. наверное ребята и девчата были из ее родного класса..

Девочка была очень красивой – длинные светлые волосы лежали на обеих ее плечах.. даже смерть не испортила ее красоту.. цвет лица у нее был снежно-белый.. у большинства покойников лица были землисто-серого цвета, а эта девочка была, будто уснувшая снежная королева, которая, вот-вот, откроет свои глаза.

Я стоял недалеко от гроба и думал: «Интересно, какого они у нее цвета? Как у снежной королевы, в сказке Андерсена, светло-голубые?».

Взгляд мой скользил по детям, которые пришли проститься и вдруг.. Я увидел наваждение!

Девочка, лежавшая в гробу, стояла, живехонькая, напротив меня!

Видимо почувствовав на себе мой взгляд она подняла голову.. наши глаза встретились.. Теперь я знал, какого цвета были глаза у девочки (сестрички-близнеца), лежавшей в гробу – они были глубинного, темно-синего, цвета..

…

Было, действительно, страшно..

Мы услышали, где-то левее от нас, чей-то голос.. Кто-то шел по кладбищу и негромко разговаривал.. Кажется, сам с собой..

Наши души можно было отскребать от мгновенно посиневших, из-за сцепившего их липкого морозного страха, пяток.

А тут еще Андрейка, попятившись, рухнул в осЫпавшуюся (наверное, захоронение было в зимнюю пору) могилу. Сдавленно крикнув что-то нечленораздельное он вскочил на ноги и стал карабкаться наверх..

Мы с Санькой не стали сдерживать себя – наши пронзительно-дикие крики ужаса оглашали округу, когда мы бежали, сломя голову, в сторону центральных кладбищенских ворот.

Оглянувшись, я увидел, как за нами, прихрамывая, молча бежал Андрейка.

Ну что же.. Самым отважным из нас оказался именно он. Но мы, с Сашкой, в тот момент, были абсолютно не против этого))

P.S. Как-то днем, наверное через неделю после произошедшего, я с пацанами помогал местным прикладбищенским цветочницам (за денежку для мороженого) раскладывать по маленьким деревянным ларечкам их живой и искусственный товар..

Мимо нас шел человек.. И что-то бормотал себе под нос..

И мы узнали этот голос!

Человек был словно не в себе – его глаза неестественно блестели и не задерживались, надолго, на одном предмете.. волосы на его голове были всклокоченные и давно не стриженные.. плечи его были то ли опущенные, то ли это был небольшой горб.. его грубые старые ботинки на высоченном каблуке были все в засохшей глине.

- Тетя, а вы не знаете, кто этот дяденька?

Цветочница посмотрела в направлении удаляющегося от нас, в сторону входа в «страну вечного упокоения», согбенного к земле мужичка..

«Та это Олежка - дурачок местный. При кладбище живет. Могилки за еду рыть помогает.», ответила женщина и, покачав головой, добавила: «Убогий.. Жалко его.. Знать душа его у Бога уже».

…

С тех пор мы, частенько, тайком, выносили из дома что-нибудь из съестного, для Олежки – для человека, у которого душа была рядом с Кем-то - с Кем-то неизвестным, для нас, пионеров СССР.