Зима 1949 года. Кремль. Кабинет Иосифа Виссарионовича Сталина был окутан густым дымом от трубки, которую он лениво перекатывал между пальцами. Напротив него сидел молодой и уверенный Ким Ир Сен — лидер Корейской Народно-Демократической Республики, только что утвердивший свою власть в разрушенной войной стране.

— Корейский народ велик, товарищ Сталин. Но враги не дремлют. Империалисты на юге, шпионы среди нас, — говорил Ким, низко кланяясь в конце каждой фразы.

Сталин кивнул, глядя куда-то за спину собеседника.

— Шпионы, говорите? — его голос был тихим, но от него пробегал холодок. — Шпионов надо искать не только среди врагов, но и среди друзей.

Ким насторожился, но ничего не сказал. Сталин продолжил:

— Вы слышали о сионистах? Эти буржуазные националисты только и мечтают о том, чтобы разрушить социализм. Они хитры, работают незаметно. Даже в нашей стране их влияние ощущается.

Ким молчал, напряжённо слушая. Он был умен и понимал, что разговор идет не просто о шпионах, а о целой группе людей.

— В вашем окружении, товарищ Ким, таких, конечно, нет, — сказал Сталин, словно бы успокаивая. — Но в международной борьбе нужно быть бдительным. Если кто-то из вашего народа будет распространять вредоносные идеи — знайте, что с этим надо бороться решительно.

Ким улыбнулся:

— У нас в Корее всё под контролем. Любые враждебные элементы будут уничтожены.

Сталин усмехнулся.

— Это правильно, товарищ Ким. Бдительность — основа безопасности.

В этот момент в кабинет бесшумно вошел Лаврентий Берия. Его лицо казалось особенно бледным, а глаза блестели так, что казалось, будто в них отражается свет далёких звёзд.

— Товарищ Сталин, — сказал Берия, едва заметно поклонившись. — Они здесь.

Ким недоумённо посмотрел на обоих, но Сталин лишь кивнул:

— Отлично. Покажите их товарищу Киму.

Берия подошел к массивной двери в углу кабинета, которую Ким раньше не замечал. Он повернул небольшой ключ, и дверь открылась с тихим шипением. За ней был длинный коридор, освещённый странным зеленоватым светом.

Ким встал, неуверенно следуя за Сталиным и Берией. Через несколько минут они вошли в просторное помещение, напоминающее лабораторию. В центре комнаты стояла стеклянная капсула, внутри которой находилось существо, напоминающее человека, но с кожей зеленоватого оттенка и глазами, сияющими ярким светом.

— Рептилоиды, товарищ Ким, — сказал Сталин, словно говоря о погоде. — Настоящие хозяева сионизма. Мы их изучаем. Пока что — успешно.

Ким почувствовал, как у него пересохло во рту.

— Значит… они существуют?

— Да, — Сталин повернулся к нему с холодной улыбкой. — И именно поэтому социализм должен победить. Это не только борьба за народы Земли, товарищ Ким. Это борьба за саму нашу планету.

Беседа Сталина с Кагановичем о Библии

…В разговорах с Кагановичем, советский вождь показывал такой уровень понимания еврейского вопроса и роли тех, кто управляет мировым еврейством, что у Лазаря Моисеевича порой от страха и удивления на голове шевелились волосы.

Об этих беседах он вспоминал всю свою жизнь и один раз прямо сказал маршалу К.К. Рокоссовскому, что Сталин его, махрового упёртого сиониста, легко перековал в человека, который научился любить все русское. На вопрос, как это Сталину удалось, Каганович ответил, что Иосиф Виссарионович знает истину еврейского народа куда глубже любого раввина. А потом добавил следующее:

– Как-то раз, после очередного разноса по поводу неверно подобранных Кагановичем кадров, Сталин, смягчившись, сказал, что он понимает нас, евреев, и очень жалеет. Взять, к примеру, наше национальное воспитание кого мы с детства вынуждены копировать? Одних подонков и негодяев. Но эти подонки являются нашими не просто героями или святыми, но ещё и патриархами.

Посмотрев на меня и помолчав, Иосиф Виссарионович вдруг задал вопрос, знаю ли я историю праотца Иакова? Естественно, я сказал, что мне его история известна. Тогда Иосиф Виссарионович меня снова спросил:

– Как вы считаете, Лазарь Моисеевич, нормально ли это, если Иаков стал ссориться из-за первородства со своим братом ещё в утробе матери? Находясь в чреве, он хотел задержать рождение своего брата и появился на свет, зацепившись за его пятку. А потом, воспользовавшись голодом, Иаков забирает у него первородство за чечевичную похлёбку. Мало этого, он обманул своего умирающего отца, прикинувшись Исавом, и тем самым присвоил себе предназначенное не ему благословение.

Я промолчал, а Сталин с усмешкой продолжил:

– Беда в том, что это омерзительное деяние не осуждено иудаизмом, а признано великолепным. Или я ошибаюсь?

И тут только до меня дошло, о чём мне пытается сказать Иосиф Виссарионович. Что наша религия в корне своём ущербна. Она не соответствует человеческой морали.
– Нет, вы не ошибаетесь, – сказал я тогда, – Так оно и есть…
– Может, теперь вы мне расскажете, что было дальше? – прищурил свои тёмные глаза Иосиф Виссарионович.
– После обмана отца Иаков бежит к своему дяде, – стал припоминать я, – где он женится.
– И двадцать лет обманывает тестя при дележе приплода, так?
Сталин знал такие подробности, которые мне были неизвестны. А между тем, он продолжил:

– Заметь, Лазарь Моисеевич, что женился Иаков на своей двоюродной сестре. Это инцест, и не по этой ли причине у евреев он до сих пор в почёте?
– Возможно, – пробурчал я.
– А теперь давай вместе вспомним, чем закончилась борьба Иакова с духом ночи? – Сталин явно хотел закончить тему Иакова.
– Кажется, Бог ему сказал, что отныне имя у Иакова будет Израиль. Что оно означает, кажется, «победитель»? Хорош герой! Главным оружием у него является ложь. Какой из всего следует вывод? Только тот, который заложен в мифе. Если хочешь победить, используй изощрённую ложь? Или я что-то не так понял?
– Всё так, – я тогда растерялся окончательно.
– Вот подумай, уважаемый Лазарь Моисеевич, куда вас призывают такие вот святые? А ведь у вас они сплошь и лжецы, и мерзавцы. Знаете, что я думаю? Несчастный тот народ, у которого такие вот идеалы для подражания.

С этими словами Иосиф Виссарионович вышел из моего кабинета. Когда за ним закрылась дверь, я несколько часов сидел задумавшись. Сталин своими словами задел во мне самое сокровенное, то, о чём мы, евреи, как правило, не задумываемся. И я понял, что Сталин прав – народ мой жестоко обманут, обманут ещё с утробы матери, и какие-то злые силы его используют. Какие? – вертелось у меня в голове. Было ясно, что Сталину они были известны. Но как его спросить об этом?

После того памятного разговора Каганович не раз задумывался, почему в мифологии всех без исключения народов Земли, у тех же папуасов, меланезийцев или негров, предки – великие герои, как правило, изображены людьми самой высокой пробы: они благородны, справедливы, честны, не лживы и не жестоки. Только у евреев всё наоборот – их патриархи и герои – все как на подбор: отца Авраама за преступление и безнравственность поведения выперли взашей из шумерского Ура. В Египте он отдал свою жену Сару в наложницы фараону, фактически стал ею торговать. Про праотца Иакова и вспоминать противно. Когда сын князя Сехемского влюбился в его дочь, его отец Еммор предложил Иакову узами родства объединить два племени. Мало того, царь Сехемский отдал евреям часть своих земель – дескать, живите рядом с нами и богатейте. Но хитрый Иаков сказал Еммору, что он примет предложение царя только в том случае, если мужское население Сехема примет обрезание. Простодушные сехемцы сделали себе обрезание, а через три дня, когда их раны более всего воспалились и они не могли двигаться, люди и сыновья Иакова вероломно напали на них и всех умертвили – и царя Сехема и его глупого сына. А потом забрали себе всех женщин Сехема и, разграбив город, предали его огню.