Продолжение поста «Антиутопия мертва: Математически выверенное счастье»
Первая часть: Сюжет.
Вторая часть: Сверхразумы с Википедии.
Третья часть: Критика и запрет.
Четвёртая часть: Предмет критики.
Пятая часть: Авторская шиза 1.
Шестая часть: Авторская шиза 2.
Седьмая часть: Авторская шиза 3.
Оценка
Теперь давайте вспомним прошлые части этого цикла, а именно то, что я из раза в раз повторял: «антиутопия должна содержать подробное описание социального, политического, а иногда и экономического устройства мира произведения, а также причин и обстоятельств способствующих установлению такого социально-политического устройства и его воспроизводству».
В этом плане «Мы», занимает пограничное положение между романом «Спящий пробуждается», который раскрывает основные причины и обстоятельства возникновения такого мира, и «Рассказом о грядущих днях», проливающим свет на подробности мироустройства.
Давайте в последний раз проговорим, какой мир перед нами рисует Замятин.
Произошла война, «война между городом и деревней», которая, вероятна, из абстрактной (нежелание деревни кормить город) переросла в реальную и стала самой разрушительной за всю историю человечества. В какой-то момент было применено оружие массового поражения, оставшиеся люди (по крайней мере с их точки зрения) собрались в городе, где для преодоления проблем, вызванных резким спадом производственных сил начали устанавливать жесткие порядки. Для начала они начали применять методы Тейлора, призванные повысить производительность труда, эффективность одного отдельного рабочего, за счёт стандартизации процессов и, фактического превращения работника в инструмент, машину, призванную обслуживать машины. Далее вероятно, из страха перед человеческой иррациональностью, выжившие начали строить новое общество на научных началах.
Основными целями общества стало покорения голода и любви, которые, как известно правят миром, а также достижения всеобщего равенства, а в идеале тождественности, так как в этом случае нет поводов для зависти и конфликтов.
Разрушенная экономика, достаточно легко позволила сделать всех равными экономически, так как сложно требовать большего или чего-то особого, когда нет ничего вообще. Голод был побеждён с изобретением нефтяной пищи. Любовь была покорена провозглашением права каждого на каждого, что играло роль не только защиты от иррациональности, но и средство повышения рождаемости. А заодно был разрушен институт семьи (а вместе с ним, например, и институт наследства, который стимулировал бы обогащение с целью передачи накопленного потомкам), что вязалось с идеями научного построения общества, ведь в былые времена чтобы воспитывать детей нужно было или долгое время обучаться на педагога, или… просто родить ребёнка. В новом научном обществе это невозможно – если уж мы даже скот, для еды выращиваем по определённым правилам, то воспитание нового поколения тем более должно быть научно-обоснованно. Слава общественному воспитанию детей, слава – детоводству! (Ну и да, для освобождения рабочих рук и во избежание предвзятости, при первой возможности учителей заменили роботами, которые будут излагать весь материал объективно и беспристрастно).
Спустя несколько поколений из новшества это стало нормой.
Как видно, с задачами по описыванию генезиса мира и с задачами по описыванию устройства мира, «Мы», справляется хуже, чем отдельно «Когда спящий проснётся» с первой, а «Рассказ о грядущих днях» - со второй. Но при этом высказать претензии к проработке мира в целом я не могу: мир понятен, целен, прослеживается его генезис и логика событий приведших именно к таким решениям и таким обстоятельствам. Подробностей внутреннего устройства в целом хватает и главное демонстрируется конкретный (пусть и в некотором роде относительный – для жителей этого общества это норма) вред. Единственное чего действительно не хватает – больших подробностей о сути Двухсотлетней войны. Но в целом, за мироописание Замятин получает твёрдую 4.
Вопрос оценки романа ка художественного произведения вообще даже поднимать странно. Романом, как и «Когда спящий проснётся» Уэллса вдохновлялись многие последователи (Оруэлл, вообще позаимствовал сюжетную линию). Стиль автора пусть и на любителя, но точно оригинальный и заслуживает внимания. Да что уж там, многие читают «Мы» - первооткрывателем жанра.
Что касается того как роман справляются с тем что быть антиутопией, для чего опять возвращаемся к первой части:
Т.е. хорошей антиутопией я буду называть ту, которая:
1) Определяет происходящие во время её написания процессы, качественно описывает и критикует их возможное развитие. В идеале, если в истории можно будет найти достаточно приближенные к описываемым автором ситуации.
2) Создаёт грамотный и непротиворечивый мир, в котором понятно как такое мироустройство было создано, функционирует, поддерживается и воспроизводится.
3) Оказала серьёзное влияние на жанр и культуру в целом.
Для начала давайте обсудим темы критики. В прошлой части цикла, я говорил, что стоит привыкнуть к словам: «Перед нами критика капитализма». Так как антиутопия критикует настоящее, а большинство антиутопий написаны в эпоху капитализма, так что прямо или опосредованно они будут его критиковать.
Здесь это утверждение так же будет верно, но лишь отчасти и с большой спецификой, так как это критика капитализма лишь в той степени, в которой тейлоризм является продуктом и следствием капитализма. Вообще, чтобы быть объективным следует сразу обозначить три предмета критики, три тенденции, которые Замятин подверг беспощадной критике.
Тейлоризм. Как уже говорилось, основная тема работы Замятина – критика методов и идей Тейлора (настолько основная, что он прямо упоминается в тексте, чтобы никто не ошибся… не помогло). Абзацем выше я упомянул, что отчасти критика тейлоризма является критикой капитализма, но тут стоит отметить, что явление тейлоризма не является плоть от плоти капитализма. Да, наша история сложилась так, что эти идеи появились на данном этапе развития производственных отношений и общества в целом (так как именно на нём появляются крупные предприятия с большим количеством рабочих), но само появление этих идей видится органичным и неизбежным (появились бы объективные условия на более раннем этапе – тейлоризм, или его аналог, зародился бы раньше не появись они в то время, появились бы позже, не появись в капитализме, появились бы в любой другой поздней формации, о чём свидетельствует, например, упомянутая заинтересованность молодого СССР в повышении продуктивности труда). Тот же фордизм, похожий на тейлоризм, как брат, хоть и был, отчасти продолжением его идей, зародился относительно автономно, а всё потому, что идея повышения эффективности труда объективно должна была быть поднята, а оптимизация процесса труда – один из способов разрешения проблемы.
Таким образом, корректней, было бы сформулировать первый предмет критики Замятина не как тейлоризм, а как тейлоризм, как частный пример расчеловечивающих методы повышения продуктивности рабочих. Просто Тейлор был, если не первым, то одним из первых, кто начал эти иследования.
Сциентизм. В отличие от тецлоризма, не упоминается непосредственно в тексте, а потому найти его критику несколько сложнее. Однако, это верно лишь в том случае, если читатель не знаком с идеями сциентизма, хотя бы на уровне определения. В противном случае критика сциентизма становиться даже более очевидной чем критика, прямо упомянутого Тейлора, потому что всё общество Единого Государства построено на идеях сциентизма (Тут всё даже несколько интересней, так как, хоть Тейлор и не был сциентистом, его идеи «научной организации труда» вполне можно рассматривать как применение сциентизма в плоскости производственных отношений).
Мало того, что всё в жизни нумеров научно-обоснованно (время сна, количества жевательных движений, потребность в сексе для каждого индиивда), искусство и мораль должны адаптироваться под научную методологию (машинная музыка – яркий тому пример), так ещё и науки которым всё должно уподобляться вполне конкретные – физика (Резерфорд, ярый сциентист, был её апологетом), но главное математика (хоть и среди сциентистов было немало таких, кто выступал за полное перенесение математической методологии в другие, в том числе социальные науки, но в первую очередь, тут стоит отметить представителя философского направления, предшествовавшего сциентизму и ставшему, во многом, его предтечей – позитивста Огюста Конта, бывшего апологетом математики, немногим меньше чем Резерфорд – физики (Он утверждал, что в любом разделе естествознания есть столько настоящей науки, сколько в ней математики. Социальные науки он не трогал, но вопрос о том, являются ли естественные науки, такие как география и биология достаточно научными, исходя из этой логики – остаётся открытым).
Замятин критикуя сциентизм, утверждал, что построить государство на принципах одного лишь сциентизма – можно, но это не та утопия, что представители этого общества себе представляют.
Я не уверен как корректней всего назвать третий предмет критики. Пусть будет «технологический детерминизм», причём жёсткий. Подобные идеи витали в обществе давно и оформились в начале 20 века. Суть данного подхода заключается в том, что технические средства производства (машины, механизмы, компьютеры, работы и т.д.), а также научно обоснованные технологические знания представляют собой решающий фактор, однозначно определяющий все стороны общественной жизни, характер и направление социального развития.
Выделяется два крайних течения технологического детерминизма, это технологический эвдемонизм (согласно которому, прогресс в технике и технологии автоматически устраняет социальные противоречия, классовую борьбу, неравномерное распределение богатства, культуры) и технологический алармизм (видящий лишь негативные последствия этого прогресса, то есть усиление социально-экономических противоречий, рост насилия над личностью, дегуманизацию общественной жизни и др.).
Именно технологический эвдемонизм, присущий некоторым течениям социалистов критикует Замятин. Всё устройство Единого государства кричит о том, что одним лишь техническим прогрессом нельзя построить общество, если духовной сферой, надстройкой не заниматься, то она сама собой не вырастет. Напротив, подобный подход приведёт к обнищанию духовной сферы.
Вопрос критики революции тут задевается весьма поверхностно и на мой взгляд сводиться в основном к моральному вопросу: не станьте хуже тех с кем боретесь. Также можно зацепиться за фразу: «нет последней революции» - что сложно расценивать иначе чем предупреждение о том, что социальные процессы никогда не прекращаются и если вы вдруг возомнили что наступил конец истории – вы мало того что ошиблись, вы уже проиграли. Но в целом эта тема весьма вторична и вся революция – лишь фон для происходящих событий.
Последним, что стоит упомянуть – это тот факт, что многие утверждают, будто роман был задуман как пародия на утопию, написанную идеологами Пролеткульта А.Богдановым и А.Гастевым. Главной идеей пролеткультовской утопии провозглашалось глобальное переустройство мира на основе «уничтожения в человеке души и чувства любви».
Нюанс в том, что нигде не упоминается название этой утопии; я не смог найти у этих авторов совместных работ; Гастев, вообще писал в основном стихи и статьи, а у Богданова есть единственная утопия роман «Красная звезда», который никак не соотноситься с описанием, критикуемой утопии. Так, что мной это воспринимается как вброс.
Как видим три основные темы критики были крайне актуальны в то время: тейлоризм активно рассматривается не только предпринимателями, но и на государственном уровне, сцинетизм полностью сформирован и находиться на пике, ровно как и технологический детерминизм.
Мир произведения, как я уже отметил – непротиворечив, а вклад в развитие жанра и культуры в целом – настолько велик, что его многие даже переоценивают.
Итоги.
Как и Уэллс Замятин подошёл к рассматриваемому вопросу не только с этической и моральной точки зрения, но и рассмотрел материальные основы, хотя и уделил этому на порядок меньше времени. Более того, стоит отметить, что о действительно сделал большой упор на персонажей, что сместило акценты с мира, который тем не менее можно и нужно замечать и изучать.
Я уже много раз говорил, что лучшие антиутопии – те в которых и персонажи внутри мира и читатель видят плюсы и тут этих плюсов не только больше чем в работах Уэллса, возможно их даже слишком много. Но этому есть серьёзное объяснение, которое достаточно для снятия претензий: «Мы» - единственная из классических антиутопий, показавших антиутопию в становлении. Мир «Мы» кажется не таким уж плохим, потому что это лишь этап становления и действительно, по первой в этом можно будет найти плюсы, но итог мы видим – мир «человекообразных тракторов»,
Как и в прошлый раз это был тяжёлый текст, следующий обещает быть не легче. А потому, если я где-то что-то упустил или выразился сумбурно и у вас остались вопросы – милости прошу в комментарии, также можете предполагать, какая работа будет рассмотрена следующая в цикле (Это ни разу не байт на активность в комментариях). А я пойду писать следующее эссе, как и в прошлый раз, скорее всего, возьму небольшой перерыв в цикле и напишу парочку небольших простеньких эссе на отвлечённые темы.
UPD:
Дырявая моя память. Совсем вылетела важная деталь. Не отрицая прошлые слова про три основные предмета критики, необходимо отметить, что они, во-первых, относятся к конкретным проявлениям времени написания работы (как отмечалось, в то время все эти идеи были на пике) и что, несмотря на то что они в некоторой степени актуальны и для нашей эпохи, актуальность их относительно времени Замятина убавилась. А во-вторых, все эти предметы укладываются в четвёртый, синтезированный, обобщённый предмет критики, который как раз и обладает вневременным характером — обнищание духовной, надстроечной стороны общества вообще.
Тейлоризму, как и иным дегуманизирующим формам повышения продуктивности труда, не нужен культурно-образованный человек, ему нужен человек образованный, чтобы иметь инженеров, учёных, конструкторов, но эти люди должны быть максимально механизированными по своей сути. Эстетика, этика, фантазия и тяга к искусству — лишние для продуктивного работника.
Сциентизм вообще призывает отвергнуть всё, что не строится на методах естественных наук, а мораль — вообще некая малополезная, метафизическая концепция.
Ну а критика технологического эвдемонизма в этом плане ещё более ясна — если не заниматься этой стороной общества, то она будет чахнуть и вырождаться, а никак не расти до высот иных, высокоразвитых сторон социума.
Таким образом, даже когда люди забудут тейлоризм, сциентизм и технологический эвдемонизм, а судя по рецензиям людей, они уже про это забыли или вот-вот забудут, когда люди забудут тоталитаризм — творение Замятина будет жить как предупреждение об опасности запустения культуры.