SilverArrow

Написал однажды в подражание МихМиху:

Всегда или слишком рано, или слишком поздно.

Если рано – говорят с завистью:

Слишком рано пошёл в школу.

Слишком рано начал читать то, что не следует.

Рано начал пить и приходить домой - тоже рано!

Рано поступил, рано выпустился, рано женился, рано развёлся, рано появились дети…

Рано пришёл к успеху.

Приезжают в аэропорт за сутки до отпуска. Доедают в ресторане до прихода официанта. С женщинами обсуждают развод до знакомства.

Они пьяны в шестнадцать, женаты в восемнадцать, с детьми в двадцать, с квартирой в двадцать три, а к полуночи уже готовы повторить всё это ещё раз.

Если поздно – то с жалостью.

Он у нас поздно в школу пошёл.

Читать начал – поздно.

Девушку нашёл – поздно, мы уже переживать начали.

Поступил поздно, выпустился поздно, женился поздно, дети поздно…

Поздно пришёл к успеху.

Такие думают о том, где проведут отпуск, когда самолёт уже улетел. Приходят в ресторан к закрытию. Задумываются о любви после расставания.

Если они скажут, что «сделают после Нового года», то не сомневайтесь – к декабрю будет готово! Не факт, что к следующему, но будет!

И только смерть их меняет местами:

Если умереть рано – будут жалеть, мол, сколько всего не сделано…

Если умереть поздно – будут завидовать, мол, сколько всего успел…

А если всё делать вовремя – никто и внимания не обратит!

Павел Григорьевич Любимов боялся автострад.

В своё время, когда он ещё пускал пузыри в отцовском имении, неподалёку от Курска, залётная цыганка, ухватившись за детское запястье, провела несколько раз пальцем по линиям на его ладони, подняла глаза на его мать, которая не успела ей помешать, и изрекла:

- Переедут!

После чего, как печать, на ладонь упала капля из подслеповатого глаза прохожей.

Мать Павла Григорьевича, тогда ещё – просто Паши или Пашеньки, женщина старых взглядов, приняла предсказание всерьёз. В тот день, поутру, она разбила зеркало, и теперь ждала горя. Оно и пришло, проявилось – и потребовало с собой считаться.

Нянечка теперь водила Пашеньку по улицам за руку, в школу же его сопровождал один из слуг – оставшийся даже после вольной Никитич, неопределённого возраста мужик, который, впрочем, прекрасно знал, что от него требуется. Барчонок доставлялся чуть ли не на руках до входа в учебное заведение, а потом точно так же оттуда забирался.

Григорий Любимов, его отец, на материнские причуды внимания не обращал, брал с собой Пашеньку и на охоту, и на конные прогулки. Убеждённый славянофил и человек, внимательный к языку, он искренне верил, что переехать может телега или карета, а вот лошадь – только сбить или оттоптаться, поэтому в седле Пашенька держался уверенно, что, впрочем, от матери скрывал.

Так постепенно шли годы.

Как хвост у ящерицы, отпало это детское «Енька», но довольно быстро и отросло вновь, став «Григорьевичем».

Сейчас Павел Григорьевич стоял на пешеходном переходе и озирался.

Трамваев не ожидалось, машины никак не нарушали тишину улицы.

Он сделал первый шаг на проезжую часть, поёжился, ступил раз, второй, дробной чечёткой шагов добрался до рельсов, лежащих посередине проспекта, мотнул ещё раз головой: туда-сюда, после чего с опаской пересёк трамвайные пути и почти бегом, услышав звук клаксона с одной из соседних улиц, добрался до тротуара.

В авоське, сопровождая весь путь перезвоном, дребезжали молочные бутылки. Павел Григорьевич, когда ему приходилось переходить более оживлённые улицы, слышал в этих звуках поминальные нотки.

Он слышал эти нотки в любом шуме.

Отец умер, когда ему было около двадцати. Весть эту привезла мать – она продала имение и купила дом возле тогда ещё Санкт-Петербурга. От старой жизни остался всё тот же неопределённый Никитич, который теперь, впрочем, гораздо чаще хмурил густые, седеющие брови и не стеснялся громко спрашивать, что от него нужно, если не мог расслышать. Деньги мать тратила с умом: гостей принимала редко, не скупилась на образование сына, вкладывалась в искусство – её портрет с подписью до сих пор висел в спальне у Павла Григорьевича.

Её Пашенька даже специально нашёл квартиру возле университета, лишь бы не волновать мать тем фактом, что ему нужно пересекать улицу.

Постепенно он сам привык к такой жизни. Жался к стенам, не переносил перекрёстков, улицы пересекал по проезжей части чуть ли не с молитвой, и боялся не услышать приближения машин, которых становилось всё больше.

Однажды это ему жизнь спасло, когда один из – матросов ли? кадетов ли? выпустил погулять по его улочке пулемётную очередь. Успел Павел Григорьевич вжаться в стену, сродниться с городом вокруг, и, как и мятежная столица, зашептать про себя, надеясь на скорый, или хотя бы безболезненный, конец.

Очередь прервалась.

Броневик, перегородивший улицу, тронулся и направился к следующей линии.

Шум постепенно стих.

Павел Григорьевич остался единственным, кто мог стоять на той улице. Остальные сидели, лежали; те, кто мог, дышал, кричал, стонал, кто не мог – молча уставились в низкое небо и стены домов.

С тех пор страх только укрепился. Даже лошади, раньше, в то время, когда отец был жив, вызывавшие восторг, теперь ассоциировались с теми страшными днями, когда пар исчез из батарей, вырвался на улицы, переливался под фонарями, висел над кучами конского навоза и свежей людской кровью на улицах.

Дом приближался. Арка во двор - Любимов её боялся. Тут могли переехать – один из домов в их дворе-колодце был особый, жили там всякие чины, за ними то и дело присылали мотор из какого-нибудь ведомства, тот заедет через арку, отвлечётся на миг – и всё, и нет Павла Григоревича!

Поэтому Любимов сначала заглядывал в арку, прислушивался, потом аккуратно делал пару шагов – а эхо многократно дублировало их, превращая в поступь великана – после чего пробегал через арку внутрь, во двор, к входной двери своего дома, которую закрывал за собой медленно, чтобы не хлопнуть.

Квартира эта, как и маленькая должность в одном из ведомств, осталась за ним после лихих годов. Большая, трёхкомнатная, с высокими потолками и скрипучими полами, на третьем этаже, с окнами во двор – не на улицу, как было модно и почётно, а во двор, где тише. Неухоженная – жены Павел Григорьевич так и не заимел: ездить на сватовство не мог, а приходить считал мелким. Мать он давно похоронил – она приняла Февраль, но к Октябрю ей стало хуже, и вскоре она тихо отошла.

Возле его парадной стояли какие-то ящики и мешки. С радостным видом мужчина – по нему было видно, сельский, простой – бережно взял один из ящиков, передал его сыну – пацану лет десяти, после чего стал примеряться к мешкам.

- Здорово! – неожиданное, громкое обращение к нему выбило Павла Григорьевича из колеи.

- Добрый день.

- А вы, эт, сосед наш? Старостин я, - мужик протянул руку - рабочую, грубую, уверенную. – Звать Кузьмой.

- А по отчеству вас?..

Мужик захохотал – утробно, от души.

- Да как Кузьмой звали, так и ты зови! Сами мы с Рязани, а вы, говорят, курский?

- Родился там, а сам в Петро... Ленинград перебрался давным-давно.

- Стало быть, недобитый элемент? – Кузьма не заметил тень, пробежавшую по лицу Павла Григорьевича, пока снимал ещё один ящик и передавал его своему сыну.

- Нет, нет! Я в своё время всей душой поддержал… Имел знакомства… - начал оправдываться Любимов, всё тише и тише.

Гора вещей не убывала. Павел Григорьевич насчитал уже троих или четверых ребятишек, которые таскали вещи наверх.

- А квартира у вас, с позволения сказать… - тихо спросил Любимов.

- Третий этаж у нас. Дверь така высокая, в потолок. Зелёная.

- Послушайте, так это же моя дверь! – всё-таки воскликнул Павел Григорьевич.

- Ну да. Мы то же и сказали, мол: «Так тут живут уже!». А нам провожатый наш и говорит: «Тут у нас мужчина один, ему и комнаты хватит». Вещи ваши у вас в светёлке – комната самая большая, а мы ж не гордые, нам и двух хватит. Детишек есть куда положить… - Кузьма продолжал, не замечая, как у Павла Григорьевича начал дёргаться глаз, разбирать вещи, кряхтеть и передавать, казалось, никак не кончающиеся ящики.

Раздался глухой звон, крик и ругань.

- Зеркало, видать, грохнули. Ты это, звиняй. Мелкие они, егозливые. – Кузьма почесал рукой в затылке и вернулся к своему занятию.

Павел Григорьевич в ответ поджал губы, подавил крик, который рвался наружу, постоял так, и, сцепив зубы, начал подниматься по лестнице. Дети бегали туда-сюда, вверх-вниз, стуча ногами по ступенькам.

Дверь в квартиру была открыта. На полу прихожей валялись осколки зеркала. Дети аккуратно обходили их, заносили в комнаты ящики, с грохотом собирали их, как кубики, в пирамиду – и снова бежали вниз. С кухни доносился звон кастрюль.

В гостиной – или светёлке, как обозвал её Кузьма – были навалены все собранные за годы вещи. Портрет матери зиял свежей дырой, перечёркивающей её лицо.

Павел Григорьевич запер дверь – это он делал впервые, замок сначала не поддавался, но потом всё-таки провернулся со страшным скрипом – повесил на стул авоську с бутылками (те горько звякнули), уселся на кушетку (та взвизгнула), закрыл глаза, послушал кутерьму, происходившую в коридоре, встал, открыл шкаф, пошарился в шуршащем белье, достал оттуда «Маузер» - купленный по-тихому ещё в шумные годы у какого-то интенданта, осмотрел его, взвёл с громким щелчком, поёжился, вернулся на диван, приставил ствол к подбородку, нащупал спусковой крючок, глянул в сторону двери, отвёл в сторону пистолет, пошарил рядом с собой рукой, схватил одну из подушек, опёр на неё подбородок, снова приставил ствол – так потише будет, посмотрел на портрет матери – тот словно подмигнул ему, шумно сглотнул, сказал:

- Переехали. – и спустил курок.

Третьим не выдержал Эллиот.

В профессоре никто и не сомневался: его за руки утянул в убежище внук. Старик озадаченно озирался по сторонам, вырванный из своего мира книг, уютных кресел и вкусного табака. Попытался было закурить – но Кристофер, владелец бомбоубежища, тут же оказался рядом, отобрал у старика все принадлежности и высказал ему за безопасность.

- Красные только этого и ждут! Дымок хорошего табака, стелющийся над землёй – первый признак затаившегося янки! – с гордостью подняв палец вверх, вещал Крис. – Я-то знаю, я видел про них обучающий фильм! Они же там не знают вкуса нормального табака! У них нет «Мальборо», «Лаки Страйк», «Кэмел», они курят свои красные сигареты и сплёвывают красной слюной после них!

- Позвольте, но это же трубка, а не сигареты.

- Тем более! Когда вы смотрите на их пропагандистские плакаты – что вам бросается в глаза первым? Правильно, трубка в зубах у двух людей – у Сталина и у врагов!

- Стало быть, по мнению красных, Сталин – враг? – заметил кто-то из присутствующих.

- Я бы у них об этом не спрашивал, могут неправильно понять.  – Крис как-то замялся, но потом всё равно вернулся в свою колею. – Человек с трубкой для них, да ещё и не Сталин – враг вдвойне, втройне, чем просто враг! Господин профессор, вы же не посещали социалистические организации?

- Нет, послушайте, никогда. Собрание тред-юниона во времена Депрессии считается? - с ехидцей спросил старик.

- Разумеется, нет! Это же тред-юнион, это организация, созданная на американской земле и защищающая права американских рабочих! – с серьёзным видом продолжал вещать владелец бомбоубежища.

Профессор обвёл взглядом всех людей, сидящих в комнате, после чего обратился к своему внуку:

- Дэйви, будь так добр, помоги дедушке добраться до выхода.

- Профессор, послушайте!.. – начал было Крис, но старик поднял руку, прервав его.

- Я не знаю, кто так промыл вам мозги, господин Макмиллан, Маккарти или Маккартни, как его там, или кто-то ещё, но я насмотрелся на фанатиков за свою долгую жизнь. И я предпочту встретить смерть – или красных, как вы именуете наших недругов – за бокалом хорошего бурбона и с трубкой в зубах – кстати, верните её. – профессор сделал пару шагов к оратору, вытащил из его ватных пальцев свою вещь, вцепился в мундштук зубами, повернулся к выходу – и начал медленный подъём по лестнице вверх.

Когда дверь бомбоубежища наверху гулко хлопнула, Крис повернулся к ожидающей толпе.

- Да! Вот из-за таких людей Советы и смогли разместить ракеты на Кубе! Они ничего не понимают, слишком стары, чтобы хотеть жить, слишком умны, чтобы противостоять! – Крис продолжал разглагольствовать, глядя на нас. – Чёрт с ним, с этим профессором! Знаем мы таких, раздающих секреты нашего государства направо и налево! Я напомню вам – если бы не учёные головы, озабоченные вопросами гуманизма и сострадания, Советы не создали бы ядерную бомбу так быстро!

- Простите, Кристофер, я отвлеку вас от болтовни вопросом о чём-то более насущном. – один из нас, Дэвид Смит, поднял руку. – А где в вашем убежище туалет и прочие удобства?

- Там, в другой комнате, есть ведро. – отмахнулся владелец бомбоубежища. - Запас воды – на складе, там же консервы.

- А плитка для их разогрева? – упорствовал Смит.

- Что?! – остолбенел Крис. - Да эти проклятые захватчики только и ждут, что запаха горячих бобов или разгоретой ветчины! Смит, вы, очевидно, совершенно не понимаете масштаба ситуации. Объясню, - он набрал воздуха в грудь, но господин Смит остановил его.

- Не утруждайтесь, если я захочу послушать о «красной угрозе», я включу радио или схожу в кино. Там я её ещё и увижу. Лучше ответьте мне, на какой период времени рассчитано ваше убежище?

- Мы можем сидеть тут хоть до скончания веков. – отреагировал Крис. – Или пока Господь не пройдёт огнём и мечом по земле, вернувшись к нам, уничтожив безбожников – и возвысив праведников.

- Ммм, понятно. Я, с вашего позволения, предпочту встретить это событие, уютно устроившись на фаянсе после сытного, горячего обеда. Если вы не против, я вас покину. – Смит, покачивая головой, направился к выходу из бомбоубежища, поставил ногу на ступеньку – и обернулся, обведя нас взглядом. – А, Кристофер, если захотите в чём-то обвинить меня, равно как и профессора, не утруждайтесь. Скажите, что я просто сделал выбор между выживанием назло и нормальной жизнью. Спасибо.

Кристоферу, видимо, нанесли серьёзный удар. Он стоял и молчал, переводя взгляд с одного гостя его райского уголка на другого.

- Эллиот, верно? – он вдруг обратился к одному из стоящих в комнате. Человек из порядком поредевшей группки кивнул. – Вы же тут новенький, верно?

- Д-да. – ответил высокий, молодой мужчина, по лицу которого было видно, насколько ему непонятно всё происходящее.

- О, замечательно! Тогда позвольте я введу вас в курс дела. Если вкратце – в нашем районе во время войны с японцами было выстроено бомбоубежище, ну, на случай атаки этих камикадзе на побережье. Я выкупил его после войны, привёл в порядок, и теперь я готов в случае чего разместить вас тут. Как сейчас, например.

- Кристофер, верно? – владелец укрытия кивнул. – Я, знаете, очень рад тому, что вы оказали нам такую честь, но не слишком ли вы при этом давите на нас?

- Вы думаете, что гусеницы русских танков окажут меньшее давление?

- Русским танкам ещё надо сюда добраться. Насколько я знаю, до Орегона путь неблизкий. Вы планируете ждать их тут? Не планируете драться с ними?

- С чего бы? Доблестная американская армия защитит нас от любой угрозы. – с улыбкой ответил Кристофер, пара людей рассмеялась.

- Но, однако, убежище, несмотря на наличие доблестной американской армии, вы строите.

- Наша армия не может быть везде сразу, Эллиот.

- Логично, логично. Странно, правда, что вы, такой горячий патриот и комми-хейтер, не стремитесь пойти драться с ними в первых рядах.

- Как вы наивны, молодой человек. Любой уважающей себя стране требуется как можно больше искренне любящих её людей! А с моей смертью, пусть и доблестной, достойной, на поле боя, таких станет на одного меньше. – он развёл руками. - Невелика потеря, скажут многие. Но каждая смерть истинного патриота наносит нашей Родине непоправимый удар, скажу я вам!

- Скажите это парням во Вьетнаме. – отрезал Эллиот. – Особенно тем, кто поехал туда сам.

- А, этот Макнамара и его идиоты ничего не смыслят! – махнул рукой Кристофер. – Защищать нужно свой дом, а не коттедж соседа.

- Однако же, я что-то не вижу в вас желания защищаться. Гораздо больше – желание убежать. – Эллиот отдёрнул рукав рубашки, взглянул на часы и начал отряхивать пиджак. – Я, с вашего позволения, пойду. У меня назначено собеседование, я всё-таки хочу тут закрепиться и остаться, хороший у вас район. А вас, Кристофер, я благодарю за предоставленное убежище. В случае чего, я им воспользуюсь. Когда наступит реальная надобность. – Эллиот отделился от всех оставшихся в убежище людей и через пару минут уже отряхивал штанины возле двери сарая, скрывавшего в своих недрах вход в укрытие.

Он огляделся по сторонам и заметил, как ему машет рукой с другой стороны дороги профессор. Они о чём-то общались возле почтового ящика, Дэйви, внук владельца дома, уже, видимо, куда-то убежал.

- Джентльмены, добрый день. Я, как вы видите, тоже решил оставить этот райский уголок и вернуться в жестокий мир.

- И правильно поступили. – выпуская клуб вкусного дыма, сказал профессор.

- Кристофер – замечательный человек, но некоторые его… особенности. – всё-таки выкрутился Смит. – Доставляют нам неудобства. Видите, он каждый месяц проводит эти, с позволения сказать, «учения». Получает бумагу в управе, заводит свою сирену, нас собирает. Отказать – и неудобно, и мало ли. А так – посидел, убедился, что он опять без повода всех собрал – и уйти аккуратно. – Смит переглянулся с профессором. – Ну или как мы ушли. – Смит вынул из кармана пачку сигарет, ухмыльнулся, поглядев на обложку, после чего выщелкнул одну и прикурил. – Я не исчезну в красном дыму, не переживайте.

Эллиот улыбнулся.

- Не, я не переживаю. – он взглянул по сторонам, потянулся и посмотрел на своих собеседников. – Но Кристофер, конечно, интересный кадр.

- Жаль парня. – откликнулся профессор. – Оказался в плену во время Корейской, там у него и перемкнуло что-то. Он нормальный по жизни, поверьте.

- Ничего он не понимает. Человек находится во власти предрассудков! – Эллиот приподнялся на цыпочках и посмотрел в сторону гаража, из которого вышел пару минут назад. – Эти Советы – за океаном от нас. Немцы не смогли десантироваться в Британию, что уж тут про этих говорить. Нет, господа, не в этом проблема. – Эллиот отдёрнул рукав и посмотрел на циферблат часов. – Сейчас, я договорю и с вами распрощаюсь. Так вот, он опасается совершенно неправильной вещи.

- А какой, по-вашему, нужно опасаться? – с интересом спросил профессор.

- Инопланетян, естественно. – Эллиот посмотрел на своих собеседников. – Все эти круги на полях, кражи людей… Это всё знаки, намёки. И поверьте мне, даже такой человек, как Кристофер, будет смотреть на любого «красного», как на родного брата, если к его горлу потянутся склизкие щупальца какого-нибудь гуманоида с Марса или с Венеры. – Эллиот ослепительно улыбнулся своим собеседникам, попрощался с порядком ошарашенными людьми – и удалился.

Профессор и мистер Смит переглянулись.

- А молодёжь, как всегда, пребывает в мире грёз… - протянул профессор. – Им бы поменьше читать всяких книг, слушать всякую музыку и пробовать всякую дрянь.

- Профессор, рано или поздно мы окажемся в ситуации «конкистадоры прибывают к индейцам для обмена ценностей». И, надеюсь, мы будем конкистадорами. – задумчиво сказал мистер Смит. – В любом случае, парень прав в одном – проблема реально не в «красных».

- А я вам, мистер Смит, так и говорю – немцы, немцы! Спят и видят, как бы опять собраться в одну страну – и снова устроить какую-то заварушку. – погрозил пальцем почтовому ящику профессор.

- Послушайте, ну не начинайте! Что нам эти немцы! Японцы, вот вопрос! Что это за «силы самообороны», в составе которых есть танки и флот? Разве у нашей полиции есть танки и флот?

- Послушайте, японские традиции…

______________________________________________________________________

Доброго дня, с вами @SilverArrow.

Я очень люблю абсурд. Например, послушать человека, который говорит о том, что американцы никогда не были на Луне, а потом с серьёзным видом спросить: "А ты что, веришь в Луну?"

Так что - этот рассказ просто шалость, забава. Впрочем, если он задел какие-то струны, которых, по моему мнению, он не должен был задеть - напишите об этом в комментариях)

И не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории.

С уважением, ваш @SilverArrow.

Мой дом – моя крепость.

Один вход, один выход. Есть, конечно, альтернативная точка зрения на этот вопрос – но живу высоковато.

Стены – тонкие, бесконечно тонкие стены. Слышу соседей – сверху, снизу, сбоку, копошатся, что-то готовят, ссорятся, спят друг с другом – кажется, что каждый с каждым, оттого и ругаются, а потом мирятся – и снова эти звуки. В выходные – будто битва строителей, в будни – собачьи бега или выставка домашних животных, пёс его знает.

Слышно, как ругают ребёнка. Слышно, как пытаются зачать нового.

Сует, сует, суета сует.

Лучше, чем на работе. Там вообще никаких стен. Всё напоказ, всё видно, всё напоминает о том, что надо работать, всё говорит о том, что работать не надо.

Прихожу с работы, забиваюсь, как медведь в берлогу, в свою… Да не в свою, моя она постольку-поскольку, пока могу платить. А перестану – всё, заберут.

В не совсем свою квартиру, хорошо. В эту подводную лодку, которая плещется в океане жизни вокруг. Опускаюсь всё глубже и глубже.

Иногда захватываю с собой пиво, иногда – чего покрепче. Сил смотреть в окно нет – там точно такие же флотилии вокруг, бороздящие холодные воды существования. Смотрю в свой иллюминатор, в светящийся экран. Там – другие страны, другие люди, другая жизнь. Словно в перископ наблюдаешь, как по поверхности воды передвигаются корабли, а потом – сам уходишь на дно, в радиомолчание.

Даже сон уже воспринимается не как наказание – детское восприятие, когда бы ещё бегал и бегал, а тебя кладут в кровать и заставляют спать, и не как что-то чрезвычайно важное – в эпоху студенчества, когда ты учился и тусовался/работал, оно так и ощущалось, нет. Сон – это перелистывание страниц в книге, переключение программы, следующая серия в этом проекте, где сценарий написан каким-то бездарем, иначе почему же каждый эпизод встречает нас одним и тем же, проходит именно так, как он проходит, без развития и сюжетных поворотов?

Всё однообразно. Всё одинаково.

Работа-дом-работа.

Находишь человека – не для близости, для души, а он наскучивает тебе, потому что тоже в итоге оказывается наблюдателем, а не участником, и вот вы в разных углах комнаты смотрите в свои иллюминаторы последних моделей на то, как живут другие, пытаясь не замечать, как существуете вы.

И начинает подступать чернота. Зрачок расширяется, захватывает радужку и сетчатку, заставляет всё вокруг терять цвета, пропуская всё через один и тот же фильтр. Серое небо, серые дома, серые люди вокруг, серые тучи льют на серый город серый дождь, серое солнце заливает город противными, жаркими лучами. Словно всё присыпано пеплом после извержения вулкана, которое ещё не закончилось – и слой растёт, и ты скоро ощущаешь себя погребённым под ним. У кого хватает сил хотя бы застыть в забавной позе, порадовать других – но эти-то как раз глубже всего, смирились с этим, сроднились.

Бессмысленно, бессмысленно.

Неужели всю свою историю человечество – грязное, заросшее, дикое – стремилось именно к этому – из бушующего моря страстей в тихую гавань? За мою судьбу любой человек даже полвека назад отдал бы многое, но не пожалел бы он о своём выборе после?

Чёрт его знает, чёрт его знает.

Дьявол в мелочах, а чего-то большого, над чем взял бы шефство Бог, создать уже не выйдет.

И можно вырваться, и многие пытаются. Кто-то не вылезает с работы, кто-то – из баров и клубов, кто-то уезжает к тёплому морю, кто-то – в вечную мерзлоту. Тянут, тянут за собой этот серый след, как самолёт, оставляющий на небе полосу, верят в то, что смогут от него избавиться, отбросить, как ящерица – хвост, но одному надоедает песок и жара, другому – снег и темнота, третий сходит с ума от объёма работы, четвёртый – спивается или чего хуже.

Нет меры, нет мерки.

Почему-то мы застряли на этом плато, решили большинство проблем, которые волновали нас – не все, разумеется, но большую часть – и оказалась, что жизнь, лишённая этих самых проблем, кажется пресной. Не потому, что они добавляли нам какой-то активности, а оттого, что они забирали у нас время.

Теперь его у нас – завались. А с ним пришли лишние мысли, лишние раздумья, появился материал для строительства каких-то своих гипотез и предположений. Это не вопль в защиту того, как было, это, скорее, разочарование от успехов того, что нас окружает…

- Ты что, в логи залез? – голос старшего мастера заставляет меня спрыгнуть со стены текста. – Ты сам туда не суйся, наши профи будут разбираться.

Я помотал головой, отгоняя от себя образы, возникавшие в очках виртуальной реальности.

- Залез, да. Помнил, что нельзя – но залез.

- Зря. Потом после таких заплывов начинаешь очень уж много о жизни думать. А тебе перебирать всё это нужно, гайки с болтами крутить, схемы паять. – он кладёт руку на голову андроида, опутанную проводами, которая стоит на столе передо мной. – Платы прозвонил?

Я сгрёб овиры куда-то на затылок и ответил:

- Да я сделал уже всё. Там напряжение скачет в районе платы памяти.

- Вот оно откуда и возникает. А потом сиди, разбирайся – отчего же у железноголового опять крыша едет. И у всех из-за одного, практически.

Я с опаской посмотрел на погасшие фотоэлементы робоглаз.

- Я вот всё понять никак не могу. Вот были же наработки по ИИ, возьми, докрути до реально работающего прототипа, отладь, выпусти. Почему вот так-то решили? Память живых людей – да в машину?

- А вам что, в университетах нынче не объясняют? – ехидно спросил мастер. Помолчал, почесал затылок – и продолжил. - Проще, удобней, как ни странно, единообразней. Видишь, в чём дело – эволюцию ИИ ты предсказать никак не можешь. Все эти сюжеты про сходящий с ума компьютер, или, напротив, чересчур полагающийся на программу – всё это смешно, конечно, но мы ведь боимся. Несвободы, существования в качестве части программы – или же напротив, жизнь жертвы программы. Оттого и наработки по ИИ заморозили до лучших времён – не доросли с ним конкурировать.

- Но использовать память умерших людей… Это же неправильно!

- Отчего же? Им – бессмертие, пусть и в такой форме. Нам – отличный базовый интеллект, надо просто правильно им распорядиться. Видишь, что получается, - мастер погладил отполированную голову на столе. – Смерть – это теперь только остановка на пути, а не его конец.

- Если верить логам, то человек внутри не очень-то и счастлив.

- А был ли он счастлив при жизни, вот хороший вопрос. И я тебе отвечу – нет, не был. И не будет, я боюсь, и в таком виде счастлив. Он же с самого начала готов к такому существованию: деятельность – подзарядка – деятельность. Идеальная рабочая программа. А что он при этом в логи выбрасывает… Тебя закрой на пару месяцев так работать, точно так же думать начнёшь. А они так всю жизнь, до самой смерти. А теперь-то и смерти нет. – мастер пожал плечами и вернулся к своему рабочему месту. – Плату перепаяй, да отдай спецам. Они быстро ему всё починят.

- А тому, кто внутри?

- А тот, кто внутри, уже ни в чём не нуждается. – Мастер задумчиво уставился на один из экранов, повисших в воздухе перед ним. – Он хотел не умереть – он не умер. А о том, что бессмертие – очень дорогое удовольствие, почему-то всегда узнаёшь только тогда, когда его получаешь.

Через несколько минут я задал мастеру ещё один вопрос:

- А в причину поломки что писать?

- Пиши: «ЗАМЫКАНИЕ», точка. Отправляй спецам, они разберутся.

- Да какое замыкание, я ж всё уже поправил?!

- Замыкание в себе. – серьёзно договорил мастер, после чего вернулся к своим экранам – и повторил это чуть тише, про себя. – Замыкание в себе.

______________________________________________________________________

Доброго дня, с вами @SilverArrow.

Бессмертие - это то, о чём думают многие, чего желают многие.

Но каково же быть бессмертным? Тем более, если ты живёшь так,  как живут многие и многие вокруг?

Это моя точка зрения на этот вопрос. Если у вас есть какие-то предположения или предложения поинтересней, поделитесь)

И не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории.

С уважением, ваш @SilverArrow.

- Слушай, а им там нормально? – Лёня снова бросил взгляд на ангар за спиной. – Холодно же.

Тимур недовольно поёжился – было прохладно, зима уже давала о себе знать – за ночь выпал снег, который к утру превратился в кашу. Дворник, недовольно бурча, успел очистить только тротуар, примыкающий к ангару и теперь ковырял снежную мешанину дальше по улице.

- Да нормально. Они привычные. Не сбегут же они, верно? – Тимур ткнул Лёню в плечо. – Ну вот и отлично. Ты лучше скажи, ты одеться получше не мог?

Лёня поддёрнул рукава толстого, вязаного свитера.

- Что значит «получше», Тим? Смотри, свитер у меня чистый и чёрный, джинсы – чистые и синие, ботинки – чистые и чёрные. Вот как мне получше одеться?

- Вот как я, например. – Тимур смахнул невидимую пылинку с плаща. – Мы всё-таки с серьёзным человеком встречаемся.

- Тим, у тебя устаревшее восприятие. Ты думаешь, что он приедет в тройке, с галстуком, а я думаю, что он сейчас сюда подрулит в куртке, джинсах и кроссовках. Он же современный бизнесмен.

Тимур хмыкнул.

- Ну ладно, не страшно. Там внутри-то всё готово?

- Да, окей всё. Только Фриц с Вензелем подрались, но мы уже убрали всё.

- Опять! – Тимур хлопнул по бёдрам. – Вот чего им там спокойно не сидится-то!

Из-за поворота, метрах в двухстах от общающихся, выехал солидный седан. Он медленно, то и дело цепляя бампером снежную кашу, двигался к ангару.

- Тихо, Тим. Едут. – сказал Лёня краем губ, приняв безучастный вид. Тимур напротив – выставил напоказ улыбку, у которой, будь она в большом каталоге улыбок, было бы пояснение: «Радушная, одобрительная, ожидающая инвестиций».

Машина остановилась возле расчищенного пятачка. Передняя дверь открылась, из неё вышел серьёзного вида охранник. Он посмотрел на Лёню и Тимура, бросил взгляд в сторону дворника, нагнулся к машине, кивнул головой водителю, после чего открыл заднюю дверь.

Всеволод Владимирович, инвестор, вышел постепенно. Сначала из двери появилась нога – в белоснежном кроссовке и джинсах. Потом за верх двери зацепилась рука – видно было, что одет её владелец в куртку. И потом как-то разом Всеволод Владимирович, человек небольшого роста, оказался на тротуаре перед парочкой, ищущей финансирования.

- Тимур, добрый день. – он пожал руку Тимуру, после чего кивнул Лёне – до этого их не представили друг другу. – Я смотрю, деньги мои явно пошли на пользу? – инвестор кивнул на ноги Тимура. Мускулы на шее Лёни напряглись. Тимур опустил взгляд, поковырял щербинку в асфальте новой туфлей – она ярко блестела от толстого слоя крема, а сам стартапер со стороны напоминал провинившегося школьника. – Да ладно уж! Сам с первых денег себе «варёнки» покупал, понимаю тебя прекрасно. – Всеволод Владимирович попытался постучать Тимура по плечу, не достал, после чего обернулся к охраннику. – Григорий, скажите Денису, пусть стоит тут, мы ненадолго.

- Вы правы, Всеволод Владимирович, мы вас не задержим. – торопливо закивал головой Тимур, после чего сдвинулся в сторону. – Прошу вас, прошу. Нам к вот этому ангару.

Мимо Лёни прошли – охранник, то и дело бегающий глазами по сторонам, сам Всеволод Владимирович – он поправлял сбившийся под курткой рукав толстовки, а затем – и Тимур, пытающийся на узкой тропинке, ведущей к ангару, обогнать их обоих.

- У вас же как? Презентация, графики, расчёты? Вы учтите, у меня – полчаса максимум. Если решили мне расписать сияющие перспективы – вы поторопитесь. – Всеволод Владимирович произнёс это, не оборачиваясь.

Лёня, воспользовавшись тем, что никто за ним не смотрит, широко улыбнулся, после чего пошёл вслед за этой компанией.

- Нет, Всеволод Владимирович. Мы, разумеется, думали о том, чтобы устроить привычный вам формат, но Леонид, мой соучередитель, в какой-то момент предложил сразу показать вам товар лицом.

- Леонид – это молодой человек в свитере?

- Да, Всеволод Владимирович.

- Вот сразу видно серьёзного человека. Леонид, - Всеволод Владимирович вдруг остановился, Тимур не успел среагировать, чуть не наступил ему на задник ботинка, после чего потерял равновесие, сделал пару неверных шагов – и всё-таки влез ногами в снежную кашу. Инвестор обернулся. – Вы достаточно уверены в своём продукте?

- Ну, как видите, мы не сходим с намеченного пути. – Лёня бросил взгляд на Тимура, который с бодрой улыбкой пытался вернуться на тропинку, не намочив снизу штанов.

Всеволод Владимирович тоже глянул на молодого соучередителя, хмыкнул, и пошёл дальше.

Свет из ангара пробивался через окошки под крышей.

- Вот, значит, тут ваша адская машина, Леонид? – Всеволод Владимирович запрокинул голову, разглядывая здание. – Это не она так светится?

- Нет, это потолочное освещение. Машина вообще находится под защитным занавесом. – откликнулся Тимур.

- М, спасибо. У вас тут как – дверь открывается или надо подвинуть чего?

- Да, сейчас. – Лёня прошёл к одной из выемок в воротах и дёрнул в сторону. За ней скрывалось небольшое помещение с ещё одной дверью, теперь уже – самой обычной.

- Григорий, подождите меня снаружи. Если я задержусь или замёрзнете, то идите в машину. – охранник кивнул и занял выжидающую позицию. Всеволод Владимирович вошёл в помещение, подождал, пока Лёня и Тимур тоже окажутся внутри, понаблюдал за тем, как они задвигают на место створку двери, после чего спросил: - А чего у вас тут за меры безопасности? Боитесь вашему алгоритму мозги застудить?

Лёня и Тимур переглянулись.

- Типа того. – уклончиво ответил Лёня, а Тимур, сделав вид, что он не расслышал вопроса, потянул за ручку двери.

Та открылась после пары мгновений сопротивления – и маленький шлюз, пространство между грязно-серым миром снаружи и залитым оранжевым светом ангаром, вдруг оказался наполнен шумом и гвалтом.

Внутри кричали, стучали, щёлкали, гудели, бесились, выли. Внутри кипела жизнь.

Лицо Всеволода Владимировича вытянулось, а глаза, казалось, готовы были двигаться дальше впереди своего владельца, возможно, отдельно от него.

- Это у вас что такое? – спросил он, вдохнув. – Что тут у вас за херня происходит?!

Тимур выскочил в ангар первым и замер, наблюдая за открывшейся картиной. Лёня мягко ухватил Всеволода Владимировича за локоток и повёл внутрь.

- Леонид, потрудитесь объяснить мне… - Всеволод Владимирович всё-таки ухватил взглядом происходящее в ангаре и обомлел.

Под потолком всё было завешано лианами. Оранжевый свет, так хорошо видимый с улицы, здесь же еле-еле пробивался через толщу зелени, оставляя помещение в полумраке рукотворных джунглей. Из пробитых в бетонном полу дыр торчали пальмы, в три-четыре роста человека каждая, которые слегка покачивались от ветерка, гуляющего под сводами.

На глазах Всеволода Владимировича с потолка на пол шмякнулся банан.

Он, ничего не понимающий, испуганный – воздух из его груди выходил без какого-то ритма, он то резко делал серию вдохов и выдохов, то задерживал дыхание; он, привыкший к тому, как презентуют стартапы, к атмосфере холёных молодых людей, стильных презентаций, к рутине, пристально наблюдал за бананом, а ещё – за шуршащими за ним джунглями.

Вдруг из гущи лиан появилась заросшая чёрным, жёстким волосом рука. Она отодвинула в сторону занавесь из побегов, после чего перед глазами Всеволода Владимировича оказалась обезьяна. Самый обычный шимпанзе, ничего особенного – кроме того, что он вышел из рукотворных джунглей посреди их далеко не тропического города. Животное посмотрело на гостей, оскалило зубы, присело, сделало пару скачков, двигаясь на четырёх лапах, после чего, видимо, заметив банан, повернулось к людям боком и двинулось в сторону фрукта. Шимпанзе схватил лакомство, прижал к груди, снова оскалился в сторону людей, а потом начал бочком отходить к чаще.

- О, Бомба есть начал наконец-таки! Лёнь, слушай, сколько он… - Тимур повернулся к своему другу, увидел, какая маска застыла на лице у Всеволода Владимировича, и замолчал.

Бизнесмен, в свою очередь, никак не мог выйти из этого странного, почти кататонического состояния. Он повернул голову к одному из стартаперов, ко второму, а потом шёпотом сказал:

- Я вот что-то ничего не понимаю. Значит, все те деньги, которыми я вас спонсировал, - в этот момент словно кто-то снял с паузы его лицо – брови задвигались, губы шлёпнули друг об друга, глаза на долю секунды вернулись к привычным орбитам – но потом полезли наружу снова. – Все те средства! Пошли вот на это! На обезьян! На джунгли! На бананы! Что это за херня, я повторяю вопрос!!! – он уже не сдержался, заорал на Тимура, подскочил к нему, схватил за лацканы пиджака, попробовал поднять – это не увенчалось успехом, после чего начал просто трясти. – Я вложил в вашу идею деньги, чем вы будете их возвращать? Дерьмом обезьяним?!

- Всеволод Владимирович, вы успокойтесь. – позади бизнесмена раздался голос второго партнёра. – У нас вообще немного не так должна была проходить презентация, но Бомба три дня как приехал, а всё никак не начинал есть, а тут вот такой сюрприз.

Всеволод Владимирович отпустил пиджак Тимура, повернулся в сторону Лёни, пару раз сжал и разжал руки – искать, во что вцепиться, было бессмысленно, свитер был без лацканов – после чего вдруг опустил руки по швам.

- Нет, ну вы же не идиоты. – бизнесмен нахмурил брови. - Если ничего не готово, вы бы такое не устроили. Вы бы пришли и начали канючить ещё бабок, все вот эти «молодые конторы» такие, им лишь бы денег, да без ответа. А как просишь продукт – так у них счета на Сейшелах, офис на Кипре, вывеска смахивает на «Рога и копыта». – Всеволоду Владимировичу, очевидно, требовалось выговориться. – А вы ж не идиоты. Вы меня хотите на бабки с выдумкой развести. Обезьяна эта, ветки. Придумщики, придумщики. – он вдруг хохотнул и хлопнул по предплечью дёрнувшегося Тимура. – Ох и презентация, а! Молодцы! Если уж на такое денег не пожалели, то, видимо, алгоритм ваш работает, как часы!

- Ну, что-то вроде. Не “Swiss Made”, конечно, но и не «Монтана». – покивал головой Лёня. – Вы посмотреть-то за его работой не хотите?

- Хочу. Вот теперь – прям охота.

Лёня показал рукой в сторону ещё одной двери в другое помещение.

- Вот там у нас контрольный зал, пойдёмте.

Так и двинулись – невозмутимый стартапер в своём нетронутом свитере, Всеволод Владимирович, который не переставал со смешком оборачиваться назад, и Тимур, который пытался оценить ущерб, нанесённый его костюму руками инвестора.

За спиной у троицы на пол упал банан.

В контрольном зале было тесно. На стене висели несколько мониторов, на которые выводилось изображение с камер внутри ангара.

Большая часть из них просто транслировали джунгли, парочка – территорию вокруг ангара. Одна, под самым потолком, следила за светильниками.

Внимание Всеволода Владимировича привлекли два монитора по центру.

На одном из них грустный шимпанзе-альбинос сидел на стволе дерева, и, жестикулируя, что-то словно объяснял двум другим, качающим головами. На другом же десяток обезьян стучал пальцами по клавиатурам, выбрасывая на экраны компьютеров всё новые и новые символы – без всякого порядка, хаотично.

Глаза Всеволода Владимировича опять начали бегать по кругу – монитор-инвесторы. За ним пытались угнаться и глаза двух партнёров, но, видимо, бизнесмен шёл на рекорд на короткой дистанции.

- Так, у меня всё ещё актуален вопрос про то, что за херня происходит. И что с моими вложениями в ваш проект. – затылок инвестора, как море в ветреный день, пошёл волнами, когда он, запрокинув голову, глянул на парочку стартаперов.

- Вы когда-нибудь слышали, Всеволод Владимирович, про теорию о том, что обезьяны могут случайно написать «Войну и мир»? – неуверенно подал голос Тимур.

- Нет, никогда не слышал. Но эта теория звучит то ли как комплимент обезьянам, то ли как насмешка над Толстым, могу сразу сказать.

- Не в персоне автора и не в произведении дело. Дело – в хаотичном порядке творчества в таком случае. – слово взял Лёня. – Вот смотрите – мы пришли к вам с проектом алгоритма набора текста, который, на основании предложенной информации, способен совершать с ним всяческие метаморфозы. Стилизации под известных авторов, повышение разнообразия речи, использование всяких умных словечек в необходимых количествах и местах.

- Да, программа, которая доведёт любой текст до ума. А это у вас что, отдел тестеров? Или вы так в нейросеть данные забиваете? – Всеволод Владимирович козырнул своими знаниями об IT. – Люди-то вас чем не устроили?

- Знаете, Всеволод Владимирович, есть такая интересная штука. – Тимур с сомнением посмотрел на Лёню, тот кивнул головой. – Вот человек где-то в голове, пусть и неосознанно, имеет налёт того, как должно выглядеть произведение. Черновик. Сказки из детства, фильмы из юности, книги из школьной программы… Все знают, что главный герой должен победить или проиграть, найти корень зла или осознать, что зло, как перекати-поле, корней-то не имеет…

Всеволод Владимирович перебил:

- Да, а обезьяна такого багажа знаний не имеет.

Тимур одобрительно кивнул и продолжил:

- Следовательно, она может построить историю так, что для человека текст будет восприниматься совершенно непривычно, а значит – будет производить эффект, который никто не ожидает. К примеру, книга, которая будет 99% времени рассказывать про одного человека – и вдруг окажется, что он-то в ней не главный герой! А герой – это тот, кто всю книгу казался нам кем-то лишним, выпадающим из общего действия, совершенно не нужным.

Всеволод Владимирович почесал затылок.

- Перспективы-то, конечно, прекрасные вы мне рисуете. Как и на любой другой презентации. А вот скажите мне, как вы планируете получить с этого прибыль?

- Ну, во-первых, продажами самой программы доводки текста. – спокойно ответил Лёня. – Во-вторых, мы планируем издать книгу, написанную в дуэте обезьяны и нашего алгоритма.

Всеволод Владимирович уже не слушал объяснения молодого изобретателя. Нет, он вцепился взглядом в экран, на котором альбинос продолжал что-то втолковывать другим шимпанзе.

- Имена-то у них есть хотя бы? – прервал Лёню Всеволод Владимирович.

- Сами нарекли. – отреагировал Тимур. – Вот там, где с дерева альбинос вещает, мелкий – это Вензель, у него очень уж хорошо писать выходит. Там каждая строчка – произведение искусства. Побольше – Титр, у него любимая привычка: написать пару строчек по центру, а потом на следующую страницу перескочить. А на дереве Фриц сидит.

- А почему Фриц?

- Ну, потому что альбинос. – отреагировал Лёня. Всеволод Владимирович хохотнул, погрозил пальцем, после чего вернулся к экрану.

- А «Гринписа» не боитесь? А то они быстро эту лавочку прикроют.

- Ну, по документам это проходит, как научный эксперимент об исследовании у высших приматов, не относящихся к роду Homo, способностей к абстракции. Плюс – у нас же тут не потогонка какая-то. Есть трудяги – им вот нравится за компьютером весь день проводить. Есть лентяи – вон, Фриц тот же. Залезет на дерево, да и просвещает молодёжь. Мы их кормим, поим, лечим. Нормально всё, в общем. Не придраться. Да и потом – вот в космос когда-то обезьяны тоже летали! И ничего, никто тогда не протестовал! – Тимур начал размахивать поднятым пальцем, за что и был осажен Всеволодом Владимировичем.

- Ты поспокойней. Такие организации знаешь куда могут тебе твой же палец засунуть, если вскроется, что ты на обезьянах деньги делаешь? Вот то-то же.– бизнесмен постучал пальцами по столу перед ним. – А пример текста-то я могу увидеть?

- Да, разумеется! – Тимур начал искать что-то на полках в углу контрольного зала. – Сейчас, тут где-то был образец… Одну секунду… - молодой человек вдруг кинулся к экрану, приблизил изображение из комнаты, где обезьяны работали, продолжался изничтожать клавиатуры, после чего сказал: - Лёня! Вот я ж просил – забери его оттуда! Нет же, всё самому, всё самому… - дверь в контрольное помещение отсекла окончание фразы.

Мониторы начали показывать, как фигурка, нелепо одетая для этого окружения, пробирается сквозь заросли.

- Леонид, скажите, а почему так сложно? Все эти джунгли, бананы с потолка? – Всеволод Владимирович прошёл к офисному стулу, стоящему возле камер, с кряхтением сел – скрипнуло, но не развалилось – после чего посмотрел на молодого изобретателя.

- Да как вам сказать… Это не желание потратить ваши деньги и не желание выпендриться. – Леонид замялся. – Знаете, это настоящая наука. Может быть, это выглядит смешно и глупо со стороны, но сколько всего революционного и прорывного так смотрелось? А у нас тут мартышкин труд, monkey business, так сказать.

Всеволод Владимирович покивал головой.

- Леонид, я поражён, скажу вам честно. Нет, я не ожидал ничего такого, - обезьяны на экранах опять приковали его взгляд. – Но если это работает – ох и интересные перспективы у вас, мой друг…

Дверь хлопнула, и в помещение влетел Тимур с кипой бумаги.

- Вот, вот, смотрите. Тут, правда, всё вперемешку – мы, если честно, тут столько всякой бумаги переводим, что иногда путаница возникает. Ну вот, к примеру, - он выудил какой-то листок и сунул его бизнесмену.

- «Она повернулась, посмотрела на окружающих её людей, её челюсти сдвинулись, а губы, напротив, разомкнулись, обнажив белую эмаль под ними. Посмотрев на удивлённых, верящих в её безмозглость существ, она опустила голову и вернулась к своей работе». Это уже после доводчика?

- Да, разумеется. – качнул головой Тимур. – Там мешанина до этого страшная была. Отличная концовка получилась, конечно. Прям на загляденье.

- А доводчик-то ваш работает что надо! – Всеволод Владимирович стукнул тыльной стороной ладони по листу. – Замечательно! Так, если мы с вами от всего этого, - он указал на мониторы. – Абстрагируемся, то вывод прост – то, на что было выделено финансирование, работает.

Тимур кивнул.

- Послушайте, молодые люди, это, как минимум, очень интересно. Даже если у вас не выйдет с продажами вашей программы… - Всеволод Владимирович почесал лоб. – Ну, не страшно. Сам факт выхода такой книги создаст спрос на такой алгоритм. На этом рынке мы будем монополистами. Плюс если можно будет ограничить функционал версии, которую мы выставим в открытый доступ… - по лицу Всеволода Владимировича было понятно – в его голове сейчас мелькают котировки, доходы, расходы, презентации – в общем, всё то, что и заключает в себе подобный проект. – Да, я готов признать, что я понял, что за херня тут происходит. И мне это по вкусу, молодые люди, да. Считайте, что инвестиции в ваш проект я считаю удачным вложением. Я чем-то ещё вам могу помочь?

Молодые люди переглянулись.

- Нам примерно такая же сумма потребуется. – ответил Тимур. – На всякие дизайн-проекты, графическую оболочку, маркетинговую стратегию…

- Ну и обезьянам на бананы. – добавил Леонид.

Всеволод Владимирович хохотнул, после чего ещё раз перечитал текст на бумажке.

- А хорошо получилось, слушайте. Да, авантюра, конечно, это всё… - он снова бросил взгляд на мониторы. – Но чертовски привлекательная. Деньги будут, разумеется. – бизнесмен встал и похлопал по плечу Тимура. – Сможете ещё одну пару туфель прикупить.

Лёня улыбнулся.

- Так, перспективы я увидел, финансы вам предоставим… - Всеволод Владимирович почесал затылок. – Вроде как и всё. Вы меня до выхода проводите?

- Да хоть до машины.

- Да там я и сам дорогу знаю. – отмахнулся инвестор.

Пока они шли к дверям ангара, на пол шмякнулся ещё один банан.

- Балуете вы их, ребята. – хохотнул Всеволод Владимирович и глянул наверх. – Что у вас бананы-то всё с потолка валятся?

Простой вопрос заставил двух изобретателей взволнованно переглянуться.

- Да датчик движения никак не откалибруем. – выпалил Леонид. – Мы в его зоне действия находимся, вот он и сыпет.

- А, понятно. – бизнесмен потерял интерес к бананопаду, достиг двери, ведущей в предбанник ангара, обернулся к молодым людям, пожал руки, попрощался – и вышел.

Лёня и Тим подождали пару минут, пока сдвижная дверь не закрылась с металлическим грохотом.

Тогда-то они и обмякли. Тим, не заботясь больше о внешнем виде, промокнул лоб галстуком. Лёня же закатал рукава свитера, отошёл к стене, опёрся на неё и задышал.

- Твою мать. – он взглянул наверх. – Чуть на бананах не прокололись. Я же тебе говорил – это всё ерунда, надо просто связку повесить на пальму, пусть подойдёт, заберёт… А ты: «Нет, фигня это, пусть бананы сверху падают!»

- Да нормально получилось. – ответил ему Тимур. – Банан-то как раз сработал. Ты ж его лицо сам видел, у него в тот момент шаблон и надорвался. Когнитивный диссонанс, понимаешь? Лёня, я ж психолог по образованию, я ж понимаю, что делаю.

- Давай об этом потом, окей? Женя! – крикнул Лёня. – Спускайся!

Над головой у изобретателей залязгало, потом ойкнуло, выругалось пару раз, а потом, наконец, начало ритмично греметь.

Женя изящно спрыгнула с предпоследней ступеньки лестницы, ведущей под потолок ангара,на пол, после чего начала выпутывать из волос попавший туда побег лианы.

- Вот вы молодцы, конечно! Во-первых, вы там могли и сами посидеть! А во-вторых, кто там мне сказал: «Как увидишь, что мы внизу – бросай банан?». Вы мне оба это раз за разом твердили, как пластинка заевшая! – она сдула упавшую на лоб прядь, после чего ткнула пальцем в Тимура. – Тим, я в следующий раз на такое не соглашусь!

- А ты не переживай, Тимур к следующему разу сделает бананподаватель автоматизированным. – откликнулся Лёня.

Из чащи тем временем начали появляться обезьяны. Они выходили оттуда на четырёх конечностях, но потом, осмотревшись, вставали на ноги и уверенным шагом продолжали движение.

Одна из них, вышедшая первой, вдруг сунулась рукой куда-то в область подбородка, потянула – и лицо сморщилось, состарилось на миг, а потом начало собираться в руке.

Под маской обезьяны оказался мужчина лет сорока, раскрасневшийся, но довольно улыбающийся.

- Ну как мы себя проявили? – с улыбкой спросил он.

- Пётр Евгеньевич, бесподобно! Просто бесподобно! Был бы это манеж – вам бы аплодировали стоя! – Тимур начал трясти «обезьяне» руку. – Послушайте, а кто выходил из чащи?

- Я и выходил. – с улыбкой ответил Пётр Евгеньевич. – Деньги ж плочены, надо отрабатывать. Ребята там по клавишам стучали, а я вот, на правах ведущего артиста, взял на себя главную роль.

«Обезьяны» начали разоблачаться. Из приметных не было в их рядах только альбиноса.

- А что с Фрицем? – спросил Лёня. Тимур бросил на своего компаньона рассерженный взгляд.

- С кем? – озадаченно спросил Пётр Евгеньевич, который уже вылез из своего костюма, оказавшись одетым в тёмно-синее трико.

- Ну, с Сахарком. – поправила его покрасневшая Женя.

- Молодёжь просвещает. – крикнул кто-то из «обезьян».

– Да не беспокойтесь, он парень спокойный. – Пётр Евгеньевич утёр лоб. - Как к нам в цирк привезли – ни разу себя плохо не вёл. А только тут оказался – сразу с Вензелем подрался! Обидно – Веня у нас самый умный. Даже вон, букву «Б» от буквы «В» научился ради номера отличать!

Пётр Евгеньевич сложил костюм, отнёс его к стене, после чего отряхнул ладони о бёдра и посмотрел на Тимура.

- Тимур, как считаете, возврат средств вам требовать не за что?

- Конечно, нет. Вы и ваша труппа были прекрасны, Пётр Евгеньевич. – прижав руку к груди, ответил один из компаньонов.

- Ну и замечательно. – артист следил за тем, как люди постепенно идут обратно, в чащу, пригибаясь и разводя руками стебли. – Вы как всё это успели сделать-то?

- Ну, деньги, Пётр Евгеньевич, деньги решают всё. Плюс – у нас в принципе был план, что делать, если к дедлайну не успеем. – Лёня с улыбкой глянул на Тимура. – Тим вот решил немного добавить эффектности.

- И не зря. – Тимур поднял палец. – Зато теперь точно всё успеем.

- Ага, и туфли новые купишь. – поддакнула Женя.

- А и куплю. И Лёне свитер новый. – Тимур был доволен собой.

Пётр Евгеньевич сложил ладони рупором и крикнул:

- Ну всё, собираемся – и едем! - после чего сам ушёл обратно, в чащу.

Женя переводила взгляд с одного компаньона на другого.

- Так, а мы-то теперь чем заниматься будем?

- Допиливаем программу, сообщаем об этом инвестору, на вопрос об обезьянах грустно отвечаем, что владелец ангара, который мы снимаем, пришёл, увидел всё это – да и выгнал нас на мороз, мол, устроили с его собственностью невесть что. – Тимур загибал пальцы. – На все вопросы говорим, что не хотели отвлекать ерундой, а алгоритм работает, потому что обезьяны побыли тестерами. Плюс – мы и программу довели, и текст книги ему представим. Выпускаем на рынок, гребём денежку. – молодой человек посмотрел на товарищей.

Женя удовлетворённо кивнула. Лёня провёл рукой по волосам.

Мимо них прошёл один из участников труппы, ведущий за руку шимпанзе-альбиноса.

- Давай, Сахарок, попрощайся с ребятами. – он подвёл смешно косолапящего примата поближе к молодым людям. Фриц, он же Сахарок, успел отбить «пять» только Жене, когда из чащи донёсся окрик.

- Денис! Стой! Там Вензель никак уходить не хочет! – голос Петра Евгеньевича доносился приглушённо, скрадываемый побегами, свисающими с потолка. – Приведи Сахарка обратно!

Артист пожал плечами, потянул примата обратно. Шимпанзе, до этого довольно спокойный, вдруг начал упираться – видимо, не был доволен тем, что не все попрощались с ним.

- Да рано ещё, видимо. – заметил Лёня. – Давайте мы с вами пройдёмся, а потом уже нормально простимся. – с этими словами он взял в руку обезьянью ладонь. Довольный примат охотно зашагал в сторону джунглей. За этой троицей – артист, Лёня, а между ними – Сахарок, пошли и остальные.

Чем глубже они заходили в гущу леса, тем громче становились спорящие голоса.

- Я тебе говорю, отбери у него игрушку, возьми – да веди обратно!

- Пётр Евгеньевич, вы ж знаете Вензеля. Он же пока не наиграется, не отдаст. А он сидит там, клавиши щёлкает, как учили. – оправдывался кто-то невидимый.

- Сейчас Сахарка приведут, он ему быстро объяснит, что да как! – на этих словах джунгли словно расступились и перед молодыми людьми появилась поляна с установленными на ней компьютерами. Труппа в одинаковых трико стояла возле Петра Евгеньевича, который продолжал рубить ладонью воздух, глядя на склонившуюся над клавиатурой обезьяну. – Так, Миша, забери этого программиста поневоле отсюда, да побыстрей. У нас через две недели тур, а мы с ними даже номера не отрабатывали толком.

Вензель продолжал сосредоточенно тыкать в клавиатуру пальцами.

Лёня сощурился, пытаясь разглядеть текст, подошёл ближе и замер.

- Да что он там такое пишет-то? – спросила Женя, подошла к своему компаньону, тоже уставилась на монитор – и застыла.

Из принтера, стоявшего в отдалении, вдруг пополз лист бумаги.

Труппа и Тимур с удивлением и испугом смотрели на то, как листок спланировал на землю.

Вензель продолжал стучать по клавиатуре.

- Тимур. – вполголоса сказала Женя. – Помнишь, ты нам рассказывал, когда говорил про план, что нужно бесконечное количество шимпанзе?

- Помню. – Тимур не отрывал взгляд от листочка.

- Может быть, и одного достаточно.

И только теперь обезьяна обратила внимание на ситуацию вокруг неё.

Она повернулась, посмотрела на окружающих её людей, её челюсти сдвинулись, а губы, напротив, разомкнулись, обнажив белую эмаль под ними. Посмотрев на удивлённых, верящих в её безмозглость существ, она опустила голову и вернулась к своей работе.

______________________________________________________________________

Доброго дня, с вами @SilverArrow.

Этот рассказ – тоже воплощение одной старой идейки.

Мне всегда нравилось то, что хаос порождает порядок. В той или иной форме, но и из мешанины символов, которую вы напечатаете, не думая и не глядя на клавиатуру, можно вынуть что-нибудь интересное.

Я думаю, в этом рассказе нет глубинного смысла, какой-то подоплёки. Считайте, что я просто немного пошалил.

Хотя, если вдруг увидите то, чего не заметил я – поделитесь в комментариях)

И не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории.

С уважением, ваш @SilverArrow.

- Занимайте ваше место. – молодой человек в форменной куртке отдал мне талончик с отпечатанными ручным штемпелем цифрами, после чего вернулся к перебору каких-то бумажек на столе.

Я смотрел на него с непониманием.

- Что, простите?

- О господи! Вот почему каждый из вас такой тормознутый? – работник неизвестного ведомства пошарил по ящикам стола и положил перед собой небольшой наушник. – Идите по писку. Чем чаще пикает, тем ближе огневая точка. Чёрт, на вас не напасёшься этих ушей!

Я сгрёб со стола маленькое устройство и снова застыл в раздумьях.

Ну вот не могло быть так. Не должно было быть так.

- Я прощу прощения, мне просто неизвестно ваше имя…

- Карен. – парень, не поднимая головы, протянул мне руку. – Не «КАрен», а «КарЕн», это важно.

- Эндрю. – я ответил на рукопожатие. Ладонь была самая обычная, но это никак не успокаивало. Равно как и голос парня - чем-то смахивающий на мой. – Карен, а что тут вообще происходит?

Вдруг где-то в столе у Карена раздался треск рации. Он не обратил внимания на мой вопрос, снова подёргал ручки, выудил хрипящий «уоки-токи» и нажал на кнопку.

- 430-ый отстрелялся. – донёсся через помехи спокойный голос.

Карен кивнул, что-то черкнул в бумажке перед собой, после чего ответил в микрофон:

- Принял. – он снова поднял на меня глаза. – Парень, ты идти куда-то собираешься? Тут очередь собирать нельзя, всё должно по порядку идти.

- По какому порядку? Слушай, Карен, я вот вообще не врубаюсь, что происходит. – я опёрся рукой на стол и поправил сползший чехол на плече.

- А ты и не должен. Ты зачем сюда прибыл, знаешь?

- Я-то знаю. Я тут бы и не оказался, если не надо было. Но вот что ты тут делаешь? А вот это что? – я раскрыл ладонь и предъявил ему наушник. – А это? – я помахал у него перед носом бумажкой с цифрой.

- О господи, ты точно один из тех, кто случайно изобрёл машину времени! – Карен всплеснул руками. – Вот это, - он указал на кулак. – Твой номер в очереди и твоя стрелковая позиция…

Я не дождался, пока он снова объяснит мне всё, смял в кулаке бумажку, поправил чехол и перебил парня:

- Что значит «случайно изобрёл машину времени»? Погоди, ты хочешь сказать, что я не первый, кто до неё додумался?

- У гениев мысли сходятся. Хотя, учитывая то, сколько раз я объяснял, что тут происходит, таким как ты, я склонен считать, что и у дураков – тоже. – Карен почесал в затылке, после чего встал, обошёл своё рабочее место и присел на край стола. – Смотри, машина времени в культуре описана тысячу раз. Принципов её действия – бессчётное количество. У нас тут вообще был один титан мысли, который придумал машину времени по типу центрифуги, пока размешивал варенье в утренней каше. Ну, там, узловые точки, как более тяжёлые пространственно-временные феномены, смещаются к внешней… - он посмотрел на мои приподнявшиеся брови и махнул рукой. – Короче, неважно. Вопрос не в способе её работы, а в самом факте перемещения во времени. И в цели перемещения. – он скосил взгляд в сторону чехла на моём плече. – И, что интересно, у вас даже причина для перемещения одна и та же!

- М, как же. Вот, по-твоему, я тут что делаю?

- Прилетел убивать дедушку. – Карен скрестил руки на груди. – Своего, разумеется, чужие тебя не интересуют.

Я хмыкнул.

- И что, много желающих?

- Много. – кивнул Карен. – 438 только за время моего дежурства.

Я с недоверием посмотрел на него и заметил, что странную куртку, явно форменную – выдавали шевроны на рукавах и странный опознавательный знак на груди: лежащие на боку песочные часы – явно стирали, и, видимо, не разобравшись в технике, стирали руками.

- Погоди. И это всё – разные люди?

Он помолчал, опустив глаза.

- Ну, технически, если подумать, разные. Просто бабушка у них одна и тот же. Считай, на ¼ они все одинаковые. – нехотя ответил Карен.

- Погоди. Если у них одинаковая бабушка… -я потёр лоб. – Ух. Стоп, они что – я?

- Я вообще не имею права сообщать такую информацию, но ты сам пришёл к такому выводу, так что…. – Карен ощутимо расслабился, развёл руками и опёрся ладонями на стол.

Я закивал головой.

- Ох, ну и новость. Подожди, а как же так вышло, что мы все решили перенестись в один и тот же день? Хотя логично, в этот день нам, как минимум, точно известно его местоположение. На карточке из фотоальбома было надписано место и время, когда сделан снимок. – Карен кивнул мне. – Погоди, погоди. Если ты тут, значит, какая-то из реальностей уцелела после такого финта?

- Естественно. Потому что время – пластично, и пытается всеми силами противостоять этому факту. Это ты, к примеру, поехал сюда затем, чтобы убить своего дедушку… Имя у него как?

- Джек Брайт.

- Вот, видишь. А, к примеру, 417-ый сказал, что его дедушку зовут Джефф Мачульски.

- Дедушка мне рассказывал про парня с этим именем. – я находил всё больше и больше вещей, которые пересекались вне зависимости от реальности. – Мачульски был в его взводе, а потом, когда они вернулись с войны, оказалось, что тот живёт буквально в паре кварталов от дедушки Джека, в соседнем районе, считай.

- Вот, чуешь? А что это значит? Верно, в один прекрасный день твоя бабушка не встретила твоего дедушку в другой реальности, а вместо него повидалась с господином Мачульски, сделала фото с указанием времени и места, а потом заделала с ним ребёнка. А уже внук господина Мачульски изобрёл машину времени, с помощью которой и отправился в прошлое, чтобы передать дедуле привет.

- Подожди. Если в другой реальности моя бабушка не встретила дедушку… Он уже умер, верно?

Карен задумчиво на меня посмотрел.

- Вот ты вроде воткнул, а вроде стоишь и тупишь невероятно. Смотри, - он поставил перед собой руку, сжал её в кулак, и провёл от него невидимую линию. – Вот твоя временная линия. В ней твой дедушка жив, и всё такое. А вот отсюда – он вернул палец к кулаку. – начинается целый пучок, или букет, называй как хочешь, временных линий. Связано это с желанием людей проверить те или иные парадоксы перемещения во времени после изобретения машины времени. Ну а убийство дедушки оказывается своеобразным тестом. И смысл в том, что некоторые из этих временных линий тут замыкаются сами на себя. У тебя должен быть дедушка, ведь ты сам – есть. При этом ты убиваешь своего дедушку, следовательно, тебя не должно быть, но всё ещё есть твоя бабушка, которая находит тебе нового дедушку, они делают с ним тебе нового папу или новую маму, а те, в свою очередь – новую или нового тебя. Да, статистически девочек у твоих папы и мамы получается больше, проверенный факт. В итоге – тебя нет, твоя временная линия прервана, но реальность изменяется так, чтобы твоя бабушка встретилась с твоим новым дедушкой. И вот раз за разом цикл повторяется.

- Стой. Неужели все мои копии летят в прошлое ради этого?

Карен почесал висок.

- Нет, конечно. Кто-то не горит желанием проверять, кто-то перелетает в будущее и становится причиной создания временной службы безопасности. Плюс, не забывай - когда кто-то убивает своего дедушку, твой дедушка в его версии реальности выживает, но уже далеко не факт, что может встретить твою бабушку. В нашей реальности, к счастью, твой двойник решил отправиться в будущее. – он кивнул головой в сторону символа на груди. – Теперь сидим вот, ведём учёт.

У меня голова пошла кругом. Я прислонил к столу чехол – его содержимое гулко лязгнуло, после чего уселся на стул в углу комнаты.

В соседней комнате раздался странный щелчок.

Распахнулась дверь. Из неё вышла любопытно озирающаяся девушка примерно моего возраста. За спиной у неё висел чехол для бильярдного кия, правда, неестественно раздутый.

- Ваш номер – 439. – поприветствовал её Карен, успевший незаметно для меня занять место за столом. – Вы можете проследовать на свою стрелковую позицию.

- Куда, простите? – девушка с недоверием уставилась на собеседника.

- О господи! Вот не напасёшься на вас этих штук! – Карен опять подёргал ящики стола, выудил из одного из них наушник, после чего отдал его девушке. – Вставьте его в ухо и идите на писк. Как он станет непрерывным – вы достигли огневой точки. Удачи.

Девушка схватила со столешницы приборчик, воткнула его в ухо, кивнула Карену – и вышла в прихожую.

- Вот, видишь. Я тебе говорю про очередь, а ты не веришь.

Я побарабанил пальцами по стене возле меня.

- А она пошла убивать своего дедушку?

- Очевидно. – Карен что-то отметил в бумаге перед ним. Рация шепнула: «431-ый отстрелялся». Карен ответил: «Принял», после чего начал стирать свою же заметку на полях.

- Слушай, Карен, вот ты говоришь про какие-то изменения, которые совершают изобретатели машины времени… - я замолчал, глядя на напрягшегося собеседника. – А почему они не летят, не знаю, убивать Гитлера, к примеру?

- Как же не летят? Это вторая по популярности идея. В итоге, конечно, оказывается, что в побеждённой Германии полным-полно людей, которые хотят реванша и готовы на всё, что угодно при этом. Вот скажи мне, Эндрю, - Карен бросил на меня взгляд. – Ты где родился?

- Ну, в США. Если прям совсем точно – Цинциннати, Огайо.

- О, интересно. – Карен усмехнулся. – А я родился в Редстоуне. В СОК.

- СОК?

- Североамериканские Объединённые Коммуны. Государство, образованное в 1963 году, после того, как в ходе операции «Форт Росс» был перехвачен контроль над центрами экономики и политики США в результате высадки десанта, состоящего из сил Красной Европейской Армии, которые воспользовались аэродромами Канадской Социалистической Республики для размещения… - он осёкся, глянув на моё вытянувшееся лицо. – Да, именно так. А причиной для этой операции стал Дарданелльский инцидент – размещение американских ракет на территории Турции, одного из немногих союзников молодой демократии в Старом Свете.

- Это из-за того, что кто-то убил Гитлера?

- Ага. К власти в Германии пришли коммунисты, которые нашли общий язык с СССР, и оно как-то само покатилось. – Карен улыбнулся. – Ты дедушку-то стрелять собираешься? Или мы тут с тобой так, просто посидеть, поболтать решили?

Я посидел ещё минуту, глядя перед собой, потом подошёл к столу, опустил на него наушник, достал из кармана бумажку с пропечатанным номером, разорвал её – раз, другой, третий, выбросил обрывки в пепельницу, стоявшую на столе, после чего сказал Карену:

- Нет. Считай, что я отказываюсь.

Карен кивнул мне, подпалил бумажку зажигалкой, лежавшей рядом (а я отметил, что там уже была горка пепла, видимо, не только я отказался стрелять), после чего сказал:

- Ну, тогда возвращайся обратно. Можешь заявить о своём открытии, а в качестве подтверждения – упомянуть наш с тобой разговор. Не раскрывай деталей, и помни – мы присмотрим, если кто-то решит что-нибудь поменять в прошлом. – он протянул мне руку на прощание, я пожал её, развернулся и сделал уже шаг в сторону комнаты, куда попал после переноса, как вдруг понял, что девушка прибыла в то же самое помещение. Значит, там сейчас две машины времени, значит, я мог бы…

За спиной раздался щелчок.

Я обернулся и успел заметить, что Карен уже встал, а на меня уставилась чёрная пустота пистолетного ствола.

Грохнуло, я почувствовал, что в меня врезалось что-то маленькое и злое, врезалось так сильно, что я крутанулся на месте – и рухнул на пол. Бок тут же намок, думать стало тяжело, а где-то справа в теле поселилась боль, жалящая, как рой ос.

Карен неторопливо обошёл стол, поправил стул в углу, кивнул зашедшей внутрь девушке, которая прибыла позже меня – она прислонила с характерным, металлическим лязгом футляр от кия к столу, после чего с жалобным видом посмотрела на меня.

- Вот это я понимаю – поверил. Нет бы начать какие-нибудь вопросы задавать, вроде: "А бабушку мою никто не пытался убить?", или там: "А почему они все попадают в ту же реальность, в которую я попал?", или: "Если социалисты взяли верх в Канаде, что же случилось с Англией?". Ну или, на крайний случай: "Как парень, который добавлял варенье в кашу, смог придумать машину времени?". - Карен с усмешкой смотрел на то, как быстро-быстро поднималась и опускалась моя грудь. - Хорошо хоть, дальше не полез, а то пришлось бы на улице его пристрелить.

- Карен, я же говорила, что план отличный. Парень даже понять ничего не успел.  – у девушки оказался чёткий испанский акцент. – Эндрю, верно? Ещё не доктор Эндрю Брайт, создатель машины времени и первый путешественник во времени, а всего лишь Эндрю. Жаль, что ты так часто говорил о времени и месте своего первого перемещения. - я простонал в ответ. - Теперь вместо мировой славы у тебя всего лишь дырка в боку. А у нас - единственная незарегистрированная нигде машина времени. Это ведь так просто – взять специальный обзорный тур в прошлое, в тот день, когда было совершено первое путешествие во времени, и обмануть первого путешественника!

- Умница, Изабелла, умница. – Карен погладил её по спине, поцеловал в плечо, а потом перевёл взгляд на меня. – А знаешь, Эндрю, что самое обидное? Ты тогда даже на выстрел не решился! Посидел, посмотрел в прицел на то, как познакомились твои бабушка с дедушкой, да и вернулся в будущее. Так ничего и не проверил.

Неожиданно раздался приглушённый стук в дверь. Судя по всему, кто-то удостовериться, всё ли в порядке.

- Эй! Тут есть кто? Я слышал выстрелы! – чей-то молодой голос еле-еле донёсся до этой комнаты.

Карен испуганно обернулся в сторону двери, ведущей в прихожую.

- Так, Карен. Жди меня в комнате, где стоит машина времени этого дурака. – девушка указала на дверь. – Сейчас я попробую убедить их в том, что это была случайность. Если у меня получится, то мы избежим кучи проблем. Если поймёшь, что нет – прыгай без меня. Потом перепроверь газеты за этот временной период, найди моё задержание, если оно случится, и выручи меня, компренде? – молодой человек кивнул. – Отлично. Отдай мне пистолет, на всякий случай.

Карен молча повиновался. Он ещё раз провёл по её спине рукой, вытащил из кармана форменной куртки пистолет и вложил ей в ладонь.

- Будь аккуратна.

- О, ты знаешь, я всегда аккуратна. – она улыбнулась, он тоже растянул губы, после чего мотнул головой в мою сторону. - А, его либо заберут копы, либо он истечёт кровью до смерти. Не волнуйся и иди. – Дверь за Кареном закрылась.

Изабелла действовала быстро. Она надела перчатки, раскрыла футляр, с которым я прибыл, вытащила оттуда винтовку – какую-то безобидную мелкокалиберку, всего лишь двадцать второй, я купил-то её вечность назад, продавец у меня даже документы спрашивать не стал – проверила магазин, выщелкнула оттуда патроны, убрала их в ящик стола, вернула магазин на место, после чего швырнула оружие на пол возле меня, никак не заботясь о его сохранности, пару секунд посмотрела по сторонам, видимо, удостоверилась, что всё выглядит достаточно правдоподобно, после чего вынырнула в прихожую, плотно закрыв за собой дверь.

До меня практически не долетал их диалог с неизвестным прохожим.

Вдруг я понял, о чём она забыла.

Её собственный чехол с чем-то убойным стоял возле стола.

Я потянулся и бок взорвался болью. Рубашка пристала к полу и к коже, и каждое движение тревожило рану, заставляло крепче сжимать челюсти, сдерживая крик.

Я перевернулся на живот, почувствовал, как кровь опять потекла - ровным, но уже небольшим ручейком, после чего пополз к столу, оставляя за собой полосу, будто растёртую по полу тряпкой. Уцепился за одну из лямок чехла, дёрнул на себя – тот рухнул на пол с неожиданным грохотом.

Через дверь, в которую ушла Изабелла, донеслось приглушённое:

- Эй, офицер! Офицер! Тут у нас проблема!

Вслед за этим я услышал, как Изабелла, видимо, поняв, что всё пошло несколько не по плану, начинает кричать, что её не так поняли.

Молния на чехле поддался быстро. Внутри оказалась винтовка, с виду-  не в пример мощнее моей. Я напрягся, снова перевернулся на спину- поверьте, за это время мне казалось, что не мир крутится вокруг меня, а я сам нашёл точку, чтобы его перевернуть, и теперь всеми силами пытаюсь это сделать - опёрся спиной на стол, принял сидячее положение,  после чего потянул на себя оружие.

- Послушайте, у нас тут ничего не произошло, ровным счётом ничего! – донеслось со стороны прихожей громкое причитание Изабеллы. Кто-то, видимо, начал задавать ей вопросы, но она и не собиралась отвечать, напротив, стала только громче говорить одно и то же.

- У неё шок! – донёсся до меня голос неизвестного мужчины. Я напрягся, попробовал дёрнуть затвор, раз, другой – не вышло, потом понял, что сил почти не осталось, опёр винтовку на пол прикладом, приподнялся, и налёг всем телом на рычажок.

Клацнуло.

Я дёрнулся от неожиданности, винтовка упала на пол рядом со мной. Я опустил руку, подтянул её к себе за приклад, перехватился поудобнее, всё-таки сумел поднять оружие, которое весило, кажется, тонну, и направил ствол в сторону двери.

Там продолжалась истерика.

- Эй, Донни, утихомирь-ка эту чикано! – заскрипели половицы за дверью. – Хотя нет, Донни, последи-ка за дверью, которая ведёт на кухню. Мэм, я бы хотел, чтобы вы пропустили нас.

Я крепче вцепился в винтовку, выцеливая дверь. Ствол гулял во все стороны, сил хватало только на то, чтобы судорожно вцепиться в винтовку, так, чтобы пальцы побелели.

Половицы за дверьми скрипели всё ближе.

- Дело в том, офицер, что мы с моим избранником… Как бы хотели разнообразить нашу жизнь. – Скрип половиц приближался. – И вот решили, что будет интересно добавить немного огоньку…

- Дайте угадаю, вы сломали кровать, а молодой человек, идущий по улице, решил, что это выстрел, верно?

Дверь подалась. Видимо, на неё кто-то опёрся.

- Да, разумеется. И я благодарна ему за проявленную бдительность. – Голос доносился прямо из-за двери. Мой палец лёг на спусковую скобу, но я никак не мог предположить, где сейчас стоит девушка. Она опёрлась на косяк и только ладонью слегка зацепила дверь? Или же она сейчас стоит прямо перед входом в комнату?

- Послушайте, мисс. Я полагаю, что имею право взглянуть на состояние… - голос опасно приблизился к двери и я крикнул:

- Изабель? Что за мужчины у нас в доме? - этот вопрос заставил все голоса за дверью замолчать. А я продолжал водить стволом винтовки, надеясь, что она примет меня за Карена, и что откроет дверь, чтобы проверить, что тут происходит - голоса у нас с ним были довольно похожие, и почему же он не следует её плану.

Дверь приоткрылась, и я увидел, как на фоне светлого косяка двери появились её тёмные волосы.

Я со стоном перевёл ствол винтовки куда-то в этот район.

- Так, дамочка, позвольте. – видимо, полицейский потерял терпение и сам толкнул дверь.

Не дожидаясь, пока она полностью откроется, я выстрелил.

Сначала мне показалось, что рядом произошёл взрыв. Руку дёрнуло и обожгло болью, видимо, что-то в ней, перенапрягшейся, всё-таки потянулось или сломалось, винтовка совершила кульбит и улетела куда-то в сторону, в двери образовалась дыра. Приоткрытая створка ушла обратно, ударилась об косяк, а потом распахнулась, явив мне два тела в коридоре. Полицейский, которого отбросило к стене, широко раскрыл глаза, его грудь поднималась и опускалась, как иголка в швейной машинке. Куда я попал, было непонятно – кровь повсюду, а рассмотреть получше я ничего не смог бы – тело Изабеллы рухнуло прямо на полицейского.

- Джеки! Джеки, чёрт тебя побери! Центральная, партрульный Брайт ранен! Патрульный Брайт ранен, повторяю! Скорую по адресу... - дальше мне уже было неинтересно слушать.

Я смотрел на это обезумевшее, желающее только одного – жить, лицо напротив, совершенно непохожее на улыбчивого молодого человека, который улыбался мне с фотографии в бабушкиных альбомах.

Из комнаты, в которой стояла машина времени, выскочил Карен. Он бросил взгляд на меня, потом - на распахнутую дверь, кинулся туда, но тут я услышал: "Стоять! Руки за голову!" - и незадачливый похититель машины времени медленно потянулся к затылку.

Грудь Джека Брайта, лежащего напротив, продолжала судорожно колыхаться, но всё реже и реже.

- Без…очереди… - сказал я, после чего спасительная чернота всё-таки наступила.

«Моя стрелковая позиция – 438» - вот всё, о чём я успел подумать.

______________________________________________________________________

Доброго дня, с вами @SilverArrow.

Идея для этого рассказа мне пришла в голову давным-давно.

Парень прибывает в прошлое на машине времени, чтобы убить дедушку - и почему-то оказывается в очереди из претендентов на это.

В первоначальном варианте это было что-то вроде королевской битвы, где дедушку никак не мог достать никто из желающих, потому что жертвой становился сам охотник.

Впрочем, дав этой идее отлежаться (а времени с тех пор прошло немало), я наконец понял, как сделать её гораздо интереснее (разумеется, на мой собственный взгляд).

Надеюсь, что вам понравилось.

И не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории.

С уважением, ваш @SilverArrow.

- А рубль занесёшь, понял? – тётя Вера глянула на Диму с хитрым прищуром.

- Да понял я, понял, тёть Вер. Мамка придёт с утра за хлебом – и занесёт, я ей скажу. – мелкий пацан мялся у прилавка, рассматривая один из шоколадных батончиков. – Он же сколько?

- Столько, сколько у тебя нет. Был бы рубль, было бы вровень. Ты в математике понимаешь?

- Ну на уроках хвалят.

- На уроках, на уроках… - продавщица посмотрела на Диму с сожалением. – Мне вот тоже в своё время говорили на уроках, что я умница да красавица. Ладно уж, Димка. Давай сюда мелочь. – она шлёпнула шоколадный батончик на прилавок, снова понаблюдала за тем, как мальчик пересчитывает монетки – не сходилось, не хватало всё равно! – после чего приняла из протянутой ладошки деньги. – Я сейчас твой рубль в тетрадку запишу, да и вычеркну завтра.

Дима посмотрел на тётю Веру с сомнением.

- В какую тетрадку?

- А есть у меня такая, специальная. Для должников. – работница магазина вынула из-под прилавка потёртый гроссбух, открыла на заложенном месте и начала листать страницы. – Так, сегодня у нас такой-то день, Дима – рубль должен. Вот, готово.

Дима почувствовал себя неуютно. Он попрощался и вышел из магазина, откусил немного от батончика – тот был сладкий до ломоты в зубах, после чего оседлал свой велосипед и покатил к дому.

«Нет, ну всё понятно, но в тетрадку-то зачем? Мама бы ей сама с утра всё занесла, а тут писанина какая-то» - думал мальчик, лавируя между ямами и колдобинами на дороге: «Надо у Витьки спросить, может, он знает чего».

Витька был старше на год, его уже сажали на праздники за стол со взрослыми – правда, он не любил этого, норовил уйти, стекал на пол, под столешницу, да и пробирался наружу. А ещё мама его, тётя Фрося, знала всегда и обо всех всё. Димина мама её не очень любила, но, встретив случайно, могла часами проговорить про этих и про тех, а также – и про виды на урожай.

Дорога под колёсами велосипеда сменилась на грунтовку, то и дело железный конь нырял в ямы, а потом – поднимался обратно, на ровную поверхность.

Витька жил немного на отшибе, в тесной группке домиков, появившихся тут не так давно – мама рассказывала Диме, что, когда она была маленькой, там было какое-то озеро или болотце, куда даже гулять не ходили – пиявки норовили вцепиться в щиколотки.

Витька оказался на улице. Он с деловым видом выбирал из поленницы бревнышко, когда Дима бешено задёргал ручку велосипедного звонка, оглашая окрестности металлическим звоном. Его друг обернулся и поднял руку в приветствии.

- О, Дим, здорово! Я занят пока, папа попросил с дровами помочь.

- Да у меня вопрос один, Вить, я ненадолго.

- А. – хмыкнул Витя, всё-таки нашедший в поленнице чурбачок поровней. – Ну валяй, задавай.

- Скажи, а тебя тетя Вера, продавщица наша, записывала в тетрадку когда-нибудь?

Брёвнышко из рук Витьки всё-таки зацепилось каким-то сучком за другие и выворотило вслед за собой ещё парочку. Аккуратная поленница теперь зияла дырой.

- А что, записала она тебя? – Витя посмотрел на результат своей работы, чертыхнулся и начал складывать поленья на место.

- Ага. Так мол и так, рубль должен.

- А взял-то ты что?

Дима вытащил из кармана шорт уже порядком поплывший шоколадный батончик.

- О, жируешь, значит? Дай откушу. – Дима отдал сладость Вите, тот откусил – не наглея, немного, просто почувствовать вкус, после чего вернул другу остаток. – Хорош, да. А что мне про неё знать, Дим? Живёт одна, прям совсем на окраине деревни. Поле у неё – весной его Митька-тракторист пашет, да без толку – всё одно бурьяном зарастает, а что вырастет – так то птицы склёвывают. Пугало у ней там стоит, да толку с него? По нему сразу видно, что ненастоящее, всякие воробьи да голуби на него даже внимания не обращают. - За спиной у Вити скрипнула калитка. Его мама, тётя Фрося, вышла с половичком на плече и с хлопушкой в руках, после чего начала пристраивать поудачнее ткань на заборе. – А так, нечего про неё рассказать, Дим.

- Это ты с кем там говоришь, Вить?

- Да Дима заехал, с вопросом.

- А, Дима! Привет-привет! – тётя Фрося жизнерадостно улыбнулась мальчику, после чего начала выбивать ковёр. – Как мама?

- Да хорошо всё. Вечером к вам за помидорами пойдёт, говорила.

- Помню, помню, конечно. А вопрос-то у тебя какой?

- Да вот, спрашивает, не знаешь ли ты чего про тётю Веру. – ответил за мальчика Витя, пока ставил на пенёк избранное брёвнышко.

Тётя Фрося помолчала, обрушила на половичок несколько ударов, а потом сказала:

- Ведьма она.

- Что? – Дима привстал с седла велосипеда. – Но ведь ведьм-то нет!

- Нет, конечно. А она – есть. Знаешь историю, как она в деревню попала? – половичок продолжал поднимать клубы пыли после каждого удара. Дима покачал головой. – И правильно, не было тебя тогда ещё. В общем: приехал к нам молодой врач вместе со своей женой, Верой. Та пошла в сельпо работать, а он, соответственно, по назначению. Тогда ж как было – после учёбы куда распределят, туда и отправишься, пока там не отработаешь - уезжать нельзя. Ну, не прям нельзя, не рекомендуется. – Тётя Фрося перевернула половичок ещё не тронутой стороной. – Вот, парень-то места наши не принял, работать – работал, но сам всё обратно, в город рвался. А Вера ничего, пообвыклась, у неё тут подруги появились, работа непыльная, дом у них новый был, специально для врача построенный, дали им земли кусок, глава сельсовета тогдашний расстарался… В общем, хорошо они жили. И пара была красивая, и языки злые про кого – про кого, а про них ничего не говорили.

Дима, который продолжал стоять, заметил, что и Витя опустился на пенёк и внимательно слушает мать.

- Вот, значит. А в деревне, кроме доктора, ещё бабка Евлампия была. Старая-старая, говорят, ещё царя видела. Она всё вечно с какими-то травками возилась, нашёптывала что-то. Помогало, кстати. Вот и повадился к ней доктор заглядывать. Интересно ему было. Веру с собой брал – и сидели они там вечерами, бабку слушали. Он, тогда говорили, собирался кандидатскую писать по фитологии, - слово это тётя Фрося произнесла так, как произносят незнакомые, мудрёные - с сомнением, правильно ли. - Ну, раз забросило так, хоть какую-то пользу из этого вынести. Со временем он, видимо, всё, что надо, вызнал, да и к бабке ходить перестал. А вот Вера… - тётя Фрося прервалась, осмотрела половичок, перевернула его стороной, которая была по ту сторону забора и снова принялась за дело. – Та туда каждый день бегала. Магазин на замок – и к старухе. Сидели они там допоздна, а то и всю ночь. Как сейчас помню – приходишь в магазин, а у Веры под глазами синяки, красные они, глаза-то, сама еле держится, как бы не уснуть, а как магазин закроет – так пулей обратно, в хибарку бабушкину. Вот. Начали они с доктором ссориться, ругаться, доктор помаленьку пить начал – медик же, у них со спиртом проблем нет, а потом он и с мужиками деревенскими скорешился. Нашёл себе любовницу какую-то. Помню: выйдешь на улицу, а он по ней пьяный идёт – молодой, красивый, да и кричит, что Вера ему не нужна, он вот эту в город с собой заберёт, она и попокладистей, и повеселей. А потом его на поле нашли. С той девкой вместе. Мёртвого.

Витька посмотрел на Диму, который, порядком покрасневший, продолжал слушать.

- А тётя Вера что?

- Погоревала, да и осталась. Домик за ней записан, поле тоже. Доктора-то с его полюбовницей не она убила, нет. Говорят, мертвецов будто розгами, или ветками простыми, застегали до смерти, до мяса. Участковый наш потом, как досмотр места, где их убили, сделал, пил три дня. Пил да говорил: «Не, не человек это был, и не зверь. Сила нечистая». И оставили бы это всё без внимания, вот только бабка-то, к которой Вера ходила, в ту же ночь и померла. Говорят, нашли её – а она ссохшаяся, будто мумия. Кожа – как пергамент, рот не закрывается, а губы в улыбку свело. – тётя Фрося посмотрела внимательно на коврик, кивнула сама себе, сняла его с забора и свернула в рулон. – Говорят, напоследок Вере с муженьком подсобила – да и надорвалась. А с тех пор с Верой все осторожно держатся. Собутыльники-то муженька её тоже потом померли все, в пять лет уложились. Двух медведь задрал, да вот только медведей у нас в округе не водится, не было их тут никогда. Один утонул, а Петька, ну, кузнец бывший, ночью на «слабо» решил на кладбище пойти по пьяному делу. Там и нашли – бледный, страшный, а на лице – ужас такой, будто он мертвеца увидал. – Тётя Фрося сунула подмышку хлопушку, после чего взглянула на Диму и улыбнулась. – Только вот россказни это. Байки. Таких в каждой деревне – пруд пруди. Вера, посчитай, наша уже, живёт тут кучу лет. Вот ты хоть раз про неё слышал чего плохого?

Дима испуганно покивал головой.

- Вот и я о том же. А ты что, Дим, язык-то проглотил. Случилось чего?

- Да вот… Рубль ей обещал занести, а она меня в тетрадку записала.

- А, так правильно. Учёт у неё, кто должен. Сама вот иногда в эту тетрадку попадаю, если зарплату придерживают. – Тётя Фрося рассмеялась. – Ты, Дим, главное – принести не забудь. А то она тебя заколдует! Ведьма же! – мама Вити снова рассмеялась, да и пошла в дом.

Дима посмотрел на Витю, сидевшего на своём месте с полуоткрытым ртом.

- Ох и история, конечно…

- Да ладно тебе. Ну, Дим, ты сам посуди – вот что она из-за рубля-то сделает? Да ничего, рубль – мелочь же, занесёт завтра мама твоя, да и вычеркнут тебя из тетрадки.

- Вычеркнут, ага. А может, меня вон завтра в том поле найдут.

- Да не найдут! – махнул рукой Витя и осёкся. – Найдут, но не в поле… Короче, не парься. Сказки всё это, понял? Завтра мама твоя рубль принесёт, да и забудется это. Погнали лучше, я отпрошусь, да до Пашки доедем. Ему мяч новый привезли, попинаем.

Дима закивал головой. После этой истории и правда хотелось куда-то вырваться, уехать отсюда подальше, хотя бы до живущего в деревне неподалёку, всего в двух километрах, Паши.

Через посадку, разделяющую две деревни, мальчики проехали чуть быстрее, чем обычно. Дима крутил педали часто, тяжёло дышал, а когда одна из веток, росших в сторону дороги, зацепилась за его плечо, он вскрикнул.

- Ты куда гонишь-то так, Сенна? Что, от ведьмы бежишь?

- Да не бегу я ни от кого. Просто мамка хватится, если к вечеру домой не приеду, хочу подольше мячик погонять. - Дима вытер со лба пот и снова ухватился за руль.

Пока парни дождались Пашу, пока соорудили подобие ворот и начали играть, закат медленно начал красить всё вокруг в оранжевый. Шоколадный батончик разделили на троих, Пашку позвали домой, а солнце уже почти ушло за горизонт, когда мальчики поехали обратно.

Через посадку пронеслись - дорога была накатанная, ровная, без ям и неожиданных преград. Разве что Дима, едущий вторым, то и дело оборачивался. Лес сужался вокруг двух мальчиков с каждой минутой, света становилось всё меньше. Казалось, что деревья всё плотнее обступают двух велосипедистов, словно замыкая кольцо вокруг них. Сейчас, после поворота, окажется, что нет никакой дороги, а вместо неё - невесть откуда взявшиеся стволы деревьев, угрожающе покачивающие ветками, ждущие двух путников с их железными конями...

Но такого не произошло. Лес всё-таки оборвался, закончился, а мальчики вырвались на простор, как солдаты из окружения.

Возле своего дома Витя спешился и посмотрел на друга.

- Может, у меня останешься? Мать соседке вашей наберёт, та твою предупредит. А то ночь на дворе.

- Да не, Вить, спасибо. Я про рубль-то так и не сказал. Ты иди, я завтра приеду, к Паше сгоняем. - Дима снова нажал на педали, не давая Вите возможности переубедить себя.

Солнце зашло окончательно, но Луна не давала ночи превратиться в тьму, разгоняя крахмально-белым светом черноту. Ехать можно было даже в таких условиях - дорогу было прекрасно видно.

Дима жал и жал, думая уже не о странных событиях, произошедших с тётей Верой, а о том, что может произойти с ним, и какую головомойку могут устроить ему за такой поздний приезд, когда вдруг понял, что перепутал дороги.

Путь его, который должен был закончиться дома, пролегал мимо того самого поля, принадлежащего тёте Вере. Ночной ветерок медленно колыхал бурьян, из которого торчали грустно опустившие головы подсолнухи - единственное, что взошло в этом году на этой земле не сорного. Слышались шорохи - это что-то мелкое шебуршалось в траве, ожидая, пока будут убирать урожай и можно будет набить закрома на зиму всякой падалицей.

Пугало, стоящее посреди поля, медленно раскачивалось из стороны в сторону. Видимо, вдали от дороги ветер набирал силу и теперь шатал шест, на котором было прикреплено чучело, всё сильнее.

Дима остановился, отставив ногу, заворожённый этим зрелищем.

Шест продолжал раскачиваться, хотя движение воздуха, приятно холодящее Димину кожу, никак не могло вызвать такого. Вдруг чучело качнулось в другую сторону, совершенно не по ветру, а потом начало описывать какие-то странные, кругообразные движения, словно гвоздь, когда его пытаются выдернуть из доски. Голова его при этом медленно поворачивалась в сторону Вити. Мальчик не мог сдвинуться с места, наблюдая за тем, как из потёмок проявляется лицо соломенной куклы - намалёванное какой-то краской, с едва заметной, широко раскрытой улыбкой. Когда пуговицы, заменяющие пугалу глаза, блеснули бликами лунного света, Диме показалось, что его заметили.

Шест остановился. Пугало вдруг приподняло одну из рук, уцепилось за верхушку шеста и рывком подтянуло себя повыше. Перехватилось другой рукой - и вот уже за деревяшку цепляется только какая-то древняя куртка, в которую оно было одето. Ещё движение - и под весом соломы и веток ткань рвётся, а пугало падает на землю. Оно опирается на руки - и встаёт, при этом мотая головой, озираясь в поиске. В чёрных глазах-пуговицах бегает, как безумный зрачок, лунный блик.

Дима вскочил на велосипед и начал крутить педалями. Тот, как назло, ехал медленно - откуда-то здесь вырос холм, которого мальчик никогда раньше не замечал, и теперь надо было разгоняться в него, вверх, отвоёвывать сантиметры, и то и дело оборачиваться, смотря за тем, как чудовище на заросшем поле пытается в дебрях бурьяна найти того, кто потревожил его покой.

Звук падающей травы Дима услышал, когда оказался на гребне холма. Он бросил взгляд назад - а там пугало, наконец нашедшее свою цель, начало пробираться сквозь поле, срубая заросли перед собой одной из рук. Точно так же, как крапиву бьют палкой, только вот трава ложилась на землю, как от косы. За пугалом тянулась - Дима успел это заметить, преодолев верхнюю точку холма - полоса, похожая на ту, которую показывают в новостях, рассказывая про пришельцев с других планет.

Велосипед разогнался, но Дима всё равно крутил педали, пуская железного коня даже не рысью и галопом, а настоящим карьером, тем ходом, когда всадник пытается убежать от, или, напротив, стремится к смерти.

За спиной всё ещё с сочными, влажными шлепками и свистом пугало выходило к дороге. Когда они прекратились, сменившись на хруст и шуршание, Дима понял - оно уже забирается на холм.

Родной дом был не так далеко - минут семь, если сейчас не тормозить, не оборачиваться, не смотреть назад, не обращать внимания на липкий пот, заливающий глаза и заставляющий майку повторять очертания тела, вызывающий тысячи мурашек, бегущих по коже из-за холодного ветра, бьющего в лицо.

Одна из педалей вдруг с пластмассовым треском улетела куда-то вниз, оставив вместо себя только металлический штырёк. Нога Димы поймала его, соскользнула, проехалась по мягкой земле, каким-то чудом не угодила по инерции в велосипедную цепь или колесо. Мальчика тряхнуло, но он удержался за рулём, даже не потеряв кеда с ноги.

Он испуганно обернулся - и увидел, как со склона холма вслед за ним кубарем катится чудовище. Монстр не стал тратить время на аккуратный спуск - такое точно не повредит соломе, из которой он состоял.

"До смерти, до мяса, в фарш почти" - вдруг пронеслось в голове у Димы, когда он заметил на руках чудовища длинные, упругие ветки. Пара из них сломалась из-за спуска, но оставшиеся хищно шевелились, будто щупальца.

Чудовище поднялось на ноги и снова последовало за велосипедом, пусть и отставая, но, в отличии от крутившего педали мальчика, не боясь усталости, а значит – готовое преследовать ездока столько, сколько потребуется.

К счастью, край поля был всё ближе, а сразу за ним начиналась деревня. В ближайшем доме вдруг погас электрический свет – и Дима не сдержался, закричал:

- Помогите, помогииите! – на этом вопле у него перехватило дыхание, он закашлялся, снова глянул назад – силуэт за спиной отдалялся, но было непонятно, сколько ещё он будет бежать вслед за ним, остановится ли у кромки поля и проводит лунными бликами глаз – или же продолжит погоню?

Над крыльцом ближайшего дома зажёгся, пока не в полную силу, фонарь, который бы осветил подходы к нему – и дорогу, и мальчика, который продолжал, уперевшись ногами – одной в ненадёжную пластмассу педали, а второй в скользкий штырёк, гнать свой велосипед, но пока что светильник только разогревался.

Вдруг обрисовался перечёркнутый крестом прямоугольник окна в ближайшем доме. Оно распахнулось – и Дима увидел женский силуэт, в каком-то домашнем халатике.

- Кто там кричит? Ночь на дворе, люди спят тут! – Дима, сначала обрадованный, испугался ещё сильнее. Он узнал этот голос.

Чей дом был ближайшим к этому полю, которое в своё время получили молодой доктор и его жена? Конечно, дом вдовы, тёти Веры.

- Эй, вы там! Не балуйтесь! – женщина обращалась к кому-то неизвестному, но тут уличный фонарь разогрелся – и залил округу ярким, белым светом, заставив даже Луну на небосводе померкнуть. Разумеется, стало видно, как Дима крутит педали и оборачивается – глаза, которые были не готовы к такому яркому свету, теперь отказывались видеть что-либо за пределами светового пятна, монстр оставался во тьме, и только шорохи и шелест за спиной, еле слышные за стрекотанием велосипедной цепи, давали знать, где он. – Дима!? Что за баловство?

- Тётя Вера, оно бежит за мной! Пугало! Пугало бежит за мной! – Дима всё-таки сумел набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы ответить вдове.

Та, в свою очередь, хлопнула створкой окна, а через несколько секунд – и входной дверью.

- Какое пугало, Дим? – всё ещё не понимая, спросила она с порога.

- С вашего поля! Которое в самом центре стоит, старое такое! – он был всё ближе и ближе к спасительной калитке, ведущей во двор тёти Веры, когда на самом краю светового пятна за его спиной показалось чучело.

Оно, висевшее на шесте в центре поля и выглядевшее жалко, теперь казалось внушительным, угрожающим. Солома топорщилась из порванной во многих местах шинели, в которую пугало было закутано, а длинные, хлёсткие ветки при каждом движении рук словно заметали следы за ним, оставляя песчаные разводы на просёлке. Оно продолжало двигаться в направлении Димы то ли быстрым шагом, то ли лёгким бегом, а главное – вместо лунных бликов в его глазах поселился огонь фонаря, превратив маленькие, белые зрачки в огромные, ослепляющие колодцы посреди лица.

Или они сами вспыхнули белым, торжествующим светом.

Дима, уже не отдавая себе отчёт, бросил велосипед на обочине, у калитки ведущей во двор, дёрнул её на себя, толкнул – она приоткрылась, но ненамного – помешал крючок. Мальчик сбросил его через щель, всё-таки проскользнул во двор, захлопнул дверь, и увидел на пороге дома его хозяйку.

- Дима, Димочка… - она грустно смотрела на гостя. – Я ж не удержу его, Дима. Ты лучше в дом заходи, может, он внутрь не полезет.

- Что значит «не удержите»? Вы что, всё-таки ведьма?

- Нет, Дима. Заходи в дом, быстрее! Оно уже рядом! – мальчик дёрнулся ко входу и влетел в прихожую, залитую ярким электрическим светом.

Тётя Вера захлопнула дверь, накинула крючок и задвинула мощный засов.

- То есть, вы знаете, что это такое? И как его остановить?

Тётя Вера опустилась на полочку для обуви и спрятала лицо в руках.

- Бабка Евлампия знала. Она ж его и заколдовала. – тихо сказала женщина и подняла голову. Лицо у неё было красное. – Вечером, когда я к ней плакаться пришла. Прознала, что у мужа моего любовница появилась, да и пришла к ней. А Евлампия меня послушала, да и говорит: «Ты, Вера, вовремя успела. Завтра бы пришла – а я тут лежала бы холодная, мёртвая. Успею я тебе помочь. Но и ты обещай, что после смерти похоронишь меня, как надо. Никого нет у меня больше, одни вы были, да муж твой так родным и не стал». – Вера растёрла по щеке бегущую слезу. – Я и пообещала. Бабка меня уже и не слушала к тому моменту. Начала травки какие-то со стен собирать, да шептать что-то. А потом взяла, да и вытащила из-под стола книгу конторскую, самую обычную. И начала страницы травами перекладывать, да приговаривать что-то. Я тогда просто сидела, застывшая, даже не слушала её. Чувствовала, как с каждым словом меняется что-то вокруг. Лето было, а холодно стало, как зимой. Я пальцев не ощущаю, а у Евлампии парок изо рта идёт, да только она шебуршится, шебуршится. – за дверью раздался треск – чучело, очевидно, достигло забора и теперь пыталось его преодолеть. – Вот, и в конце собирает все эти травы в пучок, да и суёт мне в руку. «На поле вашем пугало стоит. Сховай туда ему, где у человека – сердце, да напиши в тетрадке, кого наказать надо. И главное – не пугайся потом. А теперь – ступай, Вера. Ступай да поминай бабку Ефросинью». – Вера начала рыдать, уперев лицо в ладони. – А я ж туда не только Мишу, я и девку его записала, и потом собутыльников его, они ж мне глаза мозолили, как увижу у себя – так сразу вспоминаю, как Миша… с той… - она с головой ушла в ладони, а Дима услышал сдавленные всхлипы.

- Там, где сердце у человека? Куда, куда вы его спрятали, тёть Вер? – скрип досок продолжался, то и дело сменяясь громким треском – видимо, пугало начало разбирать забор, отрывая от него одну доску за другой.

- В ка-арман. В на-агрудный.

Дима вдруг понял, что нужно сделать.

- А книги, книги я с утра перепутала. У меня ж она на работе лежит, и смотреть на неё никто не стал, когда после смерти Миши с обыском приходили. Сказала, что учётная – а те головой покивали, да и поверили. А у меня что для долгов тетрадь, что вот та – одинаковые. Дура я, не подумала, что перепутать могу второпях. – Вера посмотрела на Диму с мольбой. – Ты прости меня. Не думала я, что  так за свои поступки заплатить придётся.

- Да рано вам ещё платить, тёть Вер. Рано. У вас керосинка есть дома?

- Есть. На кухне стоит, в ящичке. – она ответила ему, после чего снова спрятала лицо в ладони.

Дима бросился на кухню и начал рыться в ящичках. Керосинка нашлась – спрятанная в железное ведёрко для песка, с закопчённым стеклом, давно, видимо, не пользованная.

Мальчик сорвал стекляшку, бросил её куда-то в сторону – звякнуло, рассыпалось на осколки - покрутил колёсико регулировки, ощутил лёгкий запах керосина – не выпарился, не выдохся, ещё горючий, значит – после чего начал искать спички.

Треск за окном прекратился, сменившись еле слышным шуршанием – чучело, видимо, протискивалось через дыру в заборе, стремилось всё-таки достать свою цель.

Парень всё-таки нашёл коробок, вытащил спички – схватил охапку вместо одной, рассыпал по столешнице, всё-таки ухватил коробок поудобнее, чиркнул – головка спички вспыхнула, но вместе с тем отлетела куда-то в сторону, потухнув в полёте. Дима чертыхнулся, всё-таки ухватил ватными, липкими пальцами ещё одну, провёл ей по боку коробка – медленно, пытаясь обмануть бешено колотящееся сердце, увидел огонёк – и приложил его к фитилю.

Керосин занялся, затрепетал, начал чадить – хвостик фитиля никто не убирал, от него и шёл этот чёрный дым. Дима хотел было схватить ведёрко, но тут дом дрогнул. Чучело, разбежавшись, ударилось в дверь, заставив всё здание пошатнуться. Раздался женский крик.

- И откуда в соломе столько силы? – прошептал про себя Дима, ухватившись за край ведёрка и приподняв его. Огонь не потух, только начал плясать из стороны в сторону, то устремляясь в сторону детских пальцев, держащихся в опасной близости от него, то напротив, отпрыгивая от них.

Щеколда на окне поддалась с трудом. Со скрипом распахнулась створка. Дима перебрался на подоконник, посмотрел по сторонам – и тут новый толчок заставил его упасть наружу, выронив лампу. Керосин, который, казалось, только и ждал шанса вырваться, выплеснулся, ярко запылал, подпалив сухую траву на дворе. Дима схватил ведро – горячее, горящее, ойкнул, чуть не выронил его снова, опустил его на землю, обмотал руку мокрой, просоленной от пота футболкой, снова схватил ведро – краешек одёжки очутился в керосине и тоже запылал.

Новый удар в дверь, треск, скрежет, поскрёбывание – чудовище, видимо, пыталось дотянуться через щель до засова, открыть его – а затем начать искать свою маленькую жертву в доме, чтобы расквитаться с ней.

- Эй, пугало! Не там ищешь! – Дима с испугом смотрел на то, как футболка начинает гореть всё ярче и ярче, а огонь, кажется, уже готовится перекинуться на ту её часть, что плотно охватывала его руку.

Треск превратился, сменившись шорохами.

Из-за угла, выглядящее особенно жутко в бликах керосинового пламени, появилось чудовище. Оно было порядком растрёпано, но, судя по всему, не потеряло ни толики желания добраться до мальчика.

- Ну что, нашёл тебя, да? Чин-чин-чин! – мальчик постучал по стене дома.

Пугало, казалось, открыло намалёванный рот в беззвучном крике и двинулось в сторону Димы.

Футболка на его руке всё-таки запылала, пальцы жгло всё сильней.

Пугало сорвалось с места и рвануло в сторону ребёнка,  растопырив руки, словно радуясь тому, что цель достигнута. Дима вдруг понял, что летит – он дёрнулся в сторону, упал, плеснул на траву двора ещё немного керосина, а затем – запустил куда-то в сторону твари, которая его не зацепила, ведёрко. То пролетело несколько метров и угодило развернувшемуся в сторону ребёнка пугалу точно в живот, облив горючей жидкостью.

Монстр сделал ещё пару неверных шагов в сторону Димы, а потом словно осёкся и опустил голову, будто пытаясь понять, что с ним происходит. Огонь поднимался всё выше и выше, солома, пусть и смоченная недавно прошедшим дождём, высохла за лето – и теперь пылала всё жарче. Пугало развело руки, словно в недоумении, что с ним происходит, когда Дима, всё-таки содравший пылающую ткань с руки, швырнул горящий комок в «лицо» монстра. Тот, словно чувствуя боль, свёл руки к лицу, сделал несколько шагов, пробежался по горящей траве двора, замедляя шаг, потом ещё несколько раз переступил ногами – на одном из этих неверных движений к его стопам рухнула полыхающая шинель, в которую пугало было закутано – и, в конце концов, рухнуло на бетонное кольцо колодца, стоявшего посреди дворика.

Дима наблюдал за тем, как чучело разваливается на две половины - и одна из них улетает вглубь колодца, а вторая продолжает полыхать возле него. Ворот колодца затрещал, но всё-таки не сломался, когда чучело задело ведущую вглубь цепь. Ручка колодца качалась, всё ленивее и ленивее.

Дима наблюдал за её колебаниями, совсем забыв о том, что огонь возле него набирает силу, разрастается, пожирая сухую траву двора так же жадно, как колхозные свиньи пожирают корм из своих кормушек.

Из оцепенения его вывели только крики тёти Веры:

- Дима! Дима! Беги оттуда, Дима!

Мальчик опёрся на руку, зашипел – та, опалённая, отозвалась резкой болью, всё-таки поднялся на ноги и побрёл вдоль дома, по бетонной завалинке, нащупывая на каждом шагу стену. Серый дым застилал глаза и заставлял кашлять.

Через несколько шагов он наткнулся на пустоту ладонью – и с какой-то потаённой радостью провалился в неё.

Когда Дима пришёл в себя, рядом уже сновали какие-то люди. Сам он был на обочине, напротив дома, который, видимо, так и занялся – пожарная машина, которая, казалось, стояла на вечном приколе возле сельсовета, с гулом и треском выплёвывала из шланга мутную, пахнущую воду.

- Дима, Димочка! Дима! – мамины крики приближались, словно из дня вчерашнего, в котором ничего этого не произошло.

- Мам! – мальчик прошептал пересохшими губами, облизал их, и повторил – уже громче: - Маам!

И тут же оказался в объятьях родного человека.

Мама что-то рассказывала, ругала, рыдала, хвалила, спрашивала, а потом просто обняла его крепче и начала раскачиваться из стороны в сторону.

Дима же всё осматривал мутным взглядом окрестности, словно пытаясь понять, что же его смущает, что же из окружающего мира ведёт себя не так, как должно.

А потом он понял.

Перед тем, как снова потерять сознание, Дима выдохнул:

- Нет у зла сердца.

Ворот колодца, вместе с цепью и ручкой, покачивался, отвечая движением на движение.

Кто-то, видимо, всё-таки хотел взыскать долг.

______________________________________________________________________

Рассказ написан вот на этот конкурс. Заходите, читайте остальных конкурсантов - и выбирайте лучших.

______________________________________________________________________

Доброго дня , с вами @SilverArrow.

Это было странная тема для рассказа.

Не хотелось писать чего-то обычного. Сначала в голову пришла идея о том, как мёртвые студенты, которые учились по одному и тому же учебнику, пришли к первокурснику, который его испортил.
Потом - про волшебный дневник, который исполняет желания, но заставляет владельца платить за это годами жизни -и неизвестно, сколько он заберёт на следующий раз.

Но потом я вдруг понял одну простую штуку - книга же может быть причиной событий, а не основным действующим лицом. И тут как-то само пошло.

Не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории (пусть и не очень страшные)).

С уважением, ваш @SilverArrow.