77.natalia

Домовой по третьему разу обошёл все помещения в дому, насы́пал

в подполье мышам зерна, чтобы наружу не лезли добро хозяйское портить, проверил

запоры на двери и окнах и заскучал.

Старые хозяева, жившие дома постоянно, умерли несколько лет назад, а новые в деревне жить не хотели. Хорошо ещё на лето приезжали, порой даже с детьми и внуками. Но от лета

до лета было много времени. Иногда домовой ложился в спячку, но забота о

хозяйстве долго спать не позволяла. Вот и теперь разбудила ощущением

непонятного, но очень настойчивого беспокойства где-то в животе.

Домовой залез на хозяйский стул, посидел немного, качая ножками, спрыгнул и с разбега завалился на кровать. Повернулся на спину, и, раскинув руки и ноги уставился в потолок.

Лежать тоже было скучно.

Тогда он слез, тщательно расправил постель и направился прямиком к запечному проёму. Некоторое время, пыхтя и чихая, вытаскивал и бросал на пол возле себя пыльную ветошь.

Затем осторожно достал из проёма пузатую бутыль зелёного стекла приблизительно

с себя высотой, и, утомившись, сел прямо на пол, лаская лилейным взором пыльную

поверхность сосуда.

Секрет приготовления жидкости, хранящейся в бутылке, передавался в роду домового от

отца к сыну многие века. Каждая уважающая себя нечисть имела свой секретный

рецепт этого напитка, хотя и называли его одинаково незатейливо – бродилово.

Домовой протёр ветошью заветный сосуд. Аккуратно, как будто исполняя некое таинство, снял с горлышка бутылки венчающий его гранёный стопарик и вынул скрученную тряпицу, затыкающую отверстие. Осторожно, чтобы не пролить ни капли, наклонил бутыль и наполнил

стопарь наполовину. Снова заткнул горлышко тряпицей, и только после этого, чуток

полюбовавшись цветом тёмной жидкости, благоговейно выпил.

Волшебные огоньки, пробежавшись по нутру, ринулись в голову, вызвав хрустальный звон, и

голубоватым дымком улетучились через заострённые ушки. Домовой благостно

прислонился спиной к печке, наслаждаясь ощущениями.

Когда звон хрустальных колокольчиков утих, он повторил ритуал снова, но впечатления уже не

оказались такими яркими. После третьей домовой понял, что чего-то не хватает, и

чувство одиночества заскулило с новой силой.

Ну, конечно, разве ж весело одному пить? Компания нужна. И, вспомнив о баннике, домовой радостно засуетился. Он отлил часть заветного напитка в пластиковую тару, в достатке

хранившуюся в чулане, сунул ноги в лапти и отправился в баню, сначала просунув

бутылку, а затем и сам протиснувшись в крысиный лаз.

Чтобы не нарушать обережность чужого владения, домовой ещё у двери закричал: «Хозяева! Есть дома кто?». На пороге парной показался заспанный банник, который враз заулыбался во

весь рот, увидев гостя.

- Братушечка, домовушечка, вспомнил родню то! Заходи, заходи, вот уважил!

- Доставай карты, банька, - радостно заявил домовой, вынимая из-за пазухи угощение.

Глазки банника загорелись, сонливость мигом пропала.

- Сейчас, сейчас, - приговаривал он, доставая из схрона стопарики и потёртую колоду. – Ты пока

посуду оботри, а я овиннику свистну, втроём-то веселей играть. Только тихо, не

то моя проснётся, сам знаешь… Не даст, в общем, отдохнуть.

Через несколько минут в крысиный лаз – сильно расширив его края – кряхтя и отдуваясь пролез

коренастый овинник. Простоватый и добрый, соскучившийся по братьям, широко

улыбаясь и расставив здоровенные ручищи, овинник полез обниматься.

Мужички накатили по первой.

- Только тихо, - ещё раз предупредил банник. – Не чокаясь!

Удобно расположившись на нижней банной полке, братья вели неспешную беседу, время от

времени прерываемую названием достоинства и масти кладомой карты.

- Ну, как дела, братушка? – Спрашивал банник домового.

- Какие у нас теперь дела, - отвечал тот, - сиди на жопе ровно да жди хозяина. Десятка

крестей.

- Это точно, у меня зимой даже мокрицы не ползают- поддакивал банник, рассматривая свои карты и добавлял: - вон, овинке, небось и того хужее – во все щели дует.

- Терпимо. Козырной валет. – Говорил овинник, - я в ковёр свёрнутый прячусь, он тёплый, только нафталином воняет.

Вообще то овинником брат назывался только по старой памяти. Овин хозяева давно переделали под мастерскую и хранилище всякого скарба, мешавшегося в доме, но способного ещё

послужить для какой-нибудь надобности.

По мере того, как содержимое бутылки убывало, игра становилась азартнее, а беседа веселее. Мужики стали вспоминать истории из своего такого долгого и насыщенного приключениями

бытия.

- А помнишь, овишь, как хозяйка после дойки ведро с молоком оставила, - улыбаясь спросил банник, - ты тогда отпить подсуетился, а корова то возьми, да пёрни.

- Да рази ж так пердят, - вытаращил глаза овинник, - так бомбы взрываются!

Братья заржали, прикрывая рты руками, вспомнив, как овиша в тот раз от страха и неожиданности упал в ведро с молоком. Лет сто потом его иначе, как «Весёлый молочник» и не называли.

- Ну и что, - прервал их желающий отвести от себя разговор овинник, - вон домовушу как-то чуть

клушка под себя не подмяла, когда он яйца считать полез.

Мужики снова прыснули.

- А чего ты их считать-то полез? – Смеясь, поинтересовался банник.

- Чего-чего, - несколько смущённо сказал домовой, - для порядку! Вдруг, ворует кто.

- Нет, а серьёзно, братуха, - никак не мог успокоиться банник, - вот интересно: кого бы она из тебя

высидела?

Домовой поджал губы.

- А ты сам-то помнишь, - мстительно произнёс он, - как пьяным в печку залез и уснул там, а

хозяин тебя дровами заложил и заслонку закрыл? Что бы ты тогда делал, если бы

не овишка? Хорошо ещё, что спички в бане аккурат закончились.

- Так это спьяну, - снисходительно махнул рукой банник, - тебя вон пьяного кошка за шкирку в закут с котятами притащила, и вылизывала потом полдня.

- Бррр, - передёрнулся домовой, - язык у ней, заразы, как напильник, чуть плешь не

пролизала.

- Это ты ещё не знаешь, какой у коровы язык, - вклинился в разговор овинник.

- А ты, что, знаешь? – Удивлённо встрепенулся банник.

- Довелось, - признался тот. – Один раз в яслях уснул.

- Так чё же ты не рассказывал?

- Ага, вам расскажи, триста лет потом дразнить будете.

Братья покатились со смеху. Разговоры, однако, становились всё громче и громче.

И вот, когда остатки бродилова перекочевали в стопарики, и мужики, забыв об осторожности, начали смеяться в полный голос, подхрюкивая от удовольствия, а раздухарившийся

овинник, стукнув здоровенной ладонью по дереву гаркнул «Бита!» из щели между

печной трубой, уходящей в потолок и стенкой появилось красное рябое лицо с

маленькими злыми глазками.

- Га! – издала клич нарисовавшаяся нечисть и спрыгнула на пол.

Мужики заметно уменьшились в размере.

- А я-то, дура, думаю, куда он делся? Да куда ж ему ещё, вот он, с дружками ханку хлещет!

- Ну что ты, дёрушка, - как можно ласковее заговорил банник, - мы же по чуть-чуть, и вот – в

картишки.

- Знаю я ваше «по чуть-чуть»: пока бельмы не зальёте! Да когда ж вы уже обожрётесь то, гады!

- Ну не надо, дёшечка, - продолжал увещевать банник супругу, - это же братухи мои, мы ж по-соседски, по-родственному.

- Знаю я твоих братьёв! Овинка сизый нос, да домушка хитрый глаз. После таких родственников

утварь из бани пропадает!

- Ну, ты говори, да не заговаривайся! – Чуть не подпрыгнул домовой, - когда это я чужое брал? А нос у тебя у самой сизый, как и рожа твоя бесстыжая.

- Э, братух, ты полегче, - повернулся банник к домовому – жена это всё ж моя.

- А я тебе давно говорил – на хрена эта жена, если от неё никакой пользы, окромя вреда? Ты, вон,

вспомни, как хозяин прошлым летом чуть баню не разнёс после того, как баба твоя

внучка́ его ободрала. Мальца потом всей деревней выхаживали, а хозяина мужики

за руки держали, еле отговорили. Ну, подумаешь, пописяло дитё на пол, что ж его, убивать за это?

- А пусть он у тебе в дому гадит! – Взвилась обдериха, - у тебя там всё одно грязь комами и

паутиной всё заросло.

- Это где ж ты у меня грязь видала? – Задохнулся от возмущения домовой, - да и как тебе видеть

то, кто ж тебя, щётку дрянную, в порядочный дом пустит?

- Ой, да я и сама не пойду ни к тебе, ни к овинке, была охота в дерьме пачкаться.

Спокойный и добродушный овинник конфликтов не любил и боялся, а потому решил разрядить

обстановку и примирительно заговорил:

- Зачем ты так, дёша, у нас с домовушей чисто…

- А ты вовсе заткнись, навозник, - оборвала его вздорная баба, - какая я тебе дёша! И вообще

все знают, что на тебя корова насрала!

После такого неожиданного откровения овинник поперхнулся и напрочь забыл, что хотел сказать.

Он ещё немного постоял, хлопая глазами, а потом решил потихоньку убраться

восвояси.

Банник всё ещё пытался успокоить разобидевшегося домового, а неугомонная бабёнка схватила

деревянный ковш и запустила его в гостя. Ковш остановила лысина бывшего выше ростом

законного супруга интриганки.

- Совсем сдурела! – Рявкнул овинник, хватаясь за ушибленное место.

- А так тебе и надо! – Мстительно заявила обдериха сложив руки на груди. – Стои́т, как

немтырь, воды в рот набрал, когда его супружницу всяка погань последними

словами полощет.

- Вот видишь! – Сказал домовой брату, указывая пальцем на лысину, - от неё, этой заразы, одни

напасти, гони ты её в шею!

Ага, - разозлился банник, которому было больно и обидно, - сам бобылём ходишь, от скуки маешься, и я, значит, так должон?

- Да уж, с ней то тебе большое веселье!

- Какое есть!

Зараза, тем временем запрыгнув на верхнюю полку, примерялась к деревянной кадушке.

- А с чего ты взял, что я от скуки маюсь? – Вызывающе поинтересовался домовой.

- А то! Небось, было бы чем заняться, то по гостям не шлялся бы! – Отрезал банник.

- Это у меня нечем заняться?! Да ты знаешь, сколько у меня делов?! Мыши на мне, а моль, а жучок всякий вредный, а плесень изводить? Щели в стенах кто конопатит? Уж не то, что

у тебя: залез на чердак и спи-почивай, пока хозяин не приедет.

Банник уже собирался что-то ответить, когда тяжёлая кадушка пролетела над головами едва

успевших пригнуться спорщиков и разбилась о притолоку двери.

- Ты что наделал, - зарычал первым пришедший в себя банник, - как я перед хозяином отчитываться буду?!

- Совсем рехнулся, дурак мокроштанный, - вытаращил на него глаза слегка оторопевший домовой, - это же баба твоя зловредная натворила!

- Это кто мокроштанный? – Взревел банник, взвешивая на руке кочергу, и двинулся на домового.

И в это время обдериха, не нашедшая себе достойного предмета для метания, повалила тяжёлый бидон для воды. Бидон с грохотом покатился по полу прямиком под ноги

ослеплённому злобой хранителю бани. Встретившись с препятствием, хранитель,

который успел уже набрать приличную скорость, упал, прокатился на устроенном

жинкой аттракционе и врезался головой в печку, выбив несколько искр и вызвав

осыпание кирпичной крошки.

Вжавшийся в угол домовой не стал дожидаться развития событий, и шустро выскочил за дверь.

Банник сидел на скамеечке в бане и прикладывал принесённый обдерихой снег к ушибленной голове.

- Говорила тебе, говорила! – Брюзжала над ухом законная гадюка, - не связывайся с этими

алкашами, без утвари останемся! Но нет, где нам жену послушать, мы сами умные.

Вот и сиди теперь у разбитого ушата, а я ещё погляжу, как ты перед хозяином

выкручиваться будешь!

Она ещё долго ругалась и ехидствовала, а банник с тоской думал о том, что, памятуя злопамятный характер брата, ещё долго не с кем будет выпить и поболтать.

«Овишу, что ль, послать, - рассуждал он, - может, уболтает братца. Не чужие всё-таки.».

Конец.

ЛАСКОТУХИНА СКАЗКА

В тот день погода снова разбушевалась. Зимой такое нередко случается, да вот только веселее от этого не становится.

Снег начал сыпать мелкой крупкой, завихряясь под порывами ветра вокруг деревьев, а когда вьюга поутихла, повалил крупными лопушистыми хлопьями. Уже к вечеру сторожку замело по самые окна.

Дед ехидно пророчествовал, что утром через чердачное окно наружу выбираться придётся. Митька с Маринкой повесили носы. Когда леший по обыкновению после ужина включил телевизор и увидел на экране серую рябь, стало ясно, что и связи нет. А ещё через несколько минут мигнул и погас свет во всей избушке.

- Ну вот, - подал дед голос в темноте, - видать, спать пора!

Внуки досадливо засопели, включая смартфоны. И в это время бесшумно спустившаяся с сундука ласкотуха достала из него две керосиновые лампы, и, заправив их жидкостью из припрятанной бутылочки, запалила фитильки. Одну лампу она поставила на стол, другую на деревянную полку возле сундука, после чего водрузилась обратно на бессменную трону.

В мерцающем свете лампы глаза старушки играли незнакомыми озорными искорками. Не отрываясь от рукоделия, она сказала:

- Ну-ко, бросьте эти ваши безделушки. Небось, ничё нового-то не увидите.

- Так ведь скучно же, баушка, - несколько удивлённо ответила Марька.

- А от старья-то не веселей станет, - заявила ласкотуха, хитро улыбаясь. – Вы вот лучше послушайте, что я припомнила!

Даже леший оторопело уставился на бабку.

- История эта не весёлая, - продолжала та, не обращая ни на кого внимания. – Ну, так где их весёлые-то взять? Такие уж нам с хозяином времена достались, а врать я не приучена.

- Да когда они другие-то бывают, времена эти! – Поддакнул дед.

Ласкотуха промолчала, не сделав лешему замечания. Но тот и сам уже понял, что влез не вовремя. И старушка продолжила рассказ.

***

…А тогда-то – две войны только минули, да революция промеж них, – мужиков в деревне совсем мало осталось, а какое же хозяйство без хозяина? Худо люди жили, из последних сил хлеб добывали, а ещё на колхоз отработай, да скотинкой поделись. Не то, чтобы голод, как в других краинах тогда злобствовал, но и от пуза никто не ел.

Жил об это время в одной деревне мужик, Тимофеем звали, Михалёвым, как сейчас помню. Крепкий, не старый ещё, он две войны полевым фельдшером прошёл, много жизней спас, награды имел. За первую-то войну кресты ещё царские, а уже после, от новой власти, листы наградные и грамоты получил.

Вот в эту непростую пору и везли мимо деревни арестантов, в «чёрном воронке» везли, куда-то в назначенное место. А один возьми, да и помри. Может, и сбёг, конечно, только народу разве об этом скажут. Закавыка, значит, вышла, да ещё какая! Как же к чекистскому начальству без арестанта на место прибыть, за это можно и самому в кандалы, а то, чего и похуже. Вот и постучались они в дом к Тимофею.

Почему к нему – доселе никто не знает, дом не крайним стоял и из других не выделялся. Только сын Тимофея Алёшка главным тогда в комсомольской ячейке был. Вот, может, кто по злобе, али по зависти на их дом пальцем и указал. А может, по какой другой причине, но без указки, похоже, не обошлось.

Тимофей дверь открыл, спросил, что добрым людям нужно, а добрые люди увидали, что мужик крепкий ещё, переглянулись, да в «воронок» его и потащили. Тимофей даже сказать ничего более не успел.

Когда сын домой вернулся и узнал о случившемся, то награды отцовские и грамоты сгрёб в охапку, да в сельсовет ехать собрался. Но мать камнем на ногах повисла, белугой выла. Не пустила сына единственного отца выручать. А брат Тимофея Степан сам не пошёл – коммунистом он был, да семья своя; знали уже люди, как оно справедливости добиваться.

Потом, конечно, письма по инстанциям писали, запросы посылали. Долго ничего узнать не могли. А когда узнали, поздно было. Родственник их по дороге скончался, и место могилки его никто указать не удосужился.

Сын себе простить не мог, дочери дядьку проклинали, да только что после драки кулаками махать, обратно дело не поворотишь.

А вскорости ещё одна война началась. Тимофеев сын Алексей и Степанов Леонид с войны той домой не вернулись. Лёша только жениться успел, и сразу его в армию забрали. В тридцать девятом году это было. Так из армии прямиком на фронт и пошёл, а жена его молодая соломенной вдовой осталась.

Даже где схоронены братья родные не узнали, слышали только от людей, что Лёнька где-то под Белостоком сгинул, да и то не точно.

Однако ещё до войны стала в деревне такая страсть твориться, что те, кто выжил, до сих пор вспоминать боятся.

Началось это после случая с Михалёвым, да только тогда об том никто не подумал. Как уже сказывалось, тяжёлая жизнь была, хоть и не голод, а от недоеду и слабости народ помирал. Всегда есть те, кому надеяться не на кого – старики одинокие, сироты, да и в семьях слабые не выживали.

Кладбище местное переполнилось, мертвецов вмещать перестало, вот и заложили новое, неподалёку от прежнего. Одна беда – церковь-то ещё в революцию разрушили, священника на первом дубу у самого въезда в деревню повесили. Место это до сих пор проклятым считается, люди там селиться не хотят. А тогда землю под кладбище освятить некому стало, да и председатель сельсовета не разрешил бы.

Вот и начали с нового кладбища мертвяки вставать. Видно, тех, кто голодной смертью умер, голод и после смерти мучает. Вставали и возвращались в деревню. Те, у кого семья была, туда шли, а одинокие к чужим. Как уж выбирали не знаю, да только, видать, никак. Жрать хотели, вот и весь выбор.

Люди от жути такой тряслись, осиновыми колами запасались, ночью на семь запоров закрывались, однако, упыри то и по свету ходить могут.

Первый гром грянул, когда к бабе одной так свёкр покойный пришёл среди бела дня. Женщина эта вдовой была, кое-как пятерых детишек тянула, хорошо, что старшие уже помощниками были.

В тот час вдова с младшей дочкой скудный обед собирала, старшие сёстры с братом на огороде работали, а самый младшенький сынок во дворе перед окнами играл. Мать в погреб спустилась, а дочка, выглянув в окно и увидав братишку у мёртвого деда на руках стремглав выбежала во двор.

Услышав крик девочки, с огорода прибежали старшие. Глазам их представилась страшная картина: сестрёнка, крича, вырывала окровавленного брата из рук рычащего и ревущего по-звериному деда. Рот, зубы, грязная одежда и длинные когти того были в крови, белые глаза дико вращались.

Не растерявшийся старший брат схватил топор, стоявший в сенях, и отрубил одним взмахом деду половину головы, а когда тот упал, перерубил и жилистую шею.

Выбежав на крики, мать схватила на руки сына, но он уже не шевелился. Как обезумевшая от горя женщина не пыталась привести его в чувство, мальчик не дышал. Плачущую дочь сёстры отвели в дом. Лицо и шея её были сильно расцарапаны, руки искусаны. Девочке промыли и перевязали раны, уложили её на кровать, но к вечеру у неё начался жар, а утром в доме стало два мёртвых дитя.

Деда закопали в его старой могиле, положив голову между ног и вбив осиновый кол. Деток, от греха подальше, решили похоронить на старом кладбище, рядом с могилой отца.

А через день сестрёнка с братишкой на свой двор пришли. Не смогла мать от своих кровиночек отгородиться, сердце сжалось. Кинулась она обнимать их и целовать, плача.

Пришлось старшему сыну своим самым родненьким и любимым головы рубить, да трясущимися от рыданий руками осиновые колы в сердечки вбивать.

После случая этого и на старом кладбище мертвяки зашевелились, совсем жутко в деревне стало. Ясно дело, кто смог, сбёг, конечно, остальные без топоров, вил да колов осиновых из дома не выходили, и то недалеко.

Председатель ругался страшно, суеверной контрой народ обзывал, да ещё такими словечками, каких на деревне и не слыхал никто отродясь. Грозился всех в каторгу сослать, а сам-то нечасто наведывался, и тогда на машине служебной, с шофёром и агрономом. До сельсовета-то несколько вёрст было.

Так и жили люди, не жили, а выживали, и неизвестно, сколь ещё такое бытьё длилось бы, кабы не один случай.

Надоть было такому случиться, что мимо деревни опять арестантов повезли, на том же «воронке» и с тем же чекистом. Аккурат возле поворота «воронок» встал как вкопанный. Шофёр, значит, тыр-потыр, а машина не с места, намертво приросла. Чекист ядовитой слюной плевался, и деревню, и народ местный костерил на чём свет стоит. Помнил, гад, что в этом самом месте у него и в прошлый раз заминка вышла. Да делать нечего, кое-как машину с дороги до просёлка до толкали, а дальше-то что?

Во всей деревне не только механика, ни одного лошадного мужика нет, телефон только в сельсовете. А как в таком деле без доклада? Трибуналом пахнет.

Решили гонца послать. Было у них в конвое два брата. Вот младшего, как самого шустрого, и хотели отправить. Только старшой пожалел братишку – дело-то к вечеру, да в такую даль, - сам вызвался. А начальству что – хочешь сам, иди! Тот и выдвинулся.

Чекисты тем временем нашли дом пустой покрепче, арестантов в хлеву закрыли, снаружи засов приладили да караульного поставили. Сами в дому расположились и ждать стали.

Когда сгустились сумерки и от деревьев тени чёрные легли, услышали они окрик караульного: «Стой, кто идёт? Стой, стрелять буду!». Потом выстрел, один, другой, третий, а вслед за выстрелами крик, да такой жуткий, что волосы на голове зашевелились.

Долго той ночью в деревне пальба слышалась и вопли раздавались, такие страшные, что не понять было, то ли человек кричит, то ли нечисть воет. Только из домов никто выходить не спешил, видели люди, как на закате из зарослей упыри выходили. Так много за всё это время ещё ни разу в деревню не наведывалось. Шли медленно, ни от кого не прячась. Кто хромал, кто шатался и все к одному дому стекались.

Когда утром на служебной машине председатель с механиком и давешним гонцом въехали на тот самый двор, спины их ледяными мурашками покрылись и пот холодный по вискам потёк: дверь в хлев распахнута, в доме окна повыбиты, а на земле места пустого нет, всё телами растерзанными усеяно и оружие валяется.

Увидел брат своего младшенького на траве простёртого, рухнул на колени, завыл, кулаками в землю бил, волосы на себе рвал, окровавленное тело к груди прижимал. А потом вдруг по сторонам за озирался. Долго он мёртвых разглядывал, да как вскочит на ноги, глаза чёрной злобой налились. «Нету гада!» - не сказал, а прямо прорычал сквозь зубы и к дому кинулся.

Остальные оторопь с себя стряхнули, похватали оружие с земли, да за ним. Дверь в доме запертой изнутри оказалась, а через оба выбитых окошка люди свесились. Ноги обглоданы, а головы-то пулей пробиты. Навалились мужики и высадили дверь, вбежали в дом, а там никого. Неужто убёг, сволочь? Ан нет, голос откуда-то послышался. Стали искать и нашли.

Чулан в доме был – маленький, без окон. Дверь тоже закрыта, а за дверью кто-то то смеётся, то плачет, а то кричит: «Стой, падла! Пристрелю! Всех пристрелю, твари!». Узнал караульный голос этот, засмеялся страшно, да с одного маха дверь и вышиб. Встал в проёме броситься готовый, да тут же пулю в лоб и получил. Прямо на руки одуревшему от такого механику и рухнул бездыханный. Пуля ровно промеж бровей вошла, рука-то стрелявшего большую привычку в этом деле имела.

Председатель с шофёром в это время в темноту чулана палили, долго остановиться не могли, пока не поняли, что ответа нет. Тогда председатель стал спички доставать, чтобы посветить себе. В тот момент чекист мимо них бочком и выскочил, да зайцем к дороге рванул. Он, нелюдь, всё время в углу за дверью прятался. В конвоира-то последний в нагане патрон пустил. Для себя берёг, не хотел, гад, что бы его живьём грызли.

Однако же не удалось ему участи своей избежать. Вороны потом долго горланили, как чекиста мертвяки в лес затащили и на такие мелкие куски порвали, что и вставать-то нечему было.

Председатель после этой истории совсем седой стал и тихий, с людьми только по делу говорил, и то мало. А когда война началась, добровольцем на фронт выпросился.

А вот в деревню ту мертвяки приходить перестали. Говорили, что по лесам они разбрелись и одиноких путников подстерегали, да только я про то не знаю.

***

Потрясённая Маринка посмотрела на лешего.

- А ты, дед, знаешь? Не могли ведь они без следа исчезнуть? Или могли?

Дед тяжело вздохнул.

- Эх, внученька, здесь в войну столько крови и зверств было… Зубами люди друг друга рвали. Разве ж разберёшь, кто нечисть, а кто нет… Знаю только, что немцы, здесь стоявшие, очень этих лесов боялись и деревень много пожгли, а из-за упырей, или сами они упырями были, я тебе не скажу.

Митька, который никак не мог отойти от впечатления после истории, испуганно спросил ласкотуху:

- А сейчас что, мертвецы тоже встают?

- Да что ты, миленький, - улыбнулась старушка, - их же чичас потрошат, прежде чем упокоить. Как же оно встанет, если мозги на собачий корм пошли?

Глаза Митьки полезли на лоб.

- На собачий корм? – В ужасе переспросил он.

- Слушай ты её больше, болтушку старую, - махнул рукой дед, - какая же собака такое жрать согласится? В печке их сжигают. – И, не удержавшись, добавил. – Чтобы ноги не отрастили.

Маринка прыснула. Совсем сбитый с толку Митяй переводил недоверчивый взгляд с одного на другую.

- Да не обижайся ты на нас, сынок, дураков старых, - примирительно заговорил леший, - это ведь мы от скуки. А мертвяки нынче не встают, это ты не боись. Уж я-то знал бы.

«…- Знакомьтесь! Алиса, это пудинг! Пудинг, это Алиса!...»

Л. Кэрролл

Майя не могла оторваться от видео на мониторе. «Чёрт, интересно, насколько это правдиво?» - думала она.

«Замучились отбивать мясо, чтобы размягчить жёсткие волокна? Не можете запомнить последовательность сложных ингредиентов блюда? Устали ломать голову, какие приправы подойдут к продукту? За Вас всё решит «Умная Приправа»! Идеальное, уникальное соотношение специй и пряностей на основе тайных вековых традиций лучших поваров императорского двора позволит Вам больше никогда не тратить на приготовление пищи лишние минуты Вашей драгоценной жизни! Сто́ит только добавить «Умную Приправу» во время приготовления, и она всё сделает за Вас. Потрясающие нежнейшие угощения! Восхитительный аромат! Вы удивитесь, как много свободного времени у Вас появится!»

Популярный азиатский сайт сочился обещаниями, красивые азиатки округляли свои миндалевидные глаза и старательно изображали восторг, глядя прямо на Майю.

- Чёрт, чёрт, чёрт, - уже который раз повторяла она, пересматривая так заинтересовавшую её рекламу. – Если это даже только наполовину правда, сто́ит сделать заказ.

Цена была немалой, но и не недоступной. Быть бы уверенной, что это работает!

Майя не была и не собиралась становиться домашней клушкой-хлопотушкой. Не для того она приехала из своей тмутаракани в столицу, чтобы только поменять пейзаж за кухонным окном. У неё были большие планы, и для их осуществления необходимо было держать себя в форме. А для этого, как известно, правильное питание является важнейшим аспектом.

Майя часто повторяла своим бестолковым подругам, позволившим себе отрастить целлюлит на бёдрах и боках – ты то, что ты ешь! Она очень любила эту древнюю мудрость. Когда она это произносила, сама казалась себе кем-то наподобие царицы Савской.

И уж, конечно, Майя не собиралась простаивать у плиты, прокручивая фарш, жаря котлеты, выпекая пудинги и кексы и изготавливая салаты с майонезом. Она вообще не понимала, как можно отравлять своё тело этими ужасными жирами и неправильными белка́ми и углеводами. Цивилизация шагнула далеко вперёд, давно уже существует «правильная еда». «Правильные» продукты доступны сейчас всем, и Майя презирала людей, которые этим не пользуются.

Единственным недостатком «правильной» еды был слишком уж нейтральный вкус, набивающий со временем оскомину и даже приедание. Как исправить этот факт, не навредя полезности блюда, девушка не знала. Она вообще была не очень сведущей в кулинарии.

Реклама же приправы гарантировала только натуральные и проверенные ингредиенты.

- Даже если это правда только на одну треть, сто́ит рискнуть! – Наконец приняла решение Майя.

***

Непрезентабельный пакетик из так долго ожидаемой посылки девушку разочаровал – обычный фольгированный кулёк, покрытый иероглифами.

«Ладно, - подумала она, - в конце концов содержимое можно будет пересыпать в банку поприличнее».

А вот отсутствие инструкции на удобоваримом языке совсем удручало. Майя привыкла всё делать по правилам, а где же эти правила искать? На сайте инструкции тоже не обнаружилось. Тогда девушка ещё раз внимательно прослушала рекламу. Всё, что в ней говорилось об использовании новинки это «добавить во время приготовления».

«Что же, - подумала Майя, - это ведь приправа, а дозировку можно будет выяснить методом тыка».

Майя похвалила себя за сообразительность и начала готовить. Она пересыпала смесь в баночку из-под морской соли и принюхалась. Приправа пахла сразу всем и ничем конкретно. Майя не удержалась и попробовала порошок кончиком языка. Та же картина - множество вкусовых ощущений, но выделить невозможно ни одно, в реальности приправа оказалась просто безвкусной.

«Ну, конечно! – Догадалась девушка, - это же умная приправа! Вот почему в ней так много всего. В каждом продукте или блюде раскрываются только подходящие для него вкусы! Не зря всё-таки Майечке мозги даны!».

Хозяюшка поставила на плиту кастрюльку с водой для гречки и сотейник с каплей растительного масла для овощной смеси (только натуральные овощи – горошек, морковь, кабачки, кукуруза и так далее – только правильные углеводы и белки́), главное – не перетушить, чтобы не разрушить витамины и минералы. Гречку Майя тоже никогда не готовила долго, однако, после добавления приправы гречка очень быстро начала развариваться, и продолжала рассыпаться, даже после того, как Майя слила воду. «Ферментируется», - возникло у Майи в голове незнакомое слово.

Отдельно в салатнике девушка ошпарила проросшие бобы сои. Возник вопрос – сначала добавить приправу или сбрызнуть маслом? Майя решила приправить, а масло добавить прямо перед трапезой. Ростки начали менять цвет и как будто шевелиться. Оторопело следя за этим, Майя решила оставить салат на потом и посмотреть, что будет.

Она красиво распределила еду на тарелке и положила сверху кусочек тофу, тоже посыпав его новинкой. Сыр сразу осел и начал расползаться, среди образовавшихся крупинок проступила жидкость. Вид сыра отталкивал, Майя принюхалась. Аромат от еды шёл такой, что у девушки заурчало в животе, и потекли слюнки. Значит это и есть секрет «умной» приправы, нет не зря Майя её купила!

Она начала кушать, прислушиваясь к впечатлениям. Вкус и аромат блюд ей понравился, и она ещё раз поздравила себя с приобретением. Однако, уже через пару минут она ощутила тяжесть и странное давление в области живота.

Майя выпрямилась, пытаясь понять причину происходящего. Это были её обычные и тщательно выверенные объём и набор продуктов, но желудок явно сигнализировал ей о переполнении. Может быть, приправа каким-то образом даёт ощущение сытости?

В таком случае, это ещё одно её достоинство. Теперь предательское чувство голода не заставит  Майю сомневаться в своей диете.

Она выпила стакан минералки и снова прислушалась к ощущениям. Живот распирало, к этому теперь добавилась тяжесть и давление в голове. Что-то внутри надувалось и давило на череп, думать становилось всё тяжелее, уши заложило. В животе заворочалось, причиняя всё большие страдания, где-то в эпигастральной области почувствовалась резкая боль, за тем ещё и ещё. Внезапно с громким хлюпом из её ноздри выскочило что-то плотное и омерзительное. «Мозги с горошком» - всплыло откуда-то из глубин подсознания.

Что это такое, Майя не знала, но это было уже и не важно. Мысль оказалась последней, и тело девушки рухнуло вниз.

***

Ростки сои, зеленея с каждой минутой и распуская листочки, равнодушно наблюдали из прозрачного салатника за телом, распростёртым на полу. Оно двигалось, вздымалось и опускалось, временами издавая разнообразные звуки.

Под напором, распаривающихся мозгов с горошком глаза вывалились из орбит, хрустнув стебельками, и раскатились по полу. Сухожилия голеней и предплечий склерозировались, лопаясь со звоном рвущейся струны, подготавливая голяшки для нежнейшего холодца.

Мышцы бёдер и ягодиц подрагивали, размягчаясь для сочного жаркого. Рёбра мариновались для запекания, избавляясь от кожи. Брюшная полость, где гречка, смешиваясь с сердцем и почками заполняла кишки для приготовления вкуснейшего шотландского хаггиса, то и дело шевелилась.

Печень очищалась под тушение по-Строгановски. Ненужные для готовки субстанции и органы выдавливались мышцами через естественные и образованные отверстия.

Тщательно подготовленные продукты ждали только тепловой обработки.

Конец

Да, пишу ответ на собственный пост. Хочу поблагодарить всех, кто на него откликнулся, и отдельное спасибо за защиту  от тролля!

Так уж получилось, что читая комментарии, я вспомнила собственное происшествие на кладбище.

Дело было давно, совсем юной, я любила бродить по Ваганьковскому кладбищу. Те, кто на нём бывал, знают, какие там красивые постаменты и надгробия в старой части кладбища, а ещё тишина и умиротворение. Правда однажды, мне всё же пришлось убедиться, что на кладбище есть чего бояться. Загулявшись до закрытия, я вышла к центральному входу и встретилась с целой сворой собак. Благо собаки были при стороже, а он пожалел меня, бедолагу и выпустил.

Но рассказать я хотела не об этом.

Гуляла это я в очередной раз по старой части Ваганьковского кладбища, был солнечный летний денёк. Я рассматривала надгробия, читала эпитафии и думала о своём. Дойдя уже почти до конца участка, а он упирался в боковую стену кладбища, я вдруг заметила в самом конце дорожки чудное видение. Бабушка-- божий одуванчик, стояла и смотрела на меня. Беленькая панамочка, беленькая блузка, беленькая юбочка. беленькие носочки и босоножки. И сама бабушка. такая светленная, светленная.

Я. всё ещё пребывая в своих мыслях, ближе и ближе подходила к ней, как вдруг, бабушка заговорила.

-- Девушка. как хорошо, что я Вас встретила! Не могли бы Вы постоять тут на уголочке, пока я до своей могилки не добегу?

На меня напал ступор! Вообще то, не смотря на любовь к мистике, человек я скептически настроенный, и критически воспринимаю действительность, но, клянусь, тогда я на несколько секунд оказалась в разрыве с это действительностью.

Потом я конечно поняла, чего хочет от меня бедная женщина, да она и сама мне рассказала, когда, на радостях. я проводила её до места. Участок удалённый, народа там почти никогда не бывает, а бабулька одинокая, все её родственники лежали в той могилке.

В общем всё оказалось вполне обыденным, но ощущениеце, которое я испытала в тот момент, забыть и сейчас сложно.