Я впервые увидел сына в «вайбере». Не то чтобы он успел завести аккаунт в первые минуты жизни. Хотя в нынешний век информационных технологий чего только не бывает. Жена прислала фото. Это был первый шок моего отцовства.
Мужики все-таки идиоты! Не устаю подтверждать это в процессе своей семейной жизни. Кого я ожидал увидеть на фото, давайте спросим честно. Кузя, друг Аленки. Есть такая шоколадка. Там на обертке – жизнерадостный мальчуган предпенсионного возраста. Вот кого я ожидал увидеть. Скорее даже – маленького себя, произведенного на 3D-принтере. Такого же, только поменьше и гладенького. Вместо этого мне прислали сухофрукт, завернутый в несколько слоев ткани. Я вспомнил эпизод из фильма «Детсадовский полицейский». Там герой Шварценеггера принес в детский сад хорька, а детки спросили, что случилось с его собакой. Вот так я тогда чувствовал.
Хотелось срочно написать в «вайбере», не разделяя слова и переставляя местами буквы в панике: «Жена, что случилось с нашим сыном?» В роддоме на выдаче детей (так это правильно называется?) я немного успокоился.
Во-первых, в большом зале ожидания малышей (так это правильно называется?) на стенах висели фотографии новорожденных. На меня со стен смотрела портретная галерея сухофруктов. Во-вторых, невозможно переоценить значение близких людей в жизни человека. Меня очень поддержала мама, с которой я поделился своими переживаниями. Она сказала, что я придурок.
Как рационалист и филолог, я не сомневался, что невербального опыта не существует. Что любую эмоцию, даже самую летучую, можно обозначить.
Когда мне на руки передали моего сморщенного новорожденного пенсионера в кульке, слова внутри кончились. Моя душа издала какой-то нечленораздельный дельфиний ультразвук. Сынок оказался еще страшнее, чем на фотографии. Он странно моргал всем лицом, как будто пытался расправить свои старческие морщины. У меня даже промелькнула мысль, что я еще молодо выгляжу на фоне своего Бенджамина Баттона.
Но несмотря на все это, меня не покидало ощущение, будто я только что случайно сел в радугу.
***
Жизнь с малышом – как в армии. Кто-то лысый и толстый целый день орет, и постоянно хочется спать.
***
Говорят, дети быстро растут. Ерунда. После двухнедельной командировки я рассчитывал, что Артем встретит меня словами: «Папа, я устроился на работу на детскую китайскую фабрику контрафакта, ты можешь больше не работать». Но нет. Он встретил меня в своей кроватке все с тем же скептическим выражением лица: «Чего подошел? Сиська есть? Нет? Тогда зови следующего».
***
Похоже, с именем для сыночка я все-таки просчитался. Эта новая мода давать детям странные древнерусско-хипстерские имена – нечто, конечно. Я уже представляю малышей, которые возвращаются из детского сада домой со словами: «Мама, папа, меня мальчишки дразнят!» – «Кто, кто, тебя дразнит, маленький?» – «Аскольд, Гермоген и Сварог! Они говорят, у меня дурацкое простое имя, как у всех!» – «Это все твой папа виноват, люмпен проклятый. Фантазии ноль. Ты прости нас, Мефодий».
***
Мы с Артемом – как два компьютера разных поколений. Он – шестой айфончик, постоянно обновляется в фоновом режиме. Заснул, проснулся – бац, какая-то новая программка установилась за ночь: или ползать задом, или плеваться в папу, или еще что-нибудь. Я же – как 486-й комп. Очнулся утром – и минус одна фича. То загружаюсь по полчаса, вглядываясь в волосатого йети в зеркале, то дисковод не открывается, то экран гаснет сам по себе. А иногда сам вздрагиваешь вдруг от противного такого мерзкого клацающего металлического звука. Домашние нервничают: что это, где это? И только малыш взирает сочувственно со своих айклаудных высот с немым вопросом в умных глазах: «Что, папа, через диалап-модем опять в интернет пытаешься выйти? Ну-ну, смотри картридж не надорви».
***
Наш педиатр разрешил потихоньку вводить в рацион Артема мясо. И в одночасье все изменилось. Раньше в гастрономическом плане мелкий был для меня беспонтовым чуваком. Все эти жидко- и желеобразные субстанции поносного цвета – несерьезно. Но теперь… Теперь я ухожу из дома на работу, обвешанный патронташем из сосисок, из кармана торчит сервелат и еще по котлете за щеками. А иначе нельзя: этот малыш отныне – мой конкурент в пищевой цепочке. Пусть теперь этот толстопопый стервятник нарезает круги по полу перед холодильником – там только руккола и цветная капуста: бэ-э-э-э, приятного аппетита!
***
Выбирал Артему горшок. Наткнулся на вариант со встроенной музыкой. Это когда навалил кучку, а оттуда песенка. Спасибо, что не Вагнер, конечно. Не «Полет валькирий» тире ребенок заика навсегда. Но помилосердствуйте, по драматургии кто в этом случае оттуда поет? Оно, что ли? Само?
Купил обычный глухонемой горшок. Потому что и так много его вокруг: и поет, и просто разговаривает. А оно должно молчать. Хотя бы в горшке.
***
Артем освоил прием работника Макдоналдс «свободная касса». Сидя ровно на своей удобной хлебобулочной попке посередине комнаты, он поднимает вверх ручку. Это означает: папа должен немедленно подойти и предложить забаву. Если забава не забавная, ручка остается поднятой вплоть до нахмуривания бровей и надувания щек. А это уже кризис масштаба Карибского. Если забава забавная, ручка опускается с одобрительным шлепком на лысину папе. Что означает: у тебя есть три минуты, можешь пойти заняться каким-нибудь своим беспонтовым взрослым делом.
***
Как общаются корабли? Гудками. Короткими, длинными. Привет, корыто, у тебя на мостике все та же старая жопа, которая в прошлом году посадила тебя на мель? А, это ты, жестянка, чего везешь, феррари? Корма не треснет? Видимо, как-то так.
Артем тоже взял на вооружение такую сигнальную систему. Он гудит. Длинное «у-у-у-у-у» – одобрение: прикольно ты, папа, споткнулся о мой столик для кормления, давай еще. Короткое, отрывочное «у-у-у» – это все, хана, сейчас «Полет валькирий» начнется, причем та самая версия из «Апокалипсиса сегодня». Прерывистое, нестабильное «у-у-у-у, у-у-у-у» в сочетании с мечтательным взглядом вдаль означает, что сынок задумался о тщетности всего сущего: эх, батя, знал бы ты, как сложна жизнь в девять месяцев, давай-ка лучше долбанем по «Фрутоняне».
***
Артем приполз ко мне с доброй открытой улыбкой. Целоваться будет, решил я. Он так уже пару раз к жене приползал, и они целовались. Я приблизил свое лицо к малышовому и начал усипусить. Сынок продолжал тянуться ко мне. Вот ведь, всплакнул я внутренне, какая любовь к отцу! И только в последнюю секунду я успел инстинктивно отдернуть голову: передо мной опасно клацнули четыре мелких редких зуба. Батлук-младший и не думал целоваться. Он просто хотел откусить мне нос.
Зато не тряпка-неженка, как папашка, а хищник, чо.
***
Этот незабываемый момент, когда твой сын говорит тебе: «Папа». Душа тает, как снег в Москве зимой. Такой подъем, и воодушевление, и желание свернуть горы. Еще более незабываемым моментом может стать разве что тот, когда твой сынок говорит «папа» также и своей маме. А еще чуть более незабываемым – когда он говорит «папа» и бабушке. Ну, а самым-самым незабываемым становится тот момент, когда он говорит «папа» курьеру, который привез нам пиццу. Такой широкой души этот парень, мой сынок, это что-то.
***
Когда Артем вырастет, он станет мэром Москвы. У него к этому все наклонности. Наша игра в кубики всегда происходит по одному и тому же сценарию. Что бы я ни построил, малыш моментально это разрушает. Без предупреждения и письменного уведомления. Делает он это всегда с остервенелым лицом. Из чего я заключаю, что, видимо, по его мнению, мои постройки нарушают архитектурную целостность и портят вид его детского коврика, на котором в беспорядке разбросаны тонны игрушек.
***
У Артема не получилось включить телевизор с пульта (он хаотично жмет все кнопки и иногда случайно включает). По этому поводу мелкий распсиховался. Я ему говорю: «Вообще-то, интеллигентный человек не должен смотреть телевизор». Малыш посмотрел на меня глубоким, серьезным взглядом умных, проникновенных глаз и ударил пультом по голове. Из чего я делаю вывод, что либо мой оппонент не согласился с представленным тезисом, либо он у меня люмпен.
***
«Картина маслом», как говаривал товарищ Гоцман. Стою дома у высокого комода. На комоде лежит айпад (чтобы Артем не достал). На айпаде открыта электронная книга Ю. Б. Гиппенрейтер «Общаться с ребенком. Как?». Я читаю ее жене вслух. На ноге висит сынок, канючит, пытается стащить с меня штаны. Я трясу ногой, чтобы скинуть его, как прицепившуюся кусачую собачонку, приговаривая: «Да отстань ты уже! Иди в кубики поиграй. Не до тебя сейчас». А сам при этом произношу вслух: «…папе необходимо заниматься сыном, наладить с ним теплые, дружеские отношения».
***
Жена уехала утром по делам. Я остался с Артемом, и мне впервые пришлось укладывать его на первый полуденный сон (обычно это почетная обязанность жены). А для этого предусмотрена целая цирковая программа. Перед тем как положить в кроватку, малыша нужно сначала покачать на руках, восседая на большом фитбольном мячике и подпрыгивая на нем. При этом необходимо включить поющий ночник с тремя детскими песенками в ротации. Если Артем долго не засыпает, это еще то музыкальное изнасилование получается. Хорошо хоть, что там не полный репертуар Стаса Михайлова записан – все три его песни.
Я сосредоточился на выполнении концертно-развлекательной программы. Не без страха. Во время этих молодецких прыжков верхом на мяче существовал риск растрясти свои уже не прочно закрепленные внутренние органы. В разгар действа я решил посмотреть, какое впечатление это производит на сына. И даже на несколько секунд перестал скакать.
Артем лежал у меня на руке и улыбался мне во всю мочь своего шестизубого рта. Потом он начал причмокивать и смешно жмуриться, а сквозь причмокивание и зажмуривание продолжал улыбаться. Где-то внутри меня вдруг разлилось целое озеро такого теплого и стопроцентно очищенного чувства, что у меня даже побежали по спине мурашки. Нежность, любовь, привязанность, преданность – это все какие-то полуслова, а прелесть этого чувства была в том, что оно не нуждалось в словах.
Я смотрел на спящего шестизубика и думал о том, зачем люди вырастают. Мир был бы так прекрасен, если бы состоял из детей.
***
Я же был суровый мужик. Вместо зарядки гнул подковы, ездил на работу на танке, а на завтрак ел гвозди. Что со мной стало? Например, недавно увидел свои носки рядом с Темкиными на батарее в ванной и чуть не прослезился. Теперь гадаю, действительно ли это настолько умилительно, как мне кажется, или отцовство окончательно размягчило мне мозг?
***
Артем наверняка станет коррупционером. Он прячет свою тушку так же незатейливо, как они – деньги в офшорах. Подходит, например, к занавеске и засовывает за нее буквально один нос. А попка да и почти все тело целиком торчат наружу. Мы ему кричим: «А где же наш малыш?» И тогда он победно высовывает нос обратно, мол, ладно, предки, нашли.
***
Прилег вечерком дома на минуточку после работы. Думаю, мне бы полчасика прикорнуть, вот оно и счастье. Но не тут-то было. Слышу, уже стучат кирзовые ботиночки. Артем не дремлет, граница на замке. Сейчас будет меня бить, теребить и кусать. Приоткрываю один глаз. Стоит возле кровати, смотрит на меня, морщит лоб. Я не на шутку напрягаюсь. Парень, видно, что-то серьезное на этот раз задумал, хана мне. А сынок бежит в угол, включает там свой ночник с детскими песенками, под который он каждый день засыпает, и тихонько выходит из комнаты.
Если бы я был хипстер-миллениал в уггах поверх конверсов, я бы разрыдался. Но поскольку я жесткий мужик, то лишь мужественно всхлипнул от умиления.
***
Настоящий экстрим – это когда ночью по пути из туалета в спальню в полной темноте тебе удается пройти бесшумно, чтобы не разбудить ребенка: миновать разбросанные погремушки, не споткнуться о детскую машинку, не наступить на воздушный шарик, обойти пирамиду из кубиков, не свалить фикус. И вот ты получаешь заслуженную награду – с наслаждением ныряешь под одеяло в постель, и из-под твоей задницы раздаются дикие трели: под ней оказывается игрушечный телефон Артемки, с которым он играл в родительской кровати перед сном.
***
Твои дети – это твое второе детство. Уникальная возможность снова вернуться в мир ребенком. Все вокруг опять вырастает. Ты как Алиса.
Я иду с Артемом по улице и смотрю вокруг его глазами. Вон собянинский трактор корежит здравый смысл. Я кричу: «Смотри, Тема, трактор!». Для него же это просто трактор, а не идеологический враг. Или голуби. Когда я так последний раз радовался голубям? А Теме нравятся голуби. Однажды я даже увидел белого. Мы вдвоем с малышом бежали за ним с визгами. Сынок еще не видит за фантиками мусора, за дождем – плохой погоды, за людьми – нелюдей.
Иногда мне хочется крепко-крепко обнять малыша.
Чтобы удержать его в детстве.
Чтобы он подольше не взрослел.
***
В детстве я сам каждое лето проводил в деревне. Моя мама хотела девочку. За неимением лучшего она наряжала меня (не в платья, конечно, хотя это многое бы объяснило в нынешнем моем поведении). Красивые рубашечки, шортики, кепочки, сандалики, фенечки. В таком виде меня торжественно выпускали пастись за ворота. Я выходил из калитки нарядный и загадочный, как новогодняя елка, и усаживался в первую попавшуюся лужу. Если лужи не было, то в грязь. А грязи уж хватало – деревня как-никак. Чтобы прийти в негодность, мне обычно требовалось несколько минут. Мама каждый раз выбегала на улицу, видела эту хрюшу в рюшах и заводила меня обратно во двор на дезинфекцию. Такие вот бессмысленно-короткие модные показы. Матушка очень страдала от этого, конечно.
На днях мы нарядили Артема. Я привез ему из-за границы восхитительный костюмчик. Мальчик получился – как с дореволюционной открытки. Напомаженный, розовощекий. Мой нарядный сынок вышел за ворота нашего деревенского дома и сел в феноменальную, непоправимую грязь. И нет, это не гены. Это возмездие.
***
Взрослые воспитывают детей. Какая чушь! Дети – венец творения. А мы всю жизнь занимаемся только тем, что бесконечно деградируем, предавая в себе ребенка. Ребенок – весь душа от макушки до пяток. В нем нет лжи. У Артема размах крыльев – на полмира. Он готов обнять все вокруг – фонарный столб, бомжика, милиционера, шелудивого пса. А я недавно инстинктивно отпрыгнул, когда меня приполз понюхать подслеповатый ежик.
Как мне воспитывать Артема? Чему лужа может научить океан? Я смогу лишь по кусочкам отрезать от этой его большой души, давая взамен шаблоны, нормы, привычки, конвенции, фетиши, все эти наши взрослые погремушки. В итоге Артем станет как Вадик, как Петя, как Саша, как Коля. В итоге от Артема останутся лишь его от души поломанные игрушки и от души разрисованные обои, если у нас хватит мудрости их не переклеивать. Да еще его улыбка на фотографиях, широкая от горизонта до горизонта, во все четыре зуба.
В итоге Артем станет как я. Человеком с душой на пять копеек на дне свиньи-копилки. Который вспоминает об этой душе, только когда свинью потрясут.
***
Пока Артем в деревне, по-прежнему пытаюсь разобраться в его инструкции по эксплуатации. Читаю авторов. Гиппенрейтер: «Совсем хорошо, если вы сможете принять участие в занятиях ребенка, разделить с ним его увлечение». Мудрено это все, конечно. Не для средних умов. У Артема, например, любимое занятие (оно же увлечение) сейчас – это поедание песка и швыряние камнями в прохожих. Получается, я, как хороший отец, должен с ним это разделить.
Эге-гей, сынок, чего берешь сверху, копни поглубже, там песочек мокрый, легче будет глотать! Юху-у-у, Артем, что-то низко у тебя пошло, целься выше, в голову, вот смотри, как папка!
***
Шел по улице и слышу рядом: малыш, примерно ровесник моего, бормочет: «Па-па, па-па». И так вдруг накатило что-то. Представил я Артема там, в деревне. Стоит он на чужбинушке одинокий, чумазый, бесприютный, под проливным дождем и зовет меня жалобно, как брошенный котенок: «Па-па, па-па…» Но нет ответа, и только лютый ветер треплет его коротенькие, еще не до конца отросшие волосики. Под проливным дождем – это обязательно, только так мне представляется. Точно так же, но, например, под солнцем он стоять не может.
Иду я дальше по колено в мрачных мыслях, с трудом ноги передвигаю. И тут приходит сообщение по «вайберу» от жены. Фотография Артема. Она мне присылает периодически. На фото Артем почему-то не под проливным дождем. В правой руке надкусанный огурец, в левой – надкусанный помидор. На лице – улыбка. И взгляд такой его фирменный, нагленький. Смотрит в камеру, то есть на меня, как бы сквозь расстояние. Я уже давно научился читать его немые телеграммы, чем бы он мне их ни посылал – взглядом, жестом, позой, вздохами. В этом случае Артем отправил мне следующее сообщение: я, конечно, очень скучаю, пап, и все дела, но здесь хавчик приличный и никто на ночь Бродского не читает. Скоро не жди.
***
В наш технократический век у всего есть кнопка. Нажал – началось или кончилось. Поехало или остановилось. Заговорило или замолчало. Мы стали скучными выключателями. А у детей нет кнопки. Как Ури в приключениях электроника, можем искать все четыре серии – и не найдем. Ребенок – это чистое чудо. Зачатие ребенка – чудо (не в смысле «и палка раз в год стреляет», а метафизически). Рождение – чудо. Первые шаги, первые зубы, первые слова – чудо. Взросление – сверхчудо. Самое невероятное из того, что я пока видел в своей скучной жизни выключателя. Как месячный становится годовалым? Как? Артем отвернется, чтобы плюнуть в кота, поворачивается – уже другой. В понедельник я забираю из кроватки одного Артема, в среду выхожу гулять со вторым, в воскресенье читаю книжку третьему. Иногда я часами пристально наблюдаю за ним, не отводя взгляд и не моргая, пытаясь поймать момент трансформации. Однажды мне показалось, что я заметил, как выросло его ухо. Но это папашкин маразм, конечно. Отследить это невозможно – чудо.
У выключателей нет веры. В холодильник, в автомобиль, в мегаполис верить не требуется. Они будут делать то, что велит кнопка. Чудо ребенка дарит выключателю веру. В жизнь, в природу, в Бога, в семью – каждому свою. Самое главное рядом с ребенком – не забывать дышать. Потому что ты живешь – как в Диснейленде, затаив дыхание.
***
Артему хватает нескольких слов, чтобы править миром. «Папа», мама», «баба» – это для простых запросов. «Пама» или «мапа» – это для сложных задач, где один человек не справится. Есть еще «памаба» – это когда сынок пока не решил, чего конкретно он хочет, но чувствует в груди нарастающую мощь желания и ему нужна всеобщая мобилизация родственников.
***
Процесс воспитания – это детектив. Каждый случай – как новое дело Холмса. На основе множества разных факторов нужно принять единственное правильное решение. Постоянно возникают дилеммы. Например. Сыпать на голову взрослому человеку песок – это плохо. Но если этот взрослый человек, а в данном случае это я, лысый, и на моей голове отлично лепятся и, главное, держатся куличики, тогда, наверное, можно? Артем считает, что можно. Пока не могу найти аргументов против и осторожно перемещаюсь с песчаным замком на голове.
***
Раньше я вместе со всеми посмеивался над этими безумными мамашками. «Мы пошли». «Мы поели». Или даже лучше – «мы покакали». Вместе какали? На брудершафт? Вы что, циркачи? И все в том же духе. Какие такие «мы»? Ты – взрослая самодостаточная личность – благополучно существовала много лет до своего ребенка и была «я». Что изменилось?
А вот теперь мне, старому дураку, не надо объяснять, что такое «у нас» температура. Ты можешь быть прездоровым румяным мужичком с прекрасным аппетитом, идеальными жизненным показателями, бицепсами и упругой попой (мой портрет, кстати), но если Артему плохо, ты в этот момент тоже ходишь весь больной. Это такие древнейшие глубинные законы естества, что их не под силу отполировать или скорректировать никакой цивилизации. Тебе никогда не будет хорошо, пока будет плохо ему.
Из книги Олега Батлука «Записки неримского папы»
Опубликовано с сокращениями отсюда: http://www.matrony.ru/surovyie-nezhnosti/
