Однажды во время гастрольных выступлений в городе Омске друзья Глузского, Дворжецкий и Стеклов, решили над ним подшутить. Методика была выбрана самая что ни на есть макиавеллевская - для Михаила Глузского, высокоморального и очень серьезного человека, шутники додумались заказать в номер девицу легкого поведения. Перед этим девица прошла инструктаж - дабы четко осознавала поставленную перед ней задачу:
- Сейчас в соседний номер вернется наш товарищ. Он немолод, но весьма искушен и утончен в подобных развлечениях. К тому же очень любит эти дела… Ну, ты поняла? В общем, так - час мы оплачиваем прямо сейчас. Но для нашего друга нам ничего не жалко! Получишь тройную ставку, если сумеешь ему понравиться и будешь развлекать его хотя бы часа полтора. Поняла? Только ты уж постарайся! А за деньгами дело не встанет!
Девица все поняла и встала на пост около номера Глузского. Как только Михаил Андреевич открыл дверь номера, она скользнула за ним, на ходу срывая с себя жакетик. Дворжецкий, наблюдавший за этим безобразием из своего номера, с восторгом прошептал Стеклову:
- Все! Пошло дело!
Минут пятнадцать шутники торчали у своей двери, наблюдая за номером Глузского - они были уверены, что скандал вспыхнет сразу же, и Михаил Андреевич взашей вытолкает девицу. Однако время шло, а дверь оставалась закрытой.
- Слушай! Может быть, старик решил оторваться с девицей по полной ?! - спросил Дворжецкий Стеклова.
- М-да… - задумчиво протянул его соратник по розыгрышу. - Выходит, что мы по тройной ставке оплатили ему удовольствие.
В таких недоумениях прошел час, начался второй, и, наконец, Дворжецкий и Стеклов не выдержали. Они подошли к номеру Глузского, постучали и, не получив ответа, нахально распахнули дверь. Как потом заявил Дворжецкий, он ожидал увидеть в номере все, что угодно, но только не это…
Девица сидела на кровати в полной экипировке и, прикрывая вырез на блузке сумочкой, горько плакала. Перед ней во всей красе и концертном костюме стоял народный артист СССР Михаил Глузский и декламировал стихи.
- Да как читал! Я бы сам разрыдался, если бы не был так ошарашен! - позже признавался Дворжецкий.
