У мамули моей истоия была ещё в далёкие советские времена. Когда она начала работать, была у неё коллега - весьма обширная дама, типа "знойная женщина, мечта поэта". Крайне суетливая и очень сентиментальная. Звалась Любой и любила при каждом удобном случае вздыхать полной грудью. Уважала индийские фильмы и истории про "великую лубоффь". К сожалению, до сериалов про Изауру и Марианну Любовь не дожила, но история не про это.
Сначала основным предметом Любиной жалости выступала соседка - хрупкая девушка, которую при каждом удобном случае от души мудохал муж; что характерно - непьющий, т.е. вся ебанина с предъявами, истериками и кухонным боксом творилась им по трезвяку. Потом, когда (спойлер! спойлер!!) дело дошло до разборок со следствием-судом-адвокатами, выяснилось как воспитывали хрупкую девушку родители. А воспитание в данном случае базировалось на трёх китах - домострой, гиперопека и пиздец. По итогу, дожив до 18 лет, хрупкая девушка имела минимальное знание о жизни, зато головушка её была нашпигована понятиями о том, что цель и задача каждой женщины - выйти замуж непременно девственницей, ценить статус мужней жены и во всём угождать мужу и господину. И терпеть, терпеть, терпеть. Всё что выходит за рамки - удел падших женщин. Несколько раз она сбегала от мужа к родителям в чём была, и всякий раз родители возвращали своё чадо обратно зятю, предварительно убедив дочку, что это она виновата, чем-то не угодила мужу, надо терпеть и блюсти себя, и боже упаси её впутывать в свои семейные дела милицию, позора не оберёшься - ужос-ужос, гроб, гроб, кладбище, пидор.
И вот, каждый раз эта Люба на работе рассказывала, как сосед в очередной раз с матюками таскал жену за волосы по лестничной клетке и бил ногами и чем попало, и каждый раз глаза у рассказчицы под конец повествования становились на мокром месте, потому как управы на изверга не было (если дело доходило до вызова милиции соседями, жена, прикрывая синяки и ссадины, говорила что ничего не было, так - "на ровном месте шла и споткнулась"). И вот как-то раз сосед в очередной раз избил жену так, что увезли её в больницу. Там у хрупкой девушки случился выкидыш. Когда она вернулась домой, муж в который раз начал предъявы с переходом в сеанс кухонного бокса. И хрупкая девушка схватила первое, что под руку попало - кухонный нож - и всадила его в бок благоверному. Потом позвонила в "скорую", а потом и в милицию. Затереть следы преступления и тем более скрыться не пыталась. "Скорая" приехала на удивление быстро, но мужЫку это мало помогло - скончался в пути. Изначально хрупкой девушке светило лет семь, но по итогу она была оправдана. Не известно, как у неё мозги в нужные пазы встали (может адвокат с милицией постарались или само собой как-то случилось), но после суда хрупкая девушка порвала со своими родаками (которые кстати её всячески осуждали, и требовали самого сурового наказания) и зажила своей жизнью, а потом и вовсе вышла замуж на нормального чела и уехала из города.
Больше всего маму удивляла и умиляла Любина реакция на произошедшее. С влажным взором и с глубокими вздохами Любовь тихо причитала что-то вроде: "Вот ведь... сгубила парня и ходит по земле, змеюка подколодная, совести не зная. Молодой ведь парень... хороший. Ещё жить и жить". Ей активно вторили другие коллеги дамского сословия. Те, кто пытался возражать и призвать к логике, задавливались Любиным авторитетом, таким же обширным, как сама Люба. Люба работала в конторе полтора десятилетия, а мамуля только-только начала работать, посему она сочла нужным не комментировать Любины сентиментальные приступы.
Потом в городе арестовали и осудили проворовавшуюся завмагшу (дело было при Андропове, тогда по многим "торгашам" прошлись широким бреднем). Конфисковали машину и ещё кучу антикварного барахла, а дача так и осталась недостроенной. И Люба вновь, промокая платочком глазки, сетовала, что невинных деток оставили без мамочки и вообще "жалко же ж". У мамули вертелось на языке сказать, что невинные детки уже взрослые и неплохо пристроенны любящей мамой, не говоря уж о том, что маменька, чуя недоброе, успела передать им кучу активов, до которых Закон так и не дотянулся; но на всякий случай смолчала.
А потом какая-то девица поливала грядки на огороде, когда во двор лихо ворвались двое парней. Девицу затащили в деревянный туалет типа "сортир", где её избили и изнасиловали. И пока шло следствие, Люба вовсю жалела девицу и всячески осуждала её родителей, которые втянули в дело милицию ибо "пальцем же будут показывать, кто ж её, бедненькую, теперь замуж возьмёт". Но когда суд вынес приговор насильникам, Любина риторика резко сменилась в сторону: "Бедные мальчики, вся жизнь поломана, вот так, одна свиристелка в короткой юбке помельтишит, а им теперь за неё столько вынести придётся и т.д." И, понятное дело, плак-плак, шмыг-шмыг.
На очередном междусобойчике на работе (сейчас это называется корпоративом) Люба хватила лишку, увлажнила взор и понеслась - "Гадина малолетняя, жизнь мальчикам изломала, бедненькие, а их родителям сколько придётся вынести" и проч. И тут у мамули вырвалось то, что давно вертелось на языке:
- Любовь Валерьевна, гляжу на вас и, честное слово, если бы у Гитлера были похороны, вы бы и по нему там плакали от души, и ещё бы добрые слова нашли.
Люба вытаращила на маму свои заплаканные гляделки и изумлённо вопросила:
- А что, он умер???
Коллектив прорвало. Ржали в голосину, и извините за штамп "лежала вся контора". Неизвестно, вникла ли Люба в шутку юмора, но после этого дурацкого эпизода на корпоративе приступы "жалестности" у неё как-то заметно поубавились.
