– Вот ты, Митька, пока по своим Москвам ездишь, усю малину пропускаешь. Ага.
Дед Фома фыркнул в прокуренные усы и заулыбался. За окном старенького ЗИЛа мелькали хромые ели и березняк, луч предзакатного солнца прыгал по бардачку. Дмитрий Серов направлялся домой в родную деревню после двухнедельной “вахты”. Он встретился с соседом Фомой Кузьмичом случайно на автовокзале. До автобуса было ещё часа два, и дед предложил подвезти Дмитрия на своём обшарпанном грузовичке.
– У нас давеча сенсация была, Митька! Ага. К Галке. Ну знаешь Галу? Ейная дочка с тобой ещё в школе училась, Шурка, пучеглазая такая. Ага. Да. Она. Рыжая. Так вот к матери её делегация пожаловала. К нам у Миндюкино две блестячих машины прикатили. Длинные. Чёрные. Выгрузились, значится, у Галкиного дома три солидных человека у костюмах со стрелками. Зашли, побыли там маненько и уехали.
Мы всей деревней стоим, за Галкиным домом наблюдаем. Ждём. А она не выходит, стерва такая. Потом Ильиничну на разведку отправили, а та лишь к дому подошла – дверь отворяется…
Фома Кузмич поправил засаленную кепку и продолжил:
– Появилась тут Гала на своём крыльце уся при параде. Несите Оскар – на сцене звезда! Бусы красные по груди рассыпаны, пионы в волосьях торчат, платье парчовое в рюшу нацепила. Туфли. Стоит, улыбается. Гала же, сам знаешь, обычно хмурая такая, молчит и только взглядом рубит. А тут игривая, шо кошка наша, когда загуляет. Глазами стреляет хитрющими, под нос песню какую-то мурлычет. Даже мне подмигнула. Ага. Говорит нам, что сейчас знаменитый режиссёр… Ой, фамилию не запомнил, Митька. Но известная фамилия у него. Звал, её, Галку, главную роль у его кине сыграть. Ага. Мы ей конечно не поверили никто, решили, что это из управления областного приезжали, газ же с зимы обещают провести. Но потом машина блестячая опять приехала, и режиссёр уже всем предложил у кине сниматься. Мужик, видно, что серьёзный такой. Интеллигенция, тьфу! Подошёл ко мне и говорит, мол, у вас усы… Как же он сказал?
Дед погладил себя по седым усам и задумался.
– А! Ко-ло-ритные! Во. Вы нам бы очень подошли, говорит. Да и машина ваша пригодится – декорации и реквизит возить. Денег за всё уплатим! Ну а я что? Конечно согласился…
– Вот так дела! – недоверчиво пожал плечами Дмитрий. – Ни с того ни с сего, у нас в Миндюкино и кино? Странно, конечно. А как хоть фильм-то будет называться?
– А пёс его помнит, Митька! Чё-то про свет. Или про день… А так вон, за спиной у тебя штука эта валяется, которой они хлопают. На ней и написано.
Дмитрий взял хлопушку и прочитал вслух:
– "День, когда погасли огни."
– О! Точно! Я режиссёру ихнему ещё тогда сказал, что у нас недавно такой фильм уже был. Ага. Когда Петрович из запоя вышел и на электрический столб полез. Шибануло так, что все наши тридцать три дома и вырубило. Два дня без света сидели, пока электриков с области не прислали. Верка, ну, жена Петровича, говорит, что голоса, якобы, его позвали. Женские. Ласковые. Сказали, что он единственный из всей деревни спасётся, если на тот столб залезет. Спасся, блин. У больничке лежит теперь, дурачком, говорят, останется.
Дед Фома засмеялся, а Дмитрий поёжился и прикрыл окно. Чем ближе они подъезжали к родной деревне, тем прохладнее становился воздух. Солнце исчезло за горизонтом.
– В общем, Митька, сейчас и тебя у кино пристроим. Ты парень молодой, крепкий. Глядишь, на главную роль возьмут.
Дмитрий убрал хлопушку обратно и, поправив черную бейсболку, спросил:
– О чём хоть фильм-то?
– А пёс его знает. Знаю, что про инопланетян каких-то. Почему Галу на главную роль и взяли. Аха-ха-ха! Ты, это, "Факультет" смотрел?
– Да, конечно, – кивнул Дмитрий.
– А я – нет. Но вот режиссёр ентот говорит, что как у "Факультете" будет. Ага. Как у "Факультете".
Фома Кузьмич замолчал. Потом взял пачку "Примы", выудил зубами одну сигарету, но тут же выплюнул и поморщился.
– Чё-то не курится в последнее время. Ага. Тошнит. А ведь всю жизнь смолю… – вздохнул он. – А самое ужасное, знаешь что, Митька?
– Что?
– А то, что я хочу тебе помочь и не могу. Понимаешь?
– Это ты о чём, деда Фома? – непонимающий взгляд Дмитрия застыл на лице Кузьмича.
Дед поёрзал на скрипучем сидении и, не поворачиваясь, ответил:
– Ну просто я слишком вжился в роль. Или она в меня вжилась, пёс её знает. Понимаешь? Я внутри очень хочу сказать тебе, чтобы ты бежал от меня, от Миндюкино, от режиссёров этих интеллигентных. Чтоб что есть мочи бежал. Но не могу и не скажу… Потому что голод он такой, Митька… Ага.
В тот же момент над головой Дмитрия возникло огромное жёлтое щупальце, на его конце извивались десятки червей, покрытых прозрачной слизью. Длинная тонкая игла вонзилась в лоб Серова, голова запрокинулась назад, послышался хруст. Тело затрясло, а потом обмякло и затихло. Игла исчезла внутри кишащей массы с червями. Фома Кузьмич даже не взглянул на Дмитрия, он спокойно вёл машину, пока щупальце, вышедшее из его спины делало свою работу.
– Вот таки дела, Митька…
Фома Кузьмич утёр кулаком мокрые глаза, посмотрел на бездыханное тело Дмитрия и прошептал:
– Ну ничего, щас очухаешься. У тебя теперь самая главная роль. Поедешь Москву свою покорять, а там, глядишь, и весь мир у наших ног будет… Ага.
