Имя Александра Борисовича Жука известно каждому любителю огнестрельного оружия в нашей стране
Без его справочных изданий уже невозможно представить отечественную оружейную литературу. Этой статьёй мы начинаем публикацию отрывков из книги «Оружейный художник. Памятные записки А. Б. Жука», автором-составителем которой является сын художника Юрий Александрович Жук.
Материал опубликован в журнале «КАЛАШНИКОВ»
В связи с выходом в свет моей книги «Револьверы и пистолеты» мне довольно часто приходится слышать вопросы: «Как пришло к вам увлечение оружием?» и «Почему вы свою жизнь посвятили этой теме?». Такие вопросы, честно говоря, заставляют чувствовать себя, что называется, «не в своей тарелке». Поэтому всякий раз, когда я их слышу, мне начинает казаться, что посторонние представляют меня лишь в роли некоего «милитариста», не интересующегося ничем, кроме оружия. Да, стрелковое дело является в моей жизни интересом № 1, но, как ни странно, не является для меня интересом профессиональным.
Книги Александра Борисовича Жука. Сверху вниз. «Револьверы и пистолеты», Москва. «Воениздат», 1983, 50 000 экз. «Винтовки и автоматы», Москва, «Воениздат», 1987, 150 000 экз., «Револьверы и пистолеты» Москва, «Воениздат», 1990, 150 000 экз.
Моя профессия одна из самых творческих. Я — художник. И художник я прежде всего, даже и по отношению к своему интересу № 1. А что такое быть художником? Это значит не только по-своему «видеть» мир (подобно тому, как музыкант его по-своему «слышит»), но и в своей повседневной работе находиться в постоянном творческом поиске.
В детстве я рисовал всё, но главным образом всяческую технику и батальные сцены, навеянные просмотрами кинофильмов «про войну». В рисунках я любил точность и не мог успокоиться, если не знал, как нарисовать ту или иную деталь изображаемого мной автомобиля, паровоза или самолета. И, конечно же, рисовал стрелковое оружие, давно подметив в нём его особую строгую красоту, которая с очевидной закономерностью также присуща некоторым предметам техники, которые своим внешним видом толь ко лишний раз подчёркивают гармонию своего внутреннего совершенства.
Таким образом, любование красотой форм предметов техники и, в частности, оружия было тем первоначалом, которое привело меня к изучению стрелкового дела и к работе над созданием книги об оружии.
Дом № 6 по Красноглазвскому переулку. Тула. Лето 1972. На заднем плане дом № 6 А в котором с 1930 по 1932 годы проживала семья Жук
Родился я в год, когда только что закончилась Гражданская война и из раннего детства сохранил воспоминания о колоритных фигурах в будёновках, гимнастёрках с «разговорами», крест-накрест перепоясанных ремнями и звякающих на ходу шпорами и шашками. Вообще в памятных картинах моего детства военных вспоминается много...
В то далёкое время мне часто доводилось бывать в клубе профсоюза работников «Рабземлеса», в системе которого в г. Умани работал тогда мой отец. Больше всего мне нравилась военная комната, в которой, помимо занимающих меня плакатов, было и настоящее оружие. В специально сделанной пирамиде был целый ряд винтовок, которые можно было потрогать. Поэтому всякий раз я не упускал возможности поклацать их затворами или даже попытаться поднять винтовку, т. е. оторвать её на какие-то секунды от пола.
Как далекий сон, я вспоминаю картину, на которой вижу себя в упомянутой уже военной комнате клуба, сидящим на коленях у сослуживца моего отца. Раза три-четыре он взводил у пистолета ударник, предоставляя мне возможность самому нажимать на спуск и наслаждаться звуком тихого отрывистого щелчка.
Такими в 1932 — 1934 году А. Жук представлял себе пистолеты «Парабеллум» и Маузер К-96
Переезд нашей семьи в Черкассы ещё больше способствовал «военизации» моих детских впечатлений.
Прямо напротив дома, в котором мы жили, находилось военное общежитие с огромным пустырём позади. Там мальчишки со всего квартала обычно устраивали свои игры.
Друзья детства и товарищи по детским играм. Слева направо: А. Жук, А. Городниченко, В. Токарев. Тула. 1931
Тон задавали, конечно же, дети военных. Нельзя было не заметить особую военную направленность этих ребят, которые во всём пытались подражать своим отцам: любили маршировать с походными песнями, а если играли, то почти исключительно в войну.
А ещё в нашем дворе жил какой-то командир и я вспоминаю, как помогал ему чистить наган, а когда он съезжал с квартиры и носил в пролётку свои вещи, я шёл рядом и, перегнувшись от натуги, тащил его винтовку, от счастья не замечая даже, что здорово царапаю себе руку остриём надетого «наоборот» штыка.
Из времён далёкого детства вспоминаются мне и игрушки мальчишек старшего возраста — предметы моей зависти: австрийский штык, примкнутый к деревянному игрушечному ружью, оболочка от настоящей гранаты, никелированный детский пистолетик Монте-Кристо, какие-то ржавые маленькие револьверчики без барабанов и других деталей и пр.
В мамах моих черкасских товарищей также было нетрудно угадать командирских жён. Они неоднократно устраивали на упомянутом мной пустыре стрельбы из мелкокалиберных винтовок и охотно давали стрелять и нам, мальчишкам. Именно тогда я впервые познакомился с терминами «молоко», «яблочко», «мазать», «пятёрка» (тогда она, а не «десятка» была центром мишени).
Рисунки А. Жука из первого оружейного каталога (1937–1938 гг.)
А потом в моей биографии была Тула, — жизнь в городе оружейников, — и этот период, конечно же, тоже наложил известный отпечаток к формированию моего пристрастия к военному делу и стрелковому оружию.
Отец моего нового дворового друга Шуры Городниченко работал на ТОЗе, и в качестве распределявшихся на заводе дров получал отходы производства. Однажды утром к ним во двор въехал грузовик (такую диковину я видел впервые в жизни) и ссыпал около сараев огромную кучу... винтовочных лож и обрезков от их заготовок — точного профильного изображения ложи винтовки, но гораздо более плоского и лёгкого, а поэтому и более удобного для детских игр.
Вот уж было с чем поиграть в войну!Была в «арсенале» наших общих дворовых игрушек и ржавая рама от пистолетика Коровина — вероятно, какой-то брак, вынесенный с завода и в те времена считавшийся в Туле едва ли не таким же мусором, как, например, прохудившаяся кастрюля.
В те времена военно-патриотическая работа среди населения имела весьма широкий размах и в витринах этих магазинов, прямо с улицы, были видны ряды малокалиберных винтовок Смирнского, противогазы, разложенные веером гранаты, а также поблёскивающие краской тела макетов станковых пулеметов.
Равнодушно проходить мимо этих магазинов я не мог, и вытащить меня оттуда было делом нелёгким, потому что их посещение было равносильно для меня посещению музея. В этих магазинах всё продавалось абсолютно свободно, и почти всё, что там продавалось, мне, конечно же, хотелось иметь. Но моей особой мечтой была малокалиберная винтовка, тем более что обладание ей было весьма престижно среди мальчиков-подростков.
Рисунки А. Жука из первого оружейного каталога (1937–1938 гг.)
В Туле жe усиление моего интереса именно к револьверам и пистолетам произошло и ещё по двум причинам. Во-первых, я познакомился в школе с мальчиком, отец которого работал на ТОЗе и имел немало специальной литературы (то ли каких-то справочников, то ли каталогов), которая была обильно насыщена изображениями револьверов и пистолетов. Я часто бывал у этого мальчика — Бори Евмененко — просматривал книги его отца и тщательно срисовывал из них изображения оружия, всё больше и больше постигая красоту его форм. А во-вторых, мне довелось увидеть, — причём не где-то мельком, на расстоянии, а у себя дома, — два, что называется, классических образца личного оружия, являющихся воистину шедевром оружейной техники. Это был наган моего дяди — Владимира Петровича Кононенко, служившего в РККА и останавливавшегося у нас проездом на несколько дней, а также браунинг ещё одного моего дяди — Николая Петровича Кононенко, также иногда гостившего у нас.
