– А я сказал – пропуск!
– Говорю же – в комнате оставил! Возле самовара!
Вахтёр посмотрел на щуплого студента.
– Отродясь у нас самоваров не было. Источников, понимаешь, возгорания!
– Я сказал «самовар»? Возле ноутбука, Петр Гаврилович.
Вахтёр встал, поправил фуражку, лоснящуюся на его макушке со времён совсекретного НИИ, открыл амбарную тетрадь:
– Комната?
– Пятьсот девятая.
– Фамилия?
– Тпрушин. Иван Тпрушин, – истово сказал студент, и подался вперёд.
– Три шага назад! За черту! Натопчешь мне снегом. На вверенной территории.
Студент отпрянул за белую черту, которую Петр Гаврилович собственноручно нарисовал на полу нитрокраской.
– Тпрушин, Тпрушин… – бормотал вахтёр, перекидывая разлинованные странички.
– Иван.
– Пятьсот семь – Ким, Аббакумов. Пятьсот восемь – Свиридов, Попов. Пятьсот девять – Соломин... Тпрушин.
– Иван! Я же говорил!
– Как же это я тебя не помню, а?
– Да конечно помните! Забыли просто.
– Соломина помню. Рост – метр восемьдесят, вес – девяносто пять. Лицо славянское, уши прижатые, вывернутые, зубы ровные, родинка на левом крыле носа.
– Да-да!
– А вот Тпрушина – не помню. Не проходил Тпрушин мимо меня.
– Ну, Петр Гаврилович! Ну, ёлки! Да каждый же день тут хожу! Чай третий курс уже!
Вахтёр посуровел.
– Хватит мне тут. Баки заговаривать. Горбатого лепить. Ишь! Ежели ты Тпрушин, то давай пропуск!
– Я на лыжах ходил! Зачем мне там пропуск-то?! У меня и карманов нет! – студент ткнул пальцем в лыжи, стоящие в углу.
– Не знаю я, как это ты на четырёх лыжах ходил. Запасные?
– Ну как. Ну так – две на ноги, две на руки.
Петр Гаврилович с сомнением посмотрел на студента. Шутит? Да нет, глаза честные до стеклянности. Носят же девушки серьги в пупке? Почему бы юношам не нацепить лыжи на руки?
– Так я пойду? – спросил студент.
– Пропуск! – рявкнул Петр Гаврилович.
– Что же мне – на улице теперь спать, если я пропуск забыл? – выпучил глаза студент. – Минус восемь!
– Не моё вахтёрье дело. Очистить помещение!
Студент развернулся, взял лыжи и вышел вон.
Смеркалось. За окном валил густой снег. Кот – свой, проверенный Мурзик, неистово мурлыкал под батареей. Петр Гаврилович заварил травяной сбор, аккуратно запил им положенные таблетки, извлёк из ящика стола вязание. Сколько он их тут повидал, лицо, лицо, изнанка. Прут без пропуска. Втираются. А потом – пьянство, разврат, провал сессии, изнанка, изнанка, лицо. На сменщиков надежды нет – спят на посту. Давеча затащили на девятый этаж садовую скамейку, лицо, лицо, лицо. И две урны – в три пуда весом каждая. Спрашивается – где был вахтёр? Вахтёр был – известно где. В состоянии алкогольного опьянения он был, изнанка, изнанка, лицо. Всё держится только на нём – на Петре Гавриловиче! Он в этом общежитии родной. Свойский. Девушки с лечебного зовут его «фагоцитом». Вся жизнь на посту. Даже в отпуску находил время. Зайти, побдеть. Единственный раз попал в больницу. Рак желудка, сказали доктора. И что же? На одном чувстве долга – выздоровел! Три профессора смотрели – всё поверить не могли! Если не я – то кто? Некому.
Петр Гаврилович в раздражении отложил недовязанный шарф, сменил очки и развернул газету. «Вечерний Вахтёр», так. На первой полосе аршинными буквами: «Съеден волками!»
Вопиющий случай у общежития номер семь потряс город. Студента третьего курса медицинского института, Т, уснувшего на лавочке возле входа в общежитие, съели волки, вышедшие от бескормицы из леса. Безутешной матери остались лишь четыре обглоданных лыжных крепления и полушерстяная шапочка. Причиной этого кошмарного случая следствие считает преступную забюрократизированность вахтёра общежития Г. Вздорный старик не пустил студента домой, ссылаясь на отсутствие у него пропуска.
Главный прокурор взял расследование под свой контроль.
Фотография под статьёй показалась Петру Гавриловичу знакомой: глаза раскосые, лицо широкое, чистое… Ба, да это ведь Тпрушин Иван! Что за ерунда?
Скрипнула дверь. Кто-то вошёл в вестибюль и медленно двинулся к посту. Мурзик вскочил, выгнулся дугой и утробно зашипел. Петр Гаврилович поднял глаза. Шаркающей походкой кадавра, из тьмы фойе шёл юноша в драном пуховике. Два бледных крыла оставляли на полу дымящий след. Он уткнулся в заблокированную вертушку, поднял голову и глянул прямо в душу Петра Гавриловича мёртвыми, оловянными глазами. В руках Тпрушин Иван держал перекушенную лыжу.
– За что? – спросил мёртвый рот.
– Пропуск… – просипел Петр Гаврилович.
– Юную жизнь – за бумажку?! – ощерился покойник.
– Без пропуска – нельзя!
– Пусти!
– Не пущу!
– Пусти-и-и!!
– Не положено!!
– Пусти!!! – крикнул покойник уже не ртом, а горлом, разошедшимся от уха и до уха.
– Пропуск!!!
– Ах-х-х! Та-а-ак! – взвыл Тпрушин, размахнулся и влепил Петру Гавриловичу лыжей в лоб. Из глаз полетели полковничьи звёзды, и вахтёр проснулся. Увлекшись вязанием, он задремал, чего отродясь не случалось, и стукнулся во сне головой об стол. Перед ним стоял Иван Тпрушин. Живой и бледный от холода.
– Петр Гаврилович, пустите пожалуйста! Холодно там! Мне идти некуда!
– Холодно, говоришь?
– Ага. И темно, и страшно.
Петр Гаврилович быстро надел фуражку. Вместе с ней к нему вернулось самообладание и понимание важности миссии. Он посуровел и сказал:
– Пропуск!
Посол махнул рукой, и картинка расплылась в воздухе цветными бликами. «Проектор не настроен», – подумал Соискатель, в котором Петр Гаврилович без труда узнал бы Тпрушина Ивана.
– Ошибки сам назовёшь? – грустно сказал Посол.
– С самоваром прокололся, – шмыгнув носом, ответил Соискатель.
– Да. Владение деталями важно. Отличать надо супонь от облучка, а ноутбук от самовара.
– Невозможно с ним договориться!
– Ты – будущий Посол Земли. Ты – мышца, передающая волю! Для тебя нет слова «невозможно»!
– Простите, Посол, но бывают и неразрешимые задачи.
– Это – неразрешимая задача? – улыбнулся Посол. – Ты ещё не ходил с пивом мимо Марьи Ильиничны из общаги текстильщиц! Ты даже до Семёна Романовича с молокозавода не дошёл!
– Понимаю…
– И я уже не говорю о цыганке Лауре, у которой надо будет на преддипломной практике увести тысячу рублей и серьги.
– Трудно это…
– Трудно. Гипноатаку, кстати, ты провёл отлично, он почти дрогнул.
Посол отодвинул кристалл зачётки через стол.
– Осенью жду.
Когда Соискатель покинул аудиторию через портал, Посол вернул изображение Петра Гавриловича. Отмасштабировал, приблизил лицо к выпученному глазу вахтёра.
– Чего у него глаза такие жёлтые? – вслух сказал Посол. – Надо бы его просканировать – вдруг болен, вдруг рецидив? И Посол вспомнил, как много лет назад переместился в далёкий двадцать первый с пачкой «Ультимаба» в кармане. Лекарство гарантировано вылечивало любое онкологическое заболевание и продавалось в каждой аптеке по десять копеек за пачку.
