Тогда я уже был взрослым и жил отдельно от отца, которого считал в некотором роде помешанным и даже боялся его навязчивых идей. Я пытался найти в этом мире себе место, однако это было совсем не просто. Он кишел людьми. Он был наполнен ими. И почти все подходили на роль верных рабов. Я, к сожалению, нет.
Город с каждым днём всё приближался к нашей с отцом деревенской лачуге. Однажды утром он застал его врасплох, решив выстроить новые кварталы себя на том месте. Отец не перечил ему. Он стал жить в крохотной комнатушке из бетона, с услужливо мягкими стенами.
В этих стенах у него был только стол, стул, кровать, да куча бумаг с письменными принадлежностями. Он писал, что-то постоянно. И прятал, каждый раз, когда я решался взглянуть, что это. Так было всегда, пока я не покончил со своим любопытством.
Я навещал его довольно редко. Он каждый раз был рад моему визиту, однако я чувствовал его постоянную потребность быть одному. Его угнетало моё или чьё либо другое общество, уж не знаю почему.
Я решил не мешать ему и только изредка забегал с насущными вопросами:
- Как дела?
- Плохо, - он отвечала с лёгкой улыбкой на лице.
- Отчего же?
- Потому что потом, - он говорил «потом» смотря куда-то в неизвестную и ему самому даль, - потому что потом всё будет замечательно!
Мне было грустно, когда он так отвечал, ему по видимому тоже. Однако в нас обоих в этот момент загоралась тёплая лучина надежды, которая возможно и давала нам сил жить дальше.
Ему этих сил, впрочем хватило ненадолго.
Он умер стариком, но меня всё время тяготит мысль, что он мог бы жить ещё и ещё. Наверное и дольше меня самого.
Когда это произошло меня не было рядом. Только килограммы бумаги и реки чернил. Тихая уютная смерть с тлеющими в груди углями души. Первыми узнали о его смерти рабы.
Я решил заглянуть к нему тогда, когда они уже тащили его на тележке с большими колёсами к крематорию.
Я спросил у них, не понимая ещё ничего:
- Что это?
- Что? - мне ответил один из рабов с ужасно глупым взглядом - я отнимал его драгоценное рабочее время.
- Что это вы делаете?
Я уже понимал всё сам, но мне зачем то ответили:
- Он умер…
Молчание и тишина добравшегося до деревенской глуши города. Вокруг будто ничего не стало. Отец лежал в своей обычной отрёпанной старой одежде былого времени. Я был в комбинезоне и два раба тоже.
Я стоял и смотрел как две фигуры молча тащат моего родителя куда-то вдаль. Наверное я простоял очень долго, потому что когда вошёл в комнатушку отца, там уже царил вечерний мрак.
- Пап… ты здесь? – как маленький ребёнок я до конца не терял глупой надежды. Мне ответили скрипящие половицы в полу – кусочек сохранённого им прошлого.
Я сделал пару робких шагов внутрь. Зрение привыкло к темноте и предательски убедило в том, что комната пуста. Я прошёлся нервно по четырём углам, словно искал спрятавшегося. Его не было.
Я в отчаянье сел на кровать, которая скрипнула. Они утащили его в месте с матрасом, понял я – мне в тело впились острые переплетения пружинящей сетки. Я лёг на неё. Заснул.
Наверное вы можете обвинить меня. Я поступал совсем не так как следовало, но что можно сейчас поделать? Тогда были тяжкие времена, много сложнее сегодняшних, да и событий Бедного времени. Мы всегда были голодны, а работали ещё больше. Мы почти не спали потому что не хватало кроватей. Новый мир только строился, материалом он выбрал человеческую силу.
Совершенно ничего не было ясно ни в прошлом, ни в нашей будущности. Каждый день знаменовался лишь возрастающим гнётом проблем, надежду на решение которых, веру в наше спасение, в конце концов идею дальнейшего существования, с каждым днём найти становилось всё сложнее.
Я заснул. У меня не было более сил сопротивляться этому миру.
На утро я подумал, что теперь обязан найти его книгу, обязан прочесть её и понять. Там наверняка что-то важное. Она была в ящике стола. Один единственный листок, которым начинается этот том. Он был зажат под дно ящичка, потому и уцелел.
Остальное забрали те же, что и отца со своей коляской на больших колёсах.
Тогда времена были трудные, было мало еды и мало одежды, всегда было холодно. Плохо работали фабрики и заводы, поля стояли сухими. Только один конвейер служил без сбоев. Он оканчивался тысячами крематориев по всему земному шару. Но и этого чудовищного спрута смерти нужно было обязательно кормить.
Тогда в ход уже вошла валюта чистой энергии – Джоули. Умереть, а значит сжечь свой труп стоило всего ничего 5 мегаДжоулей. Половина суточной нормы потребления. Глупости.
У моего отца не было валюты. У него даже не было новомодного тогда прибора трудомера. Было только одно – его книга. Её прихватили без разбору – было бы, чем оправдаться перед крематорскими рабами.
Наверное им хватило. Отца сожгли и развеяли его прах над только всходящими полями нового образца. Он наверное ещё успел увидеть то будущее, о котором собирался повествовать. Но строки эти вместе с ним воспарили в глухом воздухе.
