Пробую писать книгу и выкидываю на всеобщее обозрение первую главу.
ГЛАВА 1 Замок
Все вокруг было черным-черно, и чернота казалась враждебной, а город - строгим и равнодушным. Он высокомерно взирал на сверкающую точку в черном небе, и ему не было дела до мирской суеты и превратностей судьбы.
Точка, меж тем, становилась ярче. Некий объект бесшумно вошел в атмосферу Земли. Он парил над возвышающимся, словно горная цепь, мегаполисом, купался в электромагнитных излучениях Солнца, перестраивался, готовился, изучал - и ничего не происходило, ничто не двигалось. Город стоял мертвым уже много лет подряд.
Он простерся вдоль реки и дремал в холодном безмолвии осени. Хаотичное нагромождение безродных глыб, уснувших среди закованных в бетон каналов, поваленные колонны, заброшенные церкви. Не сохранилось в целости ни одного строения, ни одной мощеной улицы. А вокруг – пепел, миля за милей. Широкая долина, укутанная мягким покрывалом. Черно-белые руины, небо – дымчатое и пустынное, будто набросанное свинцовым карандашом.
А на планете никто не подозревал о прибытии.
Вокруг, на расстоянии примерно двух тысяч миль, не было ни одной живой души, если не считать Дэниела Леруа. Его дом ютился на небольшой возвышенности среди чахлых лысых деревьев. Он был ничем не примечателен – построенный лет сорок назад, деревянный, невзрачный, с четырьмя окнами на облупленном фасаде. Дэниел был единственным человеком, любившим это хилое строение, да и то лишь потому, что сам соорудил его. Он жил в нем с тех пор, как город был разрушен, и жители уехали из Парижа – Париж был вреден для их организмов. От роду ему было около восьмидесяти, хотя на внешности это никак не сказывалось. Рослый, темноволосый, без единой морщинки на гладком моложавом лице, он давно был не в ладах с самим собой. В последнее время заботило его только то, что люди нарушали его уединение: в угольно-черных химкостюмах, неподвижные и безликие, глазели из-под затемненных забрал, как он старательно подметает веранду или сверлит их злющим взглядом.
В воспоминаниях Дэниела частенько всплывала картина: пылающий хаос, выбегающие из объятых пламенем развалин жители и срочная эвакуация. Никто, кроме него, не захотел посвятить себя возрождению страны. Некоторые личности пытались убедить и его слинять в лучший мир и наперебой доказывали, что находиться здесь невозможно из-за притаившейся в атмосфере угрозы.
Вот только он, Леруа, мог мариновать здоровье в банки и раздавать нуждающимся, что укрепляло уверенность в трусости бежавших. Родина, это значимое звонкое слово, была для него средством для существования, подпиткой для храброго мужественного сердца. Мысль оставить эти края обжигала, вызывала дрожь и головокружение. До кончиков костей преданный своему делу, он сам бы поставил страну на ноги, подпер плечом, все свое достояние на алтарь отечества принес, если бы хватило сил.
С присущей природной простотой, Дэниел долго надеялся на положительный исход затянувшейся трагедии. Обзавелся жилищем, вычистил от мусора дорогу и подпалил факел надежды, изо дня в день освобождая метлой участок от рассыпчатой пыли. Пробовал даже пахать жесткую землю, но после трех борозд заработал грыжу и неделю промучился со спиной.
Крепла вера, что французы обязательно вернутся. Он поднимался на крышу и вглядывался в очертания скрытого в мрачных сумерках города. Иногда вдруг казалось, что маячат в отдалении размытые силуэты и раздаются дружные голоса, но иллюзия распадалась, стоило лишь спуститься на землю и стремглав броситься в ту сторону. Так минул год.
Он верил, что армия явится, чтобы расчистить Париж от завалов, и пролетел второй год.
В конце пятого чувство обманности и обозленности на весь мир взяло верх. Мыльный пузырь тайных надежд, лопнув, разлетелся радужными брызгами, и реальность влепила звонкую болезненную пощечину.
Обида захватила его и разом обрушилась на незнакомцев, которые объявились спустя восемнадцать, а то и двадцать лет. Являлись, когда хотели и исчезали, будто по волшебству. При случае он высказывал им все, что томилось внутри, но не получал ответа, хотя речи были очень обидными. Тогда Дэниел разбушевался еще больше и оградил жилище высокой оградой. А на следующий день обнаружил у ворот контейнер, набитый консервами. Вечно голодный желудок оценил хитрый ход противника, воспротивился здравому смыслу и объявил хрупкое перемирие.
Дэниелу было невдомек, что скоро события круто возьмут его в оборот.
В среду в восемь часов утра он почувствовал себя далеко не блестяще. Едва разлепил веки, с трудом втянул тяжелый странный запах, откинул одеяло, уселся на кровати и увидел голубовато-алые языки пламени.
Выпрямился и заморгал.
Зеркало на тумбочке показывало диван и потолок в соседней комнате, по которым также скакали голубые отблески. По дощатому полу ковром стлалось ядовито-желтое облако.
Дэниел тупо уставился на него. На какой-то миг в поисках ассоциативных связей в голове всплыло слово «пожар».
Пятнадцатью секундами позже с плащом и сапогами под мышкой он вывалился во двор, обернулся и увидел, что столб огня, выбрасывая снопы искр, взмыл к небу, обгладывая крышу и стены. Тупое недоумение и паника исказили багровое в отсветах лицо. Он ринулся было к двери, чтобы успеть спасти хотя бы часть вещей, но кусачий жар заставил его отступить и попятиться.
Пламя взорвало дом, и он рухнул пластом, разметав каскады дыма и искр. Чердак провалился в кухню и в гостиную, гостиная – в цокольный этаж. Кресла, столы, шкаф, кровать – все рухнуло вниз голыми скелетами.
Дым и тишина. Огромные клубы смрада.
Взор Дэниела уцепился за одну-единственную уцелевшую стену с облупившейся краской, и перекатился на знакомый ящик с консервами на усыпанной гравием дорожке. А вчера его здесь не было, подумал он.
Как не было и этого пожарища.
Умозаключения мгновенно сложились в логическую цепочку. Сжав кулаки, он рванул за ограду, чтобы успеть схватить поджигателя.
Но никого не было на освещенном заревом пустыре.
- Чудовища! – яростно завопил он. – Самосуд устрою! Растопчу, выпотрошу, четвертую! И отделаю хорошенько! Вы будете мучиться, пока… пока не получите по заслугам!
Если бы Дэниел овладел сейчас способностью мыслить здраво, он бы вспомнил, как точно так же лет тридцать-сорок назад кружил по берегу Сены, заламывая от бессилия руки. Одежда покрылась копотью. Волосы из вороныхх сделались седыми. Подошвы берц сплавились, потрескались и обжигали ступни, но он не замечал этого.
- А потом я соберу в ведро, что от вас останется, - орал он, - все кусочки соберу, и буду топтать их!
Он не заметил, как бледная приземистая тень скользнула через ворота.
- И буду топтать их, - кричал он, - пока не натру мозоли или пока не придумаю что-нибудь похлеще, а тогда…
Задохнувшись, он замолчал, чтобы перевести дыхание. И подскочил, когда мокрый собачий нос, выдохнув, уткнулся в его ладонь. Собака, оставаясь верным своим привычкам, была спокойна и ласкова. Она обзавелась хозяином через год после катастрофы и самовольно поселилась поблизости.
В этом году Джеку должно было исполниться ровно сорок два года.
- Друг мой, – пробормотал Дэниел, опустился на колени и обнял пса за мощную шею. – Не скули, пес, не надо. Когда я разделаюсь с ними, начнем все с начала, - пообещал он. – И вышибу мозги каждому, кто посмеет со мной поступить так еще раз.
Он ненавистно уставился в туда, откуда обычно заявлялись незнакомцы.
И вдруг перемены закружились в плотных ядовитых порывах ветра.
Земля вздрогнула и затряслась. Первые раскаты грома разорвали глухое затишье. Джек заскулил и заметался, не понимая, за какой проступок на него прогневалось громыхающее и лязгающее небо.
Горизонт всколыхнулся алой зарей. Над покореженными зданиями показался огненно-красный шар.
- Джек, что это? – выдохнул он.
Нечто чудовищно желтое разодрало горизонт пополам, а воздух сомкнулся следом с таким ревом, от которого заложило уши. Страшный грохот потряс округу и раскатился, как приливная волна, по остовам зданий, озерам и рекам, полям и буро-серым лесам. Река вспучилась, забурлила и заклокотала, отражая всполохи грозовых облаков.
В полном одиночестве он стоял в эпицентре и смотрел в небосвод; стоял с невыразимым ужасом в глазах. Он еще не знал, что происходит, но когда слились над головой острые лучи, как вырвались из земли иссиня-матовые глыбы-исполины, заслонившие полнеба, раскалываются и с громким треском сливаются воедино, образуя гигантскую стену, мертвенный холод сковал его и стиснул внутренности.
– Джек, - закричал он, охваченный отчаянной нуждой спасаться бегством, хотя бежать было некуда. - Они строят саркофаг! Они погребают нас!
Последний крик отчаяния оборвался и потонул в неописуемом грохоте машин, обрывая жизнь маленького человека, распластавшегося у распахнутых дверей догорающего дома.
Спасибо все, кто дочитал.
Приветствуется любая критика.
