Проходил я интернатуру в клинике при кафедре, да, есть в нашем задрищенске мед факультет, но был у нас, так сказать, один практический курс, который мы проходили в ЦРБ — центральной районной больнице. То есть реально дежуришь, как врач, в отделении, в приемнике, это тебе не Москва или Питер, где никогда интерна одного не оставят. Клиника при кафедре была не ахти, а ЦРБ так вообще разваливалась, больниц не хватало, койки всегда забиты были, больные лежали в коридорах. Идешь по коридору, а там насрано, наблевано, кто-то драться собрался, а кто-то вообще умер.
Говорили что больниц было больше, но одна больница сгорела уже как 2 года. И вот работал там в терапии один доктор, с которым мы коротали дежурство в оставшейся ЦРБ, он-то мне и рассказал эту странную историю.
Обычная ЦРБ. Гнилая, старая, корпуса тридцатых-сороковых годов, но сделанные как-то по-особенному хуево. Корпусов было два: один туберкулезный, другой для всех остальных, но туберкулезный еще в 80-х снесли, чтобы построить что-то новое, и так ничего не построили. 5 этажей, хирургия, две терапии, гинекология и реанимация. Очень неплохо в плане разнообразия, вот только оборудования нихуя: в реанимации один старый монитор, два изношенных буржуйных ИВЛа (которые дышат) и 3 наших РО-6.
С лекарствами хуево, но тогда было куда меньше бумажной волокиты, чем сейчас, достать было проше. Анализы такие же. Контингент соответствующий: деградирующее население, люмпены и старики с добавлением выблядков и небольшим количеством чурок. Врачи пьют, главврач ворует, все как у людей, короче.
В больнице проблемы были от всех отделений, потому что здоровые в больницы не попадают, а больные и увечные имеют свойство помирать. Но больше всех проблем доставляла конечно реанимация.
Надо сразу сказать, что в реанимации умирали часто и помногу. Умирали от многих причин, но больше всего было синяков, наркоманов, побито-сбитых и прочих маргиналов, одиноких бабушек и дедушек с запущенными пролежнями, инсультами, онкологией. Главврач хоть и был мудаком и гандоном, но понимал что ругать реаниматологов за сверхсмертность себе дороже. Они могли сказать: "За эти деньги и на таком оборудовании соси свой хуй сам," — и свалить, и потому он лишь иногда грозил пальчиком, улыбаясь свиной харей.
В больнице не было своего морга, трупы отвозили на вскрытие в морг при медфакультете, но, как ни странно, у нее был свой патологоанатом, Никодимыч, который там эти трупы вскрывал, а на пятиминутки и клинические конференции приезжал в больницу. Но это днем. Ночью, понятное дело, гнать труповозку через весь город никто не хотел и потому трупы складировали в коридоре реанимации. Сама реанимация была довольно мрачным местом, насколько это вообще возможно: с местами побитым кафелем, ржавыми койками, сквозняком из окон и торчащими трубами. Окна ее выходили на густой лес, хотя это больным в ней было большей частью пофиг. Через всю реанимацию тянулся коридор, покрашенный тогда в коричневато-бежевый цвет, ныне ставший вообще каким-то ржавым. Пол в реанимации был кафельным, с той же самой текстурой в цветочек что и в морге, а в коридоре был старый, гнилой линолеум. И был там лифт, по которому толстая баба Маня возила периодически больных вверх-вниз, на рентген например, или в ту же реанимацию. В другом конце был выход в приемный покой, ближе к нему трупы и ставили (а в ночь один-два трупа были гарантированы), но однажды главврач, гуляя вместе с начмедом по своей вотчине, приметил, что как бы негоже приезжающим в новоселье в больничку видеть прежних ее жильцов в виде мертвом и весьма поганом, отчего приказал немедленно найти для ночных жмуров иное место. И его нашли. Сразу за лифтом был некий закуток, куда никогда не падал солнечный свет, тускло освещенный лампочкой с другой стороны коридора. Ничего особенно в нем не было, раньше в нем иногда ставили всякое барахло, баллоны с кислородом, но оказалось, что он отлично подходил, чтобы туда поставить каталку или две со жмурами. Почему никто не догадался ставить их туда раньше — никто не знал. Как оказалось, не зря.
Все началось с того что как-то утром нашли труп одного помершего на полу рядом с каталкой. Лежал он лицом вниз, забрызгав весь пол кровавой мокротой (был до этого на ИВЛ через трахеостому) с вытянутой вперед рукой. Решили, что неаккуратно положили, хотя санитарки и врач божились, что положили надежно. Кто-то мрачно пошутил, что те еще живых больных отправляют в мертвяцкий угол и там те летят с каталки. И в самом деле — не фиксировать же жмуров как иных психов? Через неделю случай опять повторился. На этот раз утром на полу нашли бабку, скончавшуюся от инсульта. Опять полезли злые слухи, тем более она лежала тоже необычно: одна нога была подогнута под тело, обе руки были вытянуты вперед. Как она смогла так изменить позу, будучи в трупном окоченении — хуй знает. Мертвяки ж обычно как полено.
Реаниматолог, уже другой, тыкал в анализы и ЭКГ и доказывал что когда ее переложили, она была мертвее мертвых. "Да, а как мы объясним родным что у нее сломан нос?" — спросил начмед. Родным было пофиг, сломанный нос поправлялся прозектором в морге и не влиял на товарный вид.
Тем не менее, покойников продолжали класть на каталку в мертвяцкий угол. Реанимационных мест было 5, и когда кто-то умирал, его не держали в постели до утра, так как могло поплохеть кому-нибудь в отделениях и нужна была свободная койка. И трупы, которые днем увозились в морг без промедления, ночью продолжали оставаться в углу под простынкой, а иногда и без нее.
Тогда-то у нашего патологоанатома, Никодимыча, хорошего, кстати, мужика, зародились какие-то подозрения. Он вынес на пятиминутке замечание докторам, что они неверно указывают время смерти, ошибаясь на много часов. Его спросили на каком основании. Он сказал что хоть и не судмедэксперт, но признаки смерти и время их наступления знает. По его словам у тех злополучных трупов из реанимации трупное окоченение иногда слабое, а иногда и вовсе отсутствует, тогда как по всем законам танатологии оно должно быть максимальным к моменту поступления в морг. Главврач сухо его поблагодарил за замечание и перевел разговор на другую тему.
Уже потом за бутылкой Никодимыч жаловался заведующей хирургией на то, что трупы из реанимации уж больно необычные.
Причины смерти там разные, соответственно органы должны быть разными, но у всех отмечались странные микроразрывы на гистологии многих органов — сердца, мышц, кишечника. Причем без признаком воспаления — они были совсем свежими, за несколько минут до смерти, или даже... Иногда было полнокровие органов, обычное для быстрой смерти, но каким-то необычным было обескровливание мышц и конечностей, а также миокарда. У одного мужика, умершего от лейкоза, кровь была практически серой, то есть пишут, конечно, что у больных лейкозом она светлее обычного, но не серая же, причем умер он не от избытка опухолевых клеток, а от сепсиса на фоне иммунодефицита. Другой больной помер — отдельная история, несчастный микроцефал, человеком его назвать не поворачивается язык, приехал помирать, портить статистику. Мама у него явно была сама с нарушениями в психике, ибо родив тянула до 11 лет, хотя уже в два месяца, когда кроме безусловных рефлексов не появилось ни одного условного, ему посмотрели голову ультразвуком (у деток кости тонкие) и не убедились что из-за внутриутробной катастрофы (инфекция, наверняка) от мозгов выше ствола не осталось два пузыря мозговых оболочек. Мамашка его тянула, спасала от пролежней, кормила через зонд и меняла памперсы, пока его скрючивало спинальными автоматизмами, в помрачении ума, вместо того, чтобы дать природе сделать свое дело, однако потом у нее случился инсульт и она сама опустилась до уровня овоща уже в другой больничке. Доставили его в больницу и, по приказу главврача, отправили в реанимацию. Почему ребенка в взрослую больницу? А детских у нас давно нет. Почему не в дом инвалида? Их тоже уже нет. Главврача про себя врачи отматерили он что думал, ребенок встанет и пойдет?
Ага, министром станет. В реанимации хотели было задушить срущееся земноводное подушкой, но ограничились просто минимальным уходом, отчего через 3 дня у него образовался огромный вонючий пролежень на крестце и поменьше на лопатках и затылке, через 4 дня поднялась температура, через 5 дней температура исчезла, как и исчез диурез, тонус в мышцах и глотательный рефлекс(вместе с дыханием единственный признак активности его мозгового ствола), а еще через полдня исчез пульс и дыхание. Его, как полагается, продержали ночь в коридоре и направили на вскрытие. А на вскрытии, кроме признаков сесписа и полного присутсвия отсутствия мозга, снова блядские микроразрывы мышц, а впридачу надрывы связок и даже порванный мениск коленного сустава. Как будто перед смертью он активно дергался. "Но он не дергался перед смертью, он лежал в атонической коме, как ему и полагается!", били себя о грудь реаниматологи. А микроразрывы были даже на недоразвитых глазных мышцах (Никодимыч скрупулезен), хотя сомнительно, что это существо глазами вообще в жизни двигало. И снова никаких признаков воспаления, ну там инфильтрации нейтрофилами в области разрывов, отека. Про окоченение и не говорю, ожидать от кукольного тельца какого-то окоченения не приходится. Всем оставалось чесать голову. Ни на какие анализы, конечно, ничто не направляли, денег нет и оборудование, единственная лаборантка эритроциты считает в камере Горячева. Никодимыч, конечно, не договаривал многое, так — бурчал. Он ко многому привык, атеист до мозга костей. С ним иногда говорил главврач за закрытыми дверьми, о чем — неизвестно.
Кто-то говорил, что Никодимыч писал два посмертных эпикриза, один докторам, официальный, второй куда-то наверх, главврачу, а то и выше.
Жмуры продолжали изредка падать, их продолжали складировать в том углу. Всем было, как всегда, похуй.
Однажды осенью дежурил веселый такой реаниматолог Петрович. Неплохой врач, только иногда уходивший в запои, но 2-3 запоя в году для наших мест это даже не намек на алкоголизм. И дежурил он в ночь, один. Вечером попрощался с к