В городские ворота вихрем влетел всадник. Копыта коня, словно град, забарабанили по каменной мостовой Рима.
- Навалий умер! – прокричал всадник. – Навалий умер!
Квириты и матроны начали останавливаться прямо посреди улицы и беспокойно перешептываться. Гонец тем временем остановился возле здания курии и стремительно забежал внутрь. Конь, весь в пене и мыле, тяжело опустился на колени, а затем лег на бок. Из расширенных ноздрей засочилась кровь.
Не успело остыть тело несчастной загнанной лошади, как в далекой Парфии, в землях бриттов и германских варваров стаями взвились в небо почтовые птицы, поднялся хор голосов, раздались стенания и рыдания.
- Цезарь Август убил Навалия! Замучил до смерти! Сгноил в холодной северной темнице!
Опустим, дорогие квириты, что обвинения в адрес Божественного зазвучали еще до того, как хоть один жрец Эскулапа успел осмотреть тело покойного трибуна. Опустим и то, что в преддверии консульских выборов смерть Навалия – последнее, что нужно Цезарю Августу. Оставим в стороне, что смерть эта на руку тем, кто после громких речей оратора Туктакера вынужден отвечать на неудобные вопросы.
Радует, любезные квириты, что большинство из вас сохраняет ясность мысли и благородство духа, и не злословит над кончиной Навалия. Ваш покорный слуга Гай Аноним никогда не осмеивал ничьей смерти и не станет делать этого впредь. Мы не дикие варвары.
Народный трибун Навалий в свое время много говорил о коррупции и пороках, поглотивших Рим, о ненасытной жадности патрициев, о несправедливости римского суда. Что ж, теперь ему, стоящему на берегу Стикса, судьба – предстать перед судом воистину неподкупным, беспристрастным и подлинно справедливым. Судом, что оценит каждые действие, слово и мысль – и добрые, и дурные. Пожалуй, это все, что надлежит по данному поводу сказать.
