«Вы думаете нам легко? Типа деньги получил и всё, гудбай, и привет новому проекту? Наивные, а вот и нет!» – красивый мужчина перед камерой с трагичным лицом сидел в кресле и рассказывал о тяжёлых трудах артиста, – «мы иногда в роль вживаемся чуть ли не физически, несколько дней отходим опосля, а некоторые в депрессию уходят, доходит вплоть до алкогольных запоев!..»
– Макс, ты чего там смотришь? – в комнату отдыха забежал запыхавшийся Григорий, в суконной робе и красной каске. Лицо его было чёрное от сажи, с потёками пота и только белки глаз чуть ли не светили на грязном фоне.
– Да вон, чувак, который снялся недавно в «Танках», рассказывает про тяжёлую актёрскую жизнь, – Максим кивнул на телевизор, стоящий на грязной тумбочке, в углу помещения. Он сидел на такой же грязной, в угольной мелкой взвеси, скамейке и под ним растекалась лужа. – Крутой актёр, вот реально мужик, так мужик!
– А этот! Ну да не плох, – согласился Гриша и встав в противоположный угол, со стоком в полу, опрокинул на себя ведро с водой, прямо так, сверху, не снимая одежду и каску. – О-о-о, хорошо!.. Ещё он прикольно играет в «Полицейском с Борвихи»…
«Иногда я смотрю на людей нашей страны и вижу столько разных типажей для своих ролей. Я это всё черпаю и чувствую своей душой их боль, иногда становится невыносимо вот тут, в сердце,» – красавец ударил себя в грудь и проникновенно посмотрел через экран в душу зрителю, в углах глаз сверкнули искорки влаги. Григорий, завороженно глядя в телевизор, прошёл к скамье, оставляя позади мокрые следы и уселся рядом с коллегой. Под ним так же стала растекаться лужа. – «А ведь эти переживания наши не проходят просто так, они закладываются глубоко внутри и имеют свойство накапливаться, чтобы рано или поздно, выстрелить! Но мы выбрали свою профессию и не жалеем! Надо следовать по своему Пути! А кто, если не мы?..»
– Нда, всегда сочувствовал актёрам, – Максим вздохнул и уже обратился к Грише, – ну что? Как там на верху, на рампе? Тепло?
– Ха, – криво ухмыльнулся Григорий, и подняв ногу, показал подплавленную подошву своих ботинок, со свинцовыми пятками и набалдашниками на носках, – ещё смена и опять новые надо получать, блядь, на две недели хватает кое-как. Чё они там не могут придумать что-нибудь помощнее? Чтоб хотя бы на месяц хватало!
«…меня позвали недавно сыграть инвалида-колясочника, и я две недели, для роли, находился в медицинском реабилитационном центре. Ох, ребята, насмотрелся же я, – замотал в чувствах головой, актёр, вспоминая о пережитом времени, – как же тяжело! Совсем никто им не помогает, государство кидает жалкие подачки, и я, со своими коллегами, решили помочь. Мы организовали фонд помощи инвалидам и стали собирать деньги для них!..»
– Как там твой братишка? – Максим посмотрел на рядом сидящего Гришу, разговор про инвалидов навеял, – инсульт в сорок пять лет не шутка, при мне его прихватило, прямо на печах со стороны коксовыталкивателя мы его и вытаскивали…
– Да ни чё вроде, левая половина парализована была три месяца, сейчас очухался… правда с дикцией ещё не очень, глотает гласные. Опять рвётся на печи, дома, говорит, уже опостылело сидеть… дурак…
– И правда, дурак, – кивнул Максим, вздыхая, – больше двадцати лет поди отпахал, я студентом ещё когда пришёл, он уже дверевым был.
– Двадцать шесть лет, – уточнил Григорий, – тоже с училища пришёл и засосало, и меня позвал, а чё, заработки тогда были хорошие... Это сейчас мы просто, заводчане, а тогда мы были ЗАВОДЧАНЕ-КОКСОХИМИКИ. Уважали…
«Вчера я разговаривал с дворником своего двора, ждал, когда подъедет служебная машина. Хороший мужик, ну вот так у него сложилось, бывает…» – красавец-актёр всё продолжал рассказывать о наболевшем своём, «проникновенном», – «…и я его спрашиваю, брат, а какой у тебя заработок? Он и ответил мне: пятьдесят тысяч рублей! Представляете? Пятьдесят тысяч рублей! Какой кошмар, взрослый мужчина и получает пятьдесят тысяч! Вы мне ответьте, как на эти копейки можно жить? Как? Ведь у него наверно дети, жена, и всех надо содержать! Ох, ребята, как же наш народ выживает на пятьдесят тысяч? Я только на еду своей семьи трачу под сто тысяч, и это ещё отказываюсь от многих продуктов, трюфеля точно не ем, а тут, пятьдесят тысяч… Так стало жалко этого мужика, так жалко…»
– Блядь, сука! – в сердцах выплюнул Григорий себе под ноги и встал со скамьи, – может его к нам на печи, на две недели позвать? Всех, блядь, ему жалко, оборзели они там в Москве… «пятьдесят тысяч, пятьдесят тысяч», сорок не хочешь!
Где-то снаружи завизжала сирена, извещая о скором конце периода формирования коксового пирога. Перерыв пятнадцатиминутный заканчивался, и пора было выбегать на печи - начинался очередной, сорокапятиминутный АД.
– Гриша, да ладно тебе, – Максим тоже поднялся со скамьи и потянулся, разминая с хрустом свои суставы, – хороший актёр, так-то…
