На улице моросил противный дождь. Небо было затянуто однородной серой массой. Уныло. Грустно. И без перспектив на лучи солнца. Это был его последний день. Последний день его никчемной жизни. Жизни без радости и счастья. Жизни, пропитанной болью и слезами. Жизни, где говорить громко, опасно для той самой жизни. Любое направление движения с легкостью могло поменяться на падение. Падение в пропасть. Пропасть, где заблудшие души не находят покой. Пропасть, где оказываются все несогласные. Пропасть, ставшей их последним пристанищем в разбитых желаниях - сделать жизнь лучше.
- Целься, - громким голосом скомандовал обрюзгший чиновник в лакированных сапогах.
Кто он? Зачем он отдает такие команды? Он палач или жертва, которая сама боится встать на мое место. Кто эти юнцы, что трясущимися руками направляют на меня свои винтовки? Почему они вступили в ряды эскадронов смерти?
Если б им нравилось убивать, ручонки не тряслись бы. Их явно заставили. Их явно лишили выбора. Самого простого и банального выбора. Жить так, как душе угодно. Думай, как говорят. Мысли, как говорят. А затем ты окажешься здесь с винтовкой в руках. Либо стреляешь ты, либо в тебя. Такой выбор им представляют. А выбор ли — это вообще?
Я – не убийца. Я – не вор. И даже не революционер. Я просто говорил. Говорил то, что хотел. А хотел я-то, чего не хотят они. Люди из дворцов, задающих тон того, о чем хотят говорить другие. Людей, набивающих свои карманы, прикрываясь навязанной идеологией обществу. Обществу таких чинуш, отдающих команды, и зеленых юнцов, сознание которых словно пластилин, смятый в фигурку послушного солдатика пропагандистами режима Хорхе Рафаэля Видела.
На низких чистотах из подвала латиноамериканского гетто вещало радио «Голос». Я говорил то, что хотел. А хотел я-то, чего не хотят они. Я не знал, слушают меня или нет. Я не знал, кто моя аудитория. Я говорил потому, что не мог не говорить. Да и молчать не мог я тоже. Мне не нравилась гайка, закручиваемая изо дня в день. Мне не нравились перекрытые трубы. Я был зол, но не смел. Я прятался, но знал, что меня найдут.
Был ли в этом смысл? Может это все зря? А может меня и не слушал никто вовсе? Может они уже не способны слушать. Слушать иное. Ведь мыслить не так – опасно. Ведь мыслить не так – глупо. Мыслить, как говорят – хорошо. Мыслить, как говорят – перспективно. Перспективно и хорошо – не стоять тут. Пред дулами трясущихся винтовок. Ведь если ты еще дышишь и набиваешь брюхо, то ты – жив, а жизнь ли это – это уже другой вопрос. Вопрос выживания. Вопрос предательства самого себя. Вопрос рабства на мысленном уровне.
Почему я здесь? Почему мыслить иначе настолько страшно?
Вместо ответа на мои вопросы я услышал лишь: «Огонь», - от обрюзгшего чиновника в лакированных сапогах.
Острая боль пробежала по телу, накормленному свинцом вместо вкусного стейка. Каждому свое. Я ж не лаю по ветру.
- Собаке собачья смерть, - крикнул дирижер сего действа.
- Собаке собачья смерть, - хором поддержали его юнцы.
Как же мне вас всех жаль. Вы – роботы. Роботы без души. Роботы, которым с малого детства внушали, что быть роботом – это жизненный план. Они ни в чем не виноваты. Они такие же жертвы, как я.
Я лежал и смотрел на небо. Солнце так и не вышло. Стало темнеть. Я закрыл глаза. Последний эфир радио «Голос» оборвался.
На этом все, мои дорогие слушатели.
Прощай, дорогая моему сердцу Аргентина.
Виталий Штольман, 2022 год
