Я знаю чего ты боишься

Саламалейкум, пикабушники. Пишет вам пикабушник из одного из самых значимых городов Казахстана. Знаете, не хочу обсуждать то, какой я и вообще кто я такой. Хочу поделиться своей «проблемой» имею некоторый опыт употребления веществ, которые совсем нельзя обозначить как разрешённые к употреблению вещества для среднестатистических граждан своей страны. Знаете, началось как не банально с травы. И как оказалось эта «трава» действительно была отправным этапом в мир наркотиков. И я совсем не рад тому, что произошло в моей жизни. Но каждый этап жизни - это опыт. Я совсем не горд своим опытом, но благодаря ему я пересмотрел некоторые свои жизненные ценности. И, считаю, если бы не это дерьмо, то вполне возможно я бы совсем не стал тем человеком, которым я сейчас стал.
Все назначалось с того, что «сооупотребители», которых я считал своими друзьями и теми людьми, которые понимают меня как никто другой, оказавшись только лишь соцпотребителями. Каждый день я борюсь с собой, со своей заисимтсотью. Многие посчитают что я просто-непросто слабый человек по своей натуре. К моему сожалению я не смогу опровергнуть ваших слов. И со своей зависимостью я живу и мирюсь уже несколько лет. Самостоятельно пришёл к тому, что все мои приколы ничего ничего не приносят мне кроме как мимолетного кайфа. И уже продолжительное время ищу способ выбраться из этого болота, переодически погружаясь в него практически полностью с головой. Пикабушники, дорогие мои, возможно у кого-то есть опыт или не хранят относительно этой проблемы, будьте добры, помогите пожалуйста мне побороть свою зависимость. (Для себя по крайней мере я определил одну дейтсвитььно важную составляющую из за которой все это происходит. Но хочу, очень хочу выслушать все ваши мысли по этому поводу и возможные решения этой проблемы. Пожалуйста не осуждайте меня. Я полностью понимаю насколько сильно я не прав. Но мне очень нужно мнение со стороны и «поддержка» чтобы наконец-то прекратить все это. Большой Рахмет всем тем, кто откликнется на мое сообщение

Не скажу что это прям лютая крипотень, в духе страх-ужас-медвежьяболезнь-все умерли, но присрал я тогда, как в лагере, когда пиковую даму ночью вызывали, и почти уже вызвали, только она не из зеркала пришла, а неслышно подкралась сзади, да и вовсе не пиковая дама оказалась, а вожатая решила малолеток на измену подсадить, но очковал я в ту ночь так же, как и на зловещий шёпот вожатой сзади, положившей руку на моё впотевшее от страха плечо с вопросом "ачойта вы здесь делаете?", только не верещал как Крис Такер в пятом элементе во время перестрелки, да и то лишь потому что горло перехватило. В прошлом году, примерно в это же время был в деревне. Всё цветёт и пахнет, красотища. Но в этот период не могу ночевать в деревенском доме. Астма, аллергия, понос, золотуха, то, сё. Ну и что б не провоцировать приступ, а потом не сипеть полночи как Дарт Вейдер, в обнимку с ингалятором, ночевал в машине. Время около 12ти ночи, я, в офигенном настроении допивая третью полторашку пива, и мурлыкая балладу КиШа о проклятом старом доме, пытаюсь фотографировать небо, луну, крыши окрестных домов на тапок в ночном режиме. Получается интересно, глазами видишь только темноту-черноту, а на фотках совершенно по другому, типа интеллектуальная обработка, россыпь камер по задней крышке, хоть щас в ультрахд+100500К аватара снимай, но ессно качество фоток полный отстой. Наигравшись, кряхтя и излучая флюиды умиротворения и перегара, заползаю в пепелац, дабы отдаться во власть Морфея. И тут надо бы добавить, что припаркован автомобиль был возле соседнего дома. Дом почти заброшенный. Наследники покойной хозяйки появляются раз в два года, побухать. Двор заросший кустарником и травой в пояс настолько что не то что в сам дом, а даже во двор не влезешь не ободравшись. Заперт на дом на здоровенный висячий замок. А жила там тётка, которую альтернативно одарённые деревенские сплетницы считали ведьмой. Ну, обычные деревенские байки, типа, снёс ей как-то тракторист по-пьяни забор, а она ему, мол, "что б ты в овраг улетел, падла обоссатая!" И, (надо же как удивительно!) тракторист, буквально отъехав от разнесенного им забора 30 метров, улетел в овраг к речке, зарыгал кабину и обоссался. Ну и всё в таком духе. Мы немного были знакомы с покойной хозяйкой, обычная старушка, обычный дом, возможно даже с домовым, обычный забор. Так вот... Решил я сделать последнее фото в этом чертовом ночном режиме, без вспышки, уже валяясь на разложенных сиденьях, сквозь лобовое стекло своей говноласточки. Темень-глаз коли. Время уже ближе к часу ночи. На экране тапка слабым силуэтом проглядывают силуэты дома с трубой, забора, сорняковых кустов... Жму на кнопку съёмки, секунда-две, супер интеллектуальные мозги моего тапка требуют от меня кататонического ступора, дабы не засрать фотку. Замер. Щёлк! Готовая фотка улетает в галерею. Я, тупя и матеря свою рукожопость, ищу эту фотку... И начинаю судорожно давить на кнопку блокировки дверей, одновременно закупоривая все окна в машине, моментально протрезвев, откладывая горы кирпичей и ощущая как по спине, грохоча подковами, мчит табун мурашек размером со слонячью мандавошку. Короче, засыпал я трясясь под пледом, накрывшись с головой и мужественно клацая зубами, потому что я, брутальный и кастратофически матерый сорокалетний мужик, с импозантной сединой на жопе появившейся в ту ночь, тупо ссал добежать 15 метров до порога нашей хаты. И вроде бы на фото ничего страшного нет. Ну, дом. Обычный. Забор. Труба печная. И дверной проем, С ОТКРЫТОЙ вовнутрь дверью, за которым видно красноватое освещение включённое в сенях! Но. Во-первых. Бомжей, мародеров и прочих алколюмпенов, на которых можно свалить пребывание в брошенном доме, в деревне просто нет. Во-вторых. Амбарный замок на двери дома бабки Марфы не тронут, утром ходил проверять, продравшись сквозь джунгли и оставив после себя целую просеку увядшего от моих матюков дурнотравья. Да и окна целы. А в-третьих, свет в дверном проёме был виден только на фото. Глазами я там, ночью, ничего кроме кромешной темноты не видел. Так-то. Фак, как много слов.. И да, кстати. Фото прилагаю. Впоследствии специально пару раз по ночам ходил там, фоткал. И ничего, даже близко похожего, сфотографировать не удалось. У страха глаза, конечно, велики. Но хрен его знает.. Вдруг и правда ведьма? Тракторист то обоссался.

Начало здесь: 1, 2, 3.

Глава 4: пирс

"Тук-тук-тук".

Я ожил. Подскочил с дивана и ударился мизинцем о журнальный столик.

Оу… Это очень больно!

Похоже, я проспал тут всю ночь. 

Как же болит теперь, ой!

На часах 7 утра. Кто-то стучит в дверь. 

Я проверил список еще раз. 

"Тук-тук-тук".

《с 20:30 до 5:30.》

Все в порядке. На улице безопасно. О том, что двери нельзя открывать, когда стучат, ничего не говорилось. 

Сняв засов и дернув ручку, я приоткрыл маленькую щель. 

За дверью стоял тот самый мужичок, что встретил нас вчера.

– В дом пустишь? 

Я замялся, прикидывая, после вчерашнего, могут ли быть последствия. Евгений Фёдорович нетерпеливо вздохнул. 

Что же, пришлось пропустить его внутрь. Я первым делом устроился рядом с кухонными ящиками, где лежали ножи. 

Рой вопросов, никаких ответов — их я и хотел потребовать с полной уверенностью, что добьюсь результата.

Мужичок, не обращая на меня внимания, прошел к лестнице, что вела на второй этаж. 

Я напрягся.

– Где жена твоя? – спросил он сурово. 

Уверенность моя на этих словах куда-то испарилась.

Что значит "где"? Спит наверху… наверное…

– Что значит "где"? – озвучил я свои мысли, – рано еще, она наверное спит.

Мужичок нахмурился. Стал блуждать глазами по этажу. От этого мне стало тяжко. Вчера, прежде чем выходить на улицу, я отправил Арину наверх. Там она и должна была быть. 

Кадры прошлого вечера стали всплывать перед глазами. Рука моя до сих пор была в крови. Та высохла и местами облупилась.

Меня передернуло. 

Евгений Фёдорович посмотрел на меня сердито и закрыл лицо ладонями, тяжело в них выдохнув. 

– Ты когда в последний раз видел ее, Вань?

Меня охватил ужас. Так дурно мне не было даже вчера. 

Я пролетел мимо мужика по лестнице на второй этаж, ворвался в спальню. 

Пусто. Постель заправлена. На прикроватном столике стоит бутыль с водой.

Сам не знаю зачем, я посмотрел в окно, затем в гардероб. Сбежал вниз по лестнице, открыл душ, туалет. 

Пусто.

В голове крутились мысли о туалете, о ночном лесе. Вдруг, она пошла в эту злосчастную кабинку и забыла про дурацкие слова из правил? Вдруг ей стало плохо и она вышла на улицу, когда я заснул? Уличный туалет или телефонная будка...

Почему я вообще заснул, не проведав ее?!

Вот дерьмо! Дерьмо! ДЕРЬМО!

Я выскочил на крыльцо и уже хотел было рвануть к лесу, но тяжелая рука схватила меня за плечо.

– Стоять! – мужик развернул меня к себе лицом, ухватившись за оба плеча, – слушай меня внимательно, Ваня, – он секунду помедлил, убедившись, что мои дикие глаза смотрят прямо на него, – Ты нарушил правила, так? – я кивнул, – Ты что-то видел, да? Когда на улицу вчера выходил? – он всматривался в меня, будто искал изъян, – говори же, чтоб тебя! Что ты вчера видел? 

Почтальон. Тени. Арина. 
Письмо и кровь…

Я согнулся пополам и меня стошнило. В носу стоял запах "почтового ведра".

– Мне нужно знать, Ваня, что с тобой случилось вчера вечером, – сказал он твердо, – и боюсь, времени у нас совсем мало.

Времени мало. 

Я вытер остатки вчерашнего обеда рукавом.

– Почтальон приходил. Я смотрел на него не отрываясь, клянусь! – слезы хлынули из моих глаз, – но забыл… забыл чертово письмо в ящике! – я всхлипывал, колени мои задрожали.

– Но потом ты вспомнил? Сжег письмо? – Евгений Фёдорович старался быть мягче, однако чувствовались в его голосе злость и страх. 

– Да, – я приложил ледяную руку ко лбу, – я не знаю, – потряс головой из стороны в сторону, – я сжег и, кажется, уснул. Я перенервничал и уснул.

– Значит так, Ваня, – Евгений Фёдорович нахмурился, – иди наверх и возьми спальный мешок. Также возьми воду и припасы. Приготовь все это заранее, чтобы в десять утра ты уже был на пирсе, – он сурово глянул прямо на меня, – ты понял?

Я не понял ничего, кроме того, что этот мужик сумасшедший, раз думает, что я пойду на рыбалку вместо поисков Арины.

Я много раз пытался сбежать в лес, но Евгений Фёдорович меня останавливал, тылдыча одно и то же - мне надо на пирс.

– Да что же ты, – удерживая за шкирку, как щенка, тащил он меня наверх, в спальню, – вчерашний вечер тебя ничему не научил?!

– Я должен найти Арину!

– Ты должен идти на РЫБАЛКУ! 

– Какого черта я должен идти на рыбалку?! – я взял его за грудки, – что это за место, а, мужик? Кто этот почтальон? Какого черта здесь происходит?

Хотя он и был ниже меня ростом, имел более плотное телосложение. Взяв за грудки меня в ответ, прижал спиной к стене. Он пыхтел, то и дело кривя губами, хотел что-то сказать, но не решался. 

Наконец он выпалил: "Пока ты будешь на пирсе, я постараюсь ее найти. В противном случае ночевать тебе там придется гораздо дольше. Сейчас же бери вещи и иди на пирс, Ваня. Никуда не сворачивай, если не хочешь, чтобы были последствия. Страшные последствия!"

Как же я устал от всего этого говна! 

Я, кажется, опускаю руки. Мне нужно переварить произошедшее и не действовать импульсивно.

И я сделал это. Поднялся на второй этаж, чтобы взять спальный мешок. Он там был не один, несколько. И маленькая надежда на то, что Арина вернется ко мне в эти ближайшие 24 часа, заставила взять еще один с собой.

Я выпил чай. Попытался абстрагироваться от навязчивой идеи проверить уличный туалет. 

Ладно. 

Пора. 

Переждем эти долбанные 24 часа.

Арина обязательно найдётся. 

Мужик точно знает, где она. 

Он все знает, я уверен. 

Как только я вышел на улицу, у почтового ящика показалось знакомое лицо.

Почтальон что-то положил в него, но лицо его было искривлено мерзкой, совершенно дьявольской улыбкой. 

Рот тянулся почти до самых ушей.

На этот раз, не смотря на отвращение, во мне не было страха. 

Гнев вспыхнул с нечеловеческой силой. 

Этой твари известно, где моя жена.

Я бросил гору вещей, которыми меня нахлобучил Евгений Фёдорович и в бешенстве направился к почтальону.

Не криповый почтальон, но адреналин поднимал мои волосы дыбом. 

Тварь попятилась задом к лесной дороге и я почти настиг ее, когда та ступила на грунтовку. 

Ублюдок резко остановился и я стал наблюдать зрелище, к которому не был готов. 

Кожа заерзала, будто рой насекомых. Шея вытянулась и из огромных волдырей вырвались головы. 

Десятка голов вылезла одна за другой. И все лица одинаково мерзко улыбались.

Твою же...

"Ням-ням, ням-ням, ням-ням".

Что за?!

Тварь оголила безобразные желтовато-черные зубы.

"Ням-ням, ням-ням, ням-ням" – пищали бошки вразнобой, пугая меня до смерти.

"Ням-ням-няяяям,ням-ням-няяяям, ням-ням-няяяям" – тварь рванула в мою сторону и я понял, что нигде мне не будет спасения, кроме чертова пирса.

Я к нему полетел со скоростью света. 

Монстр не отставал ни на шаг. 

Я чувствовал, как много голов дышат мне в спину. 

Грозным эхом раздавалось писклявое: "ням-ням, ням-ням, ням-няяяям".

Тварь тянула ко мне свои шеи, наводя дикий ужас. Вот-вот одна, а то и две головы вцепятся в меня своими клыками.

"Ням-ням, ням-ням, ням-ням".

Еще прыжок…

Ещё!

Ну же!!!

Есть! 

Я упал на пирс. 

Тварь схватила меня за кроссовок и потянула на себя.

Мое сердце остановилось бы ещё до того, как оно меня пожрет, если бы не привычка ходить с развязанными шнурками.

Омерзительно лыбясь, тварь выплюнула обувь и села напротив меня. Я отошел на самую середину пирса и тоже сел.

Не знаю, что теперь делать.

Оно не отводит глаз, и я знаю, что оно положило очередное письмо в ящик. Я не могу его забрать и не могу ступить за пределы пирса. За это, я полагаю, мне тоже будет штраф.

Ни спальных мешков, ни еды, ни воды. Только телефон с половиной зарядки. 

Кому-то мое положение покажется ужасающим, но мне было немного радостно от того, что хотя бы я не ошибся и монстр действительно не может сюда попасть. 

Мы смотрели друг на друга несколько часов. Когда я в очередной раз потянулся в карман за телефоном, было около полудня. Я собрался положить его обратно и дернулся от неожиданности — тварь зашевелилась. Встала, втянула шеи одну за другой, пока не осталась одна единственная в своем первоначальном виде. Рот уменьшился и лицо почтальона, как и прежде, не выражало никаких эмоций. Он попятился спиной в сторону, откуда мы бежали вдвоем, и дойдя до лесной дороги развернулся, и ушел. 

Вы можете себе представить, чем занимается человек, которому нужно проторчать на пирсе 24 гребанных часа? 

Вот и я не могу. Что я только ни делал, в попытках отвлечься от ноющей тревоги за Арину. 

Я всматривался в деревья и окна дома, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. 

Выискивал камушки, разнообразные соринки. Пытался что-нибудь соорудить на старых досках.

Первое время мне было страшно подходить к воде, поэтому я старался быть строго посередине пирса. 

Но часы тянулись мучительно долго и меня одолевал сушняк. Голова моя разрывалась от боли. Скорее всего я голоден, поэтому так болит. И я это почувствовал, когда не сдержался и выпил из озера. 

В животе заурчало.

"Не пей, козленочком станешь" – пронеслась мысль. 

И после я подумал, что это было бы меньшим из зол. 

Вот такой козлик, который не в праве решать, жить ему или быть съеденным. 

Какая-нибудь злая ведьма воткнет ему в сердце кинжал и сделает мясное рагу. 

Больше не будет боли и переживаний. Всё потеряет смысл: Арина, ипотека, бабушкин домик в деревне — наследство, за которое, наверняка, погрызутся все родственники, и это место. Оно тоже перестанет существовать. 

Я увидел, как где-то на озере заплясал лосось. Он танцевал и пел о говяжьих стейках на гриле. 

Мне надоело его слушать, и я решил пойти в более тихое место. 

Прежде чем взобраться на крыльцо, я заметил, что уличный туалет уже стал телефонной будкой, и подумал, что если зайду в нее и позвоню Арине, то она обязательно возьмет трубку.

"Ваня"...

…

"Ваня, это я, ты меня не узнаешь?"

…

"Ваня, проснись!"

И я проснулся. 

Огляделся по сторонам — сумерки. Вероятно, я смог поспать. Это хорошо. Но кто это, у пирса?

– Вань, уже вечер. Пойдем в дом, – знакомый голос. Аринин. 

Неужели нашлась?

Какая замечательная новость, будто гора с плеч!

Я вскочил на ноги и направился к ней. 

Когда я почти подошел, список правил ударил мне в голову. 

Арине срочно нужно было на пирс, но она была за его пределами.

Я остановился. 

– Арина? – я вглядывался в знакомые черты, – Время ещё не вышло, тебе срочно нужно на пирс, милая. Иди ко мне. 

Она улыбнулась. 

– Ну что ты, Вань, – засмеялась, – я же здесь! Можно уже выходить. Я ходила к остановке, смотрела расписание автобусов. Давай, пошли. Сейчас поужинаем и поедем домой. 

Я сделал пару шагов назад.

– Вань, ты чего? Не веришь…

– Зайди на пирс, Арина, – я перебил ее. 

– Зачем? – словно она недоумевала. 

Играет со мной, не оставляя никаких надежд. 

– Если ты моя жена, тебе не составит труда сделать для меня это — ступай на пирс, Арина, – сомнений не было. Я разочарованно прослезился. 

Несколько секунд она молчала и не делала ни шагу, а потом… 

А потом я увидел знакомую улыбку. 

Нет, не Аринину. 

Это была та самая тварь и теперь, в облике моей жены, она улыбалась своей мерзкой ухмылкой от уха до уха. 

"Хрых-хрых-хрых, э, э, э, э, э, э" - захрипело оно и снова показало зубы.

Голова склонилась в бок под неестественным углом. 

Боже… меня сейчас стошнит. 

Шея сгибалась, а кожа на месте изгиба рвалась. 

Хлынула кровь, голова затем вовсе отвалилась. Тело рухнуло на землю.

"Хух-хух-хух-хух-хух-хух-хух" – я держался до последнего. 

Но когда бездыханное тело твари вдруг зашевелилось и изогнулось мостиком, меня вывернуло наизнанку. 

Я смотрел, как зубы превращались в паучьи лапы, и после она, голова, вместе с телом уползли в сторону леса. 

Рвота и истерика не прекращались. 

Когда желудку уже нечего было исторгать, он просто пытал меня рвотным рефлексом. 

Так я и застыл — стоя на четвереньках с открытым ртом. 

На пирс лились потоком мои горькие слезы. 

Пролог, Глава 1 (начало), Глава 1 (окончание), Глава 2

Он помнил предыдущие события, словно они случились во сне.

Вот он пришел в полицию. Повздорил. Ударил сержанта.

Вот его скрутили.

Крик Ани. Суета.

Камера. Снятие показаний. Денис отвечает путано и односложно.

Полицейских человек пять. Кто-то на кого-то орет... Потом двое по очереди орут на Дениса. Один спрашивает спокойно и даже сочувственно. Голова болит зверски.

Палец (отсутствующий) пульсирует в другой Вселенной.

"Ты убил? Мы просто спрашиваем... Чистосердечное признание облегчает..." Денис наконец смеется — страшно и безумно, даже для себя самого.

- Я знаю, где еще куча трупов, - говорит Денис. Полицейские переглядываются. – Хотите?! Доктор Чистота — вы ведь его ищете? Хотите посмотреть на его работу?

Денис смотрит на полицейского (это какой-то майор) и говорит, говорит.

Полицейский меняется в лице. Что-то приказывает другому, тот убегает. Денису все хуже. Вокруг все темнее.

- Где это? - спрашивают его. - Где? Парень, проснись!

Денис не может сказать. "Я не помню", думает он. Потом вдруг его озаряет.

- Телефон Степыча, - говорит он. - В машине, разряжен, правда. Но если зарядить… Там gps-навигатор. Там по отметке — та больница.

Кровь сквозь повязку на искалеченной руке капает на пол... Целая лужа на полу. Повязка набухла. Вот кровь течет уже потоком. Головокружение и отдаляющиеся голоса.

Вот кто-то куда-то бежит. Резкие голоса. Падающая на бок комната.

- Что с ним?! - его снова тормошат и спрашивают.

Денис падает. Все взмывает и улетает куда-то к чертовой матери.

- Адвоката, - вместо Дениса словно говорит другой человек. Денис чувствует, как медленно, тяжело шевелятся его пересохшие губы. – Мне нужен адвокат…

- Скорую! - кричит кто-то. - Быстрее, ну!

Темнота.

Блаженная темнота.

Блаженная, блаженная, блаженная темнота.

Можно не помнить.

Можно не быть.

Дениса нет.

* * *

Очнулся он уже в больнице, отмытый и перевязанный. Денис лежал голый, под простыней, на койке в отдельной палате. Вокруг все белое. У дверей стоял полицейский. С Денисом коротко переговорила женщина-врач, кивнула и вышла. Появился еще один полицейский, капитан, который задал пару вопросов, потом объяснил, что сейчас к Денису придет государственный адвокат.

Так и вышло. Скоро адвокат появился. Сел к столу рядом с кроватью и начал заполнять бумаги – словно Дениса здесь нет. «Прекрасная клиенториентированность», ядовито съязвил бы прежний Денис. Этому, пережившему ночь в компании с маньяком, было все равно.

Имя-фамилию гос.адвоката Денис не запомнил, хотя тот и представился. Невзрачный мужик с самоуверенными манерами задал Денису пару вопросов, выслушал, но, кажется, его это не очень интересовало. Единственное, что он объяснил Денису — по месту уже выехал наряд полиции и они там в шоке. Куча трупов, как Денис и говорил. В здании пожар. И да, та самая "скорая", на которой сбежали заключенные, найдена около больницы. Теперь наряды пожарных тушат огонь, охвативший здание, чтобы полицейские могли зайти внутрь.

- Ты теперь пойдешь как свидетель, - сказал адвокат. Протянул Денису телефон — смартфон "китаец", дорогой и стильный. - Все худшее позади. Возьми. Можешь позвонить родственникам, сказать, где ты. Только недолго. И все, расслабься, худшее позади.

«АДЕКВАТНЫЕ ЛЮДИ. АГА-АГА».

- А нападение на полицейского? - спросил Денис хрипло. Адвокат пожал плечами.

- Ну, дел ты натворил, конечно. Ладно, разберемся. У тебя состояние аффекта, стресс, все дела. Хотя это отдельное дело. Если хочешь, можешь написать жалобу в прокуратуру на неправомочные действия дежурного. Но думаю, разрулим полюбовно, они тоже были сильно не правы — ты, главное, отвечай честно и открыто на все вопросы, это важно… Понимаешь?

Денис молчал, желваки напряглись вокруг рта. Он сразупочему-то понял, что адвокат не на его стороне.

- Ты пока звони, я скоро вернусь, - сказал адвокат. И пошел к выходу.

Денис тупо смотрел в его опиджаченную спину, потом спохватился. Спина удалялась в сторону двери…

- А девушка? - запоздало окликнул он спину. - Девушка, что я привез. Аня?

Спина остановилась. Адвокат обернулся, пожал плечами. Лицо у него было устало-самодовольное. Кажется, он хотел зевнуть, но пока сдерживался.

- Не знаю. Увезли в больницу, кажется, - сказал адвокат. - Придет следователь, спросишь.

- А...

- Код разблокировки — ноль-ноль-ноль и дальше. Позвони. А то там волнуются. Да, телефон не поцарапай, пожалуйста, новенький совсем… Я пока кофе схожу выпью.

Адвокат вышел.

Денис тупо посмотрел на телефон в своей левой, здоровой руке. Положил его одеяло рядом с собой, посмотрел на израненную правую. Ее перебинтовали заново, хорошо и качественно. Дали ему таблетку обезболивающего и антибиотики. Но теперь рука болела -- словно повязка была слишком тугой. Денис с трудом удержался, чтобы не попробовать ослабить бинт.

Выругался сквозь зубы. Терпи, сказал он себе.

Как спортсмену, травмы ему были не впервой. Правда, надежда на то, что его отрезанный палец найдут и пришьют на место была призрачной (он слышал про такие случаи, а один приятель рассказывал, что отрубил себе палец топором случайно, но сразу сообразил и сунул его в снег до приезда "скорой"). А от слова "скорая" Денису чуть снова не поплохело.

Он вспомнил ту "скорую", стоящую у больницы. Черт, знать бы тогда... "Да я бы за сто километров обошел бы ту больницу и ту "скорую".

Он решился. Помедлил и, придерживая телефон забинтованной рукой, левой набрал номер, который помнил наизусть.

"Папа". Денис помедлил, выдохнул. "Что бы я только не отдал, лишь бы не звонить и не сообщать того, что сейчас сообщу..."

Гудок. Гудок. Гудок…

На седьмом звонок сбросился, телефон сообщил, что абонент вне зоны доступа, перезвоните позже.

Денис выдохнул и откинулся на подушку. Белая и чистая, как хорошо. Он прикрыл глаза, только сейчас осознав, насколько смертельно устал за прошлые сутки. "Я буду спать день и два... и всю неделю. Весь месяц". Всю жизнь.

Денис прикрыл глаза. И опять на несколько мгновений провалился в сон.

* * *

Красные и черные сполохи, круги, квадраты, треугольники, провалы. Мучительные геометрические фигуры, в которые он проваливался, как в кошмарную яму, полную черно-красных видений. И падал. Падал. И падал. Он знал, что это сон, но не мог проснуться.

Денис открыл глаза. Во рту сухо, сердце стучало ускоренно и как-то натужно, с замираниями. Подташнивало.

Обезвоживание, подумал Денис. Надо было залить в себя жидкости и электролитов перед сном. С таким остаточным после пьянки идти на тренировку — это смертельный трюк, не каждому по плечу. Сегодня же тренировка? Придется идти, а то Паханыч будет возбухать. И так уже две недели пропустил.

Паханыч – Павел Иванович, был тренером старой советской закалки. Новые методики он не признавал (хотя и отслеживал), а старый способ у него был один – иди в зал и въебывай до потери пульса.

Сердце билось в груди, с натугой перекачивая загустевшую тяжелую кровь. Денис поморщился. Пульс все так же оставался высоким. Стресс? Может быть, стресс. Черт знает. Выходной же вроде? Денис повернулся на другой бок, натянул одеяло.

Травма, что ли? Тренер меня убьет, подумал Денис. И вдруг вспомнил, где он. Черт!

Он резко сел. Голова закружилась, в глазах на мгновение потемнело.

Денис поднял взгляд. Перед глазами был белый потолок, по нему бежала неровная трещина.

Запах крови и гнили лез в нос... Денис моргнул. Трещина исчезла. Запах тоже исчез, сменился на стерильно химический. Похоже, измученный стрессом мозг продолжал подкидывать свои фокусы...

Едкий запах больницы. Денис вспомнил, как в детстве лежал в больнице — один, с мамой. Видимо, тогда ему было года три-четыре. Чем он болел? "Не помню", подумал Денис. Какая уже разница… Он вдруг ясно увидел, как маленький Денис встает и выглядывает в окно. И видит отца.

Отец стоял под ветвями и ждал. Маленький Денис закричал ему, но было понятно, что отец не слышит.

Отец стоял, смотрел по сторонам, а в один момент задрал голову. И взглянул на Дениса.

«Просто совпадение». Ага-ага.

Из детства Денис запомнил только отдельные кусочки. И один из них как раз этот: больница, окно, отец стоит под деревом и ждет. А потом поднимает голову.

И взгляды их – и отца, и маленького Дениса – выстраиваются в единую линию.

«Если бы так было… - подумал Денис с горечью. – Если бы…»

* * *

У входа с той стороны двери дежурил здоровенный полицейский. Денис видел, как сквозь стекло просвечивает его силуэт. Черная бейсболка… Денис скривился, вспомнив, как приложил такого же, с правой руки... «Дурак, что я наделал…»

Где-то рядом, на кровати завибрировал телефон. Денис долго приходил в себя, не понимая, где это, и откуда идет этот мучительный, болезненный звук. Потом сообразил. «Телефон». Огромный черный смартфон, что оставил адвокат. Денис нащупал телефон в простыни и вытащил. Усилием непослушных пальцев смахнул экран вверх – и увидел, кто звонит. Надпись на экране вывела знакомый ряд цифр. Номер отца.

Пальцы казались толстыми и неуклюжими, словно чужие. «Да что такое!», Денис с трудом удержал телефон. Поднес к уху.

- Папа? – сказал Денис хрипло. Прокашлялся, прочистил горло: - Папа, это я.

Полицейский на входе едва заметно повернул голову. Денис видел его размытый черный силуэт сквозь матовое стекло двери. Слушает.

- Папа, мне нужно тебе… сказать… - он сглотнул. «Как объяснить, что Кеши больше нет? Что его убили… что он сам себя убил?»

- Привет, поросеночек, - сказали в трубке. Голос был не отцовский. – Как твое ничего?

Дениса пронзило насквозь – словно чудовищным разрядом молнии. Затылок пробило ледяной иглой – от макушки до пальцев ног. Денис резко выпрямился.

Комната вокруг покачнулась.

Денис почувствовал себя так, словно плывет в нокдауне -- и надо страшным усилием воли удержаться на ногах. Кровь отхлынула от лица. Щеки словно занемели на морозе.

- Что ты..? – прохрипел Денис. "Где мой отец?"

- Пока с ним все отлично, - голос хмыкнул. – И будет так же… В общем, слушай.

И голос объяснил, чего хочет от Дениса.

* * *

Когда голос закончил, Денис так стиснул зубы, что они чуть не раскрошились.

- Хорошо, - с трудом выдавил он.

- Знаю, ты не поверишь, но я рад, что с тобой все в порядке, - продолжал ненавистный голос. – Как рука? Не болит?

Это было уже слишком. Волна пришла и снова накрыла его с головой. Денис закричал в трубку:

- Я убью тебя! Понял?! Найду и убью, урод!

Смешок. Гулкий и отдаленный.

- Я знал, что мы договоримся, - сказал голос. И Дениса пронзило ненавистью так, что нечем стало дышать. Грудь распирало от ярости и желания уничтожить эту тварь. Денис затрясло.

- Найду и убью!! – он орал так, что оглушил сам себя.

Открылась дверь. В проеме показался полицейский – здоровый «шкаф» два на два. Денис размахнулся и швырнул телефон в стену. Тот разлетелся на куски. Пластиковые осколки полетели в стороны, один больно ударил Дениса в лоб, оцарапал.

Полицейский отшатнулся. Через мгновение он спохватился – бросился к Денису. И профессионально заломил ему руки, хотя Денис и не сопротивлялся.

Вбежала медсестра. Денис на мгновение увидел ее встревоженное лицо. Пока полицейский удерживал Дениса в захвате, она быстро закатала ему рукав и вколола что-то. Тонкая боль пронзила руку. Денис провалился в красно-черную знакомую темноту, полную криков и ярости, и вспышек мертвенного электрического света.

По мере того, как успокоительное начало действовать, Денис перестал дергаться и вздрагивать. Лицо его разгладилось, судорога ушла. Теперь по лицу текли слезы.

Он закрыл глаза. И снова увидел:

Топор взмывает вверх. На лезвии вспыхивает отблеск света.

Топор опускается.

Мерзкий звук. Мерзкий. Словно рубят плоть.

Паря в отрешенном успокоении, Денис видел снова и снова, как трейлер одного и того же фильма раз за разом. Вот отрубают топором мужскую руку. Дикий крик за кадром. На железной кровати лежит человек, девушка, ее лица не видно, к кровати подключены провода, они ведут к огромному желтому аккумулятору, разряд, треск электричества. Гладкие красивые ноги бьются в конвульсиях. Чудовищный крик. Другая девушка, сидя за столом, приставляет к голове пистолет и несколько раз нажимает на курок (пусто-пусто-пусто… щелк, щелк… и…) Беззвучная вспышка. Висок девушки бесшумно разлетается, как в замедленной съемке… летят куски черепной кости и ошметки мозга… брызги крови… Белки глаз девушки медленно заполняются темной кровью, словно чернилами…

А потом включилась нормальная скорость. И все понеслось вскачь. Девушка упала изуродованным лицом в стол… Бум!

Гулкий звук выстрела погрузил Дениса во тьму.

(c) Шимун Врочек, Владимир Мистюков

Отсюда

Пролог, Глава 1 (начало), Глава 1 (окончание)

Следственный комитет разместился в здании бывшей советской школы. Верхний этаж отделан стандартно и скучно -- евроремонт. Длинные светлые коридоры, стены, обшитые матовыми пластиковыми панелями бежевого цвета, квадратные плафоны дневного света, встроенные в потолок, металл и хром, капиталистическая современность. А нижний этаж так и остался в Советском Союзе. Но его обычные посетители видели редко.

Любой, кто входил в здание и поднимался на второй этаж, попадал в бесконечные пустые коридоры. Сейчас у дверей кабинета, под традиционным плакатом "Их разыскивает полиция", на обитом красным дерматином диванчике сидели двое. Пожилой мужчина, он потел и нервничал, часто вытирал лоб и озирался. В руках у него был измочаленный листок с повесткой. И рядом -- красивая женщина современного вида, лет тридцати, в бледно-розовом деловом костюме и юбке-карандаш, на блестящих бежевых туфлях с высокими каблуками.

На лицах посетителей — смутная обреченность. Они сидели и ждали уже давно. Пожилой заметно нервничал, точно заранее чувствовал себя виноватым — это известная особенность казенных помещений, так действовать на людей.

Женщина, наоборот, словно заранее настраивала себя на бескомпромиссную битву за независимость.

Время шло. Пожилой несколько раз бросал взгляды на соседку, но заговорить не решался. Потом, наконец, набрался смелости. Голос у него был хриплый и неуверенный.

- Вы к кому? - спросил пожилой. Женщина с удивлением посмотрела на него, словно подала голос мебель или пыльный фикус в углу.

- Я вот к Васину… - продолжал седой. – Старшему следователю, знаете такого? Написано, в десять десять. Да чего-то все не зовут. Так вы тоже к Васину?

Женщина пожала плечами.

Вдруг за дверью кабинета раздался звонок телефона. Резкий и пронзительный, словно сирена. Посетители дружно вздрогнули. Пожилой втянул голову в плечи, женщина оглянулась и фыркнула.

Телефон продолжал звонить.

Этот звонок разносился по зданию, резонировал в пустых коридорах. Телефон звонил и звонил.

Пожилой сморщился, покрутил головой, женщина поджала губы.

Это долгий, режущий по нервам звонок.

Вдруг пожилой поднял голову. В коридоре показался молодой человек в штатском. На нем был дорогой, отлично сидящий серый костюм, тонкая золотая цепочка на запястье.

Молодой человек торопливо прошел мимо посетителей. Женщина на мгновение привстала... но сразу поняла, что напрасно.

- Потом, - сказал молодой небрежно.

Человек в костюме достал ключ с биркой, открыл дверь. Вошел и захлопнул ее за собой.

Пожилой посмотрел на женщину и сказал:

- Вот так. Мы-то для них никто.

Женщина фыркнула и пожала плечами. На двери -- табличка «Старший следователь по особо важным делам Васин С. Ю.».

Старший лейтенант юстиции, "важняк" Васин прошел вглубь, к столу. Кабинет выглядел как офис бизнесмена средней руки начала двухтысячных. Деньги и возможности уже есть, а со вкусом сложно. Все тот же навязший в зубах безликий евроремонт, все те же бежевые пластиковые панели, зеленая кожа отделки стола, все те же золотые органайзеры, личный календарь, которым никто никогда не пользуется, портрет Самого в строгой рамке на стене. Нарушал общую евростерильность только огромный сейф в углу кабинета, грубый металл в наплывах серой краски.

На столе стоял телефон-селектор. Телефон опять разразился пронзительной трелью, лейтенант поморщился.

Снял трубку. Выбрал и нажал кнопку. Щелк.

- Следственный комитет... слушаю!

В трубке ответили. Слегка брезгливое выражение лица лейтенанта мгновенно, как по волшебству, изменилось.

- Васин! - раздался в трубке резкий начальственный голос. - Какого хера трубку не берешь?!

Лейтенант порадовался, что Макарыч его не видит -- иначе бы точно вставил пистон за гражданскую одежду. Следователь на рабочем месте должен быть в форме, с начищенными погонами, отутюжен, чисто выбрит и взмылен от усердия.

- Да... Виноват, - он невольно вытянулся по струнке. «Это уже привычка», раздраженно отметил лейтенант. В штатском это выглядело странно. В стеклянной двери шкафа отражался растерянный молодой человек. Лейтенант увидел себя и передернулся. Он привык воспринимать себя, свой образ по другому. Самоуверенность и вальяжность "крутого следака" слетели с него в мгновение ока, остался только этот... молодой выскочка в отражении.

- Еще как виноват! - подытожил Макарыч. - Юрьевна где?!

- Виноват, тарищ полковник... Светлана Юрьевна? - лейтенант оглянулся. - Она сейчас в допросной...

- Я звоню, она не берет. Вы что там, совсем охуели без меня?! У нас, блять, жопа, а они на звонки не отвечают!

- Так, наверное, она мобильный выключила... - начал лейтенант.

Макарыч прервал его новым потоком ругани и проклятий. Потом начальник кратко, зато красочно описал, что случилось, -- лейтенант охнул. Новости были еще те.

- Бегом! - скомандовал Макарыч и бросил трубку. Гудки.

- Есть бегом!!

Лейтенант аккуратно положил трубку на рычаг, на мгновение задержался. На стене напротив стола висел портрет Самого. Казалось, Сам сейчас приложит палец к губам – мол, храни государственную тайну. "Такое попробуй сохрани", подумал лейтенант. Новости жгли его изнутри, как напалм.

Лейтенант вышел из кабинета, аккуратно закрыл за собой дверь. Оглядел сидящих, явно не понимая, кто они. Мысли его витали далеко. Он рассеянно положил ключ в карман пиджака — и вдруг сорвался с места, побежал.

Пожилой и женщина посмотрели ему вслед, переглянулись. Пожилой дернул плечом.

- Суки, - сказала вдруг женщина отчетливо. Пожилой подумал и кивнул. "Суки".

- Я же говорил, - сказал он.

* * *

Кофейная горечь горела в желудке. Юрьевну угостил знакомый опер из управления, заскочивший в СК "буквально на пять" минут, отдать документы. И как водится у оперов, околачивавшийся в СК уже часа два, пока она не отправила его обратно.

Опера крутые ребята, но с ними нужна железная рука.

Кофе у оперов был настолько плох, что даже вошел в местные легенды. Он не бодрил, а вызывал долгоиграющую мутную злость. Прививка от человечности, как сказал однажды Макарыч. Такой кофе хорошо брать с собой в засаду или на ночное дежурство. Точно не уснешь. Юрьевна покачала головой. "Зачем я вообще согласилась?" Кофе был горячий, в зеленом советском термосе и отдавал жестким привкусом металла. Точно, горячий, вспомнила она. Над кружкой поднимался пар. На это она и купилась.

Если сейчас подняться на второй этаж, можно выпить хорошего, по настоящему хорошего кофе из дорогой кофемашины -- и сделать это в тишине и уюте, сидя на кожаном диванчике. Но -- это же надо подняться. Время, силы. На фиг.

Капитан юстиции, старший следователь по особо важным делам Меркулова Светлана Юрьевна — для коллег просто "Юрьевна". Ей недавно исполнилось сорок лет, но "Юрьевной" она стала с момента, как пришла работать в милицию (тогда еще милицию). В юридической академии, где она училась заочно, Юрьевна на некоторое время стала "Светой", но это быстро закончилось. Макарыч забрал ее с третьего курса в прокуратуру, потом потянул за собой в следственный комитет, а затем -- через некоторое время -- и в главное управление.

Сейчас, в допросной, Юрьевна была одета как на бал. Который, правда, закончился два дня назад... "Поэтому королева выглядит слегка похмельной", мысленно съязвила она. Ага. Юрьевна была красивая, стройная женщина с жестковатым лицом. От природы светло-русая, но волосы красила. Чуть выше среднего роста. Серая шелковая блуза, кожаные брюки винного цвета. Брошка с жемчужинами. Белые кроссовки. Стрижка и окрашивание волос стоили целое состояние... И занимали, кстати, вагон времени. Юрьевна вздохнула, повернулась к арестанту. Такой роскоши, как свободное время, ей еще долго не увидеть.

За двое суток, прошедших с момента побега Реброва (Доктора блять Чистоты), она спала часа три, урывками. И даже не успела съездить домой, чтобы переодеться.

Когда беглецы совершили побег, Юрьевна как раз ехала на выставку современной живописи в ЦДХ, давно обещала Полине ее выгулять. Полина теперь смертельно обижена, неделю не будет разговаривать. Юрьевна вздохнула. Придется что-то придумать... но потом. Потом.

Она положила на стол пухлую папку в сером картоне. Дело номер… да, какая разница? В деле было уже несколько сотен томов, целая комната забита, а в связи с побегом Реброва писанины предстояло еще километры и километры. Можно весь земной шар опоясать, выложив листы в ряд, один за другим. Юрьевна хотела зевнуть, но кофе напомнил о себе -- и она передумала. Ладно, используем мутную злость в конструктивных целях.

Вокруг смыкались и слегка пульсировали выкрашенные в ядовито-зеленый цвет стены. Решетки -- коричнево-красные, словно засохшая кровь. В центре комнаты -- огромный древний стол, видевший динозавров и советских школьников. Он был сдвинут так, что допрашиваемый буквально ощущал себя притиснутым к стене. Крошечное зарешеченное окошечко под потолком, откуда падает одинокий луч света. Комната дознания.

Юрьевна перевернула страницу. Просто для начала разговора.

- Медь, значит?

Через стол от нее, напротив сидел человек с характерной зэковской поджаростью, такую на воле не получишь.

Зэк поднял голову. Ухмыльнулся, коротко сверкнули фиксы.

- Ну, Медь, и что?

Половина зубов у него железная, между ними затесалась пара золотых. Юрьевна могла поклясться, что на одной из золотых "фикс" виден след от плоскогубцев.

Она покачала головой. Насмешливо и сочувственно:

- Меднов Сергей Александрович, семьдесят восьмого года рождения. У тебя уже сын взрослый, вторая ходка, а ты все Медь.

Зэк оскалил зубы – родные у него были желтые и мелкие. В стальном ряду они смотрелись как приемные.

- А ты моего сына не впутывай, он у меня пацан ровный!

Юрьевна наклонилась над столом, посмотрела на зэка в упор. И вдруг заговорила негромко, с доверительной интонацией:

- Сережа, мы с тобой, к сожалению, не один год друг друга знаем. Скажи мне, кто организовал побег. И я пойду дальше на работу, таких, как ты арестовывать, а ты обратно в камеру – в карты доигрывать... или чем ты там занят обычно? Сэкономим друг другу массу времени. Ну, как? Готов?

Медь спокойно улыбнулся.

- Вот ты неугомонная, - сказал он.

Светлана Юрьевна выпрямилась. Интересный поворот.

- Книжки читаешь?

Медь от неожиданности вскинул худой скошенный подбородок.

- Чего?!

Она улыбнулась.

- Книжки, говорю, полюбил читать, Медь? Слово-то книжное, не ожидала от тебя.

Он пожевал губами, жилы на шее натянулись, словно канаты в шторм. И подрагивали.

- Ну, полюбил, и че? – ох уж эта сидельческая дерзость. Юрьевна пожала плечами.

- Просто приятно видеть, как человек берется за ум. Пускай и под старость.

Зэк посмотрел на нее с ненавистью – и почти уважением.

- Чеканутая ты!

- Вот, другое дело. Теперь узнаю старого доброго Сережу Меднова.

- Чего тебе надо? Я ничего не знаю.

- Я и не сомневалась.

Юрьевна аккуратно отряхнула с блузки невидимые пылинки, вернулась к двери и подняла за ручки картонный ящик, стоящий на полу. Переставила его на стол, аккуратно сдвинула, чтобы он стоял параллельно краю стола -- и начала приготовления. Медь смотрел. Юрьевна неторопливо доставала карандаши (простые, разной мягкости -- от 2H до 2B), автоматические ручки (синие, черные, красные) и раскладывала их на столе, строго параллельно друг другу, на одинаковом расстоянии. Так, теперь ластики... корректор...

Медь угрюмо смотрел на ее приготовления. Юрьевна права, они знакомы давно. Но кажется, свой ритуал она при нем проводила всего пару раз. Поэтому Медь не понимал, что происходит.

- Что?.. - начал он.

- Тихо, - она даже не подняла головы, продолжая раскладывать принадлежности. Блокнот для записей -- с красной обложкой, это для важных фактов. Его положить слева. Блокнот с вынимающимися листами -- для записи мыслей, которые приходят в голову во время допроса. Его место справа, чуть выше. Официальные листы, которые на подпись, -- на своем, раз и навсегда определенном месте. Посередине -- и чуть правее, чтобы удобнее было писать...

Наконец, Юрьевна закончила приготовления. Переставила пустой ящик на пол, к ножке стола, выровняла. Все должно быть идеально, симметрично и по линии. Юрьевна достала влажные салфетки и тщательно протерла руки, сложила их в отдельный пакет, убрала его в ящик.. Медь пялился на происходящее и недоуменно моргал.

Юрьевна отодвинула стул, села и придвинула так, чтобы осевая линия стула совпала с осевой линией стола. Вот теперь хорошо. "Моя зона комфорта". Она знала за собой эти странности и не противилась.

Юрьевна посмотрела на Меднова и покачала головой:

- Врач сказал, ты на желудок жалуешься.

Медь неловким движением поджал губы, словно целиком подобрал подбородок. Острый кадык дернулся вверх и опал.

Медь посмотрел на Юрьевну. Глаза с мучительным блеском.

Юрьевна сочувственно улыбнулась ему:

- А почему инвалидность себе не выбил? Хорохоришься все, а был бы идейным, в двадцать лет уже с инвалидностью ходил, чтобы в ШИЗО лишний раз не загреметь. Как, кстати, тебе пониженная норма питания? – она резко сменила тему. Медь поднял брови.

Медь угрюмо набычился.

- Пытку голодом в Совке еще отменили!

Она засмеялась. Медь набычился, замолчал.

Светлана Юрьевна ласково сказала:

- Ну, вот в Гаагский суд жалобу и напишешь. Бумагу с ручкой дать?

Медь отвернулся.

- Эй, Медь? Обиделся, что ли?

Медь угрюмо смотрел в сторону.

Юрьевна вздохнула.

- Ладно… Давай просто и вежливо. Мне, может, тоже неприятно с таким букой, как ты, здесь сидеть и разговаривать, но я же делаю над собой усилие. Кто это был? Постарайся, Сережа, блесни интеллектом. Не зря ведь книжки читаешь. А то будешь в «через матрас крутиться», пока язву не заработаешь. Оно тебе надо?

Жила на шее Меди дернулась. "Через матрас" -- это когда заключенный отсиживает максимальный срок в штрафном изоляторе, ему дают переночевать одну ночь в общей камере, чтобы не нарушать нормы, -- и снова засовывают на пятнадцать дней в одиночку, без общения, передачек с воли и солнечного света. На третий-четвертый цикл любой взвоет.

- Ты меня на понт не бери!

- А вдруг это рак желудка?

Медь замолчал. Сидел неподвижно, и только жилка под левым глазом тонко задрожала.

- Врешь, - сказал он наконец.

Юрьевна пожала плечами. «Самое смешное, что мне даже врать не надо. Ты сам за меня все выдумаешь».

Она равнодушно улыбнулась. Медь насторожился.

- Как знаешь, - сказала Юрьевна. - Может, это просто запущенный дизбактериоз? Хотя можно было бы организовать проверку. Как считаешь? Если тебя что-то действительно беспокоит… можешь мне намекнуть, я пойму.

Она сделала паузу -- Медь молчал.

- Я вот что думаю. Ты не просто так отстал от этих двоих… - она помедлила, отметив, что Меднов чуть напрягся, невольно выдавая себя. – Ты сбежал от них. И правильно, ты же нормальный человек, верно? А не эти… не этот… Я думаю, было так. Ты дождался, когда "скорая" притормозит на повороте, открыл дверь и выпрыгнул из машины. Ну, порезался, ну, побился. Ерунда. И правильно. Зато живой... Это я знаю, можешь не говорить. Но для меня вопрос, на который я никак не могу найти ответа. Зачем ты вообще в это дело влез? Зачем помог Реброву устроить побег, а?

Медь молчал. Но что-то в нем изменилось. «Сейчас», подумала Юрьевна. «Я его дожму».

Медь облизнул губы, быстро-быстро, словно змея высунула язычок. Юрьевна отслеживала его реакции. Вот руки на столе чуть задрожали. Ага, принимает решение.

Медь поднял взгляд – и открыл рот, чтобы заговорить…

С громким скрежетом металла открылась дверь. «Да, блять», в сердцах подумала Юрьевна.

- Светлана Юрьевна… - сказали за спиной.

- Не сейчас, – произнесла она сквозь зубы. Юрьевна не оборачивалась, держа Медь взглядом.

- Медь?

«Не вовремя, он только собрался заговорить. Идиоты, везде одни идиоты».

- Ничего я не знаю, - сказал Медь. И закрылся. Юрьевна мысленно выматерилась -- опять все придется начинать сначала. Она повернулась.

В дверях стоял Васин. Лицо молодого лейтенанта было напряженным. «Что-то случилось». Юрьевна кивнула ему и поднялась на ноги.

Васин тут же стремительно подошел -- он был выше ее ростом и крупнее, наклонился к ней. Юрьевну обдало ароматом дорогого мужского парфюма, пота, хорошего кофе -- и возбуждения. Васин, казалось, вот-вот взорвется от того, что знает. Знание бродило в нем и искало выход. Васин приблизил губы к ее уху -- его дыхание защекотало шею. И заговорил...

Юрьевна выслушала.

Затем повернулась и пошла к двери. Шаг у нее энергичный, почти мужской. За ней выскочил лейтенант. С грохотом захлопнулась дверь. Металлический скрежет замка.

Тишина.

Вещи разложены на столе перед зэком. Медь подождал, потом беспокойно оглянулся. Про него словно все забыли.

Медь растерянно повертел головой. В допросной было пусто.

- Э, а я?

* * *

- Это правда? - спросила она за дверью. Васин торопливо кивнул.

- Хорошо, пошли.

Они поднялись на второй этаж. У дверей кабинета Юрьевна остановилась, оглядела посетителей. Пожилой заерзал, женщина в розовом привстала, собралась заговорить, но наткнулась на взгляд Юрьевны -- и вдруг смутилась. Села обратно и зачем-то поправила юбку. Ноги у нее были красивые.

- Это кто? - спросила Юрьевна вполголоса. Мотнула головой в сторону посетителей.

Васин поморгал.

- А! Эти... - он с трудом вспомнил. - Вызвал как свидетелей.

- По какому делу?

Васин входил в особую группу Макарыча, и дело у них было только одно — дело Доктора Чистоты, он же Доктор Белизна. Тимофей Геннадьевич Ребров, серийный убийца. Правда, случаев до хрена — доказанных два, а сомнительных восемнадцать. Одних дел накопилось уже за 600 томов. Маньяк действовал на широкой территории, изобретательно и нагло, часто менял почерк, словно издеваясь над теми, кто за ним охотился.

- Ну, вон тот... потертый. Он вроде как видел Реброва, когда тот спускался от квартиры Свечникова... Или кого-то похожего...

- А длинноногая?

Васин моргнул. Брови его поползли вверх.

- Э... она, кажется, по делу Росликовой, какая-то там коллега по работе. Они в одном офисе работали, ну, прежде чем... Виделись, может, болтали у кулера... не знаю. Еще не снимал показания. А что?

Александру Росликову и Веру Чиркову убили после нескольких дней издевательств и пыток. Убийца заставил Росликову смотреть, затем пытать и увечить вторую, Веру. Росликова была сильная и не сдалась, отказалась. Тогда Доктор Чистота поменял их ролями. И слабая Вера, плача и умирая от сепсиса (ее убийца поймал на две недели раньше и уже обработал), пытала Росликову и резала ее ножом и пилила пилой, пока убийца смотрел, командовал казнью и наслаждался зрелищем. Следы его спермы найдены на половине вещей в подвале, на стенах, на полу, на телах жертв и даже на потолке. К сожалению, оказалось, что группа спермы и группа крови не совпадают. Ребров оказался из тех редких людей, у кого они разные.

- Так сними показания, - велела Юрьевна.

Васин подался вперед и заморгал, не веря. Бедный "золотой мальчик".

- Так я же с тобой... с вами... Я хотел на место...

Юрьевна покачала головой. Васин — он же "Васенька", был новенький, толку на месте преступления от него было немного.

Васин никогда не работал на "земле", его сразу после академии продвинули в область, он отработал (скорее числился, ядовито подумала Юрьевна) там три месяца, а потом папа через крутых знакомых продавил его в Главк, на резонансное дело (будь оно опять же неладно, подумала Юрьевна).

- Сделаешь, догоняй. Только все как положено, смотри, проверю. Без халтуры.

Васин нехотя кивнул.

- Вот и умница, солнышко. Да... Телефончик у длинноногой возьми, - заметила Юрьевна словно между делом.

- Что?!

- Вдруг мне тоже понадобится... снять показания.

Васин заметно повеселел. Решил, что нащупал слабую точку коллеги. Все-таки у этих, из высших сфер, свое мышление, слегка инопланетное. Везде ищут, кому выгодно, кто на чем сидит (от наркотиков до темных дел в прошлом), и нащупывают рычаги давления.

Васин -- мальчик милый, но испорчен судьбой генеральского сына... или чей он там сын? Юрьевну это мало интересовало. Главное, что Васеньку толкали вперед, к вершинам следственной карьеры, аки Моисея через море — на пути аж вода сама, услышав имя папеньки, расползалась в стороны.

Интересно, Макарыч в курсе, что его хотят сплавить на пенсию (которую он уже выслужил), а вместо него поставить молодые наглые кадры? Конечно, в курсе. Старый боров свой хлев знает. И сожрет молодняк в очередной раз, не подавится. Хотя папаша у Васи силен, конечно. И все-таки Макарыч -- это Макарыч. Даже представить страшно, как вот эти молодые стильные косточки нежно хрустнут на желтых выщербленных клыках...

- Все, я на место, - сказала она. - Займись свидетелями. Понял?

Васин обреченно кивнул.

Она надела пальто. Вот и сходила на выставку. Работа, работа. Прямо как на "земле".

- Служебку заказать? - оживился вдруг Васин.

- Не надо, я на своей. Так быстрее.

Юрьевна сбежала по лестнице. И вдруг остановилась.

"Подожди, - сказала она себе. - А не забыла ли я кое-что? Ах, да. Мои переживания по поводу... Свечников, Свечников".

Она достала из косметички зеркало, тщательно прорепетировала выражение своего лица, подумала, кое-что поправила... Бровь повыше, не пережимать. Еще раз прорепетировала... Вот, теперь убедительней.

"Девять тел, насильственное. Ребров убит. Свечников тоже убит", - вот что сказал ей Васин в допросной.

«Эх, Свеча-Свеча, - подумала она холодно. - Допрыгался, дурак. Говорила я тебе…» Попыталась выдавить слезу — но не получилось.

Ладно.

Она вышла из СК, нашла за забором машину — белый "мерс" 1984 года выпуска. Юрьевна села за руль, вставила ключ в замок зажигания и завела двигатель. Он ровно и мощно заработал. Машина хоть и была почти антиквариатом, но это была крутая машина, старое немецкое качество. Тевтонские мощь, основательность и скорость. Классные кожаные сиденья, деревянная отделка салона, шесть цилиндров.

В такой ее в первый раз изнасиловали, а потом выбросили голой и избитой на дорогу. Зимой. Девчонку пятнадцати лет.

Она поднялась и пошла, истекая кровью, по дороге, чтобы выжить… Шла и материлась так, как никогда больше. И выжила.

Ладно, машина была не такая же...

Машина была та же самая.

(с) Шимун Врочек, Владимир Мистюков

Отсюда